Текст книги "Танец с мертвецом"

Лицо его исказилось. Некоторое время мы молчали. Потом я как можно спокойнее сказал:

– Уэбб, я больше не спорю с тобой. Но я по-прежнему считаю, что тебе с этими подонками не справиться – если дело обстоит так, как ты сказал. Ты можешь мне сказать, сколько они потребовали?

Он не взвился от этого вопроса, только спросил:

– А что?

– Если это профессиональная банда, размер выкупа должен быть весьма значительным, поскольку ты очень подходящая мишень – богатый молодожен. Но если размер выкупа определен лишь в несколько тысяч, скажем пять или десять, то дело может быть еще не так скверно, может быть, это любитель...

– Сумма названа: двести тысяч долларов. – Уэбб ничего не прибавил. Да и что можно было прибавить. Я спросил:

– А мог кто-нибудь узнать о твоей женитьбе? Ведь ты сказал, что брачная церемония состоялась только сегодня утром.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Может быть, кто-то в Гонолулу... Я купил билеты на самолет на имя мистера и миссис Олден, разумеется. Больше ничего не приходит в голову.

– А что с этой кинопленкой, которую ты отснял после церемонии? Ты привез ее с собой?

– Нет, я отправил ее оттуда по почте. Пленку должны были проявить в Гонолулу и авиапочтой переслать сюда. Шелл, я думаю, тебе лучше уйти.

Я поднялся:

– Если ты хочешь, чтобы я сделал что-нибудь...

– Ничего не надо. Обещай мне ничего не предпринимать.

– Думаю, ты ошибаешься...

– Наплевать мне, что ты думаешь! Это мою жену похитили... – Он помолчал. – Обещай мне, что ты ничего не предпримешь, никому ничего не скажешь. По крайней мере, до тех пор, пока есть шанс, что она вернется невредимой.

– О'кей, Уэбб, – вздохнул я. – Даю слово. У двери он положил мне руку на плечо и мягко сказал:

– Не обращай внимания на то, что я был слишком резок с тобой. Я улыбнулся:

– О чем говорить. Как-нибудь сочтемся. Он тоже улыбнулся:

– Мне надо было на кого-нибудь зарычать. – Он снова погрустнел. Потом, поколебавшись, добавил:

– А ведь это должна была быть моя первая брачная ночь.

На следующий день никаких вестей от Уэбба не было. Я отправился в деловую часть города, где располагалась моя контора, но ни на чем не мог сосредоточиться, все думал о случившемся вчера. Вернувшись домой, я принял душ, поел и слонялся по квартире, осыпая проклятиями неонов в аквариуме – виски им пользы не принесло. Возможно, надо было плеснуть им джину. А вот будет потеха, если у меня в аквариуме два самца. Но если это так, то один из них был самым толстым из всех виданных мной самцов.

Я все думал об Уэббе. И о его жене. Интересно, жива ли она? Вчера мне не хотелось говорить Уэббу, что мне известны случаи, когда жертву убивали сразу же после похищения, а выкуп, если он выплачивался, выплачивался уже за труп.

Что бы ни случилось с девушкой, которая теперь стала миссис Олден, до вчерашнего дня она была живой и жизнерадостной. Потому что Уэбб сказал, что она позировала для журнала «В-а-а-у!», была одной из фотомоделей. А уж они-то все были живыми, жизнерадостными и красивыми. И, в своем роде, все они были знаменитостями.

Спустя немногим больше месяца после того, как вышел первый номер журнала, было заключено соглашение, по которому девушки, позировавшие в журнале, должны были участвовать в шоу в большом казино – отеле «Алжир», принадлежавшем крутому гангстеру по имени Эд Грей. Они должны были позировать в том же виде, что и на фотографиях в журнале...

В мозгу моем сверкнула моя собственная фраза. Крутой гангстер?

Безусловно, Грей таковым и был. Я не был уверен, что он являлся владельцем «Алжира»; большинством игорных домов в Лас-Вегасе владели синдикаты. Но я точно знал, что ему полностью принадлежал другой игорный клуб – «Пеле» на Гавайях. Но вполне возможно, что все это пришло мне в голову потому, что я нервничал. А нервничал я изрядно.

