Текст книги "Горький водопад"

– Нет, – отвечаю я. – Это была угроза.

Поворачиваюсь, хватаю свой телефон и звоню в нортонскую полицию – их номер у меня на быстром наборе.

2. Гвен

Вероятно, не сюрприз, что копы практически ничего не обнаруживают.

Они находят пулю, застрявшую в сиденье пикапа, но та расплющилась в лепешку. Эксперт-криминалист – которого я знаю как вполне компетентного специалиста – сомневается, что им удастся что-то из этого извлечь.

И никаких следов стрелка. А точнее, слишком много следов. Эти леса исхожены охотниками вдоль и поперек.

Молодой коп в форме, который опрашивает нас, мне незнаком. Выглядит он лишь чуть-чуть старше моей дочери. Пытается изображать профессионала, но в итоге тон его звучит снисходительно.

– Мисс Проктор, я понимаю, что именно вы, по вашему мнению, видели, но сезон охоты на оленей только что открылся…

– Для охотничьих ружей! – перебиваю я его, потому что очень зла. – Послушайте, я видела точку лазерного прицела! Это было не охотничье ружье.

– Мэм, только из-за того, что кто-то выстрелил не туда и не вовремя, не следует делать выводы о чьих-то злых намерениях. Скорее всего, это просто случайность. Повезло, что никто не ранен, вот и всё.

Я оскаливаю зубы. Прежде чем успеваю изречь новую ядовитую фразу, Сэм кладет ладонь на мой локоть.

– Спасибо, офицер. У нас всё в порядке. Если вы сможете передать отчет для моей страховой компании…

– Несомненно, – отвечает юнец. С Сэмом он куда более любезен. Ну, конечно. – Рад, что вы понимаете, сэр.

Я понимаю его невербальное сообщение. Сэм здесь взрослый дядька, а я – истеричная баба. Мне хочется всадить пулю прямо в рот этому копу. Конечно же, я этого не делаю. Только скриплю зубами. Удивительно, что у меня до сих пор целы зубы.

Сэм явно понимает все это, поскольку продолжает:

– Спасибо, что приехали, офицер.

Тон у него абсолютно нейтральный, и коп воспринимает это как «до свидания» – впрочем, так оно и есть. Он отходит, чтобы посовещаться с экспертом, который слышал наш обмен репликами и теперь бросает на меня взгляд, безмолвно извиняясь передо мной, а потом закатывает глаза, словно говоря: «А что тут поделаешь?»

Я поворачиваюсь к Сэму.

– Ты серьезно?

– Серьезно, – отвечает он. – Спокойнее, Гвен. Драка с копами на пользу не пойдет.

Он, конечно же, прав, но мне ужасно хочется подраться хоть с кем-нибудь. А здесь некого бить, за исключением людей, которых я люблю, поэтому я засовываю этот инстинкт подальше и делаю глубокий вдох.

– Хорошо. Кто, по-твоему, это был?

– Если просто прикинуть? Кто-то из Бельденов.

Я ожидала, что он это скажет. Бельдены – сплоченное семейство обитателей холмов, напоминающее скорее вооруженное бандформирование. Сэм пару раз конфликтовал с ними – защищая кого-то другого.

Я никогда не встречалась ни с кем из них лицом к лицу, хотя их репутация широко известна и тщательно задокументирована в отчетах полиции Нортона и штата Теннесси. Основное их занятие – изготовление разных видов опиатов. Ходят слухи, что они получают рецепты от прикормленных врачей в нескольких округах, чтобы закупать сырье для своей «алхимии», однако пока что никаких доказательств нет. Ну и время от времени они варят метамфетамин где-нибудь на стороне.

Я привыкла к преследованиям [1]1
  Здесь и далее: предшествующие события жизни Гвен Проктор и ее семьи описаны в романах Р. Кейн «Мертвое озеро», «Темный ручей» и «Волчья река».


