Текст книги "Четверо со ''Сринагара''"

Глава 5

– В чем дело? – спросила Банни.

– Не знаю. Наверное, мне показалось.

Поразмыслив несколько мгновений над странным феноменом в моей спальне, я обернулся к своей попутчице:

– Крошка, – сказал я, – вы получите свой большой стакан. Но пока подождите здесь. Оставайтесь в машине и никуда не уходите!

– Шелл, что случилось? – голос ее был слегка напряжен.

– Все в порядке, не волнуйтесь, я только схожу взглянуть и тотчас же вернусь обратно!

Я протиснулся мимо Банни, вышел из машины с ее стороны и без стука аккуратно прикрыл дверцу. Пройдя немного по темной Россмор-стрит, я очутился напротив входа в Спартанский отель. Прежде чем перейти на противоположную сторону улицы, я осмотрелся – нигде ничего подозрительного, ни людей, ни машин. Россмор-стрит была совершенно пустынной, как и обычно в это время суток.

Я пересек улицу и вошел в вестибюль отеля. Он был пуст, если не считать ночного дежурного, сидевшего за конторкой перед коммутатором. Я подошел к нему и спросил:

– Кто-нибудь заходил ко мне сегодня вечером?

Он взглянул на меня снизу вверх.

– Хм, Шелл! – затем он вытянул губы трубочкой и принялся оценивающе разглядывать мой белый смокинг и шикарный кушак. – Ага! Вы танцевали на улицах!

Я усмехнулся:

– Нет, просто очередной раут на яхте. Одна из моих старых привычек! Но серьезно: никто ко мне не заходил?

Он покачал головой.

– И вы никого не впускали в мою квартиру?

– Разумеется, нет! – он нахмурился. – А что? Случилось что-нибудь?

– Я еще сам не знаю. Вы можете выключить отсюда свет в коридоре на моем этаже?

– Конечно! – Он указал пальцем на рубильник.

– О'кей. Дайте мне минуту времени и затем выключите свет. Подождите еще полминуты и позвоните в мою комнату. Длинные звонки с короткими промежутками. Все ясно?

– Ну... ясно.

– Если кто-нибудь подойдет к телефону, скажите, что меня вызывает междугородная. К тому времени это уже не будет иметь значения.

Он был озадачен, но сказал, что выполнит все в точности. Я взял у него ключ, поднялся на второй этаж и направился по коридору к моему номеру, бесшумно ступая по мягкому ковру. Не доходя до двери, я остановился и подождал, держа ключ в руке. Через пару секунд свет в коридоре погас, и я подошел к двери вплотную.

Кто бы там ни был внутри, он мог, конечно, обратить внимание на исчезновение полоски света, пробивающегося из коридора в щель под дверью, но зато теперь он не увидит тень от моих ног. Я прислушивался. Сдавленный, напряженный мужской голос за дверью тихо произнес:

– Что за чертовщина?

– Какая чертовщина? – второй голос был более низкий, плохо разборчивый, словно говоривший произносил слова уголком рта.

Я медленно выдохнул воздух, чувствуя, как сердце заколотилось в груди. Что ж, теперь я знаю точно: по меньшей мере двое мужчин сидят в темноте в моей комнате. И это было совсем не похоже на визит вежливости!

Сдавленный голос прохрипел:

– Где-то погас свет, что ли? Кажется, в коридоре, а?

– А, заткнись!.. – это был неразборчивый голос, более низкий и более авторитетный.

Я взялся левой рукой за дверную ручку, осторожно приложил ключ к замочной скважине, но не вставил его внутрь. Через несколько секунд за дверью внезапно зазвонил телефон. Пока он звонил, я осторожно нажал на дверную ручку. Дверь была заперта. Я подождал следующего звонка, вставил ключ в замочную скважину, повернул его и слегка приоткрыл дверь.

В наступившей тишине напряженный голос отчетливо выругался и добавил:

– Джи-и-з, я чуть было не выскочил из собственной шкуры!