Я позвонил Уэббу.

Он ответил сразу же, после первого звонка.

– Уэбб, это Шелл, – сказал я. – Я все же решил тебе позвонить и... Он прервал меня:

– Все в порядке, Шелл, – сказал он веселым голосом. – Она вернулась. Все прекрасно, и мы на днях хотим пригласить тебя к обеду.

– Чудесно, Уэбб, это великолепно! Но послушай, дружище. Теперь, когда она... Уэбб? Уэбб?

Он положил трубку.

Меня это озадачило. Но потом я подумал, что Уэбб, только что перенесший на руках новобрачную через порог своего дома, вряд ли сейчас расположен к длинным телефонным разговорам. Я положил трубку и смешал себе коктейль. Но где-то во мне звучала беспокоящая тревожная нотка. На Уэбба, чем бы он ни был занят, совершенно не похоже, чтобы он оборвал разговор, даже не попрощавшись. Видимо, кто-то помешал ему говорить.

Да, на Уэбба это было не похоже. Если бы он не хотел разговаривать, он бы просто не поднял трубку. Тревога росла во мне. Может быть, на самом деле его жена не вернулась, а он так говорил со мной, чтобы я ни о чем не думал, не беспокоился и не проверял. А может быть, я просто спятил?

Но я опять взял телефонную трубку и набрал его номер. Занято.

Тревога моя усилилась, и я почувствовал холодок внизу живота. Я надел наплечную кобуру и засунул в нее мой «кольт-спешиэл». Может быть, я и сумасшедший, но так или иначе я должен убедиться, что все в порядке.

Дом Уэбба был ярко освещен. Я поставил машину у начала каменной лестницы, вышел и на секунду остановился. Теперь, приехав сюда, я был готов думать, что все дело в моем слишком живом воображении, заставившем меня нестись к его дому сломя голову. Вряд ли Уэббу понравится мое появление, если он хотел быть для всех недосягаемым примерно на неделю.

И тут я услышал бьющий по нервам резкий звук. Он донесся сверху, откуда-то изнутри дома. Безошибочно четкий в ночной тишине, недвусмысленный, неприятный и жестокий. Это был выстрел.

Глава 3

Я уже мчался по ступеням лестницы вверх, когда, словно эхо первого, раздался второй выстрел.

– Уэбб! – завопил я.

Голос мой звучал громко, но я и хотел, чтобы меня услышали. Я снова прокричал имя Уэбба, перепрыгнул через последние ступеньки и толкнулся в парадную дверь. Дверь была заперта. Если не считать двух выстрелов – ни звука. Я двинул по двери ногой, и замок с треском вылетел. По инерции я влетел в комнату. В студии Уэбба сияли лампы.

Я споткнулся, но быстро восстановил равновесие, не замедлив движения. Свет слева от меня источали фоторефлекторы. Что-то лежало на полу студии – тело. В тот момент, когда я влетел в студию, справа от меня какой-то человек вышел, хлопнув дверью. Я выхватил револьвер из кобуры. В этот момент уголком глаза я уловил какое-то движение слева от себя.

Я повернул туда голову. Это была женщина, выходившая в смежную спальню. Она едва мелькнула, но я успел заметить за эту долю секунды, что одежды на ней не было, а за собой она тащила одной рукой халат.

Но прежде, чем я все это осознал, в окне рядом с дверью направо, через которую вышел мужчина, разлетелось вдребезги стекло и раздался звук выстрела и как будто кто-то дернул меня за рукав.

Я повалился на пол и не целясь выстрелил в сторону окна. Упав, я перекатился в сторону, налетел на рефлектор, зацепился ногой за кабель, который как змея обвил мое колено, дернулся – и свет погас. В наступившей темноте я увидел вспышку – в меня опять выстрелили. Распростершись на полу, я направил свой револьвер туда и дважды нажал на спусковой крючок.

Я услышал звук шагов снаружи дома и рванулся к двери. Нога моя за что-то зацепилась в темноте, и я упал. Когда я поднялся, не было слышно ни звука, потом взревел автомобильный мотор. Когда я добежал до границы участка, звук мотора был уже еле слышен. Ниже меня на улице метрах в ста снова сверкнули автомобильные фары, и машина скрылась из виду. Донесся скрип шин по асфальту, и наступила тишина.

