Текст книги "Адский дом"

Серый отросток начал раскачиваться взад-вперед, как стебель какого-то морского растения, колышущийся в водяном потоке.

– Оставьте часть его в чаше, – повторил Барретт.

Он посмотрел на самописец ЭМИ. Стрелка прошла отметку 300, и Барретт ощутил, как по телу теплом разлилось удовлетворение. Снова повернувшись к кабинету, он еще раз повторил свое указание.

Ему пришлось повторить его семь раз, прежде чем поблескивающее волокно начало двигаться. Оно медленно направилось к чаше. Эдит смотрела на него с отвращением и в то же время зачарованно. Оно напоминало безглазую змею в серой чешуе. Достигнув чаши, отросток переполз через край. Эдит вздрогнула, когда щупальце отдернулось. И снова оно потянулось в чашу, и в его движении ощущалась осторожность. И снова беззвучно отпрянуло.

На пятой попытке щупальце осталось на месте, медлительно извиваясь и скручиваясь в кольца, пока не заполнило чашу, а через тридцать секунд отступило обратно. Эдит смотрела, как оно исчезает из виду.

Барретт встал и перенес чашу на стол с оборудованием. Эдит взглянула на прозрачную жидкость в ней.

– Образец остался в чаше, – проговорил Барретт, заглянув. – Никакого запаха. Бесцветная и чуть мутная жидкость.

– Лайонел!

Услышав настойчивый шепот Эдит, он взглянул на нее.

На нижней половине лица Флоренс начала формироваться неясная масса.

– Телеплазменное вещество появляется на нижней части лица медиума, – проговорил Барретт. – Распространяется изо рта и ноздрей.

Он продолжал говорить в микрофон, описывая материализацию и отмечая всплеск в показаниях приборов, а Эдит смотрела на скопление перед лицом Флоренс. Теперь оно напоминало изодранный грязный носовой платок, нижняя часть которого лохмотьями свисала вниз, а верхняя начала подниматься. Оно расползалось, колышась, и сначала покрыло нос, потом глаза и наконец брови, так что окутало все лицо словно косматой вуалью, сквозь которую просвечивали бледные черты Флоренс.

– Начинает конденсироваться телеплазменная вуаль, – проговорил Барретт.

«Поистине замечательно», – подумал он. Для ментальною медиума произвести такую поразительную телеплазму на первом же физическом сеансе – почти беспрецедентное явление. Он наблюдал со все возрастающим интересом.

Текстура туманной вуали теперь как будто сгустилась – менее чем через минуту лицо Флоренс исчезло за ней. Вскоре ее голова и плечи скрылись под складками каких-то влажных серых лохмотьев. Нижняя часть этой грязной материи сползла к коленям, вытянувшись в сплошную ленту в несколько дюймов шириной, и начала окрашиваться.

– Отдельные волокна распространяются вниз, – проговорил Барретт. – Серый цвет поглощается красноватым. Вытянувшаяся ткань словно воспламеняется. Становится ярче... ярче. Теперь это цвет открытой раны.

Наблюдая за изменениями покровов вокруг головы и тела Флоренс, Фишер внезапно почувствовал онемение во всем теле. И вдруг его охватила паника. Он гибнет! Фишер вонзил ногти в ладони, чтобы боль перебила остальные ощущения.

Пелена на Флоренс становилась с каждым мгновением все более белесой и уже напоминала холст, который окунули в белую краску, кое-где просвечивающий, а местами сплошной. В других частях тела начали появляться напоминающие вуаль клочки – у правой руки и ноги, у правой груди, внизу живота. Казалось, какую-то сплошную простыню погрузили в радужную, переливающуюся жидкость, потом разорвали и куски в беспорядке разбросали, а самой большой частью накрыли голову и плечи.

Эдит, сама того не замечая, плотно прижалась к спинке стула. Она и раньше бывала свидетелем физических явлений, но никогда не видела ничего подобного. Ее лицо застыло как маска, когда она увидела, как телеплазменные сегменты начали срастаться. Отросток, снова побледнев, теперь смутно напоминал руку с запястьем.

– Возникшее нечто приобретает форму, – проговорил Барретт.

Через двадцать семь секунд перед кабинетом стояла белая фигура в бесформенной хламиде, бесполая, незавершенная, ее руки напоминали рудиментарные клешни. У нее не было рта, а вместо ноздрей виднелись две дыры, но два глаза словно смотрели на собравшихся. Эдит издала хриплый стон.