– Сказано тебе, заткнись!

Я опустил ключ в карман, сунул руку под пиджак, достал кольт и зажал его в правой руке. За дверью сдавленный голос произнес чуть не плача:

– А что если этот ублюдок совсем не явится сегодня домой? Это сводит меня с ума...

Низкий голос не на шутку разозлился:

– Заткни свою поганую плевательницу или я тебе ее отрежу вместе с башкой!

Судя по голосам, они сидели на длинном диване справа у входа, всего в нескольких футах от двери. Это было ближе, чем мне бы хотелось, но приходилось с этим мириться.

Телефон зазвонил снова, еще один длинный звонок. Я толкнул дверь, раскрыв ее настолько, чтобы проскользнуть в комнату, и едва я успел прикрыть дверь за собой, как телефон умолк. Я замер, затаив дыхание, чувствуя, как кровь молотком стучит у меня в висках.

Все, кажется, сошло благополучно: ни неожиданного возгласа, ни движения. Сначала я ничего не мог разглядеть в темноте, но, тем не менее, был уверен в том, что моя диверсия удалась. Я был уверен, что сумел проникнуть в комнату невидимо и неслышно под покровом темноты и телефонных звонков, заглушавших производимый мною шум.

Но когда я повернулся к выключателю на стене, я уловил краем глаза какое-то движение и услышал легкий шелестящий шорох, как будто кто-то на цыпочках ступал по ковру. Спальня находилась слева от меня, и тусклый свет звезд проникал сквозь ее окна, едва заметно очерчивал контуры ее открытых дверей. Движение, которое я заметил, было кем-то или чем-то, на мгновение заслонившим от меня этот неясный свет.

Мои пальцы лежали на выключателе, и я повернул его. Яркий свет резанул по глазам, заставив меня зажмуриться. Но я все же успел заметить в комнате незнакомого парня, приподнявшегося с дивана справа от меня, и слева, всего в 4-5 футах – здоровенного крепкого верзилу. Он успел подкрасться ко мне на расстояние вытянутой руки, и как только зажегся свет – прыгнул.

Длинное лезвие ножа зловеще блеснуло у него в руке. Руку он держал внизу, у бедра, и, прыгнув, выбросил ее вперед, целясь мне в живот.

Я резко откинул корпус влево, делая упор на согнутую в колене левую ногу, выпрямив правую и слегка развернувшись, чтобы уйти от ножа. Я знаю технику, я давным-давно выучил, что должен делать человек при ударе ножом в живот. И сейчас я сделал это не думая, забыв даже о револьвере в моей руке.

Впрочем, у меня, пожалуй, не было времени нажать на спусковой крючок. Но если бы и было, я все равно не мог думать ни о чем, кроме одного: остановить нож. Я видел только нож, не человека, видел толстое запястье и сильную руку позади лезвия, я реагировал на это совершенно автоматически.

Когда блестящая сталь промелькнула в том месте, где только что находилась середина моего тела, я еще больше развернулся к нему и ребром левой ладони слегка ударил его по предплечью. Рука его остановила движение, и я пальцами правой ладони схватил его кулак. Мой кольт упал на пол и отлетел в дальний угол, но мне было не до него. Левая рука скользнула по правой, большие пальцы уперлись в тыльную часть его запястья... Резкий рывок... Я слышал, как хрустнули рвущиеся сухожилия и связки. Нож выскользнул из его ослабевших пальцев, и он завопил от боли еще до того, как нож достиг пола. До сих пор в комнате не было слышно ни звука, только шарканье ног я тяжелое дыхание. Вы можете не поверить, но все, что я здесь описал, произошло меньше чем за три секунды. Вопль верзилы со сломанным запястьем, казалось, взорвал тишину и вызвал к действию второго бандита – низенького плюгавого типа с гнусной крысиной физиономией, который, зло выругавшись сквозь зубы, бросился на меня.