Через минуту я уже вернулся в дом, на ощупь прошел через студию, нащупал кабель, который я выдернул при падении из розетки, и стал искать эту розетку на стене. Вдруг за моей спиной раздался такой звук, как если бы огромный краб полз по полу, царапая клешнями дерево. Потом свистящий звук. Волосы у меня встали дыбом и холодок пробежал по спине, когда я понял, что это такое.

Это умирающий человек царапал пальцами пол. Я воткнул вилку в розетку, вспыхнул свет, и я повернулся. Один рефлектор устоял на подставке, а другой хотя и упал, но продолжал гореть. Его луч падал на лицо, лицо Уэбба.

Он лежал ничком, левая рука вытянута вниз, правая – на уровне плеча, глаза открыты. Пальцы его шевелились, скребли по полу. Больше не было никакого движения, никаких звуков – только пальцы как бы продолжали жить своей отдельной жизнью. Но вот и они перестали шевелиться. Смерть.

– Уэбб! – окликнул я.

Я обращался к нему, но знал, что это бесполезно, что он меня не слышит, что он мертв. – Но я говорил, словно мы сидели с ним за столом:

– Уэбб, старина. Вставай. Ты же не умрешь. Вставай, Уэбб!

Я коснулся его, попытался нащупать пульс на запястье, на шее, но пульса не было. Кровь расползлась по белой рубашке, два кровавых потока. По одному на каждый выстрел, пославший пулю Уэббу в спину.

Я поднялся. Один рефлектор был направлен в тот угол, где Уэбб делал свои фотопортреты. Он мягко высвечивал вырезанную из дерева фигуру Пана, которую я видел прошлым вечером. Чувственные, улыбающиеся губы, глаза с тяжелыми веками.

Угол был затянут тяжелым красным бархатным занавесом, на который был направлен стационарный фотоаппарат Уэбба «спид-график» со свисающими с затвора проводами. Кадродержатель был на месте, а рядом на стуле лежали два темных слайда. Я вынул кадродержатель и, держа его в руке, направился в комнату, в которую выбежала девушка.

В студии был небольшой столик, заваленный книгами, катушками пленки и рамками, в которые вставлялись слайды. Положив кадродержатель на столик, я пошел в спальню. Дверь, ведущая в сад за домом, была открыта. На кровати в беспорядке лежали женские вещи. Белый бюстгальтер и трусики, зеленое, свободного покроя платье. На ковре у кровати лежали зеленые лакированные туфли на высоком каблуке и пара нейлоновых чулок. Я посмотрел на ярлык, пришитый к вороту платья, – «Моды Капиолани».

Я вышел в гостиную, намереваясь позвонить в полицию, но вдруг заколебался. Здесь Медина. Не какой-нибудь другой город Калифорнии, а именно Медина. Два года назад я занимался здесь одним делом, выявил шайку громил. Мой клиент лишился драгоценностей и мехов на пятьдесят тысяч долларов, а я через два месяца вернул их ему. Банда состояла из двух рецидивистов и... трех полицейских из местной полиции. Один из них – позднее осужденный и посаженный в Сан-Квентин[4]4
  Сан-Квентин – уголовная тюрьма.


[Закрыть] – был молодой полицейский, которого звали Джордж Фарли. У него в местной полиции работал брат – сержант-детектив Билл Фарли. Его по этому делу не привлекали, но приятного для него было мало. Он клялся, что я просто подставил его брата, никак не мог согласиться с тем, что его братец оказался вором.

Два года назад сержант Билл Фарли работал в отделе по расследованию убийств; интересно, где он работает теперь. Одно я знал твердо: он меня смертельно ненавидел.

Я набрал номер дежурного в полицейском управлении. И тут я услышал вой сирены. Звук приближался и нарастал. Кто-то, видимо, уже сообщил в полицию о выстрелах. Я положил трубку и подошел к двери. В этот момент у дома остановилась патрульная машина. Едва из нее выскочили двое полицейских, подъехала еще одна машина, остановившись рядом.

