Текст книги "Просто неотразим"

Джорджина устремила взгляд на его профиль и приступила к очаровыванию Джона Ковальского.

– Ты родом из Сиэтла? – спросила она, преисполнившись решимости во что бы то ни стало понравиться ему еще до конца путешествия. Если это получится, то очень облегчит дело. Потому что Джону предстоит приютить ее на время, хотя, возможно, он об этом еще не догадывается.

– Нет.

– А откуда ты?

– Из Саскатуна.

– Где это?

– В Канаде.

– Никогда не была в Канаде.

Джон никак на это не отреагировал.

– А давно ты играешь в хоккей? – продолжала расспросы Джорджина, надеясь втянуть его хоть в какое-то подобие светской беседы.

– Всю жизнь.

– А когда ты стал играть за «Чинуков»?

Джон взял солнечные очки, валявшиеся на приборной панели, и надел их.

– Год назад.

Да, беседа получается не очень-то светской, решила Джорджина.

– Ты учился в колледже?

– Не совсем.

Джорджина не поняла, что он имеет в виду.

– А я училась в Техасском университете, – солгала она, надеясь завоевать его уважение.

Он зевнул.

Не обескураженная таким явным равнодушием, Джорджина продолжила:

– Ты женат?

Джон повернулся к ней и посмотрел на нее через солнечные очки. Его взгляд не оставлял сомнений в том, что она коснулась больной темы.

– Да кто ты такая, черт бы тебя побрал! Вцепилась в меня как клещ!

– Я не вцепилась. Мне просто интересно. Ведь нам предстоит какое-то время провести в обществе друг друга, вот и я подумала, что дружеская беседа поможет нам лучше познакомиться.

– Я не веду дружеские беседы.

Джорджина потянула к коленкам подол платья.

– Можно мне спросить, куда мы едем?

– У меня дом на Копалис-Бич. Оттуда ты сможешь позвонить тетке.

– Это рядом с Сиэтлом? – Продолжая тянуть подол, она привалилась к дверце.

– Нет. Разве ты не заметила, что мы едем на запад?

При мысли о том, что они на большой скорости удаляются от всего, что ей было хотя бы относительно знакомо, Джорджину охватила паника.

– А как, черт побери, я могла это заметить?

– Если бы взглянула на солнце – оно у нас за спиной.

Конечно, Джорджина не обратила на это внимания, а если бы и обратила, ей бы и в голову не пришло определять направление по солнцу. У нее всегда были нелады с этими северами, югами, востоками и западами.

– Значит, у тебя дома есть телефон?

– Естественно.

Ей придется сделать несколько междугородных звонков в Даллас. Нужно позвонить Лолли, а еще позвонить родителям Сисси и объяснить им, как связаться с дочерью. Потом нужно позвонить в Сиэтл и узнать, куда переслать кольцо, подаренное Вирджилом. Джорджине безумно нравилось это кольцо, но она знала, что не может оставить его себе. Пусть она кокетка, пусть она даже любительница подразнить, однако у нее есть совесть. Бриллиант придется вернуть, только не сейчас. Сейчас ей нужно успокоить нервы, иначе она совсем расклеится.

– Никогда не была на Тихом океане, – сказала она, почувствовав, что паника отпускает ее.

Джон никак на это не отреагировал.

Джорджина всегда считала, что идеально подходит для общения с незнакомыми людьми, потому что могла наговорить с три короба, особенно когда нервничала.

– Но на Мексиканском заливе была много раз, – добавила она. – Однажды, когда мне было двенадцать, бабушка усадила нас с Сисси в свой большой «линкольн» и привезла к заливу. Кстати, Сисси по материнской линии происходит от Миллеров, а женщины этого семейства славятся по всему округу широкими бедрами и «музыкальными» икрами – не очень-то привлекательное зрелище, потому что их ноги похожи на ножки от рояля. Но семейство замечательное. Однажды…

– А в чем тут суть? – перебил ее Джон.

– Я как раз к ней подхожу, – ответила Джорджина, стараясь быть любезной.

– И когда же ты до нее доберешься?

– Я просто хотела спросить, теплая ли вода у побережья штата Вашингтон?

