Текст книги "Дж. Б. Шоу – модель V"

Рэй Брэдбери
Дж. Б. Шоу – модель V

[1]1
  Джордж Бернард Шоу (1856–1950) – видный английский драматург, создатель драмы-дискуссии; в основе его художественного метода – парадокс как оружие против догматизма и предвзятости. Самые известные пьесы – «Профессия миссис Уоррен» (1893), «Цезарь и Клеопатра» (1907), «Пигмалион» (1913), «Дом, где разбиваются сердца» (1920), «Назад, к Мафусаилу» (1922), «Яблочная тележка» (1929).


[Закрыть]

– Чарли! Куда ты? – окликнули его проходящие мимо члены космического экипажа.

Чарльз Уиллис не ответил.

По вакуумной трубе он направился вниз, сквозь приветливое гудение в недрах корабля. Он падал вниз, размышляя: «Вот он, великий час».

– Чак! Куда ты направляешься? – окликнул кто-то.

На встречу с тем, кто мертв и в то же время жив, холоден, но тепло приветлив, вечно недосягаем, но каким-то образом всегда оказывается рядом.

– Идиот! Дурак! – эхом отозвалось вслед.

Он улыбнулся.

Затем он увидел Клайва, своего лучшего друга, который плыл ему навстречу. Он отвел глаза, но Клайв пропел ему по радионаушнику, напоминающему морскую раковину:

– Нам надо поговорить!

– Позже! – крикнул Уиллис.

– Я знаю, куда ты идешь. Дуралей!

И Клайв пронесся мимо него вверх, а Уиллис, с дрожью в руках, мягко продолжил свое падение вниз.

Ботинки его коснулись поверхности. В тот же миг он вновь пережил ощущение наслаждения.

Он двинулся мимо скрытых механизмов ракеты. «Боже, – думал он, – безумцы. Мы в глубоком космосе, сто дней, как оставили Землю, и в этот самый момент большинство членов экипажа лихорадочно накручивают диски своих афродизиакальных аниматронов, которые ласкают и убаюкивают их в тесных раковинах грейферных кроватей. А я, что я делаю? – думал он. – А вот что».

Уиллис подошел и заглянул в тесную складскую каморку.

Там в вечной полутьме сидел старик.

– Сэр, – произнес Уиллис и смолк в ожидании.

– Шоу, – прошептал тот, – мистер Джордж Бернард Шоу.

Глаза старика широко распахнулись, словно его только что осенила мысль.

Обхватив свои костлявые коленки, он издал резкий хохочущий вскрик.

– Ей-богу, принимаю ее целиком и полностью!

– Принимаете что, мистер Шоу?

Мистер Шоу бросил на Чарльза Уиллиса искрометный взгляд своих голубых глаз.

– Вселенную! Она думает, следовательно, я существую! Поэтому не лучше ли мне принять ее? Садись.

Уиллис сел в затененной части комнаты, сжимая руками колени, испытывая внутри уютное блаженство оттого, что он снова находится здесь.

– Мой юный Уиллис, должен ли я прочесть твои мысли и поведать тебе о том, к каким выводам ты пришел со времени нашего последнего разговора?

– Вы умеете читать мысли, мистер Шоу?

– Слава Господу, нет. Было бы, наверное, ужасно, если б я был не только иероглифической табличкой, роботом Джорджа Бернарда Шоу, но умел еще и сканировать ваши мозговые шишки и озвучивать ваши сны. Это было бы невыносимо.

– Но вы уже читаете мысли, мистер Шоу.

– Touché![2]2
  Не в бровь, а в глаз! (фр.) Досл.: попадание (в фехтовании).


[Закрыть] Ладно, итак. – Старик поскреб тонкими пальцами свою рыжеватую бородку и легонько ткнул Уиллиса под ребро. – Как вышло, что ты единственный на борту этого корабля, кто навещает меня?

– Видите ли, сэр…

На щеках молодого человека расцвел непрошеный яркий румянец.

– Да, да, понимаю, – произнес Шоу. – Все пчелки-самцы, доверху заполнившие этот космический улей, сидят каждый в своей сотовой ячейке со своими сиропными, надувными, сладкоголосыми и шустроглазыми куклами, со своими распрекрасными женщинами-марионетками.

– И по большей части тупыми.

– М-да. Но так было не всегда. Во время моего прошлого путешествия капитан пожелал сыграть со мной в «скрэббл», используя только имена персонажей, понятий и идей из моих пьес. Итак, странный юноша, почему же ты околачиваешься здесь, в компании этого отвратительного старого эго? У тебя нет потребности проводить время в приятном и спокойном обществе там, наверху?

– Нам еще долго лететь, мистер Шоу, два года в один конец, за орбиту Плутона, потом обратно. У меня полно времени для общества наверху. А для вашего общества времени никогда не бывает достаточно. У меня фантазии козла, но задатки святого.

– Хорошо сказано! – Старик легко вскочил на ноги и зашагал по комнате, тыча бородой то в сторону альфы Центавра, то в сторону туманности Ориона. – Так что у нас сегодня в меню, Уиллис? Стоит ли мне для затравки прочесть тебе из святого Иоанна? Или…

– Чак?..