Все еще держа верзилу за руку, я дернул за нее еще и еще сильнее, полностью выведя его из равновесия и толкнул на коротышку. Верзила с грохотом растянулся на полу, я выпустил его руку, шагнул вперед и с ходу влепил хороший хук слева в лицо второму бандиту. Он отшатнулся, но я поймал его за пиджак, развернул и добавил справа. Мой кулак врезался в его подбородок, словно свинцовый молот. Раздался хруст дробящихся зубов. Он взмахнул руками и рухнул навзничь на ковер, оставшись лежать на нем в неудобной позе молча и неподвижно.

Высокий верзила поднялся на колено, пытаясь встать. Он неосмотрительно оперся о сломанную руку и с мучительным криком боли свалился обратно. Прежде чем он достиг пола, я сделал шаг вперед и носком ботинка ударил его в челюсть. Когда он приземлился, ему уже больше не хотелось вставать. Я решил было съездить ему еще пару раз по уху, но потом передумал.

В течение нескольких секунд я стоял посреди комнаты с мышцами, сжатыми в комок, натянутыми до предела. Затем я медленно выдохнул воздух и опустил руки, чувствуя, как напряжение постепенно покидает меня. Посмотрев на двух бандитов, валяющихся на полу, я понемногу снова начал обретать способность мыслить.

Я чувствовал некоторую вялость и расслабленность, руки дрожали, ноги сделались ватными и с трудом поддерживали тело в вертикальном положении. Это была естественная реакция на только что перенесенное возбуждение и опасность. Я знал, что добром это не кончится: чрезмерная нагрузка на сердце, надпочечники и прочие защитные приспособления организма. Когда-нибудь я-таки заработаю себе инфаркт...

Я подобрал с пола кольт и сунул его обратно в плечевую кобуру. Затем поднял нож и осмотрел его. Это был смертоносный клинок, хорошо знакомый мне со времени службы на флоте. Такими ножами с рукояткой, сужающейся к основанию, и длинным обоюдоострым лезвием вооружались десантные группы «командос». Страшное, грозное и в то же время почти элегантное оружие смерти. Это был не охотничий нож, он предназначался для того, чтобы убивать...

Я бросил нож на длинный низкий кофейный столик со следами сигаретных подпалин, стоявший возле шоколадно-коричневого дивана. Затем обыскал бандитов и извлек содержимое их карманов. Когда я покончил с этим делом, на кофейном столике рядом с ножом расположились кольт «Командер» 45-го калибра, пистолет поменьше системы «Браунинг», два бумажника и связка ключей. В моем кармане все еще лежал пружинный кастет, который я отобрал у Джо Наварро. Я добавил его ко всей коллекции, затем отправился на кухню, отыскал бутылку «бурбона» и плеснул на дно стакана для воды на два пальца виски. Я редко пью чистый «бурбон», но сейчас выпил его неразбавленным.

Вернувшись в гостиную, я сел на диван и обследовал бумажники. Это мне мало что дало. В бумажниках находились только деньги на общую сумму двести тридцать долларов. Ни документов, ни водительских прав – ничего, что могло бы дать хоть маленький намек на личность бандитов. Впрочем, у меня не было никаких сомнений относительно этих подонков: это были наемные убийцы, которым кто-то поручил разделаться со мной.

Я закурил сигарету, почти придя в нормальное состояние. «Бурбон» приятно согревал желудок, и единственное, что меня беспокоило, это суставы пальцев моей правой руки, которые распухли и болели. Впрочем, это было ничто по сравнению с тем, что почувствует коротышка с разбитым ртом, когда придет в себя.

Я поднялся с дивана и вдруг услышал какой-то шум в коридоре возле моей двери. Это был легкий шелест шагов по ковру, а затем осторожный стук в дверь.

Я замер, снова вытащил кольт из кобуры. Здесь были двое, которые поджидали меня в моей комнате. Но это не значило, что кроме них больше никого не могло быть: где-нибудь внизу, в машине или просто в коридоре.

