Текст книги "Короли рая"

Сочтя за лучшее подготовиться к худшему, он умылся, затем облачился в наряд и побрел вниз по каменным ступеням из своей спальни в неофициальную столовую нынешнего королевского флигеля. Его нутро снова затрепетало, когда он задумался, кто же там будет.

– Рыбешка. – Самый старший брат подкараулил его сзади, отвесив крепкий шлепок.

Ой! Но благодари всех добрых духов.

– Выглядишь круто, младший братец, – надеешься увидеть кое-кого теперь, когда ты настоящий солдат?

Кейл вытерпел чрезмерное подмигивание, тычки и встряхивание за плечи, но состроил рожу:

– Слуги одевают меня точно так же, как и тебя. И уверен, я не знаю, о чем ты говоришь.

Наследник престола изобразил глуповатую, обаятельную ухмылку:

– Нет? Что ж, давай-ка вспомним, кто сегодня завтракает с нами. Вот, например, я. О, а теперь еще и ты. Ах да… и Ману, он вернулся домой из этой болотной клоаки Мол-топь. Но не Рани, он все еще «инспектирует рыбные промыслы». И мама…

– Которая?

– Моя мама. – Тейн закатил глаза. – Я больше не зову мамой Синту. О, и тетя Кикай.

– Блин.

Кейл знал, что этого и следовало ждать, но почему-то смел обольщать себя надеждой…

– Боишься немолодой пухленькой женщины, братец?

– Да. Как и ты.

– Ложь. Я ее любимчик. Верчу ею одним пальцем. – Для пущей наглядности он оттопырил мизинец.

– Неужели? – Раздался женский голос от подножия лестницы. В коридоре стояла тетя Кикай.

Тейн бросился навстречу ей, вытянув свои внушительно мощные руки, а затем обхватил ими не особенно пухлую тетушкину талию и самым выразительным, жалостливым голосом взмолился о прощении.

– Несносный ребенок. Надо было велеть жрецам сделать тебя евнухом. – После краткой паузы: – И я не пухлая.

Тейн почтительно кивнул:

– Как скажешь, тетушка. – Он оглянулся на Кейла, будто в недоумении, затем его руки пощупали и пощекотали «более округлые» местечки вокруг талии Кикай. – Но… тогда что, что это, тетя? Это какая-то новая дань моде? Или, может, новое бельишко?

– Демоненок! Убери от меня свои рабские лапищи! – Тетушка стукнула его по голове, но Кейл видел, что она изо всех сил сдерживала смех. Высвободившись, она шагнула к Кейлу и обвила его рукой:

– Скажи мне, любимейший племяш, как жизнь на службе? И почему ты здесь? И взгляни на свою бедную мордашку!

Она взяла его за подбородок и, вертя так и эдак, повела Кейла в один из нескольких обеденных залов – лишенный гобеленов и, возможно, именуемый официально Серебряным гостевым залом, хотя казалось, названия постоянно менялись.

Алаку почти все время обедали в разных комнатах в разное время и с разными слугами. Еще один из параноидных отцовских «подарков» семье.

Этим утром зал кишел отдаленными родичами – или, скорее, дальними кузенами отца наряду с их всевозможными отпрысками. Этих Фарахи по большому счету игнорировал, выставляя напоказ при дворе и держа поблизости, видимо, лишь с целью показать семейную мощь. Но, как и обещал Тейн, здесь был Ману, предпоследний по старшинству брат Кейла, хотя он всего лишь улыбнулся и церемонно кивнул. Они всегда были дружны, однако не близки – отчужденность была нормой жизни членов правящей семьи.

– Трудная, но хорошая, – ответил запоздало Кейл тете чуть более кратко, чем хотел.

Заняв свое место и увидев ее лицо, он понял: это ошибка.

– Лаааадно, – протянула Кикай, меняя тон с низкого на высокий и обратно. – Что за умышленная бессодержательность! Конечно, тебе незачем обсуждать с простой женщиной вроде меня мужские военные дела, мой принц, но ты должен стараться изо всех сил и заставить семейство Алаку гордиться.

Кейл закатил глаза и выпустил носом воздух.

