Текст книги "Микро"

– Это на Масс-то авеню, в пять часов вечера?

Дело было в самом центре Кембриджа.

– Вузы никогда не открывают истинное число изнасилований на своей территории, – сказала Карен. – Плохо влияет на репутацию. Богатые выпускники перестанут посылать туда своих дочерей.

Молодой человек все смотрел на ее стиснутый кулак, из которого острым зубцом торчал ключ.

– И что можно сделать ключом при таком хвате?

– Воткнуть его прямо в трахею. Болевой шок, при удаче и насквозь можно проткнуть. Если сразу не завалится, быстро добавь из баллончика во всю рожу, в упор. Потом резко ногой в колено, пусть даже до перелома. Вот тут-то он точно уже на земле и никуда оттуда не денется.

Произнесено все это было с самым серьезным и чуть ли не мрачным видом. Питер с трудом подавил готовый вырваться наружу смешок. Улица перед ними была знакомая, самая обычная. Люди спешили с работы домой к ужину. Они разминулись с каким-то издерганного вида профессором в мятом вельветовом пиджаке с пачкой голубеньких экзаменационных работ под мышкой, за которым двигалась крошечная старушка с палочкой. Вдали неспешно трусила кучка бегунов.

Карен залезла в сумочку, вытащила складной нож и выщелкнула из него толстое зазубренное лезвие.

– Тоже всегда с собой. Кишки гаду выпущу, если до этого дело дойдет.

Потом она подняла взгляд и увидела выражение лица Дженсена.

– По-твоему, я так смешно выгляжу, что ли? – фыркнула девушка.

– Нет, – сказал ее спутник. – Просто… Ты что, действительно бы кишки выпустила?

– Послушай, – принялась убеждать его Кинг. – У меня сестра – адвокат в Балтиморе. Она подходит к своей машине в гараже, в два часа дня, и тут на нее нападает какой-то парень. Сбивает с ног, колотит о бетон, бьет. Она теряет сознание, ее насилуют. Когда приходит в себя, то получайте – ретроградная амнезия. Не помнит ни что случилось, ни кто напал, ни как он выглядел. Ни черта не помнит. Денек подержали в больнице и выпихнули домой. А у одного парня из ее собственной фирмы, партнера, здоровенная царапина на горле, и вот она думает – не он ли это часом? Но она ничего не помнит, ни в чем не уверена! И постоянно чувствует себя из-за этого не в своей тарелке. В итоге уходит из фирмы, переезжает в Вашингтон и начинает жизнь по новой, с куда как меньших денег.

Карен потрясла поднятым кулаком.

– А все потому, что не держала наготове ключ вот таким вот образом! Слишком нежной оказалась, чтобы себя защитить! Черт!

Питер попытался представить, как его спутница втыкает в кого-нибудь ключ или выпускает ему кишки ножом. У него возникло нехорошее чувство, что она вполне способна на такое. На словах-то многие на все горазды, особенно в студенческой среде, но Кинг явно была готова подкрепить слово делом.

Наконец они подошли к витринным окнам спортзала, замазанным изнутри краской. Из-за них доносились дружные боевые выкрики.

– Ну что ж, пришли, – сказала Карен. – До встречи. Но вот что: будешь разговаривать с братом, спроси у него, с чего это фармацевты вкладывают в этих микроботов такие деньжищи, ладно? Сгораю от любопытства.

С этими словами она толкнула болтающиеся на пружинах двери и скрылась внутри.

Тем же вечером Питер вернулся в лабораторию. Кобру надо было кормить каждые три дня, и обычно он занимался этим по ночам, поскольку эти змеи наиболее активны как раз в темное время суток. Было восемь часов, и основное освещение уже выключили. Дженсен опустил перебирающую лапками крысу в террариум и задвинул стеклянную крышку. Крыса метнулась к дальней стенке и замерла – только носик подергивается. Змея медленно повернула голову, расправила кольца и уставилась на крысу.

– Ненавижу на такое смотреть! – послышался голос Рика Хаттера, который незаметно подошел сбоку.

– Почему? – оглянулся на него Питер.

– Это слишком жестоко.

– Всем надо есть, Рик.

Кобра сделала бросок, вонзая зубы в беззащитное тельце. Крыса дернулась, немного постояла и быстро завалилась на бок.

– Потому-то я и вегетарианец, – заключил Хаттер.

– А ты не думаешь, что растения тоже могут что-то чувствовать? – поинтересовался Питер.