Уиллис резко вскинул голову. Радиоракушка шептала ему на ухо:

– Уиллис! Это Клайв. Опоздаешь к обеду. Я знаю, где ты. Спускаюсь. Чак…

Уиллис ударил себя по уху. Голос прервался.

– Быстрее, мистер Шоу! Вы можете… ну, в общем… бегать?

– Может ли Икар упасть, поднявшись к солнцу? Драпай! А я буду задавать тебе темп на этих ходульных ногах!

Они побежали.

Вместо воздушной трубы они стали подниматься наверх по винтовой лестнице и, оглянувшись на вершине платформы, увидели, как тень Клайва как раз метнулась в ту могилу, где Шоу умер только для того, чтобы снова пробудиться.

– Уиллис! – донесся крик Клайва.

– К черту его, – произнес Уиллис.

Шоу просиял улыбкой.

– Черт? Отлично с ним знаком. Идем. Я провожу тебя!

И, с хохотом вскочив в трубу невесомости, они стали падать вверх.

Это было место звезд.

То есть это было единственное место на всем корабле, куда при желании можно было прийти и по-настоящему взглянуть на Вселенную и на миллиарды и миллиарды звезд, которые потоком лились навстречу, и этот поток никогда не иссякал, словно взбесившиеся молочные реки, выливающиеся из божественных молочных бидонов. Восхитительные страшилки или, с другой стороны, если хотите, следы божественного недомогания Господа Иеговы, погрузившегося в сон, до тошноты уставшего от своего Творения и порождающего динозавровы миры, вращающиеся вокруг сатанинских солнц.

– Все это в голове, – заметил мистер Шоу, скосив глаза на своего юного спутника.

– Мистер Шоу! Так вы умеете читать мысли?

– Чепуха. Я просто читаю лица. Твое лицо – незамутненное стекло. Стоило мне взглянуть на него, и я увидел страдания Иова, Моисея и Неопалимую Купину. Подойди. Давай заглянем в Бездну и посмотрим, к чему пришел Господь за те десять миллиардов лет с тех пор, как Он вошел в противоречие с Самим Собой и породил Бесконечность.

Они стояли, наблюдая Вселенную, пересчитывая звезды до миллиарда и дальше.

– О, – простонал молодой человек внезапно, и слезы полились из его глаз. – Как бы мне хотелось жить в то время, когда были живы вы, сэр. Как бы мне хотелось по-настоящему быть знакомым с вами.

– Этот Шоу лучше, – возразил старик, – одна начинка, никаких оберток. Бревно для утопающего лучше человека. Хватайся за него и выплывешь.

Вокруг простирался Космос – безбрежный, как первая мысль Бога, глубокий, как Его первый вдох.

Они стояли – один высокий, другой коротенький – у сканирующего окна, из которого открывался великолепный вид на огромную туманность Андромеды, и на чем бы они ни пожелали сосредоточить свой взгляд – стоило лишь прикоснуться к кнопке, которая увеличивает изображение, и «высосать» крупный план.

Вдосталь напившись звездами, молодой человек испустил вздох.

– Мистер Шоу… Скажите это. Вы знаете, что я хочу услышать.

– Разве, мой мальчик?

Глаза мистера Шоу блеснули.

Весь Космос был вокруг них, вся Вселенная, вся эта ночь небесного Бытия, все звезды и все межзвездное пространство, и корабль, бесшумно летящий своим курсом, и члены экипажа, занятые работой, играми или тискающие своих амурных кукол, – но эти двое были одни, наедине со своей беседой, эти двое стояли, глядя на Тайну Мироздания и говоря то, что должно быть сказано.

– Скажите это, мистер Шоу.

– Ну что ж…

Мистер Шоу остановил взгляд на одной из звезд, что находилась в двадцати световых годах.

– Что мы такое? – спросил он. – Мы, мы – чудесное сочетание силы и материи, переплавляющей самое себя в воображение и волю. Невероятно. Жизненная сила, экспериментирующая с формами. Ты – одна форма. Я – другая. Вселенная во всеуслышание заявила о себе: я живая. Мы – один из ее позывных. Мироздание возвращается в свой первозданный хаос. Мы надоели ему, представляя себя в своих снах то тем, то этим. Пустота заполнена сновидениями; десять миллиардов и миллиардов и миллиардов бомбардировок светом и материей, у которых нет осознания самих себя, которые движутся, но спят и пребывают в движении лишь для того, чтобы в конце концов образовался живой глаз и они могли пробудиться и увидеть себя. Среди всей этой груды шелухи и невежества мы есть слепая сила, которая, подобно Лазарю, на ощупь пытается выйти из могилы глубиной в миллиард световых лет. Мы сами призываем себя. Мы говорим: о жизненная сила Лазаря, воистину выйди наружу. И тогда Вселенная, круговорот смертей, на ощупь протягивает руку сквозь Время, дабы ощутить собственную плоть и узнать, что эта плоть наша. Наши руки встречаются в одном прикосновении, и мы находим друг друга удивительными, поскольку мы – единое целое.

Мистер Шоу оглянулся бросить взгляд на своего юного друга.

– Вот то, что ты просил. Доволен?

– О да! Я…

Молодой человек запнулся.

У них за спиной в дверном проеме смотровой комнаты стоял Клайв. За

...

конец ознакомительного фрагмента