Джон улыбнулся и покосился на нее. Джорджина впервые заметила появившуюся ямочку на его правой щеке.

– Да ты там отморозишь свою южную задницу, – заявил он и, порывшись в кассетах на полочке, выбрал одну из них и вставил в магнитофон. Резкие звуки губной гармоники положили конец всем попыткам Джорджины продолжить беседу.

Она переключила свое внимание на холмистый пейзаж за окном. Теперь, когда занять голову больше было нечем, тяжелые мысли навалились на нее, как техасская жара. Джорджина задумалась о своей жизни и о том, что она натворила. Она бросила мужчину у алтаря. Он этого не заслужил, хотя брак с ним представлялся ей катастрофой.

Все ее вещи, упакованные в четыре чемодана, находились в «роллс-ройсе» Вирджила. Все, за исключением предметов первой необходимости, собранных в чемоданчике, который сейчас лежал на полу за сиденьем. Она приготовила этот чемоданчик накануне вечером, чтобы захватить его, когда они с Вирджилом отправятся в свадебное путешествие.

Таким образом, сейчас все ее имущество состояло из кошелька с семью долларами и тремя кредитками с превышенным лимитом, огромного количества косметики, зубной щетки и щетки для волос, расчески, лака для волос, полдюжины обтягивающих словно вторая кожа трусиков с подобранными к ним кружевными бюстгальтерами, противозачаточных таблеток и одного сникерса.

Да, это уж слишком – даже для неудачницы Джорджины.

Глава 2

Тихоокеанское побережье встретило Джорджину ярким солнцем, хрустально-голубым небом, колышущимися на волнах водорослями и солоноватым ветром, таким плотным, что, казалось, его можно попробовать на вкус. Ее руки тут же покрылись гусиной кожей.

Джон свернул на боковую дорожку и повел «корветт» к непримечательному серому дому с белыми ставнями. На террасе дома появился старик в майке, серых шортах и дешевых резиновых сланцах.

Как только машина остановилась, Джорджина открыла дверцу и выбралась наружу. Она не стала ждать, когда Джон поухаживает за ней – она вообще сомневалась, что такая мысль придет ему в голову. За полтора часа езды она так устала от своего тугого корсета, что сейчас боялась, как бы ее действительно не вырвало.

Одернув розовое платье, Джорджина наклонилась, чтобы достать из машины чемоданчик и туфли. Металлические косточки корсета безжалостно впились ей в ребра.

– Боже мой, сынок, – недовольно пробурчал старик, – еще одна танцовщица?

Джон подвел Джорджину к крыльцу. Его лицо было хмурым, брови сурово сдвинуты.

– Эрни, разреши представить тебе мисс Джорджину Ховард. Джорджи, это мой дед Эрнест Максвелл.

– Как поживаете, сэр? – Джорджина протянула руку.

– Южанка… гм… – Старик оглядел ее, повернулся и пошел в дом.

Джон придержал для Джорджины внешнюю сетчатую дверь, и девушка, переступив порог, оказалась в гостиной, обставленной шикарной мебелью в голубых, зеленых и светло-коричневых тонах. Казалось, будто комната является продолжением океанского пейзажа, вид на который открывался через большое панорамное окно. Было совершенно очевидно, что каждый предмет обстановки подбирался так, чтобы он сливался с океанской водой и песчаным пляжем, – каждый, кроме обитого черным винилом огромного «ушастого» кресла с дыркой, заклеенной плотным серебристым скотчем, и двух сломанных хоккейных клюшек, висевших крест-накрест над забитой наградами и призами горкой.

Джон снял солнечные очки и бросил их на кофейный столик со стеклянной столешницей.

– По коридору, последняя дверь слева, находится гостевая. Ванная справа, – сказал он, войдя вслед за Джорджиной в комнату.

Он прошел в кухню, достал из холодильника бутылку пива, отвинтил крышку и поднес горлышко к губам. Да-а, здорово он вляпался. Зря он согласился помочь Джорджине, а тем более нельзя было брать ее с собой – уж в этом-то он уверен на все сто. Он и не хотел ее брать, но она выглядела такой беззащитной, что он просто не смог оставить ее на обочине. Оставалось надеяться, что Вирджил об этом никогда не узнает.