– Только не начинай! – отмахнулся Рик. – Что ты, что Дженни…

Исследования Дженни Линн касались коммуникации между растениями и насекомыми посредством феромонов – химических соединений, испускаемых живыми организмами и призванных вызвать какую-либо ответную реакцию. За последние двадцать лет эта область науки семимильными шагами продвинулась вперед. Дженни уверяла, что растения следует рассматривать как активные, мыслящие создания, мало чем отличающиеся от животных. И просто обожала дразнить этим Хаттера.

– Чушь! – продолжал надменно провозглашать тот. – Ни зерна, ни бобы ничего не могут чувствовать!

– Конечно же, не могут, – ответствовал ему Питер с улыбкой. – Потому что само растение ты уже убил – бессердечно прикончил, чтобы набить собственное брюхо. Ты просто делаешь вид, будто не слышал предсмертных криков, когда его убивал, чтобы не брать на душу такой страшный грех, как хладнокровное умышленное убийство несчастного растения!

– Абсурд!

– Жестокое обращение с животными – тоже статья, – уточнил Дженсен. – Сам это прекрасно знаешь.

И хоть он вроде как шутил, в сказанном наверняка была доля правды. Питер с удивлением заметил, что в лаборатории успели появиться и Эрика, и Дженни. Мало кто из студентов обычно работал по вечерам. Что такое вообще творится?

Эрика Молл стояла за препарационным столом, старательно вскрывая какого-то черного жука. Специализировалась она на колеоптерологии – разделе энтомологии, посвященном исключительно жесткокрылым, то есть жукам. По ее собственным словам, стоило ей упомянуть об этом где-нибудь в гостях или на студенческой вечеринке, как все прочие разговоры смолкали («Чем занимаешься?» – «Изучаю жуков»). Звучит несколько шокирующе, но вообще-то жуки представляют собой очень важную часть общей экосистемы. Чуть ли не четверть известных на сегодняшний день видов живых существ – это как раз жуки. Много лет назад какой-то репортер спросил у знаменитого биолога Д. Б. С. Холдейна, что бы тот мог сказать о Создателе, исходя из того, что он сотворил, и получил ответ: «Он чрезвычайно любил жуков».

– Что это у тебя там? – спросил Питер у Эрики.

– Жук-бомбардир, – отозвалась она. – Австралийский представитель рода Pheropsophus, мастерски умеющий плеваться.

Продолжая аккуратно разделывать насекомое, она словно невзначай коснулась Дженсена бедром, якобы даже не заметив этого. С Молл надо было держать ухо востро – на заманивании мужиков она давно собаку съела.

– И что в этом бомбардире такого особенного? – спросил Питер.

Бомбардир получил свое название благодаря удивительной способности выстреливать горячую токсичную жидкость, причем прицельно – для этого на конце брюшка у него есть нечто вроде поворотной пулеметной турели. Противников покрупней вроде жаб или птиц, желающих съесть бомбардира, жгучая струя просто отпугивает, а вот мелких насекомых, которыми жук не прочь полакомиться сам, убивает на месте. Каким образом бомбардирам удается такой фокус, ученые пыталась разгадать еще с начала 1900-х годов, и ныне механизм этого природного брандспойта уже достаточно хорошо изучен.

– Жуки вырабатывают горячую, почти кипящую жидкость на основе бензохинона, – начала объяснения Эрика, – которая создается непосредственно перед выстрелом благодаря смешению предварительных компонентов, хранящихся в теле. На конце брюшка у него две отдельные камеры – вот, я как раз их вскрыла, видишь? В первой, мягкой, содержится смесь гидрохинона и окислителя, в роли которого выступает перекись водорода. Во второй, жесткой – окислительные ферменты: каталаза и пероксидаза. Чтобы произвести выстрел, жук мускульным сокращением впрыскивает содержимое мягкой камеры в жесткую, где происходит очень быстрая химическая реакция. Бензохиноновая смесь мгновенно закипает и вылетает наружу.

– Ну а конкретно этот жук чем славен?

– У этого есть и кое-что дополнительно, помимо обычного набора химикатов, – сказала девушка. – Он производит еще и кетон. Кетон обладает отпугивающими свойствами репеллента, но при этом действует еще и как сурфактант, поверхностно-активное вещество, уменьшающее силу поверхностного натяжения, что позволяет увеличить скорость выброса бензохиноновой струи. Я хочу выяснить, откуда он берется.

– А ты не думаешь, что жук вырабатывает его сам? – спросил Питер.