– Спокойно, – сказал Барретт. – Сформировалась телеплазменная фигура. Незавершенная...

Он недоговорил, услышав, как фигура хихикнула.

Эдит пораженно вскрикнула.

– Спокойно,– повторил Барретт.

Фигура рассмеялась – раскатистый смех, глубокий и гулкий, словно заполнил все пространство. Эдит ощутила, как волосы на голове зашевелились. Фигура обернулась к ней. И как будто придвинулась. В горле у Эдит застрял крик ужаса.

– Сохраняй спокойствие, – шепнул ей Барретт.

Вдруг фигура потянулась к ней, и Эдит закричала, закрыв лицо руками, но тут со звуком лопнувшей гигантской резиновой ленты фигура исчезла. Тут хрипло закричала Флоренс, отчего Эдит опять подскочила. Фишер с трудом поднялся на ноги.

– Погодите! – распорядился Барретт.

Фишер застыл у стола, а Барретт вытянул сетку и, посветив фонариком в лицо Флоренс, тут же обернулся, осматривая приборы.

– Мисс Таннер выходит из транса, – сказал он. – Преждевременное завершение, вызвавшее в организме шок.

Он посмотрел на Фишера.

– А теперь помогите ей.

* * *

16 ч. 23 мин.

Эдит вздрогнула и проснулась. Посмотрев на часы, она увидела, что проспала больше часа.

Лайонел сидел за письменным столом, заглядывая в микроскоп и делая записи. Эдит свесила ноги с постели и, засунув их в тапки, прошла по ковру. Барретт с улыбкой взглянул на нее.

– Тебе лучше?

Она кивнула.

– Прошу прощения за свое поведение.

– Ничего страшного.

Эдит выглядела виноватой.

– Ведь это из-за меня произошло преждевременное завершение?

– Не волнуйся, она это переживет. Я уверен, это не самое страшное, что случалось с ней на сеансах. – Барретт посмотрел на жену и спросил: – А что так взволновало тебя перед сеансом? Осмотр?

– Да, было несколько неловко, – подтвердила Эдит.

– Но ты же и раньше делала это.

– Да, конечно. – Она чувствовала, что ей трудно говорить. – Просто на этот раз мне было неловко.

– Ты должна рассказать мне. Может быть, тут есть моя вина.

– Рада сообщить, что нет. – Эдит выдавила улыбку. – Просто рядом с ней я выгляжу девчонкой.

Барретт насмешливо фыркнул.

– Как будто это имеет значение!

– И все-таки мне жаль, что из-за меня сеанс пошел насмарку. – Она сознательно сменила тему разговора.

– Вовсе нет. Я был вполне удовлетворен.

– А что ты делаешь?

Барретт жестом пригласил ее к микроскопу.

– Взгляни.

Эдит заглянула в окуляр и увидела на стекле микроскопа скопления бесформенных тел, овалов и многоугольников.

– Что это? – спросила она.

– Образцы той телеплазмы в воде. Ты видишь конгломераты связанных между собой пластинчатых тел, а также отдельные пластинки разной формы, напоминающие эпителий без ядер.

Эдит оторвалась от окуляра и с упреком посмотрела на мужа.

– Ты действительно думаешь, что я тебя понимаю?

Барретт улыбнулся.

– Я просто выпендриваюсь. Я хотел сказать, что образец состоит из клеточного детрита, клеток эпителия, пленок, пластинок, пленочных соединений, отдельных жировых вкраплений, слизи и так далее.

– И это означает...

– И это означает, что вещество, которое спириты называют эктоплазмой, почти целиком происходит из тела медиума, а остальное примешивается из воздуха и одежды медиума – остатки растительных волокон, споры бактерий, крупицы крахмала, частички пищи и пыли и тому подобное. Большая часть всего этого, однако, – органическое, живое вещество. Задумайся об этом, дорогая. Органическое воплощение мысли. Мысль переходит в материю – это предмет для научных наблюдений, измерений и анализа. – Он изумленно покачал головой. – Представление о призраках по сравнению с этим кажется скучным и прозаичным.

– Ты хочешь сказать, что мисс Таннер произвела ту фигуру из собственного тела?

– По сути дела, да.

– Но зачем?