Полицейские держали револьверы наготове. Я вошел в комнату и сказал им, что убит человек, тело которого лежит в соседней комнате. Один из полицейских, держа меня на мушке, спросил, что я здесь делаю.

Я сказал:

– Я Шелл Скотт. Я друг... – Больше мне сказать ничего не удалось.

– Скотт! – произнес кто-то в дверях. Всего одно слово, но произнесено оно было так, словно являлось ругательством. В дверях стояли двое в штатском. И первым из них был Билл Фарли. Почти шести футов ростом, широкоплечий, крепкий, с полным лицом. Он вошел в комнату, вытаскивая из поясной кобуры револьвер с укороченным стволом. – Скотт! – повторил он с ноткой удовлетворения.

Полицейский доложил ему о том, что я сказал, и Фарли тяжело прошел в студию, вернулся и поманил туда другого в штатском. Затем он махнул в мою сторону револьвером и рявкнул:

– А ну подыми лапы, Скотт? Руки на стену!

– Не так шустро, Фарли.

– Руки вверх! – Его маленькие глазки налились кровью.

Я не сказал вслух рвавшихся из меня слов, медленно поднял руки. Повинуясь его рычащим командам, я отодвинулся от стены, опираясь на нее ладонями. Он забрал мой револьвер из наплечной кобуры и отступил.

– Выверни карманы, – сказал он. Я опустил руки и посмотрел на него:

– Не заходи слишком далеко, сержант.

– Лейтенант. Выворачивай карманы.

– Ты даром теряешь время. Примерно пять минут назад неизвестным был застрелен Уэбли Олден. Лица его я не разглядел, но он уехал на машине налево по улице. И еще здесь была девушка...

– Ты будешь делать, что тебе говорят, Скотт?

– Фарли, ты дурак. Я приехал сюда через пять минут после...

Он осклабился и сделал шаг ко мне, поднимая левую руку. Я сжал пальцы правой руки в кулак.

– Шелл! – Другой полицейский в штатском негромко обратился ко мне, стоя в дверях студии.

Когда я увидел Фарли, я не обратил внимания на второго полицейского, но сейчас я узнал его. Мы с ним тоже встречались два года назад, но отношения наши были нормальными. Это был приятный парень по фамилии Дуган. На Фарли он не был похож. Я разжал кулак. Фарли очень хотел, чтобы я его ударил, это прямо написано было у него на лице. Уж тогда-то у него бы появилась возможность порезвиться со мной по-настоящему.

Я отвернулся от него, стиснул зубы и вывалил все из карманов в кучу на стол. Один из полицейских в форме говорил по телефону. Фарли рассматривал содержимое моих карманов.

Я попытался еще раз:

– Фарли...

– Лейтенант Фарли.

– Лейтенант Фарли! Пока ты здесь великолепно изображаешь идиота, тот, кто убил Уэбба, отваливает из Медины. – Я глотнул и перевел дыхание. – Хотя, если у него есть хоть капля ума, ему лучше остаться в этом городе. Здесь он будет в безопасности.

Фарли усмехнулся, взвесил мой кольт в своей ручище и резко открыл барабан, хотя для этого резкости и не требовалось. Фарли весил за двести фунтов, массивный мужик. Выглядел он толстым и не шустрым, но очень сильным.

– Из этого револьвера совсем недавно стреляли, – довольно произнес он. – Три раза. – Он резким движением кисти вернул барабан на место.

У меня вспотели ладони.

– Ты хочешь, наконец, узнать, что случилось, Фарли?

– Я послушаю это в конторе.

– Не собираешься же ты меня задерживать?

– Почему же?

– Ты, несчастный дубоголовый... Если ты, толстолобый...

– Заткни пасть. – Его загорелое лицо потемнело от прилива крови. – Еще раз пасть откроешь, я тебе ее заткну собственноручно.

Значит, вот как обстоят дела. Я посмотрел на Фарли:

– Ладно, пусть будет по-твоему, приятель. Пока. Я, пожалуй, позвоню по телефону.

– Зачем?

– Чтобы вызвать своего адвоката.

– Адвокат тебе понадобится. Сможешь его вызвать из полиции.