– Вовсе необязательно. Он может давать приют каким-то бактериям, которые, в свою очередь, и вырабатывают для него кетон.

В природе такое встречается довольно часто. Для производства каких-либо химикатов для самообороны требуется энергия, и чтобы не расходовать ее зря, животные перепоручают эту работу своим невидимым глазу союзникам, что гораздо выгодней.

– А этот кетон обнаруживали еще где-то? – продолжил расспросы Дженсен. – Это помогло бы прояснить, каким образом нужные бактерии попадают в жука.

– Да, он встречается у некоторых гусениц.

– Кстати, – сменил тему молодой человек, – с чего это вдруг ты решила поработать допоздна?

– Да не только я.

– Потому что?..

– Потому что не хочу отстать, – сказала Молл. – Потому что на следующей неделе меня здесь не будет. Я буду на Гавайях.

С секундомером в руке Дженни Линн пристально наблюдала за сложным сооружением из множества высоких стеклянных колпаков, соединенных между собой путаницей шлангов. Под одним колпаком жирные гусеницы объедали мясистые листья какого-то растения, а за стеклом других зеленели такие же листья, но без гусениц. Небольшой насос постоянно гнал воздух по шлангам, связывающим первый сосуд с остальными.

– Общая ситуация давно понятна, – сказала студентка. – Всего в мире известно триста тысяч видов растений и девятьсот тысяч видов насекомых, многие из которых питаются растениями. Так почему же растения до сих пор не исчезли с лица земли, почему их не сожрали до основания? Да потому, что растения давно выработали способы защиты против насекомых, которые на них нападают. Животные при встрече с хищником могут просто убежать, но растениям это не под силу. Так что они предпочитают держать оборону химическими средствами. Растения научились вырабатывать смертоносные для насекомых пестициды, либотоксины, делающие их листья неприятными на вкус, либо же летучие вещества, привлекающие тех, кто питается насекомыми. А иногда они испускают летучие субстанции, чтобы дать знак другим растениям: ребята, добавьте в свои листья токсинов, добавьте пестицидов, иначе вас съедят! Насколько оперативно происходит коммуникация между растениями – вот что тут замеряется.

Линн рассказала, что гусеницы, пожирающие листья под первым колпаком, вызывали усиленную выработку у растения некого вещества, растительного гормона, которое током воздуха переносилось по шлангам в другие сосуды. Растения в них должны были отреагировать усиленной выработкой никотиновой кислоты.

– Хочу замерить степень этого отклика, – пояснила девушка. – Поэтому у меня тут три колпака без гусениц. Чтобы определить содержание никотиновой кислоты, нужно в нескольких местах отрезать по листочку, но как только я это делаю…

– …то растение решает, что тоже подверглось нападению, и тоже начинает испускать эти сигнальные вещества? – догадались ее слушатели.

– Вот именно. Так что пришлось рассадить их по отдельности. Уже известно, что реагируют они довольно быстро, вопрос нескольких минут.

Дженни ткнула пальцем в какой-то ящик сбоку.

– Тут у меня сверхскоростной газовый хроматограф для замера содержания летучих субстанций в воздухе, ну а с листьями анализ малость попроще.

Студентка взглянула на секундомер.

– А теперь ты уж прости, но мне…

Сняв первый колпак, она принялась аккуратно срезать листья – сначала у корня, потом выше, – в строгом порядке раскладывая их на столе.

– Эй, народ, что тут вообще происходит?

Размахивая руками, в лабораторию ворвался Дэнни Мино, толстенький и краснолицый. Уютный твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, красный галстук, мешковатые брюки – натуральный английский профессор, да и только. Что, впрочем, было весьма недалеко от истины. Мино замахнулся на докторскую, причем в какой именно области знаний, он и сам бы затруднился определить – это была некая смесь психологии и социологии, изрядно сдобренная французским постмодернизмом. У него уже имелись ученые степени по биохимии и сравнительному литературоведению, но последнее было все же его главным коньком: он без устали цитировал философов Бруно Латура, Жака Деррида, Мишеля Фуко – словом, всех, кто считал, что объективной истины не существует и что истиной является лишь то, что порождается властью. К лаборатории Дэнни примкнул якобы для того, чтобы закончить диссертацию под хитроумным названием «Научные лингвистические коды и трансформация парадигм». На деле же это означало, что любое его появление здесь становилось настоящим бедствием: он мог без стеснения влезть в любой разговор, постоянно отвлекал людей от дела и даже записывал фразы, которыми они обменивались в ходе работы.