– Чтобы доказать что-то. Та фигура, несомненно, должна была представлять собой сына Беласко – сына, которого, я уверен, никогда не существовало.

* * *

16 ч. 46 мин.

Кошка лениво улеглась рядом с ней, Флоренс погладила ее и услышала мурлыканье.

Поднявшись по лестнице, Флоренс нашла эту кошку за дверью и, несмотря на свое отвратительное состояние, подобрала ее и принесла внутрь. Она положила ее на колени и держала там, пока не унялась ее собственная дрожь, а потом перенесла кошку на кровать и приняла горячий душ. Теперь Флоренс лежала в халате, завернувшись в покрывало.

– Бедная киска, – тихо проговорила она. – В каком месте ты оказалась!

Она провела пальцем по шее кошки спереди, и та ленивым движением, не открывая зажмуренных глаз, подняла голову. Барретт говорил, что кошка нужна ему для дополнительного подтверждения «присутствия» в доме. Впрочем, это была лишь приблизительная мерка – просто чтобы получить хоть в какой-то степени научное подтверждение. Возможно, Флоренс могла бы отправить ее отсюда с престарелой парой, приносящей еду. Она просила Барретта сообщить ей, когда кошке предстоит сыграть свою роль.

Флоренс снова закрыла глаза. Хорошо бы уснуть, но мешали мысли. Это неестественное замешательство миссис Барретт – как она вдруг оглянулась, будто кто-то подглядывал; это чрезмерное рвение Барретта в предосторожностях против мошенничества; эта ее способность быть физическим медиумом и невозможность войти в церковь; ее озабоченность в отношении Фишера; ее страх, что она придает сыну Беласко больше значения, чем он того заслуживает. В конце концов...

Она дернулась и вскрикнула, когда кошка соскочила с кровати. Флоренс села на постели и увидела, как животное бросилось к двери и встало там, выгнув спину, со вздыбленной шерстью, зрачки кошки так расширились, что глаза казались черными. Флоренс поспешно поднялась и открыла дверь, кошка тут же метнулась в коридор и скрылась.

Что-то хлопнуло за спиной, Флоренс резко обернулась и увидела, что покрывало лежит на ковре.

Под простыней что-то было.

Флоренс уставилась на постель. Это была фигура мужчины. Флоренс двинулась к постели и вся напряглась, увидев, что мужчина голый. Она четко видела все контуры фигуры – от широкой груди до выпирающих гениталий. Флоренс ощутила тянущую пустоту внизу живота. «Нет, – сказала она себе, – ему нужно не это».

– Если вы здесь лишь для того, чтобы снова произвести на меня впечатление своим умом, то вы меня не заинтересовали, – сказала она.

Фигура не издала ни звука. Она неподвижно лежала под простыней, ее грудь поднималась и опускалась в совершенной имитации дыхания. Флоренс вгляделась в лицо.

– Вы сын Эмерика Беласко? – спросила она и двинулась вдоль края постели. – Если так, ведь это вы сказали, что ничего не изменяется. Однако с любовью все возможно. Такова правда жизни, в том числе и потусторонней. – Она наклонилась над ним, пытаясь рассмотреть лицо. – Скажите мне, кто вы.

– Бу! – выкрикнула фигура.

Флоренс вскрикнула и отпрянула. И тут же простыня опала – в постели никого не было. В воздухе снова прозвенел издевательский смех. Флоренс напряглась от негодования.

– Очень смешно, – проговорила она.

Смех стал визгливым, в нем послышались нотки безумия. Флоренс сцепила руки.

– Если вас интересуют лишь розыгрыши, не подходите ко мне! – велела она.

Почти двадцать секунд в комнате стояла гробовая тишина. Флоренс ощутила, как мышцы живота потихоньку напрягаются. И вдруг китайский светильник полетел на пол, лампочка разбилась, и теперь темноту нарушал лишь свет из ванной. Флоренс резко обернулась, услышав за спиной шаги по ковру. Дверь в коридор распахнулась с такой силой, что хлопнула по стене.

Флоренс подождала, а потом подошла к двери, чтобы закрыть. Включив верхний свет, она подошла к упавшей лампе и подняла ее. «Такая злоба!» – подумала она Но ей было ясно, что тут не одна лишь злоба.

Здесь была также и мольба.

* * *

18 ч. 21 мин.