Джон вернулся в гостиную. Эрни уже сидел в своем любимом «ушастом» кресле и внимательно разглядывал Джорджину, которая стояла возле камина. Ее волосы были растрепаны, крохотное розовое платье помялось, и вид у нее был измученный. Но тут Джон обратил внимание на выражение лица Эрни, и Джорджи вдруг показалась ему более соблазнительной, чем обильный шведский стол.

– Какие проблемы, Джорджи? – спросил он и опять поднес бутылку ко рту. – Ты не хочешь переодеться?

– Есть одна сложность, – проговорила Джорджина, глядя на него. – У меня с собой нет одежды.

Джон указал бутылкой на чемоданчик.

– А там что?

– Косметика.

– И все?

– Нет. – Джорджина бросила быстрый взгляд на Эрни. – Еще нижнее белье и кошелек.

– А где твоя одежда?

– В чемоданах, в багажнике «роллс-ройса» Вирджила.

Выходило, что ему придется накормить, приютить и одеть ее.

– Пошли. – Джон поставил бутылку на кофейный столик и прошел по коридору в свою спальню. Выдвинув ящик комода, он достал старую черную футболку и шорты на резинке. – Вот, – объявил он и, бросив одежду на голубой плед, которым была застелена кровать, направился к двери.

– Джон.

Он остановился, услышав свое имя из ее уст, но не обернулся. Ему не хотелось видеть испуганное выражение в зеленых глазах Джорджины.

– Что?

– Я не смогу сама выбраться из этого платья. Мне понадобится твоя помощь.

Джон повернулся. Джорджина стояла в узкой полоске солнечного света, падавшего из окна.

– Там наверху есть крохотные пуговички. – Она неуклюже показала, где находятся эти самые пуговички.

Надо же, ей не только потребовалась его одежда, она еще желает, чтобы он раздел ее!

– Они такие крохотные, что выскальзывают из пальцев, – пояснила Джорджина.

– Повернись, – севшим голосом приказал он и шагнул к ней.

Джорджина молча повернулась, оказавшись лицом к зеркалу, висевшему над комодом, и Джон увидел четыре крохотные пуговицы, на которые застегивался верх корсажа. Волосы Джорджина перебросила впаред, и взору Джона открылись нежные, как у младенцев, короткие завитки у шеи. Все у нее было нежным – и кожа, и волосы, и южный акцент.

– А как тебе удалось влезть в него?

– Мне помогли. – Джорджина посмотрела на него через отражение в зеркале.

Джон никак не мог вспомнить, когда он в последний раз помогал женщине раздеться просто так, а не для того, чтобы потом затащить ее в постель.

– Не представляю, что они сейчас думают. Сисси пыталась отговорить меня от брака с Вирджилом. А я надеялась, что уживусь с ним. Но сейчас я понимаю, что не смогла бы.

– Тебе не кажется, что следовало бы прийти к этому выводу чуть раньше, а не сегодня? – спросил Джон, приступая к очередной пуговице.

– Кажется. Я пыталась объяснить Вирджилу, что я должна еще подумать, прежде чем принимать решение, но он не пожелал меня слушать. А потом я увидела серебро. – Джорджина покачала головой, и один шелковистый локон, перебравшись через плечо, упал на спину. – Я выбрала в качестве образца столовые приборы Франциска I, и друзья Вирджила прислали мне огромное количество всякой всячины, – мечтательно добавила она, как будто не сомневалась в том, что Джон понимает, о чем она говорит. – О-о-о… при виде всех этих украшений на ручках ножей я…

Эта болтовня выводила Джона из себя, он едва сдерживался и был просто вынужден отключиться. Его не раз обвиняли в том, что он ведет себя с женщинами как самый настоящий ублюдок, он же считал такую репутацию большим благом. Она надежно защищала его и избавляла от беспокойства по поводу того, что у женщин могут возникнуть мысли о долгосрочных отношениях.

– Раз уж ты здесь, расстегни мне молнию, – попросила Джорджина.

