Текст книги "Всемирная история сексуальности"

Ричард Левинсон
Всемирная история сексуальности

© Л.И.Моргун. Перевод. 2020

Глава 1
Вначале была женщина

Половой инстинкт – является одним из самых сильных животных инстинктов у человека. Если мы изберём эти слова для того, чтобы открыть то, что в первую очередь является изучением культурных и социальных аспектов половой жизни человека на протяжении всей истории, мы не намерены заранее обозначать половую жизнь человека как нечто унижающее достоинство и «животное». Это предложение просто выражает тот факт, что животные перенесли формы и привычки своей половой жизни на относительно продвинутую стадию эволюции, к которой люди мало что добавили.

Простое и знакомое сравнение прояснит наше значение. Единственный естественный инстинкт, сопоставимый по интенсивности с сексуальным, – это чувство голода. Теперь человек, действительно, менее разборчив, чем многие животные; он в определенных пределах всеяден, как собака и свиньи. Тем не менее, есть одно четко выраженное различие: ни одно животное не вышло за пределы самого грубого способа приготовления пищи: разорвать ее и, возможно, ещё больше смягчить. С другой стороны, человек, даже самый примитивный, готовит себе еду на огне – ориентир, едва ли не менее важный, чем артикулированная речь.

В области секса нет такой важной разницы, как эта. Половая жизнь животных ни в коем случае не «дикая»; во многих отношениях у животных секс более упорядочен, чем у людей, и полностью соответствует их моральным стандартам. Многие животные моногамны и образуют семейные ячейки-союзы из супругов, детей и родителей. Конечно, в животном мире есть небрежные матери, и есть ещё более необязательные отцы; но, вообще говоря, забота о потомстве у животных очень развита – часто настолько заметна, что сводит видимую роль полового инстинкта к роли предварительного размножения и сохранения вида.

Самец в сексуальных отношениях обычно более агрессивен, чем самка в, но изнасилование, насилие, спаривание против воли партнера женского пола является физиологической невозможностью: только один вид пауков разделяет с человечеством эту сомнительную привилегию[1]1
  N. I. Berrill, Vie sexuelle des animaux et desplantes. French translation of Sex and the Nature of Things (Paris 1954), p. 254.


[Закрыть], к которой законодатели и суды так болезненно относились на протяжении всей человеческой истории. Именно по этой причине спариванию в животном мире обычно предшествует любовная игра, танцы, ухаживание или флирт, в ходе которого животные демонстрируют самые яркие и привлекательные цвета, которыми их наделила природа. Теперь мы знаем, что в случае многих птиц эта любовная игра следует точному ритуалу.[2]2
  N. Tinbergen, The Origin and Evolution of Courtship and Threat Display in Evolution as a Process, edited by Julian Huxley, A. C. Hardy and E. B. Ford (London 1954), pp. 235ff.


[Закрыть]

Ухаживание часто сопровождается сценами ревности. Завоеванию самки предшествуют поединки с соперниками или, по крайней мере, угрожающие сцены. В эту область человек также привнёс мало нового. Точно так же сексуальные аномалии, соответствующие почти всем формам человеческого извращения, происходят в животном мире. Короче говоря, в половой жизни homo sapiens нет ничего особенного. Если это правда, что он, из всех живых существ, является последним «венцом творения» на земном шаре, то мы должны признать, что Природа оставила для него почти всё то же, чем она наделила другие виды. Лишь в одном отношении «образчик животных» выделяется: он объединяет в себе множество атрибутов, иначе свойственных одному виду животных.

Ева восходит из Земли

Сколько из этого разнообразия было даровано человеку в его колыбели? Какие из его хороших и плохих качеств были его изначально, а какие он развивал и приобретал позже? На этот вопрос трудно ответить, потому что мы действительно ничего не знаем о сексуальной жизни человека на первых этапах его эволюции. Даже часто очень трудно сказать, когда какой-либо фрагмент скелета обнаруживается в Европе, Африке, на Яве или в Китае, будь то мужчина или женщина.