Флоренс вошла в обеденный зал.

– Добрый вечер, – поздоровалась она.

Улыбка Фишера была неискренней. Флоренс села.

– Этой пары еще не было? – спросила она, мотнув головой в сторону накрытого к ужину стола.

– Нет.

Она улыбнулась.

– Было бы забавно, если бы ни одна пара не пришла.

Фишер не выказал признаков веселья, и Флоренс оглядела большой зал.

– Интересно, где же пропадают Барретты. – Она взглянула на него. – Ну а вы чем занимались?

– Разведкой.

Фишер поднял крышку на одном из блюд и, посмотрев на отбивные из молодого барашка, опустил обратно.

– Вам нужно поесть, – сказала Флоренс.

Он пододвинул блюдо ей.

– Может быть, нам лучше подождать, – сказала она.

– Начинайте.

Выждав несколько секунд, Флоренс проговорила:

– Я возьму немного салата. – Она положила себе и взглянула на Фишера.

Он покачал головой.

– Немножко?

Фишер снова покачал головой.

Флоренс поела салата, прежде чем заговорить вновь:

– Когда были здесь раньше, вы входили в контакт с сыном Беласко?

– Единственное, с чем я входил в контакт, – это оголенный провод.

Звук шагов заставил их обернуться.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Барретт; Эдит просто кивнула. – Вам лучше? – спросил он.

Флоренс кивнула.

– Да, я чувствую себя прекрасно.

– Хорошо.

Барретт с женой сели, наполнили себе тарелки и стали есть.

– Мы говорили о сыне Беласко, – сказала Флоренс.

– Ах да, сын Беласко.

Что-то в его тоне рассердило Флоренс. Воспоминание о том, как он подверг ее унижению физического досмотра, вдруг вызвало обиду. Этот костюм, эти смехотворные предосторожности – веревки, сетки, инфракрасные лампы, подключенные к лампочкам ручные и ножные пластины, фотокамеры. Она пыталась подавить подкатившую злость, но не могла. Как он смел обращаться с ней таким образом? Ее роль в данном проекте так же важна и необходима, как и его.

– Это когда-нибудь кончится? – сказала Флоренс.

Остальные посмотрели на нее.

– Вы это мне? – спросил Барретт.

– Вам.

И снова она попыталась подавить злость, но снова в голове вспыхнула картина физического досмотра – костюм, нелепые предосторожности против мошенничества.

– Что кончится? – спросил он.

– Эти сомнения по отношению ко мне. Недоверие.

– Недоверие?

– Почему от медиумов ожидают, что они могут вступить в контакт с потусторонними силами только в условиях, продиктованных наукой? Мы не машины. Эти жесткие, непреклонные требования науки приносят парапсихологии больше вреда, чем пользы.

– Мисс Таннер... – Барретт с видимым замешательством посмотрел на нее. – Чем это вызвано? Или я...

– Знаете, я не из тех медиумов, над которыми можно смеяться, – перебила его Флоренс, и чем больше она говорила, тем больше входила в раж. – Часто это больно, и часто это неблагодарный труд.

– Вам не кажется...

– Просто так получается, и я верю, что в медиумах проявляется Божественное начало. – Она уже не могла остановиться. – «А когда Я буду говорить с тобою, – сердито процитировала она, – тогда открою уста твои, и ты будешь говорить им: „Так говорит Господь Бог!“»[6]6
  Иезекииль, 3:27.


[Закрыть].

– Мисс Таннер...

– В Библии нет ничего, ни одного зафиксированного явления, которое бы не случалось сегодня, будь то видения или звуки, сотрясение дома или прохождение сквозь закрытую дверь: стремительный ветер, левитация, самописание или говорение на иных языках.

Повисло тяжелое молчание. Флоренс свирепо глядела на Барретта, сознавая, что Фишер и Эдит смотрят на нее. Где-то в глубине души ей послышался предостерегающий крик, но ярость заглушила его. Флоренс смотрела, как Барретт налил себе кофе. Он взглянул на нее.

– Мисс Таннер, не знаю, что вас беспокоит, но...

Он замолк, так как чашка в его руке взорвалась. Эдит, вскрикнув, откинулась назад. Барретт, окаменев, с разинутым ртом уставился на оставшуюся в руке ручку. Из пореза в большом пальце закапала кровь. Флоренс ощутила тяжелые удары в висках. Фишер испуганно озирался.