Джон хмуро посмотрел на нее в зеркало. Взгляд девушки был направлен на большой белый бант, пришитый к корсажу. Джон потянул за металлическую собачку молнии и сразу же понял, почему Джорджине было так тяжело дышать. Под молнией розового подвенечного платья он обнаружил серебряные крючки, на которые был застегнут предмет нижнего белья, известный под названием «корсетный бюстгальтер». Корсет из розового атласа, кружева и металла впивался в нежную кожу девушки.

Джорджина придержала платье на груди, чтобы оно не упало.

– Я трепетала от восторга, когда любовалась столовым серебром. Наверное, я позволила Вирджилу убедить меня в том, что это предсвадебные волнения. Мне действительно ужасно хотелось верить ему…

Расстегнув молнию до конца, Джон объявил:

– Все.

– О! – Джорджина взглянула на него в зеркало и потупилась, покраснев. Чуть поколебавшись, она попросила: – Можешь расстегнуть эту… эту штуку хотя бы до половины?

– Корсет?

– Да, пожалуйста.

– Я тебе, черт побери, не горничная, – проворчал Джон, однако взялся за крючки.

Пока он расстегивал их, его пальцы касались ее кожи, на которой остались красные отметины от металла. Когда несколько крючков было расстегнуто, по телу Джорджины прошла волна трепета, и она издала долгий горловой стон.

Взглянув на ее отражение в зеркале, Джон был поражен. Прежде женщина испытывала такой экстаз, только когда он очень глубоко входил в нее. В нем тут же вспыхнуло желание и стало подниматься от низа живота вверх. Реакция собственного тела на блаженство, отразившееся на лице Джорджины, взбесила его.

– О Боже! – выдохнула Джорджина. – Не передать, какое это наслаждение. Я думала, что сниму платье через час, а прошло три.

– Вирджил старик, – буркнул Джон, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свое раздражение. – Как, черт побери, он вытаскивал бы тебя из этого платья?!

– Ты очень злой, – прошептала она.

– Джорджина, не рассчитывай на мою доброту, – предупредил ее Джон и расстегнул еще несколько крючков. – Иначе тебя ждет глубокое разочарование.

Джорджина подняла голову и посмотрела на его отражение. Ее волосы рассыпались по плечам.

– Думаю, ты мог бы быть очень милым, если бы захотел.

– Верно, – согласился Джон и поднял руку, чтобы потереть то место, где остались отметины от крючков, но, так и не дотронувшись до нее, опустил руку. – Если бы захотел, – добавил он и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.

Едва переступив порог гостиной, Джон ощутил на себе пристальный взгляд Эрни. Джон взял со столика оставленную там бутылку с пивом, сел на диван, стоявший напротив «ушастого» кресла, и стал ждать, когда Эрни начнет засыпать его вопросами. Долго ждать не пришлось.

– Где ты ее подобрал?

– Это долгая история, – ответил Джон и рассказал все, не утаив ни одной детали.

– Да ты с ума сошел! – Эрни резко наклонился вперед и даже привстал с кресла. – Что, по-твоему, предпримет Вирджил? Судя по тому, что ты мне рассказывал, он не из тех, кто склонен прощать, а ведь ты практически украл у него невесту.

– Я вовсе не крал ее. – Джон положил ноги на кофейный столик и развалился на диване. – К моменту нашей встречи она сама его бросила.

– Ага. – Эрни сложил руки на тощей груди и мрачно уставился на внука. – У алтаря. Мужчина вряд ли сможет простить и забыть такое.

Джон поднес бутылку ко рту.

– Вирджил ничего не узнает, – сказал он и сделал большой глоток.

– Не надейся на это. Мы потратили чертовски много сил, чтобы добиться того, что у нас есть.

– Знаю, – буркнул Джон.

Он никогда не забывал, что своим нынешним положением был обязан деду. После смерти отца они с матерью переехали и поселились по соседству с Эрни. Каждую зиму дед заливал каток у себя на заднем дворе, чтобы Джону было где кататься. Именно Эрни тренировался на катке вместе с Джоном, пока оба не падали с ног от усталости. Именно Эрни научил его играть в хоккей, возил его на матчи и болел за него. Именно Эрни помогал им удержаться на плаву, когда жизнь становилась совсем невыносимой.

– Ты собираешься оттрахать ее?

Джон посмотрел в морщинистое лицо деда.

