Текст книги "Что такое любовь и другие микроновеллы"

Режис Жоффре
Что такое любовь и другие микроновеллы

© Éditions Gallimard, 2007

© М. Троицкая, перевод на русский язык, 2020

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2020

Новый ребенок

Можно долго любить бросившую вас женщину и ради любви к ней жениться на ее дочери. В университете, когда она была моим научным руководителем, мы скрывали свою связь. Через несколько месяцев она дала мне от ворот поворот и переключилась на одного бакалавра. Сегодня я понимаю, что был для нее секс-игрушкой – юным пенисом, присобаченным к взрослому телу, сохранявшему на коже отблеск детства.

Ее дочь понятия не имела о наших отношениях, но однажды, роясь у нее в сумке, я наткнулся на фотографию девушки на теннисном корте. После того как мы расстались, я провел небольшое расследование и скоро выяснил, какой клуб она посещает. Три недели спустя я уже уложил ее к себе в постель. Перед каждым свиданием я протыкал презерватив иголкой. Мне удалось отговорить ее от аборта и убедить выйти за меня замуж, приведя ряд выдуманных причин нравственного характера.

С тех пор каждый раз, когда я чувствую, что она вот-вот от меня сбежит, примерно через год она рожает нового ребенка, и эти три или четыре килограмма живого веса повисают у нее на ноге неподъемным ядром. Мы еще не стали многодетной семьей, но четверо наших отпрысков позволяют нам пользоваться заслуженным уважением со стороны окружающих. Чтобы ее подбодрить, после очередных родов я преподношу ей какое-нибудь украшение. Она передаривает его медсестрам.

– Я люблю тебя.

– Я знаю, что нет.

Она не разрешает мне присутствовать в родильном зале. Я жду в коридоре, возле кофейного автомата, вместе с ее матерью. С годами она погрустнела, а меня ненавидит. Со свойственным ей извращенным умом она с самого начала поняла, что моя любовь – это хитрый трюк с целью заставить ее стать частью моей жизни. Она избегает смотреть мне в глаза, никогда не чмокнет в щечку. Но на семейных посиделках я могу наслаждаться звуками ее голоса, хотя она ухитряется ни разу не обратиться непосредственно ко мне. И потом я могу мыть руки в ее ванной, разглядывать ее косметику и флаконы ее духов. Я могу дышать ее запахами.

– Я тебя люблю.

Она не отвечает и делает вид, что пьет кофе из пластикового стаканчика. Она смотрит в окно, на парковку. Я слышу, как она тихо всхлипывает. Ее дочь в это время продолжает пыхтеть, производя на свет мое потомство.

Неукоснительное счастье

В моей квартире вход солнцу категорически запрещен. Я открываю ставни только ночью, когда оно давно ушло за горизонт. Даже в самые темные зимние месяцы оно слепит, словно бритвой вырезая силуэты предметов и людей. Я предпочитаю свет луны – за исключением полнолуния, – ламп и ночников.

Я живу за счет аренды квартир в доме, где мне принадлежат шесть этажей, сам занимая всего сотню квадратных метров.

– Если я когда-нибудь и работал, то только над повышением своего физического комфорта.

Я женат тридцать лет. Иметь детей я отказался, не желая размножаться и опасаясь шума. Моя жена обожает свет и суету, и я ей не мешаю: пусть ходит, гуляет, принимает солнечные ванны в парке Монсо, слушает, как с ревом, дождавшись зеленого сигнала светофора, трогаются с места автомобили, и, пересекая город от края и до края, вливается в толпу со слишком четкими очертаниями.

По возвращении она описывает мне новые рекламные афиши, рассказывает, какую песню играло радио в проезжавшей мимо машине с открытыми окнами, какую улицу перекопали, докладывает, что видела женщину, которая шла под проливным дождем, и было заметно, что под мокрым платьем она голая; еще она видела иностранную собаку, крупную, почти желтого цвета, на коротеньких лапках; ее вела дама в шляпе, и, несмотря на отсутствие морщин – результат многочисленных подтяжек, – каждому было ясно, что порог шестидесятилетия она перешагнула примерно вечность назад.