Я осторожно приблизился к двери. Была также еще одна возможность: крошка Банни могла заметить свет в моих окнах я удивиться, почему я так долго не возвращаюсь. Может быть, она решила сама проверить, в чем дело...

Но я не мог рисковать. Я переложил револьвер в левую руку, правой взялся за ручку двери и рывком распахнул ее настежь, отпрыгнув в сторону и выставив вперед револьвер со взведенным курком.

Это был не мужчина. Это даже была не Банни. Это была Эллен Эмерсон.

Глава 6

Лицо Эллен было бледным, огромные глаза ее выглядели еще крупнее и были словно подернуты туманом. Мягкий огонек в них погас, отчего они казались даже чернее, чем были на самом деле.

Она шагнула вперед и увидела револьвер в моей руке. Рот ее широко раскрылся, а лицо приняло землистый оттенок. Она вскрикнула и замерла, не сводя глаз с револьвера.

Я опустил руку и убрал револьвер.

– Эллен... – пробормотал я, – что вы здесь делаете?

Она проглотила комок, застрявший в горле, не в силах произнести ни слова, лицо ее постепенно приобретало прежнюю окраску и вместе с тем прежнюю красоту.

Я взял ее за руку.

– Заходите же! И простите за револьвер: я думал, что это кто-то другой...

Наконец она обрела дар речи и даже попыталась изобразить некое подобие улыбки:

– Я... надеюсь, что это так!

Она вошла в комнату и снова испуганно вскрикнула, прижав ладонь к губам. Лицо ее начало проходить через всю гамму оттенков в обратном порядке. Она протянула дрожащую руку, указывая на что-то на полу.

Тогда только я вспомнил о двух распростертых телах, валявшихся на ковре. А я ведь только слегка расправился с ними, а если бы я разделался с ними по-настоящему, Эллен, наверное, составила бы им компанию на полу...

– Простите, Эллен, – сказал я. – Ради бога, простите! Извините за беспорядок в комнате. Здесь... немного не прибрано...

Она уронила руку и взглянула на меня.

– Что... что...

– Садитесь, – я подвел ее к дивану и усадил поудобнее, так, чтобы ей не было видно бандитов. – Одну минуточку! Я должен... э... слегка убрать в комнате...

Она ничего не ответила, но я услышал тихий стон.

Я посмотрел по сторонам и заметил, что высокий бандит начинает шевелиться. Низенький не доставит мне беспокойства еще долгое время, это я знал, долговязый же верзила был не только покрепче, но и получил от меня значительно меньшую порцию, чем коротышка.

– Эллен, – вежливо сказал я, – смотрите на стенку или еще куда-нибудь. Вот, поглядите на Амелию!

Амелия – это голая, яркая и довольно-таки непристойная, размером в квадратный ярд, висящая на стене над диваном, одна из тех цветастых лакированных красоток, которых можно встретить только в холостяцких квартирах. Амелия, которая говорит: «Придвинься поближе, милый!» не только глазами, но и значительной частью всего остального. Амелия, при виде которой дамы хмурятся и поджимают губы, а мужчины подходят поближе для более тщательного исследования и кривят губы в обратную сторону.

Эллен посмотрела на стену, и ее губы начали поджиматься, а я взял пружинный кастет, подошел к долговязому субъекту, начинающему приходить в себя, и трахнул его по черепу чуть повыше правого уха. Он снова стал неподвижным, словно превратился в безобидный предмет обстановки.

Когда я выпрямился, Эллен глядела на меня, но губы ее все еще были поджаты.

– Вы... вы ударили его! – в ужасе проговорила она.

– Ну да. Я его немного успокоил.

– Но... это ужасно!

– Что ужасно? Я должен был его...

– Но ведь он лежал беспомощным и неподвижным.

– Ну нет! Он уже шевелился!

– Шевелился! Он лежал на полу, ничего не делая...

Я прервал ее снова:

– Успокойтесь, дорогая! Я знаю правила хорошего тона, но я не собираюсь разрешать акуле сожрать меня только потому, что рыбу не принято резать ножом. А этот бедный беспомощный человек даст акуле сто очков вперед и не преминет воспользоваться малейшей возможностью, чтобы прикончить меня.