Первая доисторическая «женщина», которая восстала из земли, знаменитая Красная Леди Павиланда – скелет, вымазанный красной охрой, который был найден в Уэльсе в 1823 году – позже оказалась мужчиной; в любом случае, «Красная Леди» больше не считается слишком уж старой.

Итак мужчины и женщины жили вместе в доисторические времена – будь парами или в больших группах, в неограниченной сексуальной распущенности или в соответствии с какими-либо нормами права, была ли женщина высоко или низко оценена в тогдашней общественной иерархии – ответы на все эти вопросы, насколько они относятся к гоминидам, возможно, полмиллиона лет назад, и должны оставаться предметом гипотез или, скорее, чисто догадок.

Если кто-то хочет иметь твердую почву под ногами, небезопасно возвращаться назад дальше, чем на 20 000 лет или около того. Наши первые определенные знания о половой жизни человека получены не из костей, а из представлений о человеческой форме, обычно о женщинах. Наши знания об этом сравнительно недавние. Только к концу XIX века на юге Франции были обнаружены определенные статуэтки, очевидно предназначенные для изображения людей. Художественно и технически они были гораздо грубее, чем изображения животных, которые уже были обнаружены в пещерах на юге Франции и на севере Испании; но они, несомненно, должны были представлять фигуры людей и обычно женщин.

Венера из Брассемпуи

Статуэтки в основном имеют размер и объем руки, хотя многие даже меньше. В этом узком пространстве доисторические скульпторы создавали целые женские тела; женщин с большими, висячими грудями, непропорционально широкими бедрами, выпуклыми животами и ярко выраженными половыми органами, таким образом, предавая явное удовольствие подчеркивать сексуальные мотивы. Лицо едва обозначено, за исключением одного случая, изящной головы девушки из слоновой кости, которая была обнаружена на самом первом месте, «Гроте папы» в Брассемпоу, недалеко от Байонны.[3]3
  E. Piette, ‘La station de Brassempouy et les statuettes humaines de la periode glyptique’, L’Anthropologie, VI (1895).


[Закрыть] Особая роскошь нижних частей тела была ещё более заметна во второй важной находке, сделанной в Гротах Гримальди около Ментона, и, следовательно, анатомы сначала предположили, что женщины этого возраста страдали от стеатопигии или чрезмерной жирности ягодиц.

Французские ученые в иронической манере дали этим статуэткам родовое название «Венера» после Венера Милосской, хотя не было найдено ни малейшего доказательства того, что они представляли собой богинь любви или богинь плодородия. Но вскоре это имя завоевало популярность и стало регулярно использоваться археологами к лету 1908 года, когда была сделана самая впечатляющая из всех подобных находок.

В небольшом местечке под названием Виллендорф, на берегу Дуная, примерно в тридцати милях вверх по течению от Вены, рабочий, занятый на строительстве железной дороги, обнаружил маленькую фигуру из красноватого камня. Он думал, что это просто уродец природы, случайное образование, которое выглядело как человек, и собирался отбросить его в сторону; но, к счастью, три археолога, оказавшиеся на месте происшествия, спасли его. Несмотря на то, что фигура лежала только на поверхности или около того под землей, образование скал и останков доисторических животных, обнаруженных в одном и том же слое, убедительно показало, что это была часть палеолитической скульптуры, датируемая тем же самым возрастом, что и находки во Франции или, возможно, по мнению некоторых экспертов, ещё раньше. Во многих специализированных работах и даже в ещё большем количестве путеводителей «Венера из Виллендорфа» по-прежнему фигурирует как самое старое из существующих изображений человека. Сегодня любопытным приходится довольствоваться видом гипсового слепка этой первобытной Евы, потому что оригинал заперт, в безопасности от света и перепадов климата, в Музее естественной истории в Вене.

