Текст книги "Мальчик-невидимка"

Рэй Брэдбери
Мальчик-невидимка

© Л. Жданов, перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство» «Эксмо», 2013

* * *

Она взяла большую железную ложку и высушенную лягушку, стукнула по лягушке так, что та обратилась в прах, и принялась бормотать над порошком, быстро растирая его своими жесткими руками. Серые птичьи бусинки глаз то и дело поглядывали в сторону лачуги. И каждый раз голова в низеньком узком окошке ныряла, точно в нее летел заряд дроби.

– Чарли! – крикнула Старуха. – Давай выходи! Я делаю змеиный талисман, он отомкнет этот ржавый замок! Выходи сей момент, а не то захочу – и земля заколышется, деревья вспыхнут ярким пламенем, солнце сядет средь белого дня!

Ни звука в ответ, только теплый свет горного солнца на высоких стволах скипидарного дерева, только пушистая белка, щелкая, кружится, скачет на позеленевшем бревне, только муравьи тонкой коричневой струйкой наступают на босые, в синих жилах ноги Старухи.

– Ведь уже два дня не евши сидишь, чтоб тебя! – выдохнула она, стуча ложкой по плоскому камню, так что набитый битком серый колдовской мешочек у нее на поясе закачался взад и вперед.

Вся в поту, она встала и направилась прямиком к лачуге, зажав в горсти порошок из лягушки.

– Ну, выходи! – Она швырнула в замочную скважину щепоть порошка.

– Ах, так! – прошипела Старуха несколько мгновений спустя. – Хорошо же, я сама войду!

Она повернула дверную ручку пальцами, темными, точно грецкий орех, сперва в одну сторону, потом в другую.

– Господи, о господи, – воззвала она, – распахни эту дверь настежь!

Но дверь не распахнулась; тогда она кинула еще чуток волшебного порошка и затаила дыхание. Шурша своей длинной мятой синей юбкой, Старуха заглянула в таинственный мешочек, проверяя, нет ли там еще какой чешуйчатой твари, какого-нибудь магического средства посильнее этой лягушки, которую она пришибла много месяцев назад как раз для такой вот оказии.

Она слышала, как Чарли дышит за дверью. Его родители в начале недели подались в какой-то городишко в Озаркских горах, оставив мальчонку дома одного, и он, страшась одиночества, пробежал почти шесть миль до лачуги Старухи – она приходилась ему не то теткой, не то двоюродной бабкой или еще кем-то, а что до ее причуд, так он на них не обращал внимания.

Но два дня назад, привыкнув к мальчишке, Старуха решила совсем оставить его у себя – будет с кем поговорить. Она кольнула иглой свое тощее плечо, выдавила три бусинки крови, смачно плюнула через правый локоть, ногой раздавила хрусткого сверчка, а левой когтистой лапой попыталась схватить Чарли и закричала:

– Ты мой сын, мой, отныне и навеки!

Чарли вскочил, будто испуганный заяц, и ринулся в кусты, метя домой.

Но Старуха юркнула следом – проворно, как пестрая ящерица, – и перехватила его. Тогда он заперся в ее лачуге и не хотел выходить, сколько она ни барабанила в дверь, в окно, в сучковатые доски желтым кулачком, сколько ни ворожила над огнем и ни твердила, что теперь он ее сын, больше ничей, и делу конец.

– Чарли, ты здесь? – спросила она, пронизывая доски блестящими, острыми глазками.

– Здесь, здесь, где же еще, – ответил он наконец усталым голосом.

Еще немного, еще чуть-чуть, и он свалится сюда, на приступку. Старуха с надеждой подергала ручку. Уж не перестаралась ли она – швырнула в скважину лишнюю щепоть, и замок заело. «Всегда-то я, как ворожу, либо лишку дам, либо недотяну, – сердито подумала она, – никогда в самый раз не угадаю, черт бы его побрал!»

– Чарли, мне бы только было с кем поболтать вечерами, вместе у костра руки греть. Чтобы было кому утром хворосту принести да отгонять блуждающие огоньки, что подкрадываются в вечерней мгле! Никакой тут каверзы нет, сынок, но ведь невмоготу одной-то. – Она почмокала губами. – Чарли, слышь, выходи, уж я тебя такому научу!

– Чему хоть? – недоверчиво спросил он.

– Научу, как дешево покупать и дорого продавать. Излови ласку, отрежь ей голову и сунь в задний карман, пока не остыла. И все!

– Э-э! – презрительно ответил Чарли.

Она заторопилась:

– Я тебя средству от пули научу. В тебя кто стрельнет из ружья, а тебе хоть бы что.

Чарли молчал; тогда она свистящим прерывистым шепотом открыла ему тайну:

– В пятницу, в полнолуние, накопай мышиного корня, свяжи пучок и носи на шее на белой шелковой нитке.

– Ты рехнулась, – сказал Чарли.

– Я научу тебя заговаривать кровь, пригвождать к месту зверя, исцелять слепых коней – всему научу! Лечить корову, если она дурной травы объелась, выгонять беса из козы. Покажу, как делаться невидимкой!

– О! – воскликнул Чарли.

Сердце Старухи стучало, словно барабан солдата Армии спасения.

Ручка двери повернулась, нажатая изнутри.

– Ты меня разыгрываешь, – сказал Чарли.

– Что ты! – воскликнула Старуха. – Слышь, Чарли, я так сделаю, ты будешь вроде окошка, сквозь тебя все будет видно. То-то ахнешь, сынок!

– Правда буду невидимкой?

– Правда, правда!

– А ты не схватишь меня, как я выйду?

– Я тебя пальцем не трону, сынок.

– Ну ладно, – нерешительно сказал он.

Дверь отворилась. На пороге стоял Чарли – босой, понурый, глядит исподлобья.

– Ну, делай меня невидимкой.

– Сперва надо поймать летучую мышь, – ответила Старуха. – Давай-ка ищи!

Она дала ему немного сушеного мяса, заморить червячка, потом он полез на дерево. Выше, выше… как хорошо на душе, когда видишь его, когда знаешь, что он тут и никуда не денется, после многих лет одиночества, когда даже «доброе утро» сказать некому, кроме птичьего помета да серебристого улиткина следа…

И вот с дерева, шурша между веток, падает летучая мышь со сломанным крылом. Старуха схватила ее – теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже спускался вниз, перехватывая ствол руками, и победно вопил.

В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: «Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось», она крепко-крепко сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь.

Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды – в доказательство того, что Господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор Бог не явил ей никакого знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Старухи, никто не знал.

– Готов? – спросила она Чарли, который сидел, обхватив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках руками, рот открыт, зубы блестят…

– Готов, – содрогаясь, прошептал он.

– Раз! – Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши. – Так!

– Ох! – крикнул Чарли и закрыл лицо руками.

– Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу – вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну!

Он сунул амулет в карман.

– Чарли! – испуганно вскричала она. – Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!

– Здесь! – Он подпрыгнул, так что свет красными бликами заметался по его телу. – Здесь я, бабка!

Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.

– Я здесь!

Она смотрела так, словно полчища светлячков мельтешили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.

– Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!

– Да ведь я здесь! – всхлипнул он.

– Где?

– У костра, у костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимка!

Тощее тело Старухи затряслось от смеха.

– Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты

...

конец ознакомительного фрагмента