– Зачем вы так... – она запнулась. – Прикончить вас... – чуть слышно прошептала она, и лицо ее снова побелело...

Сперва я подумал, что она была потрясена душераздирающей мыслью о возможности лицезреть меня, лежащим на полу вместо этих двух бандитов. Я присел к ней на диван, показал два пистолета и протянул ей нож.

– Эти типы, – сказал я, – поджидали меня здесь, когда я вернулся домой. А тот, которого я сейчас стукнул, пытался проткнуть меня вот этой игрушкой...

Но я ошибался. Она едва слушала меня. Лицо ее искривилось гримасой горя и отчаяния.

– Шелл... – проговорила она со слезами в голосе, не в силах подавить рыдания. – Шелл, они убили его. Это было ужасно... Они убили его!

– Убили? Кого убили?

– Крейга... Они убили его! Я была там в это время... Это было ужасно, ужасно, ужасно! – Голос ее постепенно повышался, достигая пределов истерики.

Я положил руки ей на плечи.

– Спокойно! Крейга Велдена? Вашего... Вашего брата?

– Да... Я... – сначала она не могла закончить фразы, но потом усилием воли взяла себя в руки. – Вы помните, я должна была встретиться с вами на «Сринагаре»?

– Да. Я приходил в седьмую каюту.

– Мне очень жаль, Шелл, но... я ждала вас, когда Крейг пришел и сказал, что мы должны немедленно уехать.

– Он был на яхте?

– Да. Мы приехали вместе с ним... Он сказал, что нельзя терять ни минуты, надо уезжать немедленно. Я знала, что смогу потом извиниться перед вами и все объяснить. Мы поехали к Крейгу в Лос-Анджелес. Он сказал, что хочет дать мне какие-то бумаги. Сказал, что может доверять только мне, но "и словом не обмолвился, что было в бумагах. И он был ужасно взволнован. В его комнате за картиной имелся сейф. Он вынул оттуда какие-то папки и не успел даже сказать мне, что с ними делать, когда к дому подъехала машина...

Она замолкла, вытирая глаза рукой. И теперь я понял, почему эти глаза показались мне темнее и больше, когда она стояла на пороге моей комнаты. Черная краска с ресниц, смытая слезами, обвела ее веки траурной каймой...

Эллен тяжело, прерывисто вздохнула и продолжала:

– Крейг побелел, как бумага, и сказал, чтобы я шла в спальню и спряталась там. Едва я успела это сделать, как вошли двое мужчин, я думаю, что их было двое: я слышала два голоса, но не видела никого. Один из них сказал: «У нас есть для вас новость, Велден». И затем... о, я не могу!..

Она замолкла, закрыв лицо руками и наклонившись вперед. Сдавленные рыдания вырывались из ее груди.

Спустя некоторое время она отняла руки от лица и продолжала, не дожидаясь подсказок с моей стороны:

– Они выстрелили три раза... я слышала, как Крейг упал. Потом тишина и такой звук... О, боже!.. Как будто он схватился за стол и стал сползать по нему, царапая доску пуговицами пиджака, потом шум падения... Я окаменела. Я даже не сообразила, что произошло... Затем голос – уже другой – сказал: «Забирай барахло и осмотри сейф. Да побыстрее!» Вот и все. Больше они ничего не говорили. Просто мужские шаги, потом хлопнула дверь. Я слышала, как отъехала машина.

Она долго сидела молча, прежде чем собраться с силами и продолжить:

– Я стояла неподвижно. Не более нескольких секунд, но они показались мне вечностью. Когда я вошла в комнату, Крейг лежал на спине позади стола. Кровь была у него на груди, на лице...

Она конвульсивно вздохнула, затем продолжала тусклым бесцветным голосом:

– Что ж, он был уже мертв... Сейф был открыт, пустой, все бумаги со стола исчезли. Я потрогала его только один раз и убежала... Мы ездили в Бальбоа и обратно на моей машине. Я села в нее и приехала прямо сюда...