– Я ввязался в драку, выдержал флотское испытание и привел во дворец иноземца. Сойдет?

Его тетя выпучила глаза и всплеснула руками, как будто сам небесный бог приблизился.

– Отлично! Выдержал испытание! И надо же, в каких подробностях.

Просто отстань от меня, подумал Кейл, хотя и знал: это маловероятно.

– Сейчас ты говоришь, как отец.

Она вздрогнула.

– О, боги милостивые, жестокий мальчик. Я говорю куда оживленнее, смею надеяться.

Кейл усиленно постарался не выглядеть «хмурым» (в чем Кикай его частенько обвиняла) и, вспомнив совет Тхетмы, зачерпнул ложкой горячую кашу из смеси разных злаков. Она обжигала рот и на вкус была никакой, но лучше уж безвкусная, чем флотская еда.

– Хорошая идея, силенки тебе пригодятся. – Тетины глаза словно просверлили ему череп и что-то искали внутри. – Сегодня ты будешь присутствовать при дворе вместе с нами.

Тейн грохнул по столу кулаком.

– Ха! Наконец! Теперь и тебе придется терпеть нытье стариков и глупые девчоночьи взгляды, младший братец.

Кейл вздохнул и попытался об этом не думать. Он понятия не имел, как отец вообще выведал, что он уже дома. Казалось бы, мелочь, недостойная внимания короля в такую рань, но юный принц обнаружил, что не удивлен.

– И какую же важную роль мне предстоит сыграть сегодня, тетушка?

Веселье почти испарилось из ее голоса.

– Ты будешь слушать. И отвечать, если твой отец заговорит с тобой. Он может задать вопросы об этом иноземце, Амите из Нарана.

Кейл прочистил горло и выпрямился.

– Вообще-то я ничего не знаю.

– Тогда так и скажешь.

– Разве я не должен вернуться в казармы?

– Думаю, королевский флот отпустит тебя на денек, если король вежливо попросит.

Кейл помешал кашу ложкой.

– Идет.

Тетя склонила голову набок, как бы говоря: «это был не вопрос».

– О, и племянничек, поскольку ты при дворе впервые, тебя представят. Постарайся не налажать.

Уж постараюсь как могу, подумал он, но, вспомнив, как строевой морсержант втаптывал его ступню в песочек, решил попридержать язык.

* * *

Раз в месяц двор Фарахи собирался в Зале Просветленного – богатые и влиятельные жители Шри-Кона приплывали за много лиг со всех направлений посплетничать и оценить модные веяния. Во всяком случае, так обрисовал это Тейн. Прибывали они якобы затем, чтобы обсудить управление государством, хотя как это возможно сделать при таком количестве участников – обычно кузенов и других дальних родственников, присланных для «присутствия», – Кейл не знал. И смутно догадывался, что король проводил небольшие еженедельные встречи со своими главными советниками, что c гораздо большей вероятностью представлялось плодотворным. Но, разумеется, его – младшего сынка – туда не приглашали.

Ежемесячные же собрания с течением лет – за исключением нескольких промежутков времени, отведенных на реальные дела, – все больше и больше превращались в балаган. Гостей развлекали королевские танцоры, певцы, поэты и фокусники, не говоря уже о слугах – дворецких, поварах, пажах и так далее. Круглые сутки подавали еду с напитками, а посещаемость нередко достигала сотен человек. Преимущественно то были оранг кайя Шри-Кона – богатые землевладельцы – и их семьи. Но также присутствовали королевские гости с других Островов и городов на территории Пью. Изредка прибывали представители соседних королевств. Самым важным из них был Капуле, прозванный островитянами Королем-Фермером, но он сам ни разу не появлялся; его более-менее постоянной представительницей считалась Лани.

Сегодня, похоже, гостей явилось не так чтобы много. Кейл нашел свое место, обозначенное с правой стороны от короля.

Рассадка имела значение, так же как и одежда, и украшения. Любой, кто не был иноземцем или персоной королевских кровей, носил серебряный либо золотой амулет, обозначающий статус гостя. Одни только амулеты стоили в несколько раз дороже имущества простолюдина, и поэтому королевские солдаты в такие дни выступали в полную силу, защищая каждый вход, коридор и комнату. Ну, то есть более ретиво, чем обычно.

