Текст книги "Мистический роман, или Заложница кармы"

Мистический роман, или Заложница кармы
Римма Ульчина

Дизайнер обложки Маргарита Пальшина

© Римма Ульчина, 2017

© Маргарита Пальшина, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-2600-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Я родилась и училась в Москве. После замужества переехала жить в солнечную Молдавию, в Кишинев. Репатриировалась в конце декабря 1990 года вместе со своей семьей.

Странная штука жизнь! Судьба делает крутой вираж и ставит тебя перед неопровержимым фактом. Так случилось и со мной. В Израиле я увлеклась гематрией – нумерологией. Это наука о языке букв в Еврейской традиции, медицина и Каббала. Цифры-буквы, выписанные на листе белой бумаги, рассказали мне о себе самой: о том, как жила, что пережила, что сделала, и то, что я должна еще сделать. То, о чем я узнала, повергло меня в шок: «Я должна стать писателем, и тогда мой путь на этой земле будет оправдан». Невероятно! Мистика?

В моей судьбе было много мистики. Сегодня я понимаю, что это были подсказки, к которым я должна была прислушаться. Многого можно было избежать, многое предвидеть, если бы я умела доверять себе, доверять своим снам, своей интуиции и мистическим подсказкам…

Есть ситуации, на которые мы можем влиять, а есть такие, что нам не подвластны. С этим мы рождаемся. Это – наша карма. Вся моя жизнь – сплошная мистика. Ия могу вам об этом рассказать. Я к этому готова. Слово за вами.

________________________________________________

Впервые «Мистический роман» вышел на родине Риммы Ульчиной в Израиле (Тель-Авив, 2006), переиздавался в Германии, а в 2017 году дополнен и в новом российском издании открывает авторскую серию «Мистические миры Риммы Ульчиной» под названием «Мистический роман, или Заложница кармы».

О творчестве Риммы Ульчиной

В последние годы слово «мистика», означающее в переводе с греческого оригинала – «таинство», вошло в расхожий обиход.

У истинного же писателя мистика не становится мистификацией, ибо прорастает из самых интимных корней его жизни. А события жизни Риммы Ульчиной, как и всего ее поколения, обозначились задолго до ее рождения гибельной чередой еврейских погромов, революции, раскулачивания, изводящими душу страхом годами Второй мировой войны, да и продолжающейся тьмой послевоенных лет.

Главную священную Книгу Каббалы «Зоар» я переводил с оригинала, написанного на арамейском языке, и потому мне хорошо известны русские переводы ее фрагментов, являющиеся попросту профанацией текстов этой великой книги.

Удивительно то, как, явно не знакомая с ее оригиналом, Римма Ульчина интуитивно уловила изначальную суть ее постулатов в судьбах своих героев. Пронизывающая эту Книгу гениальная идея – связь Божественной вселенной с отдельной человеческой душой и духом, осознание постоянно будоражащей эту душу мысли, что прошлое не исчезает, и в некий трагический момент внезапно врывается в смятенный дух, воистину, как свет далекой звезды, запечатлевший прошлое этой души, целиком овладевая ею.

Долго жить на коленях, в неком слепящем беспамятстве и довольстве, человек не может. Однажды поразит его страхом мысль о смерти, болезни, потере памяти, вырвавшаяся из темных извилин души и не поддающаяся никому разумному объяснению. Именно, ответом на это возникла Каббала. По ее законам мироздание зиждется на сферах – сефирот – разума, красоты, любви, боли, суда, милосердия. Именно так в отдельную жизнь вторгается Бог. Именно, эти идеи-линии – радости, боли, суда над самим собой, желания любви и милосердия – одновременно разъединяют и соединяют души героев Риммы Ульчиной.

По Каббале душа человека жаждет слиться с Богом ценой потери себя. На этой грани и существуют герои Риммы Ульчиной. Формула обращения работает в обе стороны. Погибший Владимир, воскресает не только в облике Юлия, но и прерванной любовью в его душе.

«Сефира» любви просто не может исчезнуть из вселенной. Без нее обрушатся устои мира. Только благодаря ей преодолевается любая трагедия, любой страх существования. Так Римма Ульчина касается экзистенциальной сущности человеческой души, столь часто обсуждаемой в современной мировой философии, но касается художественно, то есть, эмоционально, через любовь и смерть, через страдание и очищение.

Искренность и ненавязчивость даже в мгновения чрезмерной трагедии, позволяет творчеству Риммы Ульчиной, при всем ее своеобразии, вливаться в общее русло современной литературы, на каком бы языке она не создавалась.

Эфраим Баух,

Председатель Федерации Союзов писателей, известный писатель, поэт, историк, переводчик, перевел с оригинала священную Книгу Каббалы «ЗОАР» написанную на арамейском языке, академик» Израильской Независимой Академии Развития Наук».

Музыка на каждый день
(Предисловие к первому изданию
«Мистического романа»
Риммы Ульчиной)

Дело судьбы, когда человек открывает в себе те или иные способности. Автор «Мистического романа» Римма Ульчина точно знает: это случилось с ней в Израиле, где она увлеклась гематрией – нумерологией. То, о чем она узнала, повергло ее в шок: « Я должна стать писателем, и тогда мой путь на земле будет оправдан».

Видимо, самое главное в жизни – изжить священную энергию своего сердца – изжить и уйти, а профессия, даже такая необычная, как писательство, только средство для исполнения назначения каждого из нас в этом мире. У Пушкинской Анны Керн таким средством была любовь. У Риммы Ульчиной – страдание, зоркость сердца. Ибо на самом деле писатель, поэт видит не только глазами, сколько сердцем.

Почти детективный сюжет в романе движется со стремительной скоростью.

Необычные картины разворачиваются одна за другой. В погоне за добром автору и героям романа предстоит драматический, часто возвышающийся до полной трагедии путь, где мистика всего лишь неизвестная нам сторона правды, а на самом деле – проведение. Здесь у мертвых есть возможность вернуться. Но это вовсе не знаменитая теория Федорова, не плоды воображения, скорее интуиция, предсказание грядущего.

Каждой эпохе свойственно своего рода суеверие. В двадцать первом веке, когда наука сливается с религией, и обе вместе с этикой, то, что обычно называли суеверием, становится предчувствием, угадыванием и одновременно приближением истины.

Тем, кто не может поверить, что бывает такая любовь, советую обратится к роману Риммы Ульчиной. Герои, которым автор симпатизирует, родились и жили, чтоб пропеть свою песню. Мы все скованы силой тяжести; автор все время придумывает что-нибудь, чтобы преодолеть ее. Я бы мог привести не один пример таких неустанных поисков, но это сделает читателя угрюмым и раздражительным, лучше читать самому

Еще есть некий мистический Овал, я его представляю как полуприкрытый влажно-блестящий глаз, в котором можно увидеть нечто тайное, космический размах, энергию. Он, этот Овал, держит на своих плечах целый мир красоты и силы.

Чудо Риммы Ульчиной в том и состоит, что она соединила земное, реальное и таинственное, не всегда доступные нам законы. Это одно из произведений, которое нельзя отнести ни к какой школе, оно западает в душу, словно метеориты, осколки дальних планет. И вместе с тем есть музыка будней. Это музыка ходит по земле. Музыка на каждый день…

Леонид Финкель,

Президент израильского филиала Международной Академии наук, образования, Индустрии и искусства (Калифорния), лауреат премии им. Нагибина.

Посвящение
«Мистический роман,
или Заложница кармы,
посвящен светлой памяти
моих дорогих и любимых родителей 
– Раисы и Павла Зарувимских,
которые ушли из жизни молодыми,
полными сил людьми».
Римма Ульчина

КНИГА I

Часть I

– Что же это все-таки было? А если было, то зачем и почему?

Из самого чрева Вселенной, преодолевая и перекрывая миллиарды световых лет, несся к земле тонюсенький, немыслимой яркости лучик, который по чьей-то прихоти или воле прорвался из космических глубин, затмевая своим прекрасным светом свет звезд.

Маргарита не верила своим глазам.

Что это? Чудо или космический эксперимент? А может, кто-то ей хочет помочь разобраться в самой себе или, наоборот, показать, что существует некая глобальная вселенская закономерность, управляющая пластами ушедших в небытие эпох, которые не исчезают, а через какой-то промежуток времени вновь материализуются, образуя новые субстанции, соответственно месту и времени…

Что это? Волшебное преломление света или случайное пересечение световых тысячелетий, исходящих от бесчисленного множества небесных светил? Вселенский каприз, загадка – тогда в чем же ее разгадка?

Ночь. Полнолуние. На небе зажглись и повисли мерцающие в ночи звезды. Блуждающие звезды. Сверкая и подмигивая друг другу, они играли в свои закодированные таинственным космосом игры. Огромная луна, подыгрывая им, спряталась за проплывающую мимо тучу и, вынырнув, поплыла дальше. Облачившись в серебряную мантию, она осветила уснувшую землю таинственным светом, случайно высветив силуэт молодой женщины, зябко обхватившей свои плечи скрещенными на груди руками.

Как же она одинока! Да она же вся дрожит – и ночное светило окутало одинокую фигурку прозрачным покрывалом, сотканным из собственных тайн, пытаясь ее согреть.

В доме было тихо. Часы монотонно и равнодушно отсчитывали секунды, минуты, часы. Дети давно спали, мирно и сладко посапывая в своих кроватках, а она все так же стояла у окна, напряженно вслушиваясь в тишину этой волшебной ночи. Она ждала мужа. Ждала долго, мучаясь и обмирая, падая и взлетая, погружаясь в темную трясину сомнений, предположений, предчувствий и догадок. Ждала, напрягая слух, вслушиваясь в шорохи этой ночи, надеясь еще издали распознать его шаги. А часы равнодушно отсчитывали секунды, минуты, часы. Август. В доме жарко и душно. Вглядываясь в роковое таинство этой ночи, Маргарита пыталась распознать и не упустить хоть самый маленький намек-знак, способный вселить в ее изболевшую душу надежду на возврат украденного у нее счастья…

– Помогите! Прошу вас! Помогите! – обращаясь к звездам, взмолилась она, пытаясь проникнуть в черные глубины этой нереально красивой ночи. – Подскажите, научите! Случайные и единственные свидетели моего одиночества… Пожалуйста! По-мо-ги-те!!!

Но звезды молчали. Они не знали, как и чем ей помочь. Дрожал лунный свет, дрожа, мерцали звезды, и нервно дрожала она сама.

На кончиках ее ресниц поблескивали перламутровые бусинки слез. Обгоняя и перегоняя друг друга, они сбегали по щекам вниз, стараясь омыть исстрадавшуюся душу соленым дождем. Сильный спазм железными тисками сдавил ей горло. А сердце все ныло и ныло. Оно страдало и сжималось от плохих предчувствий. Ей хотелось кричать, кричать громко, в полный голос, заглушая душевную боль от его измены. Женщина продолжала стоять, безмолвно застыв в своем горе, а на звездном Олимпе, в тайниках его черных дыр зародился и вырвался на свободу яркий луч света, мгновенно набравший скорость. Он устремился к лону Земли, проложив изящный серебряный мостик, по которому сбегал легкий ветерок, похожий на волшебный мираж. Лучик ласково гладил женщину по низко склоненной голове, играя завитками волос. Этот неземной красоты свет, лунная дорожка, очаровав и заворожив, унесли ее в то счастливое время, когда они, по воле случая или рока, встретились, влюбились и поженились. Любовь с первого взгляда. Большая любовь. Страстная и яркая. Она, как вспышка молнии, мгновенно воспламенила их сердца неистовым по своей силе и страсти огнем. Мистическим огнем. Воспламенила и… сожгла.

Женщина стояла все в той же позе и смотрела на небо. А мерцающий в ночи свет уносил ее грустные мысли все выше и выше, туда, в далекое детство, в котором было много горя и мало радости.

Вдруг беспредельный сонм небесных светил и созвездий замер. Он перестал существовать. Очарование этой ночи исчезло. Мир погрузился в черный омут и, сжавшись до предела, застыл. Он перестал дышать. Вселенная умерла. Еще миг – и конец. Конец венцу творения. Конец всему человечеству и всему сущему на земле.

– Какой кошмар! – вскрикнула молодая женщина и, сильно зажмурившись, прижав дрожащие ладошки к лицу, попыталась хоть как-то отгородиться от надвигающегося на нее вселенского Ужаса.

Но подчиняясь приказу Высшей Воли, самого Господа Бога, Вселенная ожила и начала смещаться во времени и пространстве. Образовался матово-прозрачный Овал. Он медленно разрастался, и сквозь его прозрачность просочился неземной красоты свет, начавший заполнять его овальную поверхность, равномерно оттесняя ледяную тьму Ужаса, который не хотел возвращать завоеванное им пространство.

Свет внутри Овала становился все прекраснее. Бездонная чернота Ужаса отступала, теряя четкость линий и уступая место дивной яркости, а возле самого края вновь обретала прежнюю силу, четко подчеркивая свои границы. За ними зияла черная, пугающая своей беспредельностью, пустота…

Миг… И этот неземной красоты свет просочился сквозь плотно смеженные веки Маргариты. Она широко открыла глаза и обеими руками схватилась за подоконник, боясь потерять равновесие.

– Что же это такое?! Этого не может быть! Господи, на все твоя воля! Что происходит?!

А внутри Овала стали вдруг появляться и перемещаться размытые силуэты, постепенно приобретающие человеческий облик. И Маргарита увидела свою маму молоденькой девушкой, а рядом – красивого молодого командира. Девушка летит к нему навстречу и с разбегу бросается на шею…

Таинственный Овал медленно вращался вокруг своей невидимой оси. Перед Маргаритиными глазами проходила жизнь родителей до ее рождения и после него. Все то, о чем она не могла знать, а тем более, помнить. Весь расклад тех страшных событий, которые родителям довелось пережить. Овал продолжал вращаться. Один год сменялся другим. Роковые события ломали привычный уклад их жизни, вероломно врываясь и забирая у Риты самых близких и любимых ею людей.

– Господи! Я не хочу! Пощади… – шепчет женщина, еле шевеля побелевшими от страха губами.

Но медленно вращающийся Овал неумолим. Виток. Еще виток. И на его дне оседают прожитые годы, а новые витки продолжают высвечивать трагические события далеких лет, канувших в вечность.

– Неужели это я? – выдохнула Маргарита. Но Овал не оставляет времени для размышлений. Он четко выполняет свою работу. Неимоверным усилием воли она сбрасывает с себя тяжесть прожитых лет вместе с рыданиями, разрывающими душу.

Отец… Это же мой папа!

Отец и мать сидят рядом. Мама плачет, прикладывая маленький кружевной платочек к своим покрасневшим глазам.

Это же тот самый платочек, затейливые кружева которого приводили меня в восторг. Родителей давно уже нет. Они ушли из жизни молодыми, красивыми, полными жизненных сил людьми. Сначала мама, а через несколько лет папа. А я вижу их живыми…

И вдруг Маргарита услышала голос отца:

– Лисенок, успокойся! Войну пережили. Поверь мне, что эта командировка просто чепуха! Поеду, осмотрюсь, получу квартиру и пришлю вам вызов. Потерпи. Все будет хорошо!

– Саня, милый! Но в тех местах, куда ты должен лететь, еще идет война! Я слышала, что там орудует хорошо обученная и отлично вооруженная группа отъявленных головорезов.

– Люсенька, насколько я знаю, в Генштаб тебя не приглашали. Тогда откуда такие точные сведения? – отшучивается отец.

– У офицерских жен своя почта. Понимаешь?

– Немножко, – смеясь, ответил отец, обнимая плачущую жену за плечи. – На войне – как на войне. А пограничники всегда на передовой. Нам с тобой не привыкать. Не переживай. Все образуется. Вот увидишь!

А про себя