Обитатели лаборатории открыто его презирали. Постоянно поднимался вопрос, с какой это стати Рей Хау вообще его сюда пустил. Наконец кто-то все-таки решился задать этот вопрос самому Рею и получил ответ:

– Это двоюродный брат моей жены. И никто его больше не брал.

– Ну вы даете, ребята! – продолжал Дэнни. – В жизни не видел, чтобы в этой лавке кто-то засиживался допоздна, а тут как сговорились!

Снова последовали взмахи руками.

– Размахался, – презрительно фыркнула Дженни. – Махатель.

– Где-то я такое уже слышал, – внезапно заинтересовался Мино. – Каково точное значение этого слова?

Линн повернулась к нему спиной.

– Так какое же? И нечего отворачиваться! – настаивал Дэнни.

К нему подошел Питер.

– Махатель, – отчетливо проговорил он, – это тот, кто не имеет никакого отношения к созданию каких-либо идей и, соответственно, не способен их защитить. Так что когда на научной защите у оппонентов возникают какие-то вопросы насчет этих идей, этот человек начинает махать руками и тараторить что-то неразборчивое. Просто размахивает руками и твердит: «И так далее и тому подобное». С научной точки зрения, размахивание руками свидетельствует о том, что сказать-то вам на самом деле нечего.

– Это нисколько не мой случай! – возмутился Мино, опять отмахиваясь. – Семиотика истолкована в корне неверно.

– Ну да, ну да.

– Еще Деррида писал, что язык жестов и символов крайне труден для перевода. Подобным жестикуляционным методом я просто пытался сделать акцент на всеохватности своего обращения. Так что все-таки происходит?

– Не говорите ему, – подал голос Рик. – Не то ему тоже захочется поехать.

– Конечно же, я хочу поехать! – воскликнул Дэнни. – Я ведь летописец этой лаборатории, я просто обязан! А куда едем?

Питер коротко посвятил его в недавние события.

– О да, естественно, я еду! – тут же загорелся этой идеей Мино. – Стык науки и коммерции? Испытание молодежи золотым тельцом? Какие могут быть сомнения – я должен быть с вами!

Питер как раз доставал стаканчик кофе из машины в углу лаборатории, когда к нему подошла Эрика.

– Что вечером думаешь делать? – спросила она.

– Пока не знаю, а что?

– Вот подумала, не стоит ли к тебе в гости заскочить.

Девушка смотрела на него, не отводя взгляда. Подобная прямолинейность всегда заставала его врасплох.

– Ну, не знаю, Эрика, – промямлил Дженсен. – Я тут, наверное, допоздна.

Про себя он подумал: «Мы с тобой уже три недели так не встречались, с того раза».

– Лично я уже почти все, – сказала Молл. – И сейчас всего лишь девять.

– Ну, не знаю. Посмотрим.

– Ты что, не рад моему предложению? – Студентка по-прежнему неотрывно смотрела на Питера, внимательно изучая его лицо.

– А я думал, ты с Амаром встречаешься.

– Мне нравится Амар, очень. Он очень умный. Ты тоже нравишься. И всегда нравился.

– Может, поговорим позже? – предложил молодой человек. Налив в кофе молока, он поскорее двинулся прочь – да так поспешно, что даже немного расплескал.

– Надеюсь, – произнесла Эрика ему вслед.

– Не обжегся? – спросил Рик Хаттер, поднимая взгляд на Питера и ухмыляясь. В сильном свете галогеновой лампы он держал перед собой перевернутую на спину крысу, измеряя толщину ее опухшей задней лапы небольшим кронциркулем.

– Не, – отозвался Дженсен. – Я просто… гм, удивился, что он такой горячий.

– Ну-ну. Я бы сказал, такой удивительно горячий.

– Каррагинановый препарат? – спросил Питер, чтобы поскорей сменить тему. Это был стандартный и хорошо отработанный способ вызвать искусственный отек на лапе лабораторного животного, применяющийся при моделировании и изучении воспалительных процессов в лабораториях по всему миру.

– Совершенно верно, – подтвердил Рик. – Чтобы лапа отекла, я ввел каррагинан. Потом обмотал ее снизу повязкой с экстрактом коры химатантус сукууба – это такое небольшое дерево, растет в тропиках. И теперь – по крайней мере, я на это надеюсь – мы сможем убедиться в ее противовоспалительных свойствах. С млечным соком этого дерева результат уже положительный. Химатантус вообще много чего может: заживлять раны, исцелять язвы… Шаманы на Коста-Рике уверяют, что у него очень много полезных свойств – это тебе и антибиотик, и анальгетик, и противопаразитарное средство, и чуть ли не рак оно лечит. Но этого я еще не проверял. Однако опухоль у этой крысы экстракт коры действительно снял довольно быстро.