Кейл еще ни разу не присутствовал, но его годами учили премудростям двора. Он не думал, что обряд «представления» будет слишком ужасным, хотя его ладони уже вспотели до того, что казалось, сколько ни вытирай их о кресло, все без толку. Ему придется встать и обратиться ко всему залу, затем спуститься к помосту, назваться и сказать, как же он рад быть здесь. Обозреваемый всеми, он вежливо улыбнется и помашет, а потом все закончится. Надеюсь только, у меня не пропадет голос.

Теперь, когда он сидел, его глаза блуждали по залу, и вскоре все, что мог видеть Кейл, – это плоть. Взгляд повсюду находил женщин. Девушек, если точнее. Представительницы прекрасного пола составляли, похоже, три четверти придворных, и одежда их была столь изысканной, а иная столь вызывающей, что юноше с трудом удавалось держать рот закрытым. Никогда в жизни не видел он столько полуоткрытых бюстов, разрезов на бедрах, обнаженных спин и полупрозрачных платьев – особенно на девушках, которые никак не могли быть старше двадцати, и тех, что еще даже не стали подростками…

Заметив их, он уже не мог перестать глазеть на них – и чувствовал, что они замечают его. Одни девушки застенчиво отводили глаза, другие призывно улыбались. Он ерзал неловко, поклевывал фрукты с тарелки, чтобы себя занять, и надеялся, никто не замечает жара, что разгорался у него под кожей.

Кто-то хлопнул его по руке, и на соседнее место плюхнулся Тейн. Его кресло отличалось от остальных – полированное дерево манго с серебряной отделкой как знак наследника Алаку.

– Сбит с толку, рыбешка? Берегись крючков. – Тейн подмигнул и казался особенно довольным собой. – Мой долг наследника – бывать на этих сборищах исправно, брат. И поскольку отец до сих пор не счел нужным найти мне хотя бы одну невесту, достойные юные дочурки из Пью тоже всегда находят время для участия. – Он улыбнулся и пошевелил бровями. – Выглядя на все сто, разумеется.

Кейл улыбнулся в ответ, но у него появилось дурное предчувствие. Обаяние Тейна часто было хищным.

– Но не сегодня, младший братец. Сегодня ты и твое милое личико в синяках прикроете меня. Как хороший морпех, которым ты, я уверен, становишься, ты отчалишь в эти опасные воды ради своего принца. И, черт возьми, будешь улыбаться, вести себя любезно и очень достойно, и эти глупые девчонки забудут обо мне на денек. Или хотя бы на утро.

Кейл открыл рот, чтобы возразить, но увидел, как глаза Тейна предупреждающе расширились.

– Да, брат, – сказал он.

– Чертовски верно: «Да, брат». И в отличие от меня ты, наверно, все-таки можешь выбрать одну из них! Ты можешь взглянуть на отца, хлопая своими длинными темными ресницами, и сказать: «О, папа, она просто такая особенная, можно мне взять ее, пожалуйста?» И он, возможно, согласится, ты ведь не особо значим. Так что кончай выглядеть так, будто сидишь на собственных похоронах, и взбодрись к чертям. Теперь улыбайся.

Кейл подчинился с фальшивым задором. Он подумал: «Вообще-то отец никогда не смотрит мне в глаза», но проглотил эту мысль и постарался выглядеть как подобает принцу, выпрямив осанку и оглядывая зал надменно и весело, как Тейн.

Затем сквозь королевские двери прошуршала Лани, и кропотливая бесстрастность Кейла рассыпалась. Он едва сумел бы описать ее наряд. Зеленый шелк развевался повсюду, за исключением тех мест, где кожа девушки виднелась при движении – хотя Лани обнажилась меньше, чем некоторые. Казалось, она не идет, а танцует, улыбаясь и смеясь, выглядя уверенно и счастливо и на несколько лет старше Кейла, хотя они были почти ровесниками. Внезапно он почувствовал себя слишком юным, неподготовленным и недостаточно хорошим, а его желудок всплыл, казалось, прямо к горлу, да так там и остался.