«Ага, – подумал я, – на днях или раньше». Прежде чем выйти, я еще раз посмотрел на труп Уэбба. По комнате расхаживали какие-то люди, проводили мелом линии на полу, фотографировали со вспышкой, чертили диаграммы и что-то писали. Почему-то это показалось мне непристойным, а когда я выходил из комнаты, мне вспомнились последние слова Уэбба, сказанные вчера вечером. Он сказал, что это должна была быть его первая брачная ночь. Похоже, так оно и вышло, только он обручился со смертью и уснул навсегда.

Фарли подтолкнул меня ладонью в спину. Мы спустились вниз по лестнице, сели в полицейскую машину и поехали в полицейский участок Медины.

С восьми тридцати вечера пятницы до почти девяти часов утра субботы они держали меня в комнате для допросов, при этом команды полицейских менялись, обрушивая на меня груду вопросов. Одни и те же вопросы, снова и снова. При этом направленная мне в лицо лампа сияла как маленькое солнце, а из деревянного сиденья стула, казалось, начали расти иголки. Вскоре я уже говорил только:

– Я на это уже ответил девятнадцать раз, несчастные вы недоноски.

У них, разумеется, нежных чувств ко мне не прибавилось, но в девять утра субботы они были вынуждены меня отпустить. Помог мне и умный, изворотливый адвокат, но главным было то, что меня не в чем было обвинить. Рассказ мой подтвердился, пули, попавшие в Уэбба, были выпущены не из моего револьвера. Одна из пуль, выпущенных мной в сторону окна, засела в оконной раме, и баллистическая экспертиза подтвердила, что она вылетела из ствола моего револьвера.

В девять утра я получил назад свои вещи, включая мой «кольт-спешиэл» 38-го калибра, и был готов отправиться восвояси. Фарли проводил меня до двери. Он был бодр и полон энергии. Ему понравилось меня допрашивать.

– Один совет, Скотт, – сказал он. – Держись как можно дальше от Медины.

– Катись к черту!

– С него все – как с гуся вода. Не мешайся в это дело. Этим занимается полиция. И я не хочу, чтобы ты путался под ногами и все портил.

Он ни разу не выругался в мой адрес, и то, что он сказал, особого значения не имело. Важно было то, как он это сказал. Каждое слово словно растягивалось у него во рту.

– Как ты до сих пор не можешь вбить в свою тупую голову, что мне наплевать, чего ты хочешь, а чего нет?

– Ты просто держись подальше от нашего города, Скотт. И не надо мешать.. Держи свой нос подальше. А высунешься – я моментально упрячу тебя в камеру...

– За какие грехи? За то, что я делаю свою работу?

– Я найду за что. – Он ухмыльнулся, собрав складки кожи вокруг рта. – Повод будет, и не один.

И, разумеется, он был именно тем человеком, который мог бы это сделать. Я почувствовал себя так, словно съел недокормленного стервятника, питающегося падалью, вместе с перьями. Я посмотрел на него, на толстое, похожее на резиновую маску лицо, маленькие глазки и сказал:

– Фарли, ты беспокоен. Я всегда работаю в контакте с полицией. С ребятами, которым много чего говорят и мало платят, которые делают важную работу и которых не больно-то уважают. Я встречался с сотнями полицейских, многих из них хорошо знал. Мой лучший друг в Лос-Анджелесе – капитан уголовной полиции. Я знавал и таких, от которых у меня начинал болеть живот. Но ты, дружище, -+– это конец. – Я сделал паузу. – И я готов держать пари, что даже ты понял, какой конец я имел в виду.

Я подумал, что он меня двинет или хотя бы попытается это сделать. Но он одумался, только уставился на меня своими маленькими глазками. Я повернулся и вышел. Во рту у меня был вкус тухлятины.

Около девяти тридцати я уже ехал мимо дома Уэбба. У подножия лестницы стояла полицейская машина, а около нее разговаривали двое полисменов. Я поставил машину за углом. Там полицейских не было. Я закурил и стал обдумывать случившееся.