Венера Виллендорфская

Этот самый старый (на сегодняшний день) из всех женских портретов – фигура из пористого песчаника, высотой в одиннадцать сантиметров. Он был вымазан красной охрой, следы которой всё ещё видны, но в остальном он такой же, каким его изваял его автор около 20 000 лет назад каменным скребком и долотом. Как и французские статуэтки, австрийская Ева голая; она ничего не скрывает. Невозможно улучшить описание, данное в его первом докладе одним из его первооткрывателей: «Она представляет собой толстую, раздутую женщину с большими молочными железами, заметным животом и полными ногами и бедрами, но на самом деле не стеатопиготными. Она увеличенного размеры по сравнению сВенерой Брасемпуй. Как и на этом рисунке, четко обозначены малые половые губы. Презумпция стеатопигии, которую привели эксперты к тяжелым бедрам французской фигуры (которая очень сильно повреждена), не является подтвержденной. Волосы обозначены выпуклой спиральной полосой, проходящей вокруг черепа; скульптор совсем не беспокоился о лице; особенности – глаза, нос, рот, подбородок, уши – обозначены не так сильно, как указано. Руки непропорционально малы, а предплечья и кисти выражены только неглубокими полосками рельефа над грудью. Колени очень высоко развиты; голени схожи с телячьими, но сильно ракурсированы, стопы вообще опущены. Вся фигура показывает, что художник обладал превосходным художественным владением человеческой формы, но что он сознательно переоценил те части, которые касаются репродуктивной функции, и смежные части, при этом недооценивая остальное с помощью техники, всё ещё используемой сегодняшними карикатуристами.[4]4
  J. Szombathy, ‘Die Aurignacschichten im Loss vonWillendorf’. Korrespondenzblatt der Deutschen Gesellschaft fur Anthropologie, Ethnographie und Vorgeschichte. XI. Jahrgang, No. 9/12 Sept.-Dee. 1909.


[Закрыть] Неудивительно, что, хотя они назвали ее Венерой, мужчины с ужасом смотрели на эту прародительницу. До этой даты люди представляли себе доисторическую Еву, как очаровательную красавицу. Каждый век изображал ее по своему вкусу. В канун раннего Средневековья, на который по-прежнему влиял римский идеал красоты, этот идеал был довольно широким и тяжелым. В готический период она была чрезмерно стройной, с соблазнительными глазами и театральными позами. В эпоху Возрождения она была женщиной великодушной, с высокой грудью и симметричными пропорциями, почти всегда слишком благородной, чтобы выполнять свою миссию. Но никогда не было никакой формы искусства, реалистичной или стилизованной, создавшей такую чудовищную женщину, как Венера Виллендорфская. Независимо от того, была ли она создана для отправления религиозного культа или нет, она была работой художника, способного наблюдать, хотя он занимался не столько портретом, сколько типом женщины. Если этот тип имел даже самое отдаленное сходство с идеалом красоты своих современников, половая жизнь в эпоху палеолита, должно быть, была довольно неэротичной, поскольку эта Венера была не более чем кусочком жира и, безусловно, далеко не привлекательна для любого мужчины; не символ плодородия, но матрона, деформированная деторождением. Эта подлинная доисторическая реликвия была сексуально отталкивающей, даже по сравнению с репеллентными реконструкциями антропологов неандертальской женщины или другими воображаемыми «недостающими звеньями».

Однако при ближайшем рассмотрении даже это представление предполагает, что палеолитический мужчина не рассматривал женщину как чисто детородную машину; что даже эта женщина пыталась сделать себя привлекательной. Она носит браслеты на обеих руках, и некоторые следы на голове, кажется, означают какое-то украшение – возможно, некоторые археологи думают, что её капюшон был отделан мидиями, как это было найдено на похожих изображениях из Восточной Европы. Также вероятно, что Венера из Виллендорфа представляла собой исключительно непритязательный местный тип – и не обязательно австрийский. Вполне возможно, что эта упитанная дунайская Венера была импортирована с Востока. Некоторые из представлений о женской форме, которые были найдены с тех пор в других частях Европы, гораздо более привлекательны, и это, вероятно, связано не только с художником, но и с женщинами, которые служили ему в качестве моделей, и прежде всего с мужским вкусом, который тучности предпочитает пропорции и изящество. Две француженки, исследующие Рок-о-Сюрсьер в Эгль-сюр-l'Англин, во французском департаменте Вьены, недавно обнаружили барельеф трех женщин, классические линии которых не будут неуместны на картине Ренуара или статуе Майоля.