Она увидела Кейла и улыбнулась, вежливо проскальзывая мимо кузенов Алаку и других почетных гостей; казалось, каждый шаг навстречу юноше заставлял его ладони и подмышки потеть все сильнее. Он попытался сидеть ровно и надменно.

Он ощутил ее прикосновение к своему плечу, когда она прошмыгнула мимо, быстрое «приветствую при дворе» шепотом над его головой. Когда она нашла свое место чуть дальше позади, Кейла окутал ее аромат. Сладкий. Как ваниль. Он смежил веки и вдохнул.

А когда вновь открыл глаза, то увидел на лице Тейна самодовольный, хоть и осуждающий взгляд. Кейл зарделся и съел еще фруктов.

Спасли его священники. На помосте раздались песнопения и звон колокольчиков: там зажгли благовония. Каждый возможный бог, потенциально способный испортить день, получил по свече. К ним обратили слова: одни – с целью задобрить, другие – в надежде обмануть. Покончив с этим, священники поместили бронзовую статую – голову первого Алхуны – в центр золотого круга, и некоторое время распевали.

«Лоа», – сказали они наконец. Затем спросили у всех присутствующих: отвергают ли они насилие? «Да». Отвергают ли ложь? «Да». Принимают ли срединный путь, что соединяет все сущее? «Да». Верят ли, что только раса людей может защитить мир от разрушения? «Да».

– Тогда, исполнясь отваги и смирения, давайте снищем мудрость Просветленного.

– Алхуна, – произнесли придворные, вставая.

Первая жена короля и тетя Кикай вошли в зал и заняли почетные места рядом с троном.

Король Фарахи Алаку явился ко двору из-за помоста закутанным в синий шелк и с дорожным плащом на плечах – реликвией, принадлежавшей, как считалось, древнему королю, хотя Кейл знал, что это невозможно. В капюшоне, скрывающем глаза, плотно сжав челюсти и губы, Фарахи низко поклонился статуе Алхуны – единственной вещи в Пью, которой кланялся монарх, – а затем откинул капюшон и занял свое место на скромном деревянном троне, украшенном лишь маленькой красной подушкой. Тогда же уселись и придворные.

Во времена Кейлова деда говорили, будто придворные ритуалы занимали так много времени, что солнце успевало пересечь небосвод, но Фарахи был не из тех, кто терпит пышность и церемонии кроме лишь самых необходимых. И даже священники не особо спорили с королем Фарахи.

Они тихо заняли места в стороне, под звон колокольчиков и дым благовоний, а на помост взошел Глашатай Короля. Эта должность тоже была внедрена отцом Кейла. Чтобы было кому «трепаться о бюрократической чепухе» вместо него.

– Лоа, попутчики. Братья и сестры. Почтенные гости. Король приветствует вас.

Толпа пробормотала приветствие, и затем Глашатай начал «трепаться». Вначале о благоприятности дня, красоте и щедрости присутствующих, затем о великом удовольствии королевской семьи принимать их у себя. Он объяснил распорядок, выразив сожаление по поводу того, что у них так мало времени, что казалось нелепым, учитывая, что это мероприятие продлится весь день.

Сразу сделалось до того скучно, что Кейл погрузился в собственные мысли, тупо уставившись на стену, – и вдруг услышал, как все тем же звучным баритоном Глашатай произнес:

– Теперь я с великим удовольствием официально представляю этому двору… Ратаму Кейла Алаку, четвертого сына короля!

Раздались овации, кровь отхлынула от его конечностей, и он оцепенело встал. Слова, Кейл, есть слова, которые нужно сказать.

– Спасибо, Глашатай. Так и есть, это удовольствие для меня. – Неверно. И слишком тихо. И поклониться забыл.

Он направился к первым рядам, изо всех сил стараясь идти как принц и, что важнее, не споткнуться. Дальние кузены, едва ему знакомые, наблюдали за ним, как хищные птицы, – он был убежден, что весь этот чертов зал наблюдает за ним, и попытался не сгореть от такого внимания.