Машина, умчавшаяся вчера в такой спешке, надо думать, была далеко отсюда. В ней, без сомнения, и был убийца. Ну а обнаженная девушка, которая тащила кусок ткани или же халат? В халате она далеко уйти не могла. Куда она делась? Тоже села в машину? Или, что более вероятно, просто побежала подальше от насилия и стрельбы? Но куда?

Мне вспомнилась картина в студии: камера и софиты стояли так, словно Уэбб вот-вот собирался начать съемку или только-только закончил съемку. Снимал он, очевидно, свою жену, так как по телефону он мне сказал, что она несколько минут назад пришла домой. Но в общем ситуация была мне не вполне понятной.

Либо жена Уэбба пришла домой, и он фотографировал ее, либо девушка, которую он фотографировал, не была его женой. Первое было вполне вероятно, хотя и несколько странно. А если ему позировала не его жена, то кто это был? И, во имя всех святых, объясните мне, зачем Уэббу в данных обстоятельствах потребовалось фотографировать, да еще постороннюю девушку?

И еще меня беспокоило вот что: если Уэбб уплатил выкуп и его жена была отпущена похитителями, то почему его убили?

Я погасил сигарету, вышел из машины и направился к задней двери дома. Легко было себе представить, что со мной сделает Фарли, если ему доложат, что Шелл Скотт что-то вынюхивает на месте преступления. Однако получить ответы на все вопросы, только лишь размышляя о них, невозможно. А Фарли пусть катится к черту. Я вошел в дом через ту же самую дверь, через которую убежал вчера убийца. В пустой студии на полу мелом был очерчен силуэт человеческого тела. Я вспомнил, как его ногти царапали пол.

Потом я миновал меловые линии и подошел к двери спальни. С кровати исчезло покрывало, но столик, на котором в беспорядке было навалено множество вещей, вроде бы никто не трогал. Книги, коробки с пленками, куча кадродержателей. Верхний из них лежал под углом к другим, так, как я его вчера положил. Несомненно, именно его я и извлек из фотоаппарата, и было много шансов на то, что в нем находился отснятый кадр. Этот кадр мог бы дать ответы на многие вопросы. Разумеется, в цвете. Я положил предположительно отснятый кадр в карман пиджака, повернулся и быстро двинулся к боковой двери. Когда я проходил мимо двери в гостиную, открылась передняя дверь.

– Эй! – крикнул кто-то.

Но я, даже не посмотрев в его сторону, вылетел в дверь и помчался к машине. Прежде чем этот человек вышел из дома, я уже был в машине и нажимал на стартер. Мотор завелся, я включил скорость и оглянулся. Это был полицейский в форме, но лица его я не разглядел и надеялся, что он моего тоже. Мой «кадиллак» двинулся вперед, и я выжал педаль газа до предела.

* * *

В нескольких кварталах от «Спартан-Апартмент-отеля» находилась фотостудия, где я в свое время купил два фотоаппарата, там же я покупал пленку и отдавал отснятую для проявки и печатания. Я оставил парню по имени Гарольд, который проявлял и печатал, свой кадродержатель с негативом, попросив его как можно скорее проявить его и отпечатать снимки, если будет что печатать. Потом я поехал к себе домой.

Я поставил машину напротив своего дома, вышел и наискосок через улицу направился к подъезду. В этот момент откуда-то слева раздался выстрел, пуля просвистела у меня над ухом, срикошетила от кузова автомобиля и вонзилась с чмоканьем в ствол дерева. Все четыре звука как бы слились в один. Я рванулся в сторону, прыгнул и упал на траву газона. Затем вскочил на ноги и прижался к стене дома, держа револьвер в руке.

Больше выстрелов не было. Я слышал шум нескольких автомобилей. Один из них проехал мимо меня. Им управляла пожилая леди с видом одновременно осторожным и бесшабашным. Через минуту из ствола дерева на другой стороне улицы я выковырял пулю, но тот, кто стрелял, очевидно из автомобиля, был уже далеко. Гильзы тоже нигде видно не было.

Впрочем, одно я узнал наверняка. Когда вчера вечером убийца Уэбба стрелял в меня, он был в темноте, а я на ярко освещенном месте. Я потом еще подумал, хорошо ли он меня разглядел.

Теперь я знал. Он разглядел меня хорошо.