[Закрыть]. Я много лет переносила неустанные гонения и угрозы со стороны интернет-троллей. В их число входят даже организованные группы – такие как «Погибшие ангелы», движение, созданное родственниками и друзьями жертв моего бывшего мужа. И случайные идиоты, почитающие Мэлвина и желающие либо познакомиться со мной ближе, либо убить меня. Преследователи, которые считают моих детей будущими маньяками. У меня есть множество врагов на выбор, но это другой случай. Это кто-то, кто живет совсем близко. Кто может явиться в школу к моим детям или на работу к моему семейному партнеру, да хоть в местный бакалейный магазин.

Или в наш дом.

Обычно в случае угрозы я веду себя довольно агрессивно, но, судя по словам Сэма, Бельдены относятся к этой войне как к спортивному матчу. Если я что-то сделаю хоть одному из них, то лишь разворошу гнездо очень злых шершней. Они откроют на нас охоту.

Я не могу позволить, чтобы на нас охотились. И все же мне противно оставлять это так.

– И что нам делать?

– Ничего, – отвечает Сэм, бросая на меня слишком хорошо знакомый мне взгляд. – Верно?

– Может быть.

– Гвен…

– Он мог убить тебя.

– Если б он хотел моей смерти, я уже был бы мертв, – отвечает он мне. – Если ситуация станет хуже, мы начнем действовать. Но сейчас ему нужен лишь предлог, так что не давай ему этот предлог. Ладно?

Я неохотно киваю. Никто из нас точно не знает, кто такой этот «он». Бельденов на удивление много, и практически все они – отличные стрелки. Один из них – снайпер с военной подготовкой, но это не значит, что именно он устроил сегодняшнее представление.

Думаю, они приберегают его для более серьезных случаев.

Я провожаю детей на автобус, настороженно высматривая любую угрозу, однако они без малейших происшествий отбывают в школу. Перед отъездом полицейские сообщают Сэму, что он тоже может ехать. Сэм выбивает простреленное стекло и обещает мне, что позвонит в авторемонт с работы. На этот раз наш прощальный поцелуй получается более долгим и насыщенным.

Мы стараемся обрести баланс теплого доверия друг к другу. Это с самого начала было нелегко. Сэм – брат одной из жертв Мэлвина. Эта тень всегда будет давить на нас. Наравне с тем мрачным фактом, что он помогал создавать «Погибших ангелов», одну из самых известных групп, травивших нас. Теперь они считают Сэма предателем и по-прежнему верят, что я была соучастницей преступлений моего бывшего мужа.

Но я знаю Сэма. Я полностью доверяю ему – доверяю ему самое драгоценное для меня: моих детей.

И мое испуганное, покрытое шрамами, крепко замкнутое сердце.

Иногда это меня страшит. Подпустить кого-то так близко, дать кому-то такую власть надо мной… это одновременно ужасает и возбуждает. Но подобные моменты поистине драгоценны.

Я отправляю свои завершенные отчеты, фотографии и результаты финансовой проверки по делу Кингстона своей начальнице. Джи Би Холл – владелица частного детективного агентства, в котором я работаю, чертовски умная и сильная женщина.

Она уведомляет о получении отчета. Именно Джи Би будет просматривать результаты, документировать все найденное – а потом отправит заказчику в наиболее наглядном виде. Совету директоров эти материалы вряд ли придутся по вкусу, хотя они почти наверняка проведают об аресте Кингстона задолго до получения этих отчетов.

Я лишь рада тому, что это меня уже не касается. Жизнь у меня и так напряженная.

Я вижу, что Джи Би уже прислала мне новую работу. Открываю ее сообщение. «Это странное дело, – пишет она. – Нераскрытый случай пропажи молодого человека, и ты можешь счесть, что нас наняли его родители, но это не так. Заказ поступил от имени некоего некоммерческого фонда. Может быть, они действуют в интересах родителей пропавшего? Это неясно, так что работай осторожно. Улик так мало, что нам на самом деле нужно лишь попытаться заполнить пробелы. Это случилось где-то в ваших лесах. Проверишь?»

Я скачиваю вложенный файл. Это недлинный полицейский отчет о пропавшей персоне: молодой человек, который исчез из бара, где проводил ночь со своими друзьями. Он учится – учился? – на старшем курсе Теннессийского университета в Ноксвилле. Факты скупы и коротки. Реми Лэндри, двадцать один год, белый, родом из Луизианы.