– Что?

– А разве не так вы, молодежь, сейчас выражаетесь?

– Господи, Эрни! – с наигранным возмущением воскликнул Джон, хотя на самом деле шокирован не был. – Нет, я не собираюсь трахать ее.

– Мне очень бы хотелось на это надеяться. – Эрни откинулся на спинку кресла и скрестил ноги с мозолистыми ступнями.

– Она не в моем вкусе.

– Как раз в твоем, – возразил Эрни. – Она напомнила мне ту стриптизершу, с которой ты какое-то время встречался, Кокоа Ладьюд.

Джон быстро взглянул в сторону коридора и порадовался тому, что там никого не оказалось.

– Ее звали Кокода Ладьюк, и я не встречался с нею. – Он снова посмотрел на деда и нахмурился. Хотя Эрни никогда об этом не говорил, Джон подозревал, что дед не одобряет его образ жизни. – Я не ожидал увидеть тебя здесь, – сказал он, желая сменить тему.

– А где еще я мог быть?

– Дома.

– Завтра шестое.

Джон устремил взгляд на огромное окно, выходившее на океан. Волны, увенчанные пенными шапками, мерно катились к берегу.

– Я не нуждаюсь ни в чьей поддержке.

– Знаю, но я думал, что тебе может понадобиться компания, чтобы распить по бутылке пива.

Джон прикрыл глаза.

– Я не хочу говорить о Линде.

– Ну и не будем. Мама беспокоится о тебе. Тебе следовало бы почаще ей звонить.

Ногтем большого пальца Джон отковыривал этикетку на пивной бутылке.

– Да, следовало бы, – согласился он, хотя знал, что чаще звонить не будет.

Джон был уверен, что мать вцепится в него мертвой хваткой и начнет упрекать за то, что он пьет и ведет образ жизни, который разрушает его. Джон понимал, что она абсолютно права, но слышать все это ему не хотелось.

– Когда я ехал по городу, то заметил Дикки Маркса, выходившего из твоего любимого бара, – предпринял он еще одну попытку сменить тему.

– Мы с ним уже виделись. – Эрни подался вперед и тяжело поднялся с кресла. Его замедленные движения напомнили Джону, что деду уже семьдесят один. – Утром мы едем на рыбалку. Было бы неплохо, если бы ты тоже встал пораньше и поехал с нами.

Еще несколько лет назад Джон первым вскочил бы в лодку, но в последнее время он постоянно просыпался с мучительной головной болью, и перспектива встать чуть свет, а потом мерзнуть с удочкой в руках совсем не привлекала его.

– Я подумаю, – сказал он, отлично зная, что думать не станет.

Джорджина застегнула темно-бордовый бюстгальтер и натянула футболку. Ее взгляд переместился к зеркалу, висевшему над комодом, и она недовольно поморщилась. Футболка из мягкого черного хлопка, обтягивая грудь, ниже груди висела мешком. Джорджина заправила футболку в шорты, но это лишь зрительно увеличило ее грудь и попку – те два элемента ее фигуры, которые она совсем не хотела подчеркивать. Поэтому она выпустила футболку наружу, бросила свои туфли в чемоданчик и достала оттуда сникерс. Усевшись на край кровати, она содрала с батончика коричневую обертку и вонзила зубы в шоколад. Ощутив во рту вкус сникерса, она испытала самую настоящую эйфорию. Блаженно вздохнув, Джорджина улеглась на голубой шерстяной плед и принялась рассматривать люстру на потолке. В плоской белой тарелке абажура она разглядела двух дохлых бабочек. Продолжая с удовольствием есть батончик, она прислушалась к приглушенным голосам Джона и Эрни, доносившимся через деревянную дверь, и обнаружила, что низкий тембр голоса Джона действует на нее успокаивающе. Возможно, дело было в том, что на много миль вокруг он был для нее единственным знакомым человеком, а может, она просто чувствовала, что он не такой подонок, каким пытается казаться.