Культ женщины

Только одна особенность является общей для почти всех палеолитических представлений: все сексуальные характеристики женщины – не только второстепенные черты, такие как грудь, широкие бедра и изогнутый таз, но также первичные органы изображены на многих скульптурах и барельефах, и с полной анатомической верностью, хотя иногда и более четко, чем в природе. В любом случае, Гора Венеры подчеркнута. В стилизованных изображениях – и некоторых из палеолитических женских изображений, таких как Венера Леспугская, очень стилизованы – это становится треугольником, образованным складкой живота и контурами бедер. Именно этот треугольник, а не длинная трапеция, которую сегодняшние подростки рисуют на стенах, является популярной женской половой характеристикой, кунном, мужчины каменного века.

Одной из причин удовольствия, которое мужчины явно находят на этих сексуальных фотографиях, может быть отсутствие возможности увидеть эти органы в реальной жизни. Среди мужчин и женщин Ориньякского периода[5]5
  Ориньякская культура – археологическая культура раннего этапа позднего палеолита. Названа по раскопкам в пещере Ориньяк (Aurignac) в департаменте Верхняя Гаронна (Франция). Впервые выделена в начале XX в.


[Закрыть], в котором было создано большинство этих работ, не было нудистов. Холодные ветры, если не ханжество, заставляли их одеваться. Неблагоприятный климат позволял им покидать свои извилистые пещеры только в течение нескольких месяцев в году, когда они отправлялись на охоту; женщины, скорее всего, ещё реже проявляли себя вне их границ. Поэтому зрелище обнаженной женщины было для мужчины необычным опытом.

Из того факта, что мужчины интересовались сексуальными особенностями женщин, не следует, что тогдашняя половая жизнь была грубой и распущенной.

Эротическая сцена.

Гравировка на кости из пещеры Истуриц,

Ю. Франция. Палеолит.

Самое старое известное изображение любовной сцены – рельеф в пещере Лауссела (раньше ошибочно считалось изображением рождения) показывает мужчину и женщину, спаривающихся в дружеских отношениях. Более поздняя картина, нацарапанная на кости, обнаруженная в гроте Истуриц на крайнем юго-западе Франции, показывает эротическую карикатуру, которая также указывает на то, что любовная жизнь в каменном веке была вполне респектабельной. На нем изображен мужчина с поднятыми руками с просящими и тоскующими глазами, смотрящими на обнаженную женщину, которая вовсе не является образцом красоты. Чтобы это значение было совершенно ясным, на бедре женщины выгравирована стрела. Здесь нет насилия, нет распущенности – скорее, это комично преувеличенное обожание женской формы, которая, действительно, представлена в гораздо более здравом отображении, чем у ее обожателя, лицо которого демонстрирует изобилие глупости, тревоги и желания. Короче говоря, мужчина «снят». Это прототип эротического мультфильма: женщина – победительница, мужчина – вечный дурак.

Эти графические сообщения о сексуальной жизни в каменном веке, несомненно, односторонние; их авторы, понятно, мужчины. Если бы женщины передали нам свой опыт и свои взгляды на свою половую жизнь, картина могла бы выглядеть совсем иначе. Эта односторонняя природа источников, несомненно, является недостатком, который проявляется не только в доисторические, но и в самые современные времена. История половой жизни, которая, насколько это возможно, основана на современных документах, неизбежно представляет собой историю женщин, видимую глазами мужчин. Мужчины идеализируют женщину и искажают ее; они всегда склонны представлять себя как более слабого партнера в сексуальных отношениях именно потому, что они более желающие; они ищут и требуют, в то время как женщина соглашается и позволяет. Они фиксируют героические поступки, совершенные ими самими для женщины и для общества, но гораздо реже они устанавливают круг работ, которые на всех этапах цивилизации женщины выполняли для мужчин. Это придает даже самым ранним художественным проявлениям человечества аспект женского культа.

