Текст книги "Фантасмагория. Книга вторая. Утоление жажды"

Вечер в лесу

Казалось, будто горит всё небо. Закат алыми языками опоясывал небеса. Тучи, висевшие над скрывшимся солнцем, у линии горизонта, представляли собой совершенно фантастическое зрелище. Нижняя половина их сияла неописуемыми красками, обнажая свои бугристые внутренности и нависая над сизым, фиолетово-красным воздухом, а верхняя половина их потемнела, побурела и казалась чем-то посторонним, обрамляющим образовавшуюся картину.

Ринат Латыпов молча смотрел на облака, на последние лучи уходящего солнца, и совсем не обращал внимания на сидевшую рядом с ним Ризванову Наилю. Наиля рассматривала свои красивые нежные руки, проверяя, не отстаёт ли лак на ногтях, и следила взглядом за Ринатом.

Неужели так и будет сидеть, и даже не взглянет на меня?

Чего я боюсь? Мы с ней одни, все пошли за хворостом. Я ведь давно хотел, чтобы мы вот так остались с ней одни…

Их окружал реденький лес, который из-за постепенно наступающих сумерков, казался огромным, высоким и дремучим. Где-то в отдалении слышались весёлые голоса одногруппников. Приятную лёгкую дремоту тёплого летнего вечера нарушил быстрый порыв прохладного ветерка. Ринат зябко поёжился и застегнул пуговицы на куртке, но ощущение того, что он на сквозняке, не проходило.

Наверно, я боюсь её. Потому мне и холодно летом. Наиля… Я боюсь даже оглянуться на тебя.

Но надо решаться. Всё! Сейчас я начну новую жизнь. Ещё минута и я решусь заговорить с ней.

– Тебе холодно, Ринат? – спросила Наиля. – Если хочешь, то можешь накинуть на себя мою куртку.

Что я говорю?! Сейчас он обидится на меня и уйдёт…

А я так долго ждала этого дня.

Что она сказала? Я и не понял. Ах, да, холодно…

Ринат, не оборачиваясь, глухо ответил:

– Нет, спасибо. Я потерплю.

Зачем я так грубо ответил? Ах, если бы я мог… Я подошёл бы к ней, присел бы около неё, расстегнул бы её курточку на груди… И, как бы ненароком, как бы нечаянно я бы дотронулся до неё, до её упругой груди. Наиля бы ничего не заметила, как она не заметила тогда…

Тогда – это было две недели назад. В тесноте институтской раздевалки. Он тогда медленно продвигался к выходу с ботинками в руках. Настроение у него было приподнятое, как всегда после успешно сданного экзамена. Наиля стояла у стенки, кого-то ожидая. Какой-то студент толкнул Рината в спину и он по касательной очутился рядом с девушкой. Его руки ощутили необычную упругость препятствия, и только тогда он осознал, что случайно коснулся Наили и быстро отодвинулся, пока девушка не возмутилась. Но девушка никак на произошедшее не отреагировала, и Ринат подумал, что она ничего не заметила. Его пальцы долго ощущали это прикосновение, и томительное чувство уже не покидало его. Он начал мечтать о Наиле…

Мин яратам бит сине, Наиле! (Я ведь люблю тебя, Наиля!) Синен белен берге булыр эчен нерсене гене бирмес идем мин. (Чего бы я только не отдал, чтобы быть с тобой вместе) Куркам мин синнен, Нииле, куркам. (Я боюсь тебя, Наиля, боюсь) Мин синен белен сейлешермен, э син колерсен, мин сина гашыйк булуымны анлатырмын, э син аны бутен жирде таратырсын… (Я поговорю с тобой, а ты надсмеёшься надо мной, я признаюсь тебе во влюблённости, а ты всем про это расскажешь…) Юк, эйте алмыйм шуны. (Нет, поэтому я не могу тебе признаться) Гафу ит мине, мэхеббет… (Прости меня, моё счастье…) Не могу…

– Почему? – удивлённо спросила Наиля. – Я же вижу, что тебя знобит. Тебе холодно, а мне нет. Я же привычная, у нас в Сибири, знаешь, какие морозы бывают?…

– Так ты из Сибири?