Покончив с батончиком, Джорджина подумала, что пора бы позвонить Лолли, но потом решила, что с этим можно подождать. Она совсем не жаждет услышать упреки тетки. Затем она сказала себе, что надо встать, но вместо этого закрыла глаза. И стала вспоминать, как познакомилась с Вирджилом в парфюмерном отделе универмага «Ниман-Маркус» в Далласе. Ей сейчас просто не верилось, что всего лишь месяц назад она работала консультантом и предлагала покупателям узкие полоски плотной бумаги с образцами духов «Фенди» и «Лиз Клейборн». Она бы и не заметила Вирджила, если бы он не подошел к ней. И она не согласилась бы в первый же день поужинать с ним, если бы после работы он не ждал ее в лимузине с букетом роз. И если бы она не чувствовала себя такой одинокой, а ее будущее выглядело бы более определенно, она вряд ли согласилась бы выйти замуж за человека, которого почти не знала.

Вчера вечером она попыталась сказать Вирджилу, что не может выйти за него. Хотела отменить свадьбу, но он не желал ее слушать. И сейчас она была в ужасе от содеянного, однако не знала, как все исправить.

Дав волю слезам, которые она сдерживала весь день, Джорджина тихо плакала в подушку Джона. Она оплакивала свою разрушенную жизнь и пустоту, которую ощущала в душе. Будущее выглядело страшным и неопределенным. Из родственников у нее не было никого, кроме пожилых тетки и дядьки, которые жили на социальное пособие и чья жизнь вращалась вокруг сериалов вроде «Я люблю Люси».

А здесь она не знала никого, кроме мужчины, предупредившего ее, что ей нечего рассчитывать на его доброту. Джорджина вдруг почувствовала себя Бланш Дюбуа из «Трамвая "Желание"» и увидела нечто мистическое в том, что фамилия Джона была Ковальский. Это было больше, чем просто совпадение.

Джорджине было страшно и одиноко, но в то же время она испытывала облегчение оттого, что ей больше не надо притворяться. Не надо делать вид, будто одобряешь жуткий вкус Вирджила и готова с радостью носить ту дрянь, что он накупил.

Измученная слезами, Джорджина заснула. Но поняла она это только после того, как резко проснулась и села на кровати.

– Джорджи?

Джорджина повернулась к освещенному солнцем дверному проему. Опершись руками о косяк, в дверях стоял мужчина. На его запястье она увидела серебристые часы, надетые так, что циферблат находился на внутренней стороне руки. Джорджина несколько мгновений с недоумением таращилась на мужчину.

– Ты голодна? – спросил он.

Джорджина непонимающе захлопала глазами, и тут наконец до нее дошло. Джон переоделся, и теперь на нем были джинсы «Ливайс» с продранной коленкой и обтягивающая мощную грудь белая майка с узкими бретельками. Майку пересекала надпись «Чинуки».

– Если ты голодна, предлагаю попробовать похлебку, которую приготовил Эрни.

– Я просто умираю с голоду, – сообщила Джорджина и спустила ноги с кровати. – А который час?

Джон оторвал одну руку от косяка и посмотрел на часы.

– Почти шесть.

Надо же, она проспала два с половиной часа, а чувствует себя еще более уставшей, чем раньше.

Джорджина вспомнила, что проходила мимо ванной, когда Джон провожал ее в комнату. Она подняла с пола свой чемоданчик.

– Мне нужно несколько минут, – сказала она и направилась к двери. Проходя мимо комода, она постаралась не смотреть на свое отражение в зеркале. – Я быстро, – добавила она.

– Поторопись. Мы уже садимся, – заявил Джон, но даже не двинулся с места.

Он заполнял собой весь проем, и Джорджина была вынуждена остановиться.

– Разреши. – Если он думает, что она будет протискиваться мимо него, то жестоко ошибается.

Джорджина постигла тонкости этой игры еще в десятом классе. Поэтому сейчас ее охватило своего рода разочарование, вызванное тем, что Джон использует уловки всяких ничтожеств, считающих, будто у них есть право прижаться к женщине и заглянуть ей в вырез. Однако когда она подняла на него глаза, то с облегчением увидела, что его брови сурово сведены вместе, а взгляд направлен вовсе не на грудь, а на рот. Джон опустил руку и большим пальцем провел по ее нижней губе. Он был так близко, что Джорджина ощутила запах его одеколона – после целого года работы с парфюмерией она легко распознавала ароматы.