Однако, вероятно, было бы весьма ошибочно приписывать слову «культ» какое-либо религиозное значение. Реакция против материалистических воззрений XIX века привела к попытке во главе с Рейнахом[6]6
  Salomon Reinach, ‘L’art et la magie’, L’Anthropologie (1903).


[Закрыть] и Фрейзером[7]7
  J. G. Frazer, The Golden Bough (London 1923–1927).


[Закрыть] вкладывать все ранние представления, в которые вступал пол, с магически-религиозным значением. Даже такие однозначные знаки, как треугольник куннуса или стрелка на любовной сцене в Истурице, интерпретировались как магические символы. Любое женское изображение, которое висело на шее, должно было быть амулетом. Статуэтки полных Венер должны были быть религиозными культовыми символами плодородия,[8]8
  C. F. C. Hawkes, The Prehistoric Foundation of Europe to the Mycenean Age (London 1940), p. 39.


[Закрыть] или, возможно, богинями семейной жизни, просто потому, что некоторые статуэтки такого типа были обнаружены перед очагами на юге России.

Но поразительной особенностью палеолитических изображений женщин является именно их полная концентрация на половом аспекте, в отличие от репродуктивного. Многие женщины действительно выглядят так, как будто они были беременны, но ни одно изображение матери и ребенка, ни «Мадонны», не сохранилось с этой эпохи. Художники каменного века не интересовались идеей размножения, что вполне естественно, поскольку люди этого возраста были охотниками, а охотники обычно не придают большого значения многодетным семьям. Охотничьи угодья были, правда, богаты в поздний ориньякский период; когда изобиловали большие стада диких лошадей, и конина, вероятно, составляла основную часть рациона мужчин[9]9
  George Goury, Origine et Evolution de VHomme, Vol. I, £poque Paleolithique (2nd ed., Paris 1948), p. 277.


[Закрыть]. Тем не менее, ни одно из многочисленных графических изображений этого периода не демонстрирует особого интереса к детям.

Следующий век, магдалианский, был ознаменован проблеском культуры. Это эпоха великих наскальных рисунков. Материально, однако, это было трудное время для человечества. Климат стал холоднее, растительность была скуднее, охота на крупную дичь – менее полезна. Люди теснились в своих пещерах и землянках ближе, чем когда-либо, и реже выходили на открытый воздух. Однако нечего предполагать, что в отношениях между мужчиной и женщиной произошли какие-либо решительные изменения; социальное положение женщин также, похоже, заметно не изменилось. После того, как мужчина изобрёл копье и (несколько тысяч лет спустя) лук и стрелу и, таким образом, смог охотиться на крупную дичь, экономическая роль женщины стала вторичной. Она отвечала за овощную диету, которая всё ещё была необходима для дополнения мяса, которое мужчина приносил домой. Эти обязанности, особенно связанные с воспитанием семьи, были такими же трудными, как и охота, и не без опасности со стороны лесных зверей, но им не хватало героики и драматических действий. Художники эпохи Магдалины, которые нарисовали так много детально отображённых сцен охоты, не оставили нам ни единого изображения работающих женщин.

Самая ранняя картина, которая может представлять женщину не как сексуальный объект, а как работающую личностьь, датируется эпохой, известной археологам как мезолит или средний каменный век, около 16.000 г. до н. Северная Европа была к тому времени покрыта льдом, и люди двинулись на юг, и именно с юга приходит этот любопытный документ: он был обнаружен в искусственной пещере в провинции Валенсия на юго-востоке Испании. На нем изображена человеческая фигура, стоящая на гениально сконструированной веревочной лестнице и собирающая мед из гнезда пчел в корзину. Фигура неестественно стройная, стиль довольно африканский. Скорее всего, это женская фигура; но мнения по этому вопросу расходятся.