Благополучно не опозорившись, он аккуратно подошел к подножию помоста и преклонил колено, опустив глаза к земле. Здесь, как он понял, предполагалось, что король задаст вопрос-другой, обычно что-то дежурное о семье представленной персоны. Но вместо этого спросил Глашатай:

– Мне сообщили, что недавно ты выдержал испытание Флота. Надеешься однажды служить королю в качестве адмирала?

Кейл моргнул, безуспешно подыскивая слова, к лицу прилил жар. Так вот зачем я на военной службе – ради этого самого момента.

Его отец не пытался спасти никчемного сына. Дело было вовсе не в том, что он просто невзлюбил Кейла или хотел отослать его с глаз долой. Он сделал это, чтобы избежать одной секундочки позора. Чтобы было о чем спросить при дворе, кроме «Ты вообще собираешься чего-нибудь добиться? Похоже, у тебя нет никаких талантов или достижений».

Теперь предполагалось, что Кейл скажет: «О да, это мечта всей моей жизни – быть полезным моему великому и благородному отцу. Я живу только ради служения ему и стране Пью».

Он не был уверен, о чем скажет, пока слова не вырвались наружу. Знал только, что явно не это.

– Я считаю, у моего отца достаточно адмиралов, Глашатай. Я намерен стать философом.

С глазами, опущенным долу, Кейл не мог видеть лицо мужчины. Он вообразил что-то между замешательством и ужасом; возможно, взгляд на короля, чтобы получить от того указание.

– Как интересно! – Голос казался спокойным, даже терпеливым. – И что это такое?

Как там сказал Амит?

– Все просто, Глашатай. Если ты спросишь у священника: «Почему моя семья умерла от болезни?», он скажет: «Боги разгневались». Но если ты спросишь у философа, он ответит: «Я понятия не имею».

Зал погрузился в тишину, а Кейлу надоело стоять на коленях, поэтому он встал. Ему полагалось ждать, пока Глашатай велит ему подняться и повернуться лицом ко двору, но казалось, мужчина в растерянности. Тут соизволил заговорить сам король:

– Спасибо, принц Ратама. Пожалуйста, повернись лицом к придворным, чтобы они тебя признали, и займи свое место.

Кейл почувствовал, что момент затягивается, но сделал, как велел отец. Аплодисменты прозвучали несколько приглушенно. Затем он пошел обратно к своему месту, избегая взглядов, и теперь ему было все равно, наблюдают ли за ним и споткнется ли он. Когда он сел и следующего юношу вызвали предстать перед королем и двором, Кейл наконец перевел дух.

Тейн подался вперед и раздраженным голосом промолвил:

– Что ж, это было интересно. Но если тебе и правда нестерпимо отвлекать ради меня девчонок, мог бы так и сказать.

Кейл не ответил. Я люблю тебя, брат, но ты – наследник. Ты просто не в состоянии понять. Фарахи брал его на тайные встречи; суетился из-за его уроков, наставников и досуга, и после каждой победы или неудачи устраивал ночь празднования или обсуждения. И даже смотрел ему в глаза.

Кейл не понимал, доволен ли, пристыжен, сердит или что-то еще. Он не собирался раздражать Тейна и хотел об этом сказать; по правде, он не собирался делать ровным счетом ничего. Мысль о том, что Лани следила за ним во время церемонии – возможно, следит и сейчас, – делала всё только хуже, ее осуждение или разочарование казались ярмом на его шее. Кейл боролся с соблазном оглянуться на нее.

* * *

Некоторое время спустя Двор вызвал Амита из Нарана к королю, но не раньше, чем полдюжины других юношей и девушек были представлены со значительно меньшей нервотрепкой, чем Кейл. Не благодарите, подумал он, стараясь сидеть прямо и вести себя так, будто все нормально.

Затем последовало официальное зачитывание Королевских Решений, принятых после прошлой встречи. Никаких сюрпризов. Никаких фанфар. Легкие аплодисменты.