– Да, из татарского села.

– Татарча белесен мэ сон?

– И туган тел, и матур тел…

Ринат впервые обернулся к Наиле, и заинтересованно посмотрел ей в лицо, а точнее, на её алые губы, как бы пытаясь уловить момент рождения слов.

А у нас ведь есть парнишка, который ни слова по-татарски не знает, хотя он и чистокровный татарин. Это всё города… Сам-то разговариваю легко, а как пойдёт высококультурная литературная речь, особенно по телевизору, густо насыщенная фарсизмами и арабизмами, так я тогда – пас… И читаю я всё же с трудом, а уж писать… А Наиля… В деревне лучше учат родному языку, но тогда я плохо знал бы русский. Вот Шавкат-то – на первом курсе он и пяти слов-то не мог по-нормальному связать.

А ведь мы уже разговариваем! И всё нормально. Я разговариваю с Наилёй и ничего, рифов пока нет, я не срываюсь…

Менэ сейляше дэ башладык, бер беребезгэ карапта утырабыз… (Вот мы уже и разговариваем, и смотрим друг на друга)

Иреннере кып-кызыл, ал чечек кебек.(А губы у неё красные-красные, как алые цветы) Сине убесем килэ.(Мне хочется тебя поцеловать)

Ул минем авызга гына карап утыра… (Он сидит и смотрит мне в рот…)

Мэхеббет синде, син минем мэхеббетем. (Счастье в тебе, ты моё счастье) Долгожданное счастье моё! Счастлив тот, кто любит…

– Ты училась в татарской школе?

– Да, у нес другой в деревне не было. Я закончила её с медалью.

– Золотой?

– А другой сейчас не дают. Серебряной давно уже нет.

– Ну, ты даёшь!

– Большинство девушек хорошо учится.

– Такие уж вы, девушки…

– И женщины.

– Что?

– Да нет, ничего. Это я просто так. А хорошо здесь!

– Я вообще люблю летние вечера.

– А зиму ты любишь?

– Не очень.

– Почему?

– Холодно. И неуютно. А вот сейчас тепло, почти…

– Что значит, почти?

– Почти уютно.

– Почему же почти? Может быть, я мешаю?

– Да нет, что ты. Наоборот, ты очень даже здесь создаёшь уют… Но, ещё бы костёрчик, одеяло и горячего кофейку, и тогда мы бы с тобою могли разговаривать хоть до рассвета…

– Так в чём же дело? Сейчас ребята принесут хворост, разожжем костёр, принесём одеяло, и всё – будем с тобой сидеть, разговаривать, до самого рассвета.

– Тебе сколько лет?

– Девятнадцать.

– Мне тоже девятнадцать. Какие мы ещё молодые…

– Это мы пока молодые, пока молоды. А вот потом…

– Что потом?

– Потом будет серая скучная жизнь… Погоня за деньгами, за вещами. Семья, работа, дети, забота… И так всю жизнь.

– Да, оглянуться не успеешь, как зима катит в глаза.

Если бы я только с нею был чуть больше знаком! Я подсел бы к ней поближе, взял бы её за руку, и стал бы читать её линию жизни. Потом я задержал бы её руку со своей, и поцеловал бы её. Потом я поцеловал бы её…

– Ты знаешь, Ринат, я ведь умею читать судьбу по руке. И поэтому я могу сказать, что будет с тобою в будущем…

– Давай, попробуй.

Ринат подсел поближе к девушке и протянул ей свою правую руку. Наиля дотронулась пальцем до его ладони.

– Вот эта линия жизни, она у тебя длинная, это значит, что ты будешь жить долго-долго. А эта линия – у тебя будет много женщин, и все они будут любить тебя, а ты будешь любить только одну – вот эта линия верности, она рассказывает об этом…

Ринат невольно опустил руку на колено девушки. Он ощущал её упругое бедро под спортивным трико.