Вечером в пятницу Реми отправился гулять вместе со своими шестью друзьями; вместе они решили посетить два бара. Когда все наконец собрались во втором баре, Реми нигде не было. Все предположили, что он подцепил какую-нибудь девицу и ушел с ней, но Реми не отвечал ни на сообщения, ни на звонки на его сотовый. У него была своя машина. Ее нашли запертой на парковке кампуса. Это имело смысл, если уж он намеревался пить в барах с друзьями.

Еще прилагается видеофайл – запись камеры наблюдения, показывавшая, что Реми был в первом баре. На скомпилированных кадрах видно, как он заказывает выпивку, танцует с друзьями, болтает с девушками. Когда я вижу его, у меня холодеет внутри: это красивый парень с приятной улыбкой, сильный, стройный и ловкий. Он выглядит так, словно находится на вершине мира. Единственная странность – на записи видно, что при нем был рюкзак. Я гадаю – не потому ли полиция предположила, что он сбежал?

Запись из второго бара намного короче, но на ней видно, как Реми и его друзья входят в зал и как друзья потом уходят. В примечании к файлу говорится, что при черном ходе не было камеры наблюдения, но что запись с парадного входа была отсмотрена покадрово. Реми вошел в эту дверь, но не выходил из нее. Пропал вместе с рюкзаком.

Полиция тщательно обыскала бар и ничего не нашла. Конечно же, действия были предприняты не сразу. Обыск проходил лишь несколько дней спустя. Никто не воспринимает всерьез пропажу студентов – особенно пропажу молодых парней, тем более если они не вернулись домой из бара. И тем более если нет явных улик некоего преступления.

Реми отсутствовал уже довольно долгое время, прежде чем кто-то поверил, что здесь что-то не так. И он как будто растворился в воздухе – буквально. Полиция не смогла найти никаких улик, никаких свидетелей.

И только тогда я замечаю дату его исчезновения.

Три года назад.

Пишу Джи Би:

Этот след уже давно остыл. Новые улики есть?

Мой рабочий телефон звонит минуту спустя после отправки сообщения, и когда я принимаю звонок, в трубке звучит теплый, уверенный голос Джи Би:

– Ты спрашивала о новых уликах по делу Реми Лэндри. Так вот, их нет. Скажу откровенно, полицейские провели достаточно подробное следствие, когда к ним наконец обратились с этим. Не знаю, что это за некоммерческий фонд, готовый оплатить нашу работу, но похоже, он как-то связан с церковью. Я копаю в эту сторону.

– Вы говорите так, словно у вас нехорошие предчувствия на этот счет, – замечаю я. Я уже довольно хорошо знаю Джи Би и в курсе, что инстинкты у нее остры, как бритва.

– Это так. И все же… с этим парнем что-то случилось. Вне зависимости от того, кто намерен вложить в это деньги, его родителям, наверное, будет лучше узнать, что с ним случилось. – Она вздыхает. – Ты ведь тоже мать. Ты понимаешь.

Я понимаю. Мысль о том, что кто-то из моих детей может пропасть и я его больше никогда не увижу, не дает мне спать по ночам. Я знаю, сколько опасностей вокруг.

Знаю, что в этой темноте водятся хищники похуже акул.

– Могу начать с разговора с его родителями, – говорю я. – Они в Луизиане?

– Его мать в Ноксвилле, вот почему я передала это дело тебе. Отец все еще живет в их доме в Луизиане, ведет бизнес.

Я понимающе киваю, хотя она меня не видит.

– На тот случай, если мальчик вернется в родной дом. Тогда я сначала поговорю с матерью.

– Будь аккуратна и осторожна. Их брак на грани распада.

Это меня тоже не удивляет. Супруги нередко расстаются после исчезновения или смерти ребенка. Особенно если это был единственный ребенок, как Реми Лэндри.

– Я буду осторожна. Следствие еще что-то обнаружило? Что-то, что не попало в отчеты?