– Что это? – спросил Джон, показывая ей измазанный шоколадом палец.

– Мой обед, – ответила Джорджина и почувствовала приятный трепет где-то в низу желудка. Она вдруг поняла, что Джон на нее совсем не сердится. Проведя языком по нижней губе, она спросила: – Сейчас лучше?

Джон медленно опустил руки и внимательно посмотрел на нее.

– Лучше, чем что? – поинтересовался он. Джорджина решила было, что он вот-вот улыбнется и опять продемонстрирует ей ямочку на щеке, но вместо этого он повернулся и пошел по коридору. – Эрни просил узнать, что ты будешь пить – пиво или воду со льдом? – бросил он через плечо.

На попе его джинсы были выношены чуть сильнее, чем в остальных местах. Задний карман топорщился от торчавшего из него бумажника. На ногах были точно такие же резиновые сланцы, как у деда.

– Воду, – ответила Джорджина, хотя предпочла бы чай со льдом.

Она прошла в ванную и подправила макияж. Проведя по губам бордовой помадой, она улыбнулась своему отражению. Она не ошиблась в Джоне. Он не ублюдок.

Когда Джорджина спустилась в крохотную столовую, Джон и Эрни уже сидели за столом.

– Простите, что так долго, – извинилась она. Джорджина мысленно отметила, что мужчины не отличаются хорошим воспитанием, если приступили к еде, не дождавшись ее. Она села напротив Джона и, достав бумажную салфетку из оливково-зеленой салфетницы, расстелила ее на коленях.

– Перец там. – Эрни указал ложкой на красно-белую банку, стоявшую в центре стола.

– Спасибо, – поблагодарила она старика.

Вообще-то Джорджина редко приправляла еду перцем, но, съев первую ложку похлебки, она поняла, что Эрни без перца жить не может. Похлебка была густой, наваристой и, несмотря на обилие перца, очень вкусной. Выпив немного воды, Джорджина огляделась по сторонам.

– Мистер Максвелл, вы живете здесь круглый год? – спросила она, решившись начать беседу.

– Это один из домов Джона. Я все еще живу в Саскатуне.

– Это далеко?

– Достаточно близко, чтобы ходить на матчи.

Джорджина поставила стакан на стол и взялась за ложку.

– Хоккейные?

– Естественно. Я хожу почти на все. – Эрни поглядел на Джона. – Но я до сих пор не могу успокоиться, что пропустил тот майский матч, когда был хет-трик.

Джорджина ничего не понимала в хоккее. Она родилась и выросла в штате, где вся жизнь крутилась вокруг футбола, но и этот вид спорта Джорджина ненавидела всем сердцем. Иногда ей в голову закрадывалась мысль, что она единственный человек в Техасе, который испытывает отвращение к жестоким видам спорта.

– Замечательная похлебка, – сказала она в надежде, что беседа повернет в другую сторону и затронет более веселые темы. – Вы сами приготовили ее?

Эрни взял стоявшую рядом с его миской бутылку пива.

– Естественно, – ответил он и глотнул пива.

– Просто изумительно. – Для Джорджины всегда было важно нравиться людям, а сейчас тем более. Поняв, что на Джона тратить дружелюбие бесполезно, она обратила свои чары на его деда. – Вы начали с белого соуса? – поинтересовалась она, заглядывая в голубые глаза старика.

– Ну да. Но фишка хорошей похлебки – в соке моллюсков, – сообщил он, продолжая жевать, и стал в подробностях излагать рецепт.

Джорджина сделала вид, будто впитывает каждое его слово, будто все ее внимание сосредоточено только на нем, и через несколько секунд дед Джона готов был есть из ее рук. Она задавала вопросы, комментировала его выбор специй и при этом краем глаза следила за Джоном, который, в свою очередь, наблюдал за ней.

– А Джона вы научили готовить похлебку? – поинтересовалась Джорджина, пытаясь втянуть в беседу и Джона.

Джон откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Нет, – коротко ответил он.

– Когда я здесь не живу, Джон ест в городе. Но когда я здесь, то забочусь о том, чтобы у него был хороший запас продуктов. Я люблю готовить, – сказал Эрни. – А он нет.