Бу бит анын тэне, быты…(А ведь это её тело, её бедро…) Мин тоям анын тэнен.(Я ощущаю её тело) Хэзер кочакларга аны… (Сейчас бы её обнять…)

Анын кулы минем аякта, ботта… (Его рука на моей ноге, на моём колене…) Он рукою коснулся бедра моего. Если бы он сейчас только повернул свою ладонь вниз и поднял её чуть выше…

Он нежно сжал её пальцы.

– Неправильно ты гадаешь. Давай, лучше я попробую.

Он взял её руку за запястье и опять опустил ей на колени. – Эта линия не о любви, а о счастье говорит…

– Так это же одно и тоже…

– Не совсем.

Послышались голоса, и на полянке появились ребята с хворостом. Ринат и Наиля резко отодвинулись друг от друга, смутились. Но никто не обратил на это внимания.

Немедленно начали разжигать костёр, но почему-то ничего не получалось. Тогда кто-то плеснул на сушняк бензина из небольшой бутылочки. После этого огонь быстро занялся и через несколько минут уже весело трещал яркий костёр. Быстро темнело в лесу, и скоро среди кромешной темноты выделялось только яркое пятно костра, и его отблески, падавшие на четыре палатки неподалеку.

Девушки и ребята сидели вокруг костра и молча смотрели на языки пламени, плясавшие на ветках. Кто-то принёс гитару и запел под простенькую мелодию туристскую песню. Потом сидели и разговаривали о жизни, о политике, о учёбе, о любви. Постепенно образовалось несколько групп по интересам: кто-то слушал песню, кто-то разговаривал, кто-то просто сидел и смотрел на огонь, а кое-кто вовсе пошёл спать.

Ринат очутился рядом с Наилёй. Девушка, обхватив свои колени руками, сидела на одеяле, и молча смотрела на яркое пламя.

– Ты любишь огонь? – спросила она, когда рядом с ней появился Ринат.

– Люблю.

– А что ещё ты любишь?

– Мороженное!

– Я тоже люблю мороженное!

– Надо было взять…

– Да оно бы давно уже растаяло.

– Можно было взять в кастрюле с холодной водой…

– Почему же ты тогда его не взял?

– Я же не знал, что ты любишь мороженное.

– Да ну, тебя! У меня сейчас аппетит разгорится на мороженное.

– Ладно, ладно, молчу.

Они немного посидели молча. Потом Ринат воскликнул:

– Гляди, какие прекрасные звёзды!

– Где? – Наиля ничего не видела на небе, после того, как долго смотрела на огонь.

– Да вон же, смотри – Полярная звезда, а рядом – Большая Медведица, в виде ковша…

– Вот это? – наугад ткнула девушка пальцем.

– Да нет же, вот!

Ринат схватил её руку и направил указательным пальцем её взгляд на Полярную звезду. Наиля всё равно ничего не видела. Он подсел к ней почти вплотную и, приблизив своё лицо к её лицу, свои глаза к её глазам, свои губы к её губам, направил указательный палец на самую яркую звёздочку на небосклоне. Теперь девушка тоже видела её, но ей не хотелось признаваться в этом.

Кочакла мине, Ринат, кочакла… (Обними меня, Ринат, обними…) Мин синеке… (Я твоя…) Мина йолдыз кирэкми, син мина йолдыз. (Мне не надо звёзд, ты сам мне звезда) Синде минем бэхет. (В тебе моё счастье)

Наиля, дорогая… Обниму тебя, обниму. Только одно движение, всего лишь один сантиметр, и я поцелую тебя… Поцелую… Нет, боюсь. Вдруг она отшатнётся, вдруг засмеётся… И всем расскажет. И все будут весело смеяться… Надо мной.

Нет, он боится… Меня боится. Дурачок. Тогда уж я сама…

Девушка внезапно повалилась на Рината, невольно ухватилась за него, прижалась всем своим трепещущим телом. Ринат тоже был вынужден обнять её, чтобы она не упала. Он невольно отметил, что никого рядом с ними уже нет, и что их никому не видно.