Дома я принял холодный душ, но никак не мог успокоиться. Я так разгорячился, что, наверное, был огнеопасен.

Последние часов пятнадцать навалились на меня тяжеленной ношей. Похищение, убийство Уэбба, столкновение с Фарли, комната для допросов в Медине. Уэбб был мертв, и дважды я сам чуть не стал покойником. Кто-то должен был за это ответить, даже если для этого мне придется переплыть реку, текущую кипящим навозом и кишащую огнеупорными пираньями.

В спальне, когда я переодевался, я обнаружил на туалетном столике сложенный листок бумаги. Это был чек на тысячу долларов, который Уэбб выписал мне. Вообще-то я этих денег еще не заработал, однако я положил чек в бумажник. Заработаю – предъявлю к оплате.

По телефону я связался с банком, в котором Уэбб держал свои основные капиталы. Меня соединили с управляющим, знавшим меня, и он дал мне нужную информацию. Вчера утром Уэбб был в банке, где получил сто пятьдесят тысяч долларов наличными и продал на сорок тысяч ценных бумаг.

Итого: двести тысяч долларов. Значит, он уплатил выкуп.

Я поджарил яичницу-болтушку из нескольких яиц, которая видом и вкусом напоминала желтую резину, и сварил кофе. В глазах у меня все еще стояли скребущие пол пальцы Уэбба. Чтобы прогнать это видение, я стал смотреть на аквариум. Ничего. Может быть, это были не два самца, а две самки. А может быть, это были рыбы-миссионеры и они даже не пытались...

Я взял ящичек, в котором держал оружейные принадлежности, уселся на большой, коричневой кожи диван, вычистил, смазал и зарядил свой кольт.

Совершенно очевидно, что убийца Уэбба теперь пытается убить меня. Я понятия не имел, кто он. Но одно могло помочь мне; надо было разыскать девушку, которая прошлым вечером была в доме Уэбба. Незадолго до того, как он был убит, Уэбб собирался ее фотографировать и даже сфотографировал. Теперь я думал, что это и была новобрачная. Трудно предположить, чтобы в тот вечер он стал фотографировать кого-то, а не свою жену. Отныне я решил исходить из этого и надеяться, что она жива.

Ну а предположив это и помня, что Уэбб сказал мне насчет того, что женился на одной из двенадцати девушек, позировавших для журнала, остальное представлялось совсем простым: узнать имена и адреса этих девиц и спросить каждую из них, не выходила ли она за Уэбба замуж. Та, которая скажет «да», расскажет и обо всем остальном. Похоже, операция предстояла не из сложных.

Редакционный офис «В-а-а-у!» находился на Десятой улице в Медине. Я позвонил туда и попал на мужчину с голосом флейты, а когда я спросил его насчет имен и адресов «Женщин журнала», голос его стал звучать как флейта-пикколо:

– Это просто невозможно, немыслимо... – и так далее.

Реакция его была мне понятна. Наверно, тысяч восемнадцать мужчин до меня пытались под разными предлогами заполучить эти имена и адреса.

– Послушайте, – сказал я, – мое имя Шелл Скотт. Я частный детектив и расследую обстоятельства смерти Уэбба Олдена.

– Ага!

– Он был моим хорошим другом... Но что вы, черт возьми, хотели сказать этим «ага!»?

– Скотт, да? Лейтенант Фарли предупредил меня, что вы можете объявиться. Он сказал, что если вы обратитесь к нам..

– Это не важно. Я догадываюсь, что он сказал.

– Я вынужден буду информировать лейтенанта Фарли...

Он еще верещал, когда я положил трубку.

Фарли становится гнойным нарывом, который следовало бы вскрыть. Но есть и другие пути, более простые. Когда люди вступают в брак, они указывают свои имена и адреса в свидетельстве о браке. Вот как просто.

Я заказал междугородный разговор с городским муниципалитетом в Гонолулу. Взявший трубку клерк уведомил меня о том, что информация о зарегистрированных браках хранится в статистическом бюро департамента здравоохранения, и дал мне их номер телефона. Я позвонил туда. Пока новый клерк искал запрошенные мною данные, новая идея пришла мне в голову. Действительно, Уэбб был убит на другой день после того, как женился, но жениться-то он успел.