– Нет. Ни сигналов сотового телефона, ни каких-то свидетельств со стороны друзей, ничего от посетителей бара. Никто ничего не видел. Как я сказала… это злит. Все равно что гоняться за тенями. Но если мы сможем предложить этой семье хоть какой-то результат…

Я не люблю быть для кого-то последним средством.

– А если я не смогу найти ничего нового?

– Тогда, возможно, это тоже будет ответом. Может быть, его родные наконец смогут отпустить ситуацию, – говорит Джи Би. – Иногда мы лишь ставим галочки в списке и обналичиваем чек. Это тоже часть работы, Гвен. Нравится нам это или нет.

– Хорошо. Я еще раз все проверю… – Я медлю. – Но… если я что-нибудь найду?

– Я искренне надеюсь, что ты ничего не найдешь, если только это не будет что-то весомое, что поможет нам найти его. Но я хотела бы избавить его родителей от напрасных тревог, тем или иным способом. Если ты что-то обнаружишь, приходи с этим ко мне, и мы сделаем всё, что сможем.

– Вы полагаете, что его уже нет в живых, верно?

– Прошло три года, и никто не видел его с тех пор; его кредитные карточки не тронуты, телефон молчит. Молодые парни так не поступают.

– За ним не было замечено психических заболеваний? Употребления наркотиков?

– Наркотики он пробовал время от времени, как и большинство студентов. Но с психикой у него все было в порядке. Что бы с ним ни случилось, я сомневаюсь, что он внезапно сошел с ума в студенческом баре.

Она, конечно же, права.

– И вы собираетесь узнать, кто нанял нас по этому делу, верно?

– Совершенно верно, – подтверждает Джи Би. – Я сообщу тебе, когда что-нибудь найду.

Я благодарю ее за работу, завершаю звонок, а потом начинаю копать.

Реми Лэндри кажется нормальным молодым человеком для своего возраста. Немного буйным, но ничего сверх обычного. Азартный, менял девушек, как перчатки, но ни одна из них, похоже, не злилась на него сильнее, чем это бывает в стандартных случаях. Как и сказала Джи Би, его друзья признали, что время от времени принимали в клубах наркотики, но Реми не злоупотреблял ими: что бы он ни пил и ни курил, всегда знал свою меру. Я смотрю на его селфи, просматриваю видео на его страницах в соцсетях. Красивый парень с яркой беспечной улыбкой, с уверенной манерой того, кто не сомневается в своем грядущем успехе. Его любили. Он всегда был в дружеской компании.

Что могло заставить такого парня исчезнуть из переполненного бара в час ночи? Инстинктивно напрашивается ответ – девушка, – но я не видела на записи, чтобы Реми обращал на кого-то особое внимание.

Пару часов трачу на то, чтобы просмотреть материалы, сделать примечания, потом еще дважды проглядеть вложение с камеры наблюдения в баре. Джи Би отметила, на какой секунде записи появляется разыскиваемый, но я залогиниваюсь в «облачном» хранилище и включаю полноразмерное видео с того момента, как Реми с друзьями приходит в бар. Я хочу увидеть каждый кадр с каждой возможной точки обзора. Может быть, кто-то что-то упустил. Может быть, кто-нибудь из находящихся рядом с ним видел что-то подозрительное. Я не знаю, что именно ищу, но знаю, что, если оно есть, я это увижу.

Только вот я не вижу. Не вижу ничего.

К двум часам дня, когда раздается звонок моего личного телефона, я уже ощущаю усталость и головную боль и зеваю во весь рот. Ставлю запись на паузу и хватаю телефон, поскольку мне все равно отчаянно требуется сделать перерыв. Проверяю номер, с которого идет вызов. Это номер моего сына. Коннор никогда не звонит из школы, если не случается чего-то срочного – обычно с Ланни, которая притягивает куда больше неприятностей, чем ее брат.

Я отвечаю на звонок, чувствуя, как ускоряется мой пульс.

– Коннор? Что случилось?

Я слышу голос, но это не голос моего сына. Какая-то взрослая женщина спрашивает:

– Мисс Проктор? – Тон у нее испуганный. Я ощущаю, что мир вокруг кренится вбок. Что-то не в порядке. Очень не в порядке.