– Еще я видела мужчину с головой, похожей на спаржу.

Моя жена – превосходный протез, искусственная рука, с помощью которой я собираю информацию, необходимую, чтобы не утратить контакт с внешним миром.

Тем не менее, раз в неделю мы ходим ужинать в ресторан. Мы всегда садимся за один и тот же столик в глубине зала, откуда я могу исподтишка наблюдать за посетителями и расчленять их, как судмедэксперт, готовый за финансовое вознаграждение или коробку гаванских сигар живьем уложить их на секционный стол.

У меня довольно тонкий слух, чтобы различать произносимые ими слова, и достаточно быстрый ум, чтобы следить за несколькими разговорами одновременно. Я проникаю в их закрытую футляром жизнь, распознаю за взрывами смеха драмы, сопровождающие их существование; по тому, как они подносят к губам бокал или разрезают кусок мяса – рукой тонкой и белой или тяжелой и покрытой шрамами, – я угадываю разочарования, которые не позволяют им купаться, подобно мне, в неукоснительном счастье.

Кипящий рог

– Ты меня любишь?

– Слишком жарко.

Оливье неведомо, что женщины слишком восприимчивы к погодным условиям. Как только столбик термометра поднимается выше тридцати градусов, они теряют способность испытывать какие-либо эмоции. Они думают об одном: как бы встать под прохладный душ или броситься в море – если по счастливому стечению обстоятельств лежат на пляже. Но и осень с ее мокрым снегом не благоприятствует излиянию чувств. Когда начинается листопад, а по улицам бредут несчастные дети, таща ранцы, словно мельники с мешками муки на спине, у них на глазах появляются слезы.

– Женщинам всех жалко.

Зима – слишком суровое время года, а у батарей центрального отопления слишком мало общего с пылкими любовниками из пьес Мюссе.

– Остается весна.

Но и весны бывают дождливыми и ненастными; заниматься любовью под непромокаемым плащом проблематично, если только ты не фетишист, поклоняющийся резине. Иногда в начале июня выдается несколько теплых дней, и, если выпадает шанс, мы обмениваемся поцелуем под густой листвой в Медонском лесу. Мы даже позволяем себе лизнуть друг друга в затылок, но горе тому, кто посмеет со злокозненным удовольствием взлохматить нам волосы.

– Мы не какие-нибудь неряхи.

Мы также не покорные курицы, какими были женщины в прошлом. Мы живем в ногу со временем и отказываемся беременеть каждый год, удовлетворяя эгоистические желания своих мужей. Контрацепция хороша для шлюх, а аборт – для содомских блудниц. Мы предпочитаем регулировать рождаемость естественными средствами, и в их числе пока не придумано ничего лучше воздержания. Мы прекрасно обходимся без секса годами, а если надо, то и всю жизнь. Плотским ласкам мы предпочитаем воскресный обед, когда за столом собираются отец и мать, братья и сестры, свекор и свекровь, зятья и невестки, лакомятся цесаркой, запивая ее хорошим корбьером, и обмениваются мнениями об атмосферном давлении. Каждый возвращается домой с легким чувством горечи, потому что не сумел настоять на своей точке зрения, но все представительницы нашего пола счастливы, поскольку, несмотря ни на что, сумели избежать жестоких укусов пениса.

– Наш половой орган – это открытая рана.

Мы боимся вашего, твердеющего при нашем приближении. Он беспощаден, этот кипящий рог, плюющийся белым ядом, похожим на негашеную известь.

– Мы не какие-нибудь извращенки.

Боль не доставляет нам никакого удовольствия, и вместо вашего ликера, обожаемого шлюхами, мы лучше выпьем чашку чая, подслащенного ложечкой меда.

Синие камни

– С меня заживо содрали кожу.

Мне плохо, и я ничего не забыла. Даже если меня случайно толкают чужие люди, я испытываю невыносимую боль. Муж бросил меня восемь лет назад, но каждый вечер я жду его, как в тот день 7 июня 1999 года, когда он окончательно ушел из дома. Он мог уйти к другой женщине или к другому мужчине, но самое для меня унизительное – это то, что он не ушел ни к кому. Моему обществу он предпочел одиночество. Мне говорили, что он живет затворником. Если его видели на каком-нибудь приеме, он производил впечатление человека, целиком отлитого из бетона, и с глазами, сверкающими, как два синих камня. Когда с ним заговаривали, он отвечал и даже смеялся, но сразу чувствовалось, что он по-прежнему в своих четырех стенах, а слова выбрасывает наружу, как швыряют мусор в окошко.

– Он не оставил мне даже ребенка.

Его скупая сперма не желала отдаться мне, оплодотворить меня и навечно слиться со мной.

– Никто не помешает вам вообразить, что он продолжится в ребенке.

И что от поколения к поколению его потомство будет длиться бесконечно. Сделать женщине ребенка – значит внушить ей иллюзию, что ты подарил ей вечность. Он оставил меня никчемной. Я – уже не совсем зеленый лист в охряных пятнах, и эти пятна будут шириться, пока не захватят всю поверхность, и тогда я упаду, мертвая и бесплодная, как опадает листва с платана.

– Яне хочу о нем говорить.

Этот человек для меня – пытка. Огонь, который пожирает меня и который я не в силах загасить. Я ношу его в себе, подпитываю его своим гневом, своей любовью, своей ненавистью. Ненавистью всех тех, кто никогда не забудет, что когда-то любил. Я никогда его не прощу. Я предпочитаю страдать. Если бы я его встретила, мне было бы еще мучительнее видеть и узнавать его, и он удалился бы, оставив за собой едва заметный след – так остается след на бумаге, если стереть ластиком написанное карандашом.

– Я тебя люблю.

Я сказала ему это. Он промолчал. Он лежал в постели, глядя в потолок, как будто пытался перевести мои слова на иностранный язык. Он боялся ответить мне тем же, боялся солгать, потому что знал, что рано или поздно перестанет меня любить. Любовь проста, как любовь, она не думает и не размышляет, а если начинаешь рассуждать о любви, значит, никогда не сможешь полюбить.

– Я больше не буду любить.

Любовь – это жульнический рынок, на котором я слишком долго продавала свои прелести и свою молодость, а потом лила потоки слез, словно хотела отмыть тротуар после того, как с него убрали все ларьки.

Волшебные ласки

Ты упрекаешь меня в том, что я тебя больше не люблю. И в том, что я – биологический отец ребенка, которого на прошлой неделе родила твоя сестра. Я люблю вас обеих. Мужчины не скупятся на чувства. Тебе следовало бы радоваться рождению этого нежданного племянника. У него овальная голова, из чего я вывожу, что он, как и я, посвятит себя интеллектуальным трудам. Твоя сестра – художница, она настолько же красива, насколько ты серьезна и скромна, и я не позволю ей воспитывать моего сына посреди всей этой богемы, этих бездельников, мазилок и поэтов. Как только она перестанет кормить его грудью, ты заберешь его к нам и станешь его настоящей матерью. Я уже начал процедуру усыновления, и через несколько месяцев твоя сестра превратится для него в малознакомую тетушку. Это дитя любви сумеет тебя околдовать, и ты будешь любить его больше других детей.

Наши старшие сыновья уедут в дешевый пансионат в одну из развивающихся стран. Мы снова почувствуем себя молодой супружеской парой, которая вступает во взрослую жизнь, толкая перед собой коляску. Я даже обещаю тебе, что мы будем заниматься любовью, и постепенно я оставлю твою сестру, хотя меня до конца дней будет мучить тоска по ее юному телу, по аромату ее кожи, по ее волшебным ласкам и по оргазмам, заставлявшим меня плавиться от наслаждения и сводя всего меня к сгустку спермы.

– Дети уже в курсе.

Сегодня днем грузчики освободят их комнаты и вынесут их вещи на свалку. Вечером они сядут в самолет. Не советую тебе ехать в аэропорт. Им будет неприятно смотреть на плачущую и некрасивую от горя мать. Когда они вернутся, ты не узнаешь их в этих здоровенных мясниках, ловких плотниках и водопроводчиках. Они поднимут тебя одним пальцем и закружат, как вертолетный пропеллер. Ты удивишься их грубым манерам, их иностранному акценту и ограниченному словарю, отныне состоящему из пяти десятков слов, складывающихся в короткие, как крик, фразы.

– Они быстро вспомнят, где что находится в квартире.

Ломанут на кухню, опустошат холодильник и шкафы, вместо вилок пользуясь своими медвежьими лапами, вылакают из банок и бутылок все спиртное, а когда грабить будет нечего, завалятся отдыхать на балконе. Ты вызовешь полицию. Во время задержания они поведут себя так агрессивно, что их пристрелят. Ты скажешь своему сыну, что вдали от цивилизации его братья постепенно утратили человеческий облик и ни к чему скорбеть о кончине крыс или скорпионов.

– Или мух.

Что такое любовь

– Я сплю с тобой, чтобы доставить тебе удовольствие.

Я еще достаточно молод, чтобы у меня стоял, хотя я ни в малейшей степени тебя не желаю. Я кончаю в тебя как в носовой платок, или на простыню, или в раковину. Я люблю тебя, но это не более чем одна из подробностей жизни, которую мы ведем внутри сна, сморившего нас с наступлением взросления. Возможно, однажды мы проснемся, посмотрим на реальность как на беспорядочный пейзаж и ничего в нем не поймем. Мы даже не будем знать, почему вокруг нас разворачиваются события, наполненные людьми, которых мы видим в первый раз в жизни и которые требуют, чтобы мы проникли в их жизнь, как преступник проникает в одиноко стоящий дом с целью совершить убийство.

– Ты говоришь о нас так, как будто быть вместе для нас катастрофа.

По утрам мне всегда хочется тебя бросить. Я чувствую во рту твой вкус, явственно отдающий дерьмом. Несмотря ни на что я верю, что люблю тебя, хотя предпочел бы жить вдали от тебя и мечтать о тебе. Я хотел бы тосковать по тебе, страдать, не видя тебя и не слыша, как ты повторяешь одни и те же фразы, не имея возможности прикоснуться к твоему чуть дряблому, волнующему, нежному, шелковистому телу, напоминающему мне тихие волны, завершающие свой бег у кромки пляжа. Меня мутит оттого, что ты постоянно рядом; твое присутствие омрачает твой облик и стирает твои черты. Я больше не хочу слияния наших тел, этого странного ощущения, что мы существуем, пока лежим в постели в нашем доме; мне кажется, что кто-то рубит нас топором, словно мы куски мяса.

– Уходи.

Мне сказали, что ты вышла замуж после моего поспешного ухода в ту душную июльскую ночь 1935 года. Сейчас у меня трое детей; в прошлом месяце их мать арестовали во время облавы. Она стояла в очереди за хлебом на улице Бак. Если нас кто-нибудь выдаст, они заберут и детей, и я буду свободен, а значит, подобно всем арийцам оккупированной Европы, смогу пережить это бедствие. Мы никогда не любили друг друга, и я быстро тебя забыл. Мы жили вместе, нос к носу, и делили одно и то же пространство. С той поры я узнал, что любовь – это не непрерывный разговор и не сближение двух масс человеческой материи.

– С тех пор я знаю, что такое любовь.

Чего и тебе желаю. Годы, которые мы потеряли вместе, стали для меня досадным воспоминанием, очень слабым и безболезненным, лишенным чувствительности, как кончики ногтей.

– Я пришел к тебе не для того, чтобы выразить свою нежность и тоску.

Сегодня утром я отвез детей к сестре. На время – я в любой момент могу за ними приехать. Я хотел бы, чтобы ты спрятала их у себя до конца войны. Надеюсь, нацисты ее проиграют. Заранее благодарю за согласие.

– Целую тебя.

Лучше, чем ничего

– Дети пошли в кино.

Каждый вечер, когда они уходят из дома, мы пользуемся этим, чтобы посмотреть порнофильм. Глядя, что выделывают на экране пары, мы возбуждаемся. Нам тоже хотелось бы получить поддержку в лице дополнительных женщин и даже мужчин. Жильбер – не гомосексуалист, но он был бы не прочь испробовать содомию и не отказался бы отсосать у партнера. Мы разместили объявление в Интернете, но, судя по всему, наша внешность не оставила нам шансов. Нам обоим чуть за сорок, моя грудь после четырех родов заметно обвисла, да и у Жильбера мужские органы уже не стоят торчком, как раньше.

– В спокойном состоянии они похожи на детские.

Среди родственников мы не встретили понимания. Моя сестра влепила мне пощечину, стоило мне предложить ей провести с нами такой вечерок, а мой дядя Норбер обругал меня шлюхой и бросил трубку. Друзей у нас нет. Мы предпочитаем жить уединенно и экономно, рассчитывая в будущем купить квартиру в центре Каора. Жильбер намекнул на групповушку в разговоре с коллегой по работе, но она скривилась от отвращения и отвернулась, чтобы высморкаться. Он даже испугался, что она наябедничает начальнику, хотя он ничего конкретного ей не предлагал.

Когда в субботу после обеда мы ходим по магазинам, то обязательно заглядываем в отдел нижнего белья. Если мы видим молодую женщину, которая выбирает особенно соблазнительную модель, то идем за ней до кассы. Ждем, пока она расплатится, и приглашаем зайти к нам пропустить по стаканчику.

– С вашим мужем или партнером.

Наверное, у нас какой-то натянутый вид – или в глазах светится похоть, заставляющая принимать нас за маньяков. В любом случае ответ всегда отрицательный; часто женщина торопится поскорее покинуть магазин, вообще не удостаивая нас ответом. Мы возвращаемся домой в подавленном настроении и ругаемся на детей, если они смеются. Как-то воскресным утром, все еще под впечатлением очередного субботнего провала, Жильбера осенило: надо предложить денег скромной супружеской паре, недавно поселившейся у нас на втором этаже. В среду мы отправились к ним под благовидным предлогом: якобы хотели сравнить счета за электричество. Они угостили нас аперитивом, но, как только мы затронули интересующий нас вопрос, швырнули наши десять евро нам в лицо. С того дня по лестнице мы поднимаемся бегом, боясь случайно столкнуться с ними.

Досмотрев фильм до конца, мы занимаемся любовью. Вдвоем.

– Все лучше, чем ничего.

Культ тела

– Муж меня не убивает.

Но он зарабатывает так мало, что это равнозначно убийству. Своей нищенской зарплатой он убивает меня исподволь. Я ношу на верхней челюсти металлическую коронку, потому что такие типы, как он, не в состоянии оплатить жене приличный зубной протез. У меня нет денег, чтобы купить себе краску, и мои волосы напоминают паклю. Мне сорок пять лет, а я выгляжу как старуха. Ни один мужчина не глянет в мою сторону, даже если я предложу ему свои услуги бесплатно. Разумеется, он щедро оросил меня спермой – она же ничего не стоит, – и у меня пятеро прелестных детей, которых я охотно оставила бы на обочине дороги в обмен на коронку из керамики и визит к парикмахеру.

Я вышла за него замуж, польстившись на его голубые глаза, но сегодня он почти ослеп. Он был преуспевающим коммерческим директором, а сейчас отвечает на телефонные звонки, сидя в конуре размером со стенной шкаф. Его давно заменили бы на автоответчик, но на предприятии существует квота на наем инвалидов и ее нарушение чревато увеличением налога и снижением прибыли. Впрочем, работает он на полставки и не получает никаких премий и бонусов.

В столовую его не пускают, потому что страховка не распространяется на несчастные случаи, которые могут произойти, если он толкнет кого-нибудь из коллег или обслуживающего персонала. Если он полезет за крутым яйцом в холодильник, где стоят закуски, вполне способен ткнуть вилкой в холодильный контур и вызвать короткое замыкание. Ему также не рекомендовано посещать корпоративные вечеринки, сидеть в уголке и ждать, пока кто-нибудь из жалости не предложит ему картонный стаканчик кофе, потому что своим видом он дискредитирует фирму, имидж которой строится на коммуникации и культе тела.

Я продолжала бы любить его даже слепым, глухим и страдающим недержанием, если бы из-за его состояния мы не впали в такую бедность. Я кормлю его, потому что похороны стоят дорого, но обхожусь с ним не ласковее, чем с педалью мусорного ведра. Сострадание я берегу для детей, которые годами не видят ни игрушек, ни развлечений. Я разрешаю им смеяться над тем, как он плачет, разыскивая свою белую трость, которую они разрисовали фломастерами и спрятали в корзине с грязным бельем.

Моя шуба из выдры

– Детей берешь ты.

Себе я оставляю квартиру и зеркало в ванной. Тебе отдаю мебель, даже кровать и люстру из прихожей. Отныне мне предстоит существовать в пространстве абсолютной пустоты, если не считать металлической штанги, на которую я буду вешать свои платья, и компьютера – чтобы не утратить окончательно связь с планетой. Никакого кресла – буду сидеть по-турецки на полу.

– Спать я буду тоже на полу.

Летом – в белье, зимой – в своей шубе из выдры. Ты будешь переводить мне деньги, чтобы хватило на оплату счетов, и организовывать доставку еды, когда я проголодаюсь. Раз в две недели я буду ночевать у тебя, в пустой комнате, предназначенной исключительно для меня. Таким образом я смогу видеться с детьми и одаривать их любовью в достаточном количестве, чтобы не скучали до моего следующего визита.

– Ты больше не женишься.

Если ты встретишь другую женщину, никогда не приведешь ее к себе. Я хочу, чтобы твое новое жилище стало святилищем, надежно защищающим детей от любого постороннего вмешательства. Впрочем, я предпочла бы, чтобы ты больше ни с кем не завязывал отношений, даже мимолетных. Для счастья тебе будет довольно радостей отцовства. Секс – это уже лишнее, тем более что он может навредить твоему душевному здоровью. Я не желаю, чтобы моих детей воспитывал неуравновешенный тип – курящий, пьющий или подсевший на транквилизаторы, которыми нас сегодня в изобилии снабжают фармлаборатории.

– Ты будешь заниматься спортом.

У тебя дряблое тело. Сохрани эту дряблость для своего члена, который тебе больше не понадобится. Когда ты поведешь детей на пляж, я хочу, чтобы они гордились твоей мускулатурой, крепкой и упругой, как говяжья вырезка. По вечерам, уложив их спать, ты сядешь в машину и поедешь в Венсенский лес, где будешь не меньше часа бегать по дорожкам. По субботам ты будешь посещать специалиста по исправлению осанки и избавишься наконец от своей дерганой походки, делающей тебя похожим на одержимого пляской святого Вита.

– Питаться ты будешь рыбой и овощами.

Можешь добавить капельку оливкового масла и лимонного сока. Йогурт тоже разрешается, но без сахара и искусственных красителей. Никакого крепкого алкоголя или вина. Никакого пива или кофе. По утрам будешь пить слабый чай, в остальное время суток – чистую воду. Попробуй раз в неделю поголодать – вот увидишь, это принесет тебе огромную пользу. Желательно также, чтобы ты обрил голову наголо и перестал оставлять свои волосы по всему дому – в раковине, в ванне, на диване, где ты валяешься, как животное. В любом случае они выпадают у тебя так быстро, что через несколько лет ты все равно облысеешь.

– Ты будешь учить иностранные языки.

В конце концов она меня достала, и я еле сдержался, чтобы ей не вмазать.