А это означало, что его жена унаследует больше миллиона долларов. Или, по крайней мере, все, что от этого останется после налета штурмовых отрядов – налоговой инспекции. Странно, что я раньше не рассматривал ситуацию с этой точки зрения. Знакомое ощущение – по спине пробежал холодок.

Клерк вернулся к телефону. Через пару минут я, озадаченный, положил трубку.

В Гонолулу не было никаких данных о том, что Уэбб там зарегистрировал свой брак. Нет, ни тринадцатого, ни двенадцатого августа... Я нахмурился.

Уэбб, безусловно, женился под своим собственным именем. Уэбли Олден – было его настоящее имя, не псевдоним, все те годы, что я его знал. Он сам сказал мне, что женился тринадцатого августа, в четверг, и во время церемонии снял ее на кинопленку. Пленка!

Я позвонил в отделение компании «Кодак» в Лос-Анджелесе. Они сказали мне, что Уэбб заказал предварительно пленку, которая и была проявлена филиалом компании в Гонолулу и, как всегда, была отправлена в адрес мистера Олдена авиапочтой. Завтра суббота, значит, пленку доставят по адресу Уэбба в Медине в понедельник.

В два часа дня зазвонил телефон. Это был Гарольд из фотостудии.

– Ну, есть что-нибудь на этих кадрах? – спросил я.

– На одном есть, Шелл. Только что вынул из кюветы мокрый отпечаток. Другой кадр не был использован, но и одного хватит и еще останется. Где ты его откопал?

Я ощутил легкую дрожь:

– Гарольд, что на этом кадре?

– Красотка. Обнаженная красотка. Ну и работа хороша. Снимал явно профессионал.

– А как выглядит эта девушка?

Он засмеялся:

– Не знаю, как тебе ее описать. – Он засмеялся опять, очевидно думая о чем-то забавном. – Лучше приезжай и посмотри сам.

– Я буду через три минуты. Или меньше. Когда я влетел в фотостудию, Гарольд уже ждал меня. Мы спустились в подвал, где находилась фотолаборатория.

– Вот она. – Он указал на стену, где на темном дереве скотчем был прикреплен цветной отпечаток размером четыре на пять дюймов.

Я посмотрел на него и не смог оторвать глаз.

– Она еще немного влажная, прямо из сушилки. Хороша?

– Хороша.

Фотография действительно была хороша. Вглядываясь в яркий, четкий снимок, я на мгновение даже забыл, почему я так стремился увидеть его. Забыл о том, что надеялся таким образом выйти на жену Уэбба, то есть на женщину, которая в момент убийства находилась в доме. Забыл о том, что это улика.

Да, все это было так, но было и нечто большее.

Это была очаровательная попка.

Чудесный, изумительный, будоражащий задик; два холма Афродиты; бесстыдная, вызывающая попка. То есть она как бы являлась центром композиции, но, справившись с первым впечатлением, я заметил, что на фотографии было много чего еще.

Это была фотография обнаженной женщины, спиной к зрителю. А за ней, дальше от нас, Пан. Пан – козлоногий бог. Это была вырезанная из дерева фигура, которую я видел в гостиной Уэбба, а потом в его фотостудии. Толстые, плотоядные губы и прямо-таки живые глаза косились на обнаженную женскую плоть. Руки были вытянуты вперед и как бы обнимали тонкую талию женщины, притягивали ее к себе.

О самой женщине я ничего не мог сказать: какое у нее лицо, цвет волос или глаз – ничего о ее внешности, если не считать центра экспозиции. Тело женщины было видно только от середины спины до середины бедер. Волосатая нога с раздвоенным копытом была поднята. Фоном был красный бархатный занавес, который я уже видел в студии Уэбба.

Внезапно я понял, что именно такую фотографию Уэбб поместил бы на вкладке в своем журнале. Что за черт! В свою первую брачную ночь? Нет, тут что-то не так.

В этот момент я услышал голос Гарольда:

– Хочешь я это отретуширую? – Он показывал на левую половину центра внимания этой очаровательной попки. Четыре небольших коричневых пятнышка образовывали почти правильный прямоугольник. Веснушки.