Они поцеловались, их губы соприкоснулись и прильнули друг другу. Потом они целовались ещё и еще. Они обнимали друг друга, целовались и не испытывали никаких затруднений. Ринат шептал ей ласковые слова, она ему отвечала ещё более ласково. Кругом была тишина, лишь рядом еле слышно потрескивал костёр, да звёзды перемигивались друг с другом, весело и проницательно смотря с небесной высоты на эту счастливую парочку.

Видение

– Я ничего не вижу без очков, – пожаловался я.

– Без очков? – удивился третий, который стоял где-то вне моего поля зрения.

– Нет, в очках я тоже плохо вижу, – ответил я, когда, надев очки на оконечность своего носа, внезапно почувствовал, что всё вокруг готово броситься в дикий пляс, и швырнул очки предположительно в направлении пола, кто-то сбоку резко вскрикнул и выругался.

– В чём дело?

– Он мне очками попал в ухо.

– Сами виноваты, надо было подойти поближе.

– Странный мир, – сказал я. – Почему-то мне всё кажется ужасно странным, ничего не видно, непонятно, всё вверх дном, и не там, где нужно.

– Даже пнуть толком и то не сможешь, – сочувственно поддержал кто-то знакомый, в жёлтом одеянии, ниже, только какой-то жёлтой полоской видневшийся передо мной.

– Нет, почему же, – злорадно усмехнулся я, и протянул свою конечность в предположительно левом направлении и послал её резким рывком вверх, а затем вперёд и вниз. Тот, в жёлтом одеянии, даже взвыл от боли.

– Я тоже могу меняться, – сказал первый, господин в белых брюках и зелёном френче с погончиками, обращаясь совершенно не в мою сторону, и стукнул по моей правой коленной чашечке. А может, по левой. Я вообще-то не разобрал, но там, кажется, должна была быть моя правая нога.

– Ну, будя, – пробормотал я, – вы уже привыкли, а у меня тут, кажется, было какое-то дело?

– Да, – сказал первый, представившийся полковником. – Вам надо разрисовать стены.

– Так же, как и в прихожей?

– Ну, не совсем, а как получится.

– Я боюсь, что у меня вообще ничего может не получиться сейчас.

– Вот ведро с краской, – мне на голову уронили снизу ясно видимый, летящий как бы сбоку, синий эмалированный чайник.

Я отстранился, сам не знаю куда, и, слава богу, он пролетел мимо и, кажется, упал на пол.

Внезапно всё вокруг закружилось, стены поползли на потолок, пол начал прогибаться вниз, а может быть, вверх подобием воронки, и я почувствовал, как водоворот событий стремительно засасывает меня внутрь себя. Перед моим взором пролетел кувыркающийся чайник без крышки, его жёлтый цвет постепенно переходил в фиолетовый.

У меня началась дикая головная боль. Вокруг слышались какие-то дикие голоса, и я понял, что сам начинаю дичать. Я чувствовал, что крышка чайника надета мне на ногу, я взглянул туда, где предположительно должна была быть моя нога, но там ползло наверх что-то кроваво-красное – наподобие освежёванного человеческого мяса с белыми прослойками жировой ткани, выпирающей наружу из кровавого разреза.

Ужасно запахло палёной шерстью, и гнусный сизовато-бурый дым стремительно начал заполнять комнату. Полковник разделился на составные части, и его рука пыталась меня удержать, она вытянулась до невероятно длинных размеров, даже затрещала от напряжения, и вцепилась в мои волосы, старательно выдирая их вместе с корнями, то есть с луковицами.

Первый раз в жизни я видел такие утончённо-нежные длинные пальцы с эластичной тонкой чувствительной кожей, с аккуратными косообрезанными ногтями, которые пытались удержать мою голову за пышную шевелюру. Но она не давалась, отбрыкивалась, и вращалась в такт телу, которое летело через ужасно колючий терновый кустарник, который уже разодрал в клочья мою одежду и теперь рвал в кровь мою кожу и мышцы.