– С моим сыном все хорошо? – Мой голос полон торопливости и страха.

– Да, – отвечает она. – Ну… относительно. Я миссис Прауд, веду у вашего сына…

– Уроки истории, – завершаю я за нее. Во рту у меня пересохло, рука судорожно сжимает телефон. – Что случилось?

– Понимаете… э-э-э… во время учений вышла ссора…

– Каких учений? – переспрашиваю я, потом вспоминаю. Пол словно уходит у меня из-под ног. «Я должна была знать». Нежелание Коннора идти сегодня в школу обретает абсолютный, оглушительный смысл. Мне сообщали об этих учениях, но я перепутала дату. «О господи!»

Сегодня в школе проходили учения на случай стрелкового нападения.

– Извините, я, конечно, должна была поговорить с ним об этом, – говорю я учительнице. – Если он неправильно себя повел, я поговорю с ним. Он проходит терапию…

Она делает глубокий, шумный вдох.

– Коннора увезли в больницу.

– Что? – Я вскакиваю на ноги, рабочее кресло катится через всю комнату и с силой ударяется о стену. Я едва замечаю это. Сжимаю телефон так крепко, что его края впиваются в мою кожу. – С ним всё в порядке?

– Возможно, у него сломан нос, – отвечает миссис Прауд. – В этом замешаны трое…

– Замешаны в чем?

– В классе вспыхнула драка. Мне жаль…

– В какой он больнице? – спрашиваю я, потом сама же отвечаю на свой вопрос. В городе всего одно отделение неотложной помощи. – В Нортонской центральной.

– Да, мэм. Мне правда очень жаль. Я пыталась…

Она продолжает говорить, но я уже обрываю звонок. Бегу к двери, хватаю ключи и сумку и быстро набираю шифр, отключая сигнализацию.

На полпути к машине вижу сверкающие осколки стекла на дорожке и с запозданием вспоминаю, что здесь я – отличная мишень.

Останавливаюсь, поворачиваюсь к опушке леса и медленно обвожу ее взглядом. Если Бельдены там, пусть видят, что я их ни капли не боюсь.

Но если они и вправду там, то не показываются мне на глаза.

3. Коннор

Мне снова снился тот сон. Тот, в котором за мной гонится человек с пистолетом. Я слышу его шаги. Я один в темноте и пытаюсь удрать, но он настигает меня, как бы быстро я ни бежал. Не помню, как прибегаю домой, – просто оказываюсь внутри, стою там и вижу, что все мертвы. Мама лежит на полу, Сэм обмяк за столом. Ланни я практически не вижу, лишь ее ноги торчат из-за кухонной стойки; но я знаю, что она тоже мертва.

Потом я чувствую, как в голову мне утыкается дуло пистолета, холодный идеальный круг, и голос моего мертвого отца произносит: «Я всегда приду за тобой, малыш», – и я просыпаюсь, дрожа и чувствуя приступ тошноты.

Мне всегда снятся эти сны перед школьными учениями. Я никогда не говорю об этом маме, потому что она ненавидит антитеррористические учения, ненавидит саму их идею, но хочет также, чтобы я знал, что делать в таких случаях. И я научился. Беги, прячься, сопротивляйся – это говорили нам так часто, что я даже гадаю: а почему это называется «учениями», если ради них мы бросаем учебу?

Впервые мне пришлось делать это в школе в Массачусетсе, но тогда я был не против: я был еще маленький, и это казалось мне какой-то игрой. Однако в Теннесси в это дело вкладываются на полную. Они проводят эти учения так, словно готовят нас в армию.

Я солгал маме сегодня утром, когда она пришла поговорить со мной. Она думала, что дело в травле, и я не стал возражать ей. Так легче. Такое она может понять. Она росла в мире, где в школе ты в безопасности, или, по крайней мере, в мире, где травля – самое худшее, что может с тобой случиться, не считая ураганов и пожаров.

Но сейчас всё по-другому.