Затем сделали перерыв на обед. Подавали рыбу, приготовленную сотней разных способов, похоже, изобретенных скорее для хвастовства, чем для вкуса, и Кейл знал, что ему положено общаться, но словно прирос к сиденью. Тейн его не потревожил, а встал и с царственным выражением зашагал через скопление народа – после того, как бросил на Кейла прищуренный, почти мальчишеский взгляд. Он заигрывал с девушками, он кланялся их матерям. Почтительный сын.

Казалось, Тейн был создан для роли принца. Его грубоватая, квадратно-симметричная фигура устрашала других людей, совсем как образ отца. Он беспрекословно выполнял все приказы и передавал распоряжения Фарахи без гордыни или стыда. Он произвел впечатление на учителей, блестяще окончил школу офицеров, своим обаянием превращая сыновей знати в друзей на каждом шагу. Если он чего-то и боялся когда-либо за всю свою жизнь, Кейлу это было неведомо. И будто всего этого недостаточно, Тейн обладал знаменитой ныне сдержанностью, свойственной Алаку. Красивый наследный принц наверняка мог бы залезть в постель почти к любой девушке, которую захочет, плодя бастардов на каждом из островов Пью, однако этого не делал.

И все же Кейл, наблюдая за ним, улыбался. Правда в том, что ему повезло быть младшим братцем Тейна, повезло просто участвовать в его приключениях и однажды начать служить ему и жить под его защитой, – и если б не постоянное сравнивание и соперничество аристократии, он бы, несомненно, преклонялся перед старшим братом так, как способны только младшие. Рядом с этим восхищением, этой «уважухой» все остальные чувства Кейла казались пустяковыми.

Должно быть, прямо сейчас Тейн возмещал урон от представления Кейла придворным и хорошо отзывался о нем. Сглаживал острые углы и рассказывал, какой обалденный, независимый парень его брат и каким прекрасным человеком он станет. Может, он даже верит в это. Хотел бы и я.

Наконец обед закончился кружащимся «танцем огня»; под грохот барабанов размалеванные, почти голые жонглеры подбрасывали и ловили обручи с факелами, прыгая как обезьяны. Толпа учтиво захлопала – при дворе Фарахи всё делали учтиво, – и Кейл увидел Амита, ждущего у входа для гостей. Когда артисты поспешно удалились, Глашатай успокоил публику, затем объявил: «Мастер Амит Асан, посол императора Нарана, прибыл обсудить государственные вопросы с королем».

Придворные зашептались. На Амите было то же плотное, напоминающее халат одеяние, в котором нашел его Кейл, хотя выглядело оно, к счастью, постиранным. Склонив голову, он степенно двинулся по залу, соединив ладони и обшлага рукавов совсем как монах. Должно быть, он варится заживо, подумал Кейл, вспотевший в жесткой придворной одежде. Густой воздух изматывал жарой, непривычной для сезона засухи, а от присутствия всех этих людей было только хуже. Королевские опахальщики попросту не справлялись.

Амит поклонился и с удивительной грацией опустился на колени.

– Лоа, Великий Король Алаку. Благодарю вас за честь моего присутствия сегодня.

Его акцент почти полностью исчез.

Король проговорил:

– Это честь для меня, мастер Асан. Прошу, продолжай.

Старик склонил голову ниже, чем это сделал бы любой островитянин:

– Я прибыл сегодня от лица Императора Ижэня, сына Жу, Всемогущего Бога, дабы выразить его заинтересованность в процветании вашего народа и заложить основы взаимного доверия.

Лицо и глаза Фарахи остались неподвижными.

– Его заинтересованность благосклонно принята и оценена по достоинству. Можешь передать своему императору, что Шри-Кон и народ Пью рассчитывают на обоюдные интересы.

– Спасибо, Великий Король, император будет рад это услышать. – Амит поднял голову, чтобы снова опустить. – Далее мне поручено преподнести вам два подарка, если вам угодно. Но должен с прискорбием сообщить вам, что первый из этих даров забрали те же люди, которые привезли меня в ваш прекрасный город.

Глаза короля сощурились.

– Какие люди, мастер Асан?

Иноземец пожал плечами и качнул головой.

– Простите мое неведение. Они сказали только, что они купцы из Нонг-Минг-Тонга. Больше я ничего не знаю.