Сзади полился горячий золотистый дождь, его упругие тугие струи терзали моё израненное тело, они смешивались с чем-то липким и холодным, я понял, что это вытекающая из меня кровь.

– Остановитесь же, наконец! – хотел крикнуть я, но вместо этого из моего рта вырвалось хриплое: – Пиастры!!!

Я не узнавал своего собственного голоса. Да и как его было узнать, если он говорит совсем не то, что надо, причём хриплым испанским акцентом пиратского попугая.

Стремительно вращающаяся воронка заносила меня всё меньшими кругами, постепенно уходила в самоё себя, и я чувствовал, что скоро будет конец.

За мною медленно летело чьё-то тело в жёлтом балахоне и мерно взмахивало рукавами, словно крыльями. Ещё ближе ко мне кто-то чёрный блестел линзами и звонко, но по-вороньи каркал. Моего голоса уже давно не было слышно во всём этом гаме, который стоял кругом. Уж он-то никуда не двигался.

Полковник был уже внизу, он глядел на меня своими ужасающе фиолетовыми глазами, в которых горел фанатичный огонёк тяжёлого безумия и старательно тянул с меня брюки. Его нога ещё была вверху и она летала по воздуху, пиная того, что в жёлтом одеянии. В воздухе? Только сейчас я заметил, что это не был воздух, тут вообще ничего не было. Везде сверкали звёзды, они были значительно ближе к нам, чем, если смотреть на небо безоблачной безлунной ночью.

Откуда-то сбоку медленно подплывал я. Я огляделся, моего тела уже не было, – ни ноги, ни руки, ни туловища, – ни наверху, ни внизу, ни сбоку. И я подплывал ко мне. У меня даже глаза на лоб полезли. Я подплывал к себе, которого не было. И в то же самое время я как бы сбоку видел, как двое я – ошалело смотрят друг на друга и так же ошалело подплывают друг к другу. Между нами пронеслась комета с длинным горячим хвостом, буквально на одно мгновение, закрыв меня самого от себя. Но через мгновение то был уже не я. Это была огромная рыба, и я отчётливо видел громадные ряды её страшных клыков. Впереди, прямо передо мной была её ужасная пасть. На меня дохнуло жарким зловонием. Не оглядываясь, не видел, что сзади меня стоял полковник, уже собранный, аккуратный, снова в белых брюках, зелёном френче, и держал в руке мой любимый розовый чайник с красками.

– Вот и ведро с краской, – повторил полковник.

– А где кисточки? – шёпотом спросил я, потому что боялся разбудить огромную рыбу, которая проглотила меня и теперь отходила ко сну.

Всё началось с начала. Я чувствовал, как рыба стремительно разнеслась по всему существующему пространству, забила все возможные щели и поры, а вновь остался один-одинёшенек, совершенно голый в совершенно пустом пространстве. Но кто-то снова включил звёзды, они бешено завращались и начали рисовать перед моим взором стремительные круги, эллипсы, овалы, кристаллы, многоугольники, и я опять очутился в комнате.

Пол был на левой стене, потолок рядом и мне опять показалось странным видеть свой правый глаз рядом с большим пальцем моей левой ноги. Это была явно не подходящая компания для глаза. Нога была босая, и всё время шевелила большим пальцем около глаза, как бы почёсывая его. Мои ботинки куда-то исчезли.

По сторонам комнаты, по левой и правой стенам, то есть где-то вверху, внизу, по бокам висели в коконах какие-то тёмные личности и подозрительно и мрачно смотрели на меня. На потолке, как муха летал полковник, размахивая фалдами своего зелёного френча, тоже почему-то босой и держал чайник, правда, без крышки. Крышку я держал в руке.

– Как вы себя чувствуете? – спросил меня полковник, как мне показалось, ехидно усмехнувшись. Я запустил крышку чайника по совершенно немыслимой орбите и с удовольствием наблюдал, как она рассекла ему лоб и как алым фонтаном забила горячая кровь. Правда, меня несколько удивило, когда я увидел, как крышка по немыслимой траектории вторично полетела в совершенно целый лоб полковника. На третий раз это меня несколько напугало…

А в пятнадцатый раз это мне уже поднадоело, и я закрыл глаза.