– Ради Бога, что здесь... – начал Барретт, но замолк, когда стакан рядом с его тарелкой тоже разлетелся и стол усыпали осколки.

Эдит всплеснула руками, увидев, что ее тарелка подскочила и быстро закувыркалась, разбрасывая по полу еду, а потом упала и разбилась. Она содрогнулась, когда верхняя часть стакана с треском отломилась и поскакала по столу к ее мужу. Барретт, вытащив носовой платок, уклонился в сторону. Верхняя часть стакана отскочила от его руки и опрокинулась на пол. Стакан Фишера взорвался, и сам он откинулся назад, заслонившись рукой.

Тарелка Флоренс сделала сальто, рассыпав салат по столу. Флоренс протянула руку, чтобы схватить ее, но отпрянула назад, увидев, как тарелка полетела через стол. Барретт отдернул голову в сторону. Тарелка пронеслась рядом с ухом, потом приземлилась, встала на край и быстро покатилась по полу, пока не разбилась, ударившись о стену. Эдит закричала, увидев, как большое блюдо заскользило по столу по направлению к мужу. Барретт вскочил, опрокинув стул. Он едва не упал и прислонился к столу. Блюдо соскользнуло с края стола и, рухнув на пол, заляпало ему туфли и отвороты брюк картофельным пюре.

Фишер уже вскочил на ноги. Он попытался вылезти из-за стола, но ткнулся в него, когда стул сзади наклонился и крепко ударил по ногам. Фишер увидел, как чашка соскочила со стола и облила Барретта кофе, ударив его в середину груди. Крик замер в горле у Эдит, когда тарелка Фишера, как из катапульты, вылетела со стола и пролетела прямо у нее над головой. Стул выехал из-под Фишера, и он, с потрясением на лице, упал на колени.

Пока Барретт пытался перевязать кровоточащий палец носовым платком, опрокинулся серебряный кофейник и покатился к нему, разливая кофе. Барретт дернулся в сторону, уклоняясь, поскользнулся на картофельном пюре, не удержался и рухнул на правый бок. Кофейник упал со стола и отскочил от его левой икры. Барретт закричал от ожога. Эдит попыталась встать и помочь ему, но ее стул качнулся, и она потеряла равновесие. Мимо щеки пролетели нож и вилка.

Флоренс сжалась на своем стуле, когда другое блюдо заскользило по столу, направляясь к Барретту. Он, еле дыша, отполз в сторону. Блюдо рухнуло рядом и краем крышки ударило его в подбородок. Эдит удалось встать на ноги.

– Под стол! – крикнул Фишер.

Флоренс соскользнула со стула и упала на колени. Фишер шмыгнул под стол. Над головой начала раскачиваться люстра, и амплитуда ее колебаний быстро возрастала.

Не успели они укрыться под столом, как ожили все предметы на монастырском столе у восточной стены. Тяжелое потертое серебряное блюдо пролетело через помещение и с оглушительным звоном ударилось об их стол. Эдит закричала. Барретт машинально обернулся к ней и вновь продолжил перевязывать палец. На них устремилась серебряная чаша, она ударилась о ножку стола и закружилась, как волчок. Флоренс посмотрела на Фишера. Он стоял на коленях, вытаращив глаза, лицо его застыло в маске страха. Флоренс хотела помочь ему, но была слишком ошарашена. В животе свернулся холод.

Все потрясенно смотрели, как туда-сюда начал раскачиваться обеденный стол. Упал серебряный сливочник, и сливки растеклись по полу пятном цвета слоновой кости. Рядом упала серебряная сахарница, а стол продолжал с возрастающей яростью раскачиваться, его ножки топали по полу, как конские копыта. Вдруг он сдвинулся, и Барретт едва успел отдернуть руку, которая была бы несомненно раздавлена. Стулья начали опрокидываться, ударяясь на полу друг о друга, их стук напоминал ружейные выстрелы.

И вдруг стол устремился прочь, скользя по натертому паркету. Он ударился о каминную решетку и согнул ее. Под потолком все люстры неистово раскачивались. Одна из них оторвалась и полетела в сторону, создав ливень искр, когда с силой ударилась о каменный камин и отскочила на стол. Серебряный канделябр пролетел через зал и опустился на пол рядом с Барреттом, ударив его в бок. Вскрикнув от боли, Барретт упал.