Прибрежные народы по всему континенту называли море над Шри-Коном Северным Алаку, и уже в течение столетия, хотя большинство островитян именовали его просто Королевским. При любом раскладе, Фарахи, как и его предшественники, воспринимал тамошних пиратов своими личными врагами.

– На каком корабле они плыли? – Отец Кейла поерзал в своем кресле, на его мраморном лице появилась усмешка. – Как давно они отбыли? И в каком направлении?

Амит облизнул губы.

– Я мало что смыслю в кораблях, Великий Король. Он был маленький, однокорпусный, с мачтой с одним большим парусом и десятью членами команды. Это было уже полдня назад. Я полагаю, они отплыли на Север, надеясь вернуться к побережью, от которого мы отчалили. Они говорили на моряцком наречии, обычном для Тонга.

Может, в кораблях ты смыслишь мало, подумал Кейл, но ты, бесспорно, прозорливый старый «ученый».

Фарахи кивнул – жест, близкий для него к удовлетворению.

– Сын мой, – он повысил голос, чтобы тот наполнил зал, и он подразумевал Тейна, – достаточно ли этих сведений, чтобы вернуть собственность мастера Асана?

Голос наследника прозвучал ясно и сильно:

– Да, мой Король. Я отправлюсь немедленно.

Учитывая задержку во времени, Кейл счел эти обещания пустым жестом, но его лицо покраснело. На пляже ему даже в голову не пришло разбудить флот и разыскать имущество Амита. Я был всего в паре сотен шагов от тысячи морпехов!

– Бери все, что тебе нужно. Напомни этим преступникам о законах моря.

Тейн встал, выбрав более длинный путь через центр двора, чтобы выйти из главного зала. Немногие гости-военные застучали своими чашками или кулаками по столам либо креслам. Остальные робко захлопали.

Взбудораженные придворные зашептались и засуетились, но лицо короля снова стало мраморным.

– Ты упомянул о втором подарке, мастер Асан?

Амит склонил голову еще ниже.

– Да, Великий Король. Второй подарок – это я. Император Ижэнь приказывает, чтобы я служил рабом вашего величества, в любом качестве, в каком пожелаете, так долго, сколько пожелаете. Он велит известить вас, что я когда-то был его наставником и довольно известным ученым, что я говорю на всех торговых языках от гор Самна до окраин ваших островов и что я владею значительными познаниями в истории и географии мира. Также от себя лично он желает передать, что относится ко мне с симпатией и надеется, что сим жестом подтвердит свою серьезность и теплое отношение к народу Пью.

Гости снова забормотали, а король на минутку задумался, но его лицо ничего не выражало.

– Должен тебе сказать, положение раба не является почетным на этих островах.

Амит поклонился еще ниже, коснувшись головой земли.

– Честь для слуги – ничто, долг – всё.

Фарахи помолчал, но кивнул.

– Тогда я принимаю дар Императора, но ты освобождаешься от рабства. Я приглашаю тебя, как вольного человека Островов, служить наставником для моих сыновей и переводчиком при дворе. Тебе будет назначено жалованье, – тут король взмахнул рукой, как бы говоря: «А с деталями разберется кто-нибудь менее важный», – и тебя поселят во дворце. Ты принимаешь предложение?

Голова Амита поднялась, чтобы он мог снова уронить ее.

– Спасибо, мой Король, я принимаю с благодарностью.

Учтивые рукоплескания прокатились по всему залу, и со все еще опущенной головой Амит встал.

– Добро пожаловать, Королевский Наставник, ко двору Шри-Кона. Я так понимаю, это была довольно долгая ночь – прошу, иди и отдохни немного. К своим обязанностям приступишь завтра.

Поклонившись в последний раз, Амит развернулся и покинул двор, а Кейл снова покраснел. Ему нравился этот чудной старый дипломат с озорными глазами, но Кейл солгал ему. Сперва не объявил, кем является на самом деле, затем не помог ему делом, хотя имел возможность, и теперь так неловко будет смотреть ему в лицо!

Глашатай вернулся к своей роли, напоминая всем о скучном распорядке – и вскоре вновь отправив мысли Кейла блуждать защиты ради.