Вдруг я увидел себя на улице. Я лежал у кирпичной стены с облупившейся старой штукатуркой. Я был весь бледный. Меня за плечи поддерживала какая-то сердобольная женщина. Милиционер подносил к моему носу какую-то бутылочку. Глаза мои были закрыты. Чуть погодя внезапно я почувствовал едкий запах нашатырного спирта и был таки вынужден открыть свои глаза.

Вокруг меня уже собрались люди. Какая-то женщина громко вскрикнула и отпустила мои плечи. Милиционер держал у моего носа бутылочку с нашатырным спиртом.

– Очнулся!

– Наконец-то!

– Что это со мной было? – слабым голосом спросил я.

Женщина, поддержанная внимательно слушавшим её народом, начала уверенно рассказывать:

– Иду я по улице и вдруг вижу, парень молодой, ну, вы, то есть, заходит во двор и резко так валится на асфальт. Ну, сначала я подумала, знаете ли, что пьяный. А потом думаю, а вдруг с человеком что-нибудь случилось, с сердцем, например, и бегом к нему. Подбежала, принюхалась – нет, не пьяный и давай его в чувство приводить…

Она уже рассказывала, обращаясь к людям.

– …А он лежит и всё, и сердца не чувствую. Тут милиционер подошёл, спирту поднёс, нашатырного. И вот – вы ожили! – докончила она, обращаясь уже ко мне.

– Что же это с вами было? – спросил милиционер.

– Не знаю, приступ, наверное.

– Может вас в больницу надо?

– Нет, спасибо вам большое.

Я от души поблагодарил их, тепло попрощался со всеми и медленно пошёл к остановке троллейбуса.

Встреча в кинотеатре

В воздухе висела тяжёлая июльская жара. Она буквально душила, несмотря на то, что солнца уже не было на небосклоне, и по небу плыли большие тёмно-серые облака, несмотря на то, что часы на руке у юноши в белой курточке и в джинсах «Супер Райфл» показывали без восьми семь. Он стоял и тоскливым взглядом встречал тех, кто входил в кинотеатр. Он уже полчаса ожидал здесь девчонку, но её до сих пор не было.

Они договаривались пойти на фильм «Сто дней после детства», у него в кармане было два билета, а её всё не было. Девушка ему нравилась. Нравились её золотые волосы, которые пышно ниспадали на её плечи и закручивались колечками. Её улыбка привлекала его, ему хотелось всегда быть с нею.

Юноша чувствовал к ней безотчётное тяготение, необыкновенную симпатию, но, к сожалению, как это часто бывает, девушке нравилось проводить с ней вечера, ходить с ним по улицам, но она не чувствовала к нему привязанности.

Для девушки он был лишь одним из её многочисленных приятелей, с которым можно было бы время от времени проводить время, уделяя капельку внимания и ничего более. Юноша всего этого не знал, но интуитивно чувствовал, что в отношениях с девушкой чего-то не хватает. Он хотел сегодня с нею решительно поговорить и поставить все точки над i.

Юноша предупредил девушку, что предстоит важный разговор, и девушка обещала обязательно прийти. Но её не было. Юноша понимал, даже внутренне знал, что девушка, наверно, не придёт, но чувства брали верх над рассудком, и он с безнадёжным упорством надеялся на встречу.

Вдруг кто-то крепко хлопнул его сзади по плечу. Юноша резко обернулся. Прямо перед ним, широко улыбаясь во весь рот, стоял высокий, крепкий и могучего телосложения парень, в летнем кепи и свободной лёгкой одежде, – в светлой рубашке с короткими рукавами и в светлых брюках в мелкую полоску.

– Привет! Ты что, не узнаёшь?

Юноша уже вспомнил. Это был его школьный товарищ, с которым он не виделся лет пять.