– Ты уже определил, что именно в этой коре обеспечивает ее противовоспалительный эффект?

– Бразильские исследователи склонны считать, что это содержащиеся в ней альфа-амирин и прочие соединения коричной кислоты, но подтверждений этому я пока не нашел.

Покончив с измерениями, Хаттер убрал крысу обратно в клетку, а результаты вкупе с текущим временем и датой забил в лэптоп.

– И вот что еще тебе скажу: экстракты этого дерева, судя по всему, совершенно нетоксичны. Когда-нибудь их можно будет прописывать даже беременным. Во, только глянь! – указал он пальцем на крысу, которая бодро бегала по клетке. – Теперь уже совсем не хромает.

Питер хлопнул его по спине.

– Ты уж будь поосторожней, – сказал он. – Как бы не побили тебя за такие эксперименты. Фармацевтические компании такой конкуренции своим дорогим пилюлям вряд ли обрадуются!

– Насчет этого я спокоен, – хохотнул Рик. – Если бы эти ребята и в самом деле занимались разработкой новых лекарств, то давно бы уже все соки из этого дерева выжали. Но зачем им утруждаться? Пусть американские налогоплательщики оплатят исследовательскую работу, пусть какой-нибудь бедный студент месяцами корпит, получая результат. И вот тогда-то они заявятся сюда и просто купят все готовеньким прямо у университета. А потом нам же все это и будут продавать, но уже совсем по другой цене. Так вот у этих барыг все и делается. – Хаттер был явно в настроении произнести очередную обличительную речь. – Говорю тебе, все эти фармацевтические гиган…

– Рик, – быстро перебил его Дженсен. – Мне надо идти.

– Ну ладно, иди. Никто не хочет этого слушать, знаю.

– Мне надо еще яд на центрифуге прокрутить.

– Нет проблем.

Рик примолк и взглянул через плечо на Эрику.

– Послушай, это, конечно, не мое дело, но…

– Совершенно верно, не твое.

– Но просто не могу смотреть, как парень вроде тебя попадает в лапы… э-э… Короче, помнишь Хорхе? Приятеля моего из Техноложки, который спец по информатике? Если вдруг захочешь узнать, что эта Эрика за штучка, звякни вот по этому номеру. – Хаттер сунул Питеру визитку. – Хорхе пробьет по компьютеру ее телефон – кто когда кому звонил, эсэмски, даже в голосовую почту залезет, – и ты откроешь всю правду насчет ее, гм, некоторой неразборчивости в половом вопросе.

– А это законно?

– Нет. Но чертовски действенно.

– Ладно, по-любому спасибо, – сказал Дженсен. – Только вот…

– Нет-нет, держи, – не отставал его собеседник.

– Все равно же не позвоню.

– Не зарекайся, – наставительно произнес Рик. – Учетные записи не лгут.

– Ладно.

Проще было взять визитку, чем объяснять, почему она не нужна. Питер сунул ее в карман.

– Кстати, – сказал Хаттер, – насчет твоего брата…

– Что насчет него?

– Как думаешь – у них там все законно?

– В смысле, у компании?

– Ну да, у «Наниджен».

– Думаю, что да, – сказал Питер. – Только вот, честно говоря, я почти ничего про них не знаю.

– А он тебе не рассказывал?

– Вообще-то на эту тему он особо не распространяется.

– А там действительно есть что-то по-настоящему инновационное?

Да уж, и еще какое инновационное, подумал Питер, вглядываясь в изображение на сканирующем микроскопе. Он опять смотрел на тот белый камешек, или микробот, или что это там еще было. Брат уверял, что никакая это не кабина, а слот для внешнего питания или управляющего чипа. Какой там слот! Вот сиденье, вот тщательно проработанная приборная панель…

Дженсен еще ломал над этим голову, пока не осознал, что в лаборатории вдруг воцарилась полная тишина. Обернувшись, он увидел, что изображение микроскопа дублируется еще и на огромном плоском экране, подвешенном к стене. И что все на этот экран вытаращились.

– Это еще что за хрень?! – вопросил Рик.

– Не знаю, – отозвался Питер, вырубая монитор. – И мы этого не узнаем, пока не окажемся на Гавайях.