Семена и фрукты

Большие изменения в обществе, которые привели к далеко идущим последствиям для сексуальной жизни, начались, когда климат изменился, и Европа постепенно стала свободной ото льда. Геологи назвали конец последнего ледникового периода около 12 000 г. до н. э. Эпоха охотников закончилась. Большие звери погибли на морозе или мигрировали в другое место. Постепенно, однако, люди пришли к пониманию, что они могут прокормить себя, не стреляя или нанося удар каждому зверю, который попадал в их радиус действия. Скотоводство заменило охоту. Теперь скотоводы должны были наблюдать, сколько времени проходит между оплодотворением скота и рождением потомства.

Поскольку скотоводства само по себе было недостаточно для поддержания жизни в большинстве районов, людям приходилось работать над добычей других съедобных плодов земли. Мы не знаем, что это были за люди, которые изобрели устройство, для посадки зёрен диких растений в землю, чтобы производить больше зерна. Считается, что рис впервые был выращен в юго-западной Азии, и вскоре после этого в долине Нила стал выращиваться ячмень. Посев земли привлек внимание к процессу размножения. Именно тогда человек полностью осознал концепцию плодородия, что обычно странно для народов-охотников. Они поняли, что рождаемость не была какимм-то автоматическим процессом; этому процессу должны были помочь природа, небо и земля, но сначала должно было быть зерно. Человек способен продвигать и в определенной степени регулировать оплодотворение. Как и в случае с растениями и животными, размножение человека, вероятно, было чем-то весьма похожим. Не нужно было много учиться, чтобы прийти к такому выводу. Тем не менее, если кто-то хотел иметь здорового ребенка, было бы хорошо определить, чтобы погода в ночь зачатия была правильной, учитывать в этот период небесные знаки и влияние луны и звезд. Большая семья считалась небесным благословением и была очень желанной, поскольку сельское хозяйство требовало много рабочих рук.

Совершенно очевидно, что женщины с самого начала принимали очень большое участие в этой новой работе на земле. Даже если доисторические народы не возлагали сельское хозяйство полностью на женщин, как отсталые племена нашего времени, все же женщины должны были выполнять большую часть работы по сеянию; сбор спелых плодов, возможно, был работой мужчины.

Помимо этого тяжелого труда на полях, женщины вскоре должны были выполнить ещё одну функцию. Поскольку животных больше не было – а в более теплом климате меха были, во всяком случае, неприятно тёплыми – человек должен был придумать для себя другой тип одежды. Сначала одежда, вероятно, была изготовлена путем адаптации процесса плетения корзин, который уже получил широкое развитие. В качестве материала использовались шерсть, овечья шерсть и лен. Даже после открытия шпинделя, который производил более ровную нить, это был очень тяжелый труд; и это легло исключительно на женщин.

Jus Matemum и Patria Potestas [10]10
  Patria potestas – власть римского домовладыки (отца семьи) над детьми, в число которых включаются и дети детей, т. e. внуки, правнуки и т. д.


[Закрыть]

Чрезвычайно важная экономическая роль, которую сыграла женщина в формировании нашей цивилизации, была отчасти ответственна за одну из самых смелых и самых противоречивых сексуальных теорий прошлого века: доктрину jus matemum[11]11
  Материнское право


[Закрыть]. Согласно этой теории, люди изначально жили в полной неразберихе, и, поскольку никто не знал, кто был отцом какого-либо ребёнка, единственными определенными физическими отношениями были отношения между ребёнком и его матерью. Следовательно, матерей и женщин в целом высоко ценили. Они также были политически доминирующим классом. Гинекократия была оригинальной политической формой среди всех народов древности. Лишь постепенно, после продолжительной борьбы, возникла новая форма человеческого сосуществования – моногамная семья. Теперь стало известно, к какому отцу принадлежат дети, и, таким образом, мужчина стал доминирующим партнером в сексуальном партнерстве, семье, племени, государстве. Jus paternum заменил jus matemum.