– Нет! – закричала Эдит.

И вдруг все движение прекратилось, не считая затухающих колебаний люстр. Эдит в тревоге склонилась над мужем.

– Лайонел! – Она дотронулась до его плеча, и он сумел кивнуть.

– Бен, вам нужно убраться из этого дома.

Удивленный ее словами Фишер повернулся к Флоренс.

– Такое не для вас, – сказала она ему.

– Что за чертовщину вы несете?

Флоренс обернулась за поддержкой к Барретту.

– Доктор, – начала она, но остановилась, заметив, как он смотрит на нее, в то время как Эдит помогала ему встать. – Вы в порядке?

Он не ответил и лишь застонал, прислонившись к столу. Эдит испуганно посмотрела на него.

– Лайонел?

– Все будет в порядке.

Он наконец обмотал палец носовым платком Порез был глубокий и болел. Все тело пронизывала боль – в руке, груди, подбородке, лодыжке, а особенно в боку. Нога болела ужасно.

Флоренс посмотрела на него. Почему он так уставился на нее? И вдруг ей показалось, что она поняла.

– Я сожалею, что говорила так злобно, – сказала она. – Но, пожалуйста, поддержите меня в одном. Я думаю, это важно, чтобы Бен... чтобы мистер Фишер покинул этот дом.

Барретт сжал зубы от боли.

– Теперь пытаетесь выжить нас обоих? – пробормотал он.

Флоренс удивленно взглянула на него.

– Помоги, пожалуйста, добраться до комнаты, – попросил Барретт жену.

Эдит с легким кивком протянула ему трость и взяла под руку.

Флоренс не поняла.

– Что вы имели в виду, доктор Барретт?

Он обвел взглядом разгромленный зал.

– Надо полагать, это очевидно.

В потрясенном молчании Флоренс смотрела им вслед, а когда они ушли, обернулась к Фишеру.

– Что он говорит? Будто бы это я...

Он отвернулся.

– Бен, это неправда!

Фишер побрел прочь и на ходу обернулся к ней.

– Это вам лучше покинуть этот дом, – сказал он. – Это вас используют, а не меня.

* * *

18 ч. 48 мин.

Барретт осторожно сел.

– Моя сумка, – прошептал он.

Эдит отпустила его руку и, поспешив к испанскому столику, вытащила маленькую черную сумку, где муж держал аптечку первой помощи. Быстро вернувшись к постели, она поставила сумку рядом с ним. Лайонел медленно и осторожно, сжав зубы от боли, разматывал носовой платок.

При виде глубокого кровоточащего пореза Эдит зацокала языком.

– Ничего страшного, – сказал ей Барретт. Порывшись в сумке, он достал аптечку и, открыв ее, вытащил пакет с сульфамидом и разорвал его. – Налей мне воды, пожалуйста.

Эдит зашла в ванную, а Барретт вынул из аптечки коробочку с бинтами и распечатал ее. Когда вернулась Эдит, он протянул коробочку ей.

– Перевяжешь?

Она кивнула и протянула ему стакан с водой. Взяв из черной сумки баночку с таблетками, он принял одну и запил водой.

Эдит, сморщившись, начала бинтовать.

– Нужно наложить швы, – сказала она.

– Не думаю, – сквозь зубы ответил Барретт и зажмурился. – Бинтуй потуже.

Когда с перевязкой было закончено, он поднял левую штанину. На икре виднелся темно-красный ожог. Эдит в ужасе осмотрела его.

– Нужно показаться врачу.

– Наложи бутезин-пикрат.

Она в нерешительности посмотрела на него, потом опустилась рядом на колени и намазала ожог желтой мазью. Барретт зашипел сквозь зубы и зажмурился.

– Ничего, все хорошо, – сказал он, зная, что жена смотрит на него.

Эдит перебинтовала ему ногу и помогла лечь. Барретт со стоном улегся на левый бок.

– Я весь – скопление синяков, – сказал он, пытаясь превратить это в шутку.

– Лайонел, поехали домой.

Он отпил еще воды и, протянув ей стакан, откинулся на подушки, которые Эдит подложила под спину.

– Со мной все в порядке.

– А что, если это повторится снова?

Барретт покачал головой.

– Не повторится. – Он взглянул на жену. – Впрочем ты можешь уехать.