Нам сказали, что сегодня будут учения, но мы не знали, когда именно. Так что я весь день ждал этого, а не слушал учителей и вообще не обращал ни на что внимания, потому что ждал, когда загудит сирена, давая понять, что нам нужно идти в убежище.

Это наконец-то происходит на уроке истории. Я слышу сирену, а потом громкоговоритель объявляет: «Внимание, это учения!» Но я уже проваливаюсь в кошмар. Я сижу в ярко освещенном классе вместе с двадцатью другими учениками, но мне кажется, что я в темноте, наедине с монстром. Я слышу, как он идет. Это он. Я вижу маму, Сэма и Ланни мертвыми, совсем как во сне…

Учительница пытается поддерживать порядок и говорит нам, что нужно спокойно действовать по плану. Я не помню, что там требуется по плану. Я не помню ничего. Я думаю только о своем сне. Голос отца говорит мне, что он всегда придет за мной. Неужели так оно и есть? Неужели он снова послал кого-то за мной?

Я вздрагиваю, потому что теперь это не только у меня в голове, я действительно слышу выстрелы. И крики. Это не мои воспоминания, эти звуки слышатся вокруг нас.

Все что-то делают, но я застыл на месте. Ученики придвигают столы к двери, чтобы загородить ее. Кто-то обматывает ремень вокруг доводчика наверху двери, чтобы заклинить его, а девочки дрожащими руками подсовывают под дверь толстые резиновые стопоры, чтобы ее не смогли выбить пинком.

На двери стоит недавно установленный ригельный замок, и я слышу, как кто-то со щелчком запирает его. Кто-то наклеивает плакат на оконное стекло, чтобы снаружи не было видно, что делается в классе. Изображение на плакате смотрит на нас. Джордж Вашингтон показывает нам поднятые большие пальцы, а яркие буквы над его головой гласят: «ИСТОРИЯ ВЕЛИКОЛЕПНА».

Большинство учеников уже попрятались по углам, сбившись в кучу. Некоторые плачут и кричат, потому что выстрелы и остальные звуки ужасно громкие, а я могу думать только о маме, истекающей кровью на полу, о мертвом Сэме за кухонным столом, о неподвижных ступнях Ланни под стойкой.

Голос отца шепчет мне на ухо: «Я всегда приду за тобой, сынок. Ты – мой».

Мне кажется, что я падаю в черную-черную яму, у которой нет дна. Моя кожа холодеет. Я не могу двигаться. Я как будто заперт в клетке, но нет, я просто сижу за своим столом. Я кричу на себя, что надо шевелиться, но не могу.

Кто-то колотит в дверь снаружи и пытается отжать ее.

Учительница кричит на меня, но я не понимаю, что она говорит. Слышу только выстрелы.

Там стреляют, а я не могу двигаться.

Потом кто-то оказывается рядом со мной и хватает меня, и я думаю: «Нет, я не собираюсь умирать сегодня!» Без единой мысли хватаю степлер, лежащий под столом, – я помню, что если кто-то ворвется в класс, мы должны швырять в него степлерами. Но вместо того, чтобы бросить, крепко зажимаю степлер в кулаке и бью того, кто схватил меня. Бью так сильно, что чувствую, как в моей руке что-то смещается с пронзительной судорогой, словно от удара током. Я не останавливаюсь, я бью снова. Этот кричит, но кричат все вокруг, а над нами все еще раскатывается дробь оружейных выстрелов, и я могу думать только: «Я достал его. Я достал его. Теперь я в безопасности».

Потом на меня прыгает кто-то еще. Я ударяю и его. Несколько человек вытаскивают меня из-за стола и бросают на пол. Все кричат. Кто-то пинает меня по руке, чтобы заставить бросить степлер, и тогда я тоже кричу. Я выкрикиваю: «Прекратите это! Прекратите это!» – и в конце концов… оно прекращается.

Больше нет выстрелов. Больше нет криков. Кругом тихо. Я лежу, скорчившись, на полу, по старому линолеуму размазана красная кровь. Рядом со мной валяется желтая ленточка, сломанный телефон, раскиданные учебники, перевернутый рюкзак. Я поднимаю взгляд и вижу бледные лица одноклассников. Все они смотрят на меня.