Джорджина лучезарно улыбнулась старику:

– Я искренне верю в то, что одни люди рождаются с любовью к готовке, а другие – нет. Вот что я хочу вам сказать. – Она легонько прикоснулась к его морщинистой руке. – У вас талант от Бога. Не каждый способен приготовить настоящий белый соус.

– Я мог бы научить вас, – с улыбкой предложил старик.

Кожа Эрни на ощупь напоминала теплую вощеную бумагу, и прикосновение к его руке всколыхнуло в душе Джорджины милые детские воспоминания.

– Спасибо, мистер Максвелл, но я уже умею. Ведь я же из Техаса. – Она посмотрела на Джона, заметила хмурый взгляд и решила игнорировать его. – Я могу приготовить соус практически из всего. Моя бабушка славилась своим умением готовить. – Джорджина много времени провела среди пожилых людей, поэтому в обществе Эрни она чувствовала себя очень комфортно и ей нравилось разговаривать с ним. Она еще ближе наклонилась к нему, и ее лицо осветилось искренней улыбкой. – И моя тетя Лолли тоже любит готовить, но, к сожалению, ее слава не так велика. Тетя здорово сдала, когда мистер Фишер отправился в свой последний путь. Они все еще говорят об этом в Первой миссионерской баптистской церкви, которую ни в коем случае нельзя путать с Первой баптистской церковью свободной воли, где применялось омовение ног, но я не верю, что они практикуют…

– Бож-же, – перебил ее Джон. – В этом есть хоть какой-то смысл?

Улыбка Джорджины погасла.

– Я как раз к этому и подхожу. – Она изо всех сил пыталась оставаться любезной.

– Тебе придется поторопиться, потому что Эрни с каждой минутой отнюдь не молодеет.

– На этом и заткнись, – предупредил его дед.

Джорджина ободряюще погладила Эрни по руке и, прищурившись, посмотрела на Джона.

– Ты ляпнул чудовищную грубость.

– Это еще не грубость. – Джон в сердцах отодвинул пустую миску и наклонился вперед. – Нам с ребятами хотелось бы знать, встает ли все еще у Вирджила или тут были замешаны только деньги?

У Джорджины от изумления расширились глаза, щеки ее запылали. Мысль о том, что ее отношения с Вирджилом стали пищей для пересудов в спортивной раздевалке, была более чем унизительной.

– Перестань, Джон, – велел ему Эрни. – Джорджи хорошая девочка.

– Да? Хорошие девочки не спят с мужиками ради их денег.

Джорджина открыла было рот, чтобы ответить Джону, но не смогла произнести ни слова. Ей хотелось задеть его так же больно, но не получалось. Она знала, что острый и ехидный ответ найдется потом, позже, а вот тогда, когда она в нем так нуждалась, он не приходил. К сожалению, как она знала, это являлось печальным фактом ее жизни.

– Не знаю, чем я спровоцировала тебя на такие жестокие слова. – Джорджина положила салфетку на стол. – Не знаю, в чем дело – конкретно во мне, в твоей ненависти к женщинам вообще или у тебя просто плохое настроение, – но мои отношения с Вирджилом никого не касаются.

– Я не ненавижу женщин, – заверил ее Джон и намеренно устремил взгляд на вырез ее футболки:

– Верно, – вмешался Эрни. – Твои отношения с мистером Даффи не наше дело. – Он сжал ей руку. – Отлив почти закончился. Почему бы тебе не прогуляться по берегу? Там, у больших камней, после прилива остается множество лужиц. Посмотри, вдруг в них найдется что-нибудь, что ты сможешь увезти с собой в Техас на память о нашем побережье.

Джорджине привили слишком большое уважение к старшим, чтобы она решилась возразить Эрни или подвергнуть его предложение сомнению.

– Мне ужасно неудобно, мистер Максвелл. Но я действительно не хотела никому из вас причинять неприятности.

«Такое ощущение, будто во всем виновата я», – думала Джорджина, вставая и задвигая стул. Проходя через узкую зеленовато-белую кухню к витражной задней двери, она вдруг сообразила, что позволила красивой внешности Джона повлиять на свои суждения. Он не строил из себя ублюдка. Он был им!