– И бросить тебя здесь?

Он поднял правую руку, словно заявляя под присягой:

– Поверь мне, это не повторится.

– Тогда зачем мне уезжать?

– Просто я не хочу тебя ранить.

– Это ты ранен.

Барретт усмехнулся.

– Да, я. Конечно, так и должно было случиться. Это я разозлил ее.

– Ты говоришь... – Эдит поколебалась. – Что это она устроила все это?

– Используя энергию этого дома. Превратив ее в явление полтергейста и направив на меня.

Эдит вспомнила ярость, с которой все это происходило. Огромный стол, колыхавшийся туда-сюда, а потом помчавшийся по полу, как железнодорожный экспресс. Раскачивание этих массивных ламп на потолке.

– О Боже, – проговорила она.

– Я совершил ошибку, – сказал Барретт. – Я принял ее сердечное отношение ко мне за чистую монету, а такое недопустимо, когда имеешь дело с медиумом. Никогда не знаешь, что под этим кроется. Там может быть абсолютная враждебность, а в этом случае, – он вздохнул, – бессознательно используя свою способность, они могут нанести огромный ущерб. Особенно когда способность в сотни раз усиливается энергией, наполняющей этот дом. – Барретт мрачно улыбнулся. – Больше я не повторю эту ошибку.

– А нам так важно остаться здесь? – спросила Эдит.

– Ты же знаешь: для меня это все, – тихо ответил он.

Она кивнула, стараясь подавить панику. «Еще пять таких дней», – подумалось ей.

* * *

20 ч. 09 мин.

Не находя покоя, она шагала взад-вперед, в уме снова и снова кружилась одна и та же мысль. Неужели Барретт прав? Она не могла заставить себя поверить в это. И все же существовали свидетельства. Она на самом деле была зла на него, а явление полтергейста было направлено прежде всего против него. Ее тело действительно чувствовало изнеможение, как всегда бывало после парапсихических усилий.

Флоренс повернулась и снова прошла по комнате. «Да, я была зла на него, – думала она, – но я не пыталась нанести ему вред лишь оттого, что наши взгляды разошлись».

Нет. Она не может этого принять. Она уважает доктора Барретта; любит его как человека и друга, как дружественную душу. Она скорее умрет, чем причинит ему вред. Правда. Правда!

Чуть слышно всхлипнув, Флоренс опустилась на колени у кровати и положила голову на сцепленные руки. «Милосердный Боже, помоги мне! Укажи мне путь. Я твоя, веди меня. Посвящаю свое сердце и душу Твоим высоким делам. Милосердный Боже, молю у тебя ответа. Протяни Свою руку и подними мой дух, помоги мне идти в свете Твоем по Твоему благословенному пути».

Вдруг она подняла голову и, открыв глаза, несколько мгновений в нерешительности оставалась прикованной к месту. Потом на губах ее заиграла лучезарная улыбка, и, в нетерпении встав на ноги, Флоренс пересекла комнату и вышла в коридор. Она посмотрела на часы – никто еще не должен был спать. Пройдя по коридору к комнате Барретта, Флоренс быстро постучала четыре раза.

Дверь открыла Эдит. Через ее плечо Флоренс разглядела сидящего на кровати Барретта, он накрыл ноги одеялом.

– Можно с вами поговорить? – спросила она.

Барретт поколебался, на лице его отражалась боль.

– Всего одну минуту, – сказала Флоренс.

– Ладно.

Эдит отступила в сторону, и Флоренс подошла к постели Барретта.

– Теперь я поняла, что произошло, – сказала она. – Это не я. Это все сын Беласко.

Барретт посмотрел на нее и ничего не ответил.

– Как вы не видите? Он хочет разделить нас. Разобщенные, мы представляем для него гораздо меньшую опасность.

Барретт молчал.

– Пожалуйста, поверьте мне, – продолжала Флоренс. – Я знаю, что права. Он пытается натравить нас друг на друга. – Она полными тревоги глазами смотрела на него. – Если вы мне не поверите, его план сработает, как вы не видите?

Барретт вздохнул.

– Мисс Таннер...

– Завтра утром первым же делом я устрою для вас сеанс, – перебила она. – И вы сами увидите.

– Больше не будет никаких сеансов.

Флоренс, не веря, уставилась на него.

– Больше никаких сеансов?

– В них нет необходимости.