В комнате воцарилась мертвая тишина, которую я не решался нарушить. Наконец я почувствовал, что должен что-то сказать:

– Мне ясно только одно, – сказал я. – Эти люди думали, что он был один. Вы имеете хоть какое-нибудь представление о том, кто бы это мог быть?

Она покачала головой.

– Что мне делать, Шелл? Вы должны помочь мне. Я не знаю, что мне делать, я вся... вся разбита и... едва сознаю, где я и что со мной...

– Если у вас есть хоть малейшее представление о причинах всего этого, о том, что происходит, скажите мне сейчас же.

– Но ведь я абсолютно ничего не знаю! Я рассказала вам почти все, за исключением кое-каких мелочей...

Я раздумывал над двумя обстоятельствами, кроме смерти Велдена. Первое: Эллен была в доме во время убийства ее брата. Это означало, что она сама попадет в переплет, если бандиты об этом узнают. И второе: двое «рыцарей плаща и кинжала», поджидавшие меня в моей комнате. Слишком много для одной ночи, чтобы быть простым совпадением!

Я сказал ей об этом и предложил:

– Начните все сначала. Когда вы впервые начали беспокоиться, почему вы наняли меня и почему сразу приехали именно сюда?

Она добавила очень немного к тому, что я уже знал. В течение последнего месяца или около того ее брат становился все более раздражительным, издерганным, был чем-то обеспокоен. Несколько раз он намекал ей, что если он будет убит, случайно, как он говорил, то она должна передать все содержимое сейфа окружному прокурору Лос-Анджелеса. Он больше ничего не объяснял, только умолял ее непременно сделать это для него. Эллен согласилась. Сегодня, впрочем, теперь уже вчера, он предложил ей принять вместе с ним участие в приеме на «Сринагаре». Она опять-таки не знала, чем это было вызвано. Он вел себя так странно, был так расстроен и встревожен, что Эллен позвонила мне и попросила встретиться с ней на «Сринагаре».

– Да, – сказал я. – Похоже, что это по моей части. И вдобавок эта история с бумагами и прокурором... А мог Крейг быть замешанным во что-нибудь нелегальное?

– Я даже мысли не допускаю, чтобы он мог заниматься чем-нибудь подобным! Впрочем... видите ли, он всю жизнь был очень азартным и любил рисковать. Обычная работа, спокойное дело с небольшим, но верным доходом, были не для него. Он любил всякие рискованные аферы, сулившие большие доходы, но балансировавшие на грани провала, и почти всегда проигрывал. Пару раз ему удавалось кое-чего добиться, но он быстро проматывал все, прежде чем начать новое дело. Правда, в последнее время у него, кажется, водились деньги... – Она сделала паузу. – Ну, я не знаю, чем это объяснить, просто у него были деньги. Он купил новую машину, шикарно одевался, несколько раз ездил играть в Лас-Вегас. Но он никогда не говорил мне, как он живет и чем зарабатывает. Просто намекал, что провернул пару выгодных дел... – Она прикусила губу. – Вот и все, Шелл.

Было еще несколько вопросов, которые я хотел задать Эллен, но она, казалось, готова была вот-вот лишиться сознания. Она оседала на диване, откинувшись на его мягкую спинку, закрыв глаза, совершенно обессиленная. Уставшим голосом она спросила:

– Нельзя ли мне где-нибудь умыться? Я, наверное, ужасно выгляжу...

– Вы выглядите превосходно! – вырвалось у меня.

И это была правда. Краска с ресниц стерлась и расплылась под глазами. Густые темно-каштановые волосы рассыпались в беспорядке, лицо бледное и измученное... Но, несмотря на это, она была прелестна даже сейчас в своем безвыходном положении, вызывая во мне непреодолимое желание спрятать ее в своих объятиях, пригреть, успокоить и укрыть от этого жестокого и страшного мира.