– Здравствуй, Витька! Какими судьбами здесь?

– Еду в Саратов, устроился там на работу. А ты-то что?

– Да я учусь здесь.

– Понятно. Ты что – в кино? Мы – тоже. – Он широким жестом показал на своего товарища. – Пошли, что ли, а-то ведь время…

– Да нет, понимаешь, я девчонку одну жду. С ней собрался в кино…

– Ну, ладно тогда. Счастливо! Мы пошли.

Оба парня скрылись в кинотеатре.

Время было без трёх семь. Люди всё ещё шли. Юноша опять стал смотреть на входящих. Но его девушки не было.

Внезапно его взгляд встретился с взглядом другой девушки. Она как-то задумчиво смотрела на юношу. В руках у неё был билет в кино.

Юноша заскользил глазами по ней. У неё было хорошо сложенное тело, фигура, красивая причёска, и приятное симпатичное лицо без каких-либо явных признаков косметики. Правда, ногти на её пальцах рук были покрыты ослепительно-красным, алым лаком. Он залюбовался её руками и перевёл взгляд на ноги.

Если бы я был с ней знаком! – подумал юноша. Очевидно, девушка подумала о том же. Она нерешительно сделала шаг по направлению к нему, но заметила, что он остался недвижимым, и лицо его по-прежнему спокойно, остановилась, а затем и вовсе развернулась и пошла к входу в кинотеатр.

Перед тем как в него зайти и отдать билеты контролёру, она опять оглянулась и взглянула на юношу. Он продолжал смотреть на неё, но по-прежнему оставался на том же месте, и, с явным сожалением, смотрел вслед ей. Девушка немножко помедлила, но затем решительно шагнула внутрь.

Юноша проводил её взглядом, и подумал: Если бы у меня была такая девушка! Она ему сразу понравилась, но он не решился познакомиться с ней. Если бы я был с ней знаком… Кроме того, он ждал здесь совсем другую девушку. Может быть, я с ней когда-нибудь ещё встречусь, и буду тогда решительнее…

Девушки по-прежнему не было. Юноша взглянул на часы – семь ровно. Он медленно направился к входу. Там стояли две пожилые женщины и заглядывали внутрь. Контролёрша стояла в дверях и не пропускала их. Начался журнал.

– У вас нет лишнего билетика? – спросила одна из них у юноши.

Юноша остановился и, мгновенно подумав, ответил:

– Есть. Даже два.

– Вот и хорошо. Вы не продадите их нам? Вам никакого убытка…

Женщины заплатили юноше за стоимость билета, взяли билеты и прошли в кинотеатр.

Юноша зажал деньги в кулаке, развернулся и пошёл в противоположную сторону к улице. Начал подниматься по лестнице. Внезапно ему подумалось: Ни какого убытка. Ни какого убытка…

Он уже почти поднялся до самого верха лестницы к проезжей части улицы, когда рядом появилась его девушка, державшаяся за руку молодого человека с усиками, одетого в элегантный и модный кримпленовый костюм.

– Привет, – сказала она, заметив остановившегося и замершего на месте юношу.

– Привет, – успел ответить он, как девушка вприпрыжку проскакала вниз по лестнице, не выпуская, впрочем, руки молодого человека с усиками.

Юноша остался на месте и проводил её взглядом, дождавшись, пока они не зашли в кинотеатр. Билеты у них были. Ему почему-то было очень горько.

Нет, не потому, что девушка не пришла к нему, не потому что, пришла с другим, а совсем по другой причине, которую он не смог бы, пожалуй, даже объяснить. Горько, потому что горько.

Он неторопливо пошёл по тротуару, держась почему-то той стороны, что прилегала к домам и, время от времени, зачем-то прикасаясь левой рукой к стене. В правой руке, в крепко сжатом кулаке он по-прежнему держал деньги. Один бумажный рубль с двумя металлическими полтинниками.

И ему почему-то всё вспоминалось: Ни какого убытка, ни какого убытка, ни какого убытка…