Подобные теории были выдвинуты прежде, в частности французским миссионером – иезуитом Лафито[12]12
  I. F. Lafitau, Mceurs des sauvages americains, comparees avec les mceurs des premiers temps (1724).


[Закрыть], который нашел практическую форму jus matemum среди североамериканских индейцев в начале XVIII века. Эти теории, однако, получили немного учеников, поэтому, когда в 1861 году швейцарский юрист Иоганн Якоб Бахофен опубликовал свою фундаментальную работу о Das Mutterrecht (jus maternum), его взгляды перешли к новому, очень важному открытию. Книга вышла в удачный момент. Это была эпоха, когда многочисленные открытия пробудили очень острый интерес ко всему, что связано с предысторией, и к общей решимости пересмотреть все теории о прошлом развитии природы и человечества. Прошло два года после публикации «Происхождения видов» Дарвина и первого великого критического анализа общества Марксом; повсюду, в физике, в химии, в медицине основы устоявшейся власти ломались.

Бахофен казался более надежным авторитетом, потому что лично он не был революционером. Тем не менее, созданная им теория имела характер разрушить один из столпов существующего общественного порядка – веру в естественное превосходство мужчины над женщиной.

Бахофен отрицал, что природа каким-либо образом предопределила мужчину стать правителем семьи. Естественное право принадлежит женщине, и в прошлом она доказала, что знает, как это право использовать. Мужчина был узурпатором. Бахофен не сожалел об этом развитии; напротив, он расценил это как аванс. Тем не менее он считал необходимым дать мужчине урок истории, показать ему, что он не всегда был хозяином и даже не был хозяином сегодня везде. Там, где мужчины ещё были близки к природе, управляло тело, и тело было женское. Только когда победил дух, мужчина достиг господства.

По сути, эта теория была очень лестной для мужского пола, но она не повысила его престиж, поскольку правителя, который не всегда был правителем, можно будет выселить снова. Сначала Бахофен был вынужден сформулировать свою теорию, прочитав отрывок у Геродота, в котором говорится, что среди ликийцев мужчины берут фамилии своих матерей, а не отцов. Бахофен собрал некоторые дополнительные данные из древности и из некоторых «примитивных» народов современности, среди которых номенклатура и наследство проходят по материнской линии. Но в целом его взгляды основывались на философских и общекультурно-исторических соображениях. Однако после того, как вопрос был открыт, его теории получили мощное подкрепление от британских и американских писателей. Самый богатый материал был предоставлен американским этнологом Льюисом Н. Морганом, который наблюдал за переходом от системы, основанной на jus maternum, к системе jus paternum, происходящей среди индейцев – ирокезов[13]13
  L. H. Morgan, The League of the Iroquois (Rochester 1851).


[Закрыть].

Подкрепленный идеями Бахофена, Морган разработал систему «закона» пола и семьи первобытных народов[14]14
  L. H. Morgan, Ancient Society (1877; 2nd ed., Chicago 1910).


[Закрыть], которая, казалось, разрешила все загадки в этой области, и установила градацию половых отношений как для доисторического человека, так и для выжившего «дикаря» народов. Только в первобытной орде половая распущенность была правилом; в организованных охотничьих племенах половая жизнь уже была строго регламентирована. Каждое племя было разделено на группы, и мужчины любой группы могли жениться только на женщине из другой группы; но брак был коллективным, а не индивидуальным. Поскольку не было известно, кем был отец, мать оставалась решающим фактором во всех вопросах семейных отношений и наследования. Только когда производство настолько развилось, что два человека, мужчина и женщина, могли содержать себя экономически, путем разведения скота и ведения сельского хозяйства, без постоянной необходимости помощи со стороны своих соплеменников, семья распалась и стала моногамной единицей. Таким образом, моногамия шла рука об руку с развитием частной собственности.