– Но мы же едва начали. Сейчас нельзя останавливаться. Нужно так много узнать.

– Я уже узнал все, что хотел.

Барретт старался сдерживаться, но от боли это было не так легко.

– Вы исключаете меня из-за того, что случилось, – не отступала Флоренс. – Но в том была не моя вина. Я вам уже сказала.

– Сказать и убедить – не одно и то же, – еле сдерживаясь, ответил Барретт. – А теперь, если не возражаете...

– Доктор, нам нельзя прекращать сеансы!

– Я их прекращаю, мисс Таннер.

– Вы думаете, это я...

– Не просто думаю, мисс Таннер, а знаю, – перебил он. – А теперь, пожалуйста, мне очень больно.

– Доктор, я не виновата! Это все сын Беласко!

– Мисс Таннер, такого человека не существует.

От резкости его тона Флоренс отшатнулась.

– Я знаю, что вам больно... – тихо проговорила она.

– Мисс Таннер, вы уйдете? – сквозь зубы процедил он.

– Мисс Таннер... – вмешалась Эдит.

Флоренс оглянулась на нее. Ей отчаянно хотелось убедить Барретта, но озабоченность на лице его жены остановила ее.

– Вы не правы, – проговорила Флоренс, повернулась и пошла к двери. – Извините, – прошептала она Эдит. – Как вы не видите? Вы же не правы. Вы не правы.

* * *

22 ч. 18 мин.

Эдит легла на спину и уставилась в потолок. Десять раз она закрывала глаза и тут же открывала снова. Уснуть не получалось. Это казалось невозможным.

Она повернула голову на подушке и посмотрела на Лайонела. Он глубоко спал. Неудивительно – после всего испытанного. Эдит была в ужасе, когда помогала ему раздеться и надеть пижаму. Все его тело расцвечивали синяки.

Она снова закрыла глаза, но внутри была ужасная тяжесть – тревога без каких-либо ясных причин. Вероятно, это дом вызывал такие эмоции. Ради Бога, о какой такой энергии говорил Лайонел? Что она присутствовала, невозможно отрицать. То, что произошло в обеденном зале, было страшным доказательством ее наличия. Но не давала покоя мысль, что именно мисс Таннер направила эту энергию против них.

Эдит села, накрыв спину одеялом. Она засунула ноги в шлепанцы и нахмурилась. Потом прошла по ковру и остановилась у письменного стола, глядя на ящик, в котором Лайонел держал свою рукопись. И вдруг повернулась и пересекла комнату. Подойдя к камину, Эдит заглянула внутрь. Там еле горел огонь, тлели угольки. Ей захотелось подбросить полено, сесть в кресло-качалку и посмотреть на огонь, пока не придет сон, но она с беспокойством взглянула на кресло. Что делать, если оно снова начнет само по себе качаться?

Эдит потерла лицо рукой. Под кожей ощущался пульс. Набрав в грудь воздуха, она оглянулась. Нужно взять книгу и почитать. Что-нибудь легкое, какой-нибудь детектив. А еще лучше что-нибудь юмористическое – это уж точно лучше всего. Что-нибудь из Гарри Аллена Смита[7]7
  Гарри Аллен Смит (1907 – 1976) – известный журналист и юморист, публиковавшийся в 1940 – 1960-е гг.


[Закрыть] или Перелмана[8]8
  Сидней Джозеф Перелман (1904 – 1979) – писатель и сценарист, известный своими короткими юмористическими пьесами.


[Закрыть].

Она двинулась к шкафу справа от камина и открыла одну дверцу.

– О Боже!

Полки были уставлены кожаными переплетами без названия. Эдит взяла один том и открыла. Это оказалась монография «Способность к волевому движению и сила воли». Нахмурившись, она закрыла книгу, засунула обратно и вытащила другую. Эта оказалась на немецком «Прекрасно». Эдит вернула ее на место и вытащила третью. Та была посвящена военной тактике восемнадцатого века Эдит вымученно улыбнулась, поставила книгу обратно на полку и вытащила том побольше в синем кожаном переплете и с золотым обрезом.

Том оказался фальшивым – пустой внутри. Когда Эдит открыла обложку, на ковер высыпалась стопка фотографий, и она от неожиданности чуть не выронила книгу. А когда взглянула на выцветшие фотокарточки, ее сердце заколотилось.