Пока мужчина бубнил, Кейл наблюдал, как жены шепчут на ушко мужьям, а мужья громко жалуются, пользуясь возможностью. Он слушал, как вельможи скулят по поводу банд и пиратов или ноют о том, что их соседи не платят положенную долю за страхование торговли; говорили, что слишком велик налог на скудные, неудачные урожаи их немногочисленных рисоводов; что цены на древесину из Бектхано стали заоблачными; и так далее и тому подобное.

Глашатай учтиво выслушивал всех, а Секретарь Двора записывал все это на единственном свитке пергамента. Любой, у кого имелась реальная жалоба – как правило, нарушение закона другим городом, – передавал подробности Секретарю, зная, что встреча совета и вынесение решения произойдут гораздо позже.

Поэты декламировали, певцы исполняли песни, а танцоры плясали, пока солнце не опустилось достаточно низко, чтоб заглянуть в окна и ослепить половину двора. А когда Кейл решил было, что мытарства наконец-то закончились, Глашатай взошел на скрипучий помост в последний раз и объявил светский прием, дабы приветствовать новую молодежь при дворе. Это означало вино и наверняка танцы – естественно, под пристальным наблюдением дюжины прозорливых старых матрон и их слуг.

Кейл вздохнул и покорился. Тейна здесь нет, ты должен занять его место и почтить брата хоть раз в своей жизни.

Он увидел, как другие его братья направляются в зал пообщаться с оранг кайя и их дочерями. Я делаю это ради Тейна, сказал он себе, ради него, не ради отца.

Он изобразил свою лучшую, царственную улыбку, сделал глубокий вдох и спустился к уже собравшейся внизу толпе, рассчитывая, что сможет надраться.

* * *

Судя по интересу, мгновенно порожденному его персоной, Кейл понял, что либо беседа с Глашатаем была не так плоха, как он думал, либо Тейн устранил ущерб за обедом довольно успешно.

Несколько девушек изобразили реверансы, когда он прошел мимо. Кейл улыбнулся и быстро кивнул, словно куда-то торопился. Он узнавал случайные лица, но прежде почти никого из этих людей не встречал, поэтому брел дальше, пока не увидел высокого жилистого слугу средних лет по имени Эка, разносящего напитки. Возможно, этот мужчина с гладкими, округлыми чертами лица был уроженцем Бато, хотя Кейл с некоторым стыдом осознал, что никогда не спрашивал. Эка служил во дворце, сколько юноша себя помнил: всегда вежливый и улыбающийся с непринужденным обаянием, всегда под рукой, когда Фарахи был поблизости. Кейл направился прямо к нему, взял самую большую чашу, какую смог найти на подносе, и осушил ее.

Эка поклонился и остался на шаг впереди:

– Я хорошенько запасусь, мой принц, и буду рядом всю ночь.

Кейл прочистил горло, дабы скрыть смех.

– Ты хороший человек, – тихо сказал он, – что бы ни говорили другие.

Эка отвесил формальный, утрированный поклон, искусно балансируя подносом, прежде чем снова выпрямиться во весь рост, а затем удалился, задрав подбородок.

Кейл вообще-то не пил много вина и прочего, но сделал солидный глоток из второго бокала – и чуть не поперхнулся.

Очень женственный голос зашептал близко к его уху – и юноша приложил все силы, чтобы вино не полилось ему в легкие вместо желудка:

– Моя мать говорит, со своими слугами шутят хорошие люди.

На ум ему пришла острота, но ответить следовало прежде, чем он развернулся. Сперва он увидел женскую грудь и подумал, что ткани, скрывающей ее от посторонних глаз, по-видимому, совершенно недостаточно. В ложбинке этой самой груди уютно покоился золотой амулет, что казалось вовсе не случайностью. Локоны обладательницы бюста, от природы вьющиеся кольцами, фиксировались маслом. Ее гладкое, накрашенное лицо расплылось в улыбке.

– Ммм, неужели? – Острота вылетела у него из головы, и это было все, что он смог выдавить, когда проглотил остатки вина, затем отчаянно попытался удержать взгляд на ее лице.