Учительница стоит надо мной и зовет меня по имени, но я не отвечаю. Я уже не знаю, что делать. Просто закрываю глаза.

– Это же просто учения! – всхлипывает кто-то из ребят – тоже на полу, в нескольких футах от меня. Я открываю глаза и понимаю, что знаю его. Он не стрелок, он учится в моем классе. Это Аарон Мур, но все в школе зовут его Бубба. Он прижимает ладонь к щеке, с которой капает кровь. Одна рука у него распухла. Еще один из моих одноклассников лежит рядом с ним. Хэнк. Он скулит и обеими руками держится за челюсть. Изо рта у него течет кровь.

Кровь и на степлере, который лежит на полу между нами.

Это сделал я.

Я – монстр.

– Это по-настоящему стреляли? – кричит кто-то нашей учительнице. Ученики тихо плачут, цепляются друг за друга. – Кто-то и правда стрелял?

– Нет, всё в порядке. Это просто учения, успокойтесь, успокойтесь все, пожалуйста, – отвечает учительница. Она наклоняется надо мной и касается моего плеча. – Коннор? Коннор, ты меня слышишь? – Пальцы у нее дрожат. Я ничего не отвечаю. Не хочу отвечать. – Брок, открой дверь. Беги к директору, скажи ему, что нужно вызвать «скорую помощь», две машины. Быстро!

Брок – тощий пацан в очках. Он выглядит перепуганным до смерти, но бросается к двери и начинает оттаскивать столы. Кто-то помогает ему. Им требуется несколько минут, чтобы убрать все препятствия. К тому времени, как дверь открывается, я медленно начинаю осознавать, что сделал что-то очень, очень плохое.

Но я слышал выстрелы. Настоящие выстрелы. Настоящие крики. Я не понимаю, что это было. Потом снова включается громкоговоритель, и кто-то объявляет:

– Всем внимание, нет никакого стрелка, повторяю, на территории нет никакого стрелка. В целях проведения сегодняшних учений мы включили запись, чтобы имитировать ситуацию, с которой вы можете столкнуться в случае настоящей стрельбы. Выстрелы были не настоящими. Учителей просим сохранять спокойствие и помочь ученикам следовать стратегии преодоления. На этом сегодняшние учения завершаются. Всем спасибо.

Он говорит «всем спасибо». Я не понимаю, зачем он это говорит.

Слышу, как несколько моих одноклассников плачут, а парень, которому я сломал челюсть – Генри Чартерхаус, – злобно смотрит на меня, и по лицу его размазана кровь. А я все еще слышу выстрелы, они эхом отдаются у меня в голове – снова и снова, и снова…

Я не знаю стратегии преодоления этого.

Я тоже начинаю плакать и уже не могу остановиться. Мне делают укол и кладут меня на каталку, чтобы отвезти к машине «Скорой помощи», и все вокруг становится мягким и расплывчатым по краям, и я перестаю сопротивляться, но пытаюсь сказать им, что он здесь, хотя знаю, что это неправда. Здесь никого нет. Отец не приходил за мной. Мой отец мертв.

Я слышу, как повторяю «простите», снова и снова, хотя и не знаю, за что именно я извиняюсь.

Разве мне не следовало сопротивляться? Нам говорили, что нужно сопротивляться. Не сдаваться. Не позволить чужим забрать нас.

Это какая-то бессмыслица, но потом она вдруг обретает смысл, и я по-настоящему понимаю, что именно сделал. Мне кажется, что во рту у меня пепел, только это еще хуже, и я точно падаю с темного обрыва в ледяную воду.

Я облажался. Я ужасно облажался. Если раньше меня просто считали странным – это одно. Но теперь?..

Я впал в буйство на глазах у всего класса. Я избил двух своих одноклассников. Ну да, они были придурками, они и раньше издевались надо мной, но, когда накинулся на них, я даже не понимал, кто они такие. Они просто попались мне под руку.

Я больше никогда не смогу вернуться в школу.

Никогда.