Я поднялся.

– Пойдемте, я покажу вам. Только осторожно, Эллен, не наступите на человека...

Ее улыбка была робкой и нерешительной, но это уже было утешением. Она встала, глядя на меня, затем снова прикусила губу:

– Я... я, наверное, требую от вас слишком многого... Мы едва знакомы, и, может быть, вы теперь не захотите вмешиваться во все это... После того, что произошло... И вот эти люди...

– Хватит! Я уже замешан в это по самые уши, так что нечего об этом толковать. Кроме того, – я посмотрел на бесчувственных бандитов, распростертых на полу, – сдается мне, что ваши заботы являются одновременно и моими. И это, клянусь вам, меня вполне устраивает!

Я не знаю, что на нее повлияло. Она слишком долго сдерживала слезы, изо всех сил старалась не потерять контроль над собой, заставила себя сесть за руль, примчаться сюда и рассказать эту ужасную историю... А теперь после всех этих мытарств, почувствовав тепло и поддержку, не выдержала...

Огромные черные глаза ее переполнились слезами, которые постепенно, капля за каплей, стали переливаться через край. Затем они потекли небольшой струйкой, потом ручейком и наконец превратились в настоящий поток! Она бросилась мне на грудь, рыдая и дрожа всем телом, пряча лицо у меня на плече и размазывая краску и помаду по белым отворотам моего пиджака.

Я легонько обнял ее и прижал к себе. Все было нормально и естественно. Я должен был ее поддержать и успокоить. Но даже сейчас я ловил себя на том, что мне приятно держать в объятиях ее сотрясающееся в рыданиях тело, ощущать ее лицо у себя на плече, ее волосы, касающиеся моей щеки, вдыхать тонкий аромат ее духов, чувствовать ее большую мягкую грудь, прижимающуюся к моей груди, и теплое податливое тело под моей рукой... Может быть сейчас, спустя несколько минут после жестокого и хладнокровного убийства ее брата, здесь, в комнате, где на полу все еще валялись распростертые тела двух убийц, мне следовало думать только о ее и своих заботах. Но вперемешку с этими мыслями я не мог не думать о том, как было бы приятно сжимать в своих объятиях Эллен вот так, как сейчас, если бы не было ни забот, ни тревог, ни опасностей, ничего, кроме нас двоих...

Спустя несколько долгих минут ее рыдания прекратились. Эллен глубоко, прерывисто вздохнула и посмотрела на меня.

– Спасибо...

Всего одно слово, мягкое, тихое, чуть хрипловатое...

Я не сказал ничего и несколько мгновений продолжал прижимать ее к себе, потом отпустил.

– О, нет, нет! – воскликнула она. – Не отпускайте меня, Шелл! Я боюсь, боюсь... Прижмите меня крепче, прошу вас!..

Должно быть, я совсем забыл, где я и что со мной, забыл обо всем происходящем, забыл о двух тяжело хрипящих бандитах на полу, забыл даже о том, что нахожусь на грешной земле... Иначе бы не произошло того, что случилось потом. Может быть, это было к лучшему, но в тот момент я просто не успел этого сообразить. Потому что внезапно что-то грохнуло, раздался залп нечленораздельных возгласов и междометий, и я почувствовал, что меня бьют по голове. На меня посыпалось столько ударов и по такому разнообразному количеству мест, что на какое-то жуткое мгновение я вообразил, что оба бандита вскочили мне на плечи и принялись драться и кусаться, словно дикие кошки.

Но потом, когда я обернулся, все стало на свои места. Грохнула дверь, открытая Банни. Залп возгласов представлял собой словесные упражнения той же Банни. Дралась и царапалась – вы уже угадали – опять-таки Банни.

И вот Банни стояла передо мной всего в каком-нибудь ярде. Она вся пылала от негодования. Сердито топнув ногой, она драматическим жестом наставила на меня указательный палец.

– Вы! – воскликнула она.

Она снова топнула ногой и торжественно изрекла:

– Вы – двоеженец!