Поскольку мужчина стал экономически более активным и более сильным партнером, женщина попала под его доминирование сексуально и в других отношениях. Она стала «его» женщиной со всеми сервитутами, которые правитель может навязывать своим подданным. Теперь она существует только для него. Неверность со стороны женщины подвергается самым суровым наказаниям, отказу от участия или даже смерти, в то время как мужчина оставляет за собой право вступать в половые отношения с другими женщинами и во многих странах сохранять несколько женщин в качестве постоянных спутниц в той мере, в которой это было разрешено его средствами. Естественное превосходство женщины – естественное, потому что она более тесно связано с потомством – наследуется искусственно, как неестественное первенство мужчины.

Теории эволюции Бахофена и Моргана особенно приветствовались в «прогрессивных» научных кругах. Социалисты сделали jus matemum частью своего катехизиса. Маркс читал Моргана с энтузиазмом; Энгельс[15]15
  Friedrich Engels, Der Ursprung der Familie, des Privateigentums und des Staates (Zurich 1884).


[Закрыть] и его ученик Бебель[16]16
  August Bebel, Die Frau in der Vergangenheit, Gegenwart und Zukunft (Zurich 1883).
  Die Frau und der Sozialismus (25th ed., Stuttgart 1895)


[Закрыть] популяризировали теории американского этнолога и использовали их в качестве оружия в своей кампании за освобождение женщин, хотя условия жизни первобытных народов оказывали лишь слабую поддержку делу равенства прав в современном обществе или тем более в социалистическое государство будущего.

Но в то время как эти теории стали обычным местом «образованного» общества, специалисты воспитывали всё более тяжелую артиллерию и совершали одно за другим нарушения в этой искусственной доктринальной структуре. Это следы Jus Matemum должны быть найдены среди многих примитивных современных народов, а также у народов древности, особенно в Греции и Риме, что не вызывает сомнений. Но нужно различать «матрилинейный» и «матриархальный» строи. То, что происхождение прослеживается через мать, – это не доказательство того, что женщина была правителем семьи, а тем более племени. Если посмотреть на массу археологического и этнологического материала, чистая матриархатность представляется скорее исключением, чем правилом. Там, где женщины действительно были признаны правителями, за ними обычно стоял мужчина, который пользовался эффективной властью; если не муж женщины, то ее брат.

Но ещё менее уверенным оказалось предположение, что мужчины изначально жили в сексуальной распущенности. Никто не знает, каково было положение в доисторические времена, но аналогии среди выживших первобытных народов показывают, что моногамия является практикой именно в самых примитивных полчищах, которые обладают только остатками племенной организации[17]17
  1. E. A. Westermarck, History of Human Marriage (London 1891), pp. 61ff.


[Закрыть]. Это неудивительно; моногамия обычна для человекообразных обезьян – хотя можно сказать, что формы социального существования среди них, ближайших предполагаемых родственников человека, настолько разнообразны и настолько взаимно противоречивы, что единственное безопасное обобщение состоит в том, чтобы сказать, что обобщения невозможны.[18]18
  Georgene H. Seward, Sex and the Social Order (Penguin Books, 1954), p. 80.


[Закрыть]

Так и сегодня с нашими взглядами на первобытное человеческое общество. Таблицы Закона, которые, как думала наука, установили сто лет назад, были разрушены, и пока на их месте нечего ставить. Исследование частного разрушило универсальную картину. После столетий кропотливых исследований ученые стали более разобщенными, более скептическими, чем когда-либо. Один из ведущих современных специалистов по вопросам секса, Бронислав Малиновский из Лондона, однажды подытожил позицию в следующих словах: «Как член «внутреннего кольца», я могу сказать, что всякий раз, когда я встречаю миссис Селигман или доктора Лоуи, или обсуждая вопросы с Рэдклиффом – Брауном или Кребером [всеми высокопоставленными специалистами], я сразу же осознаю, что мой партнер ничего не понимает в этом вопросе, и я обычно заканчиваю ощущением, что это также относится и к мне. Это относится ко всем нашим сочинениям о родстве и полностью взаимно».[19]19
  2. B. Malinowski, ‘Kinship’, Man (London 1930), p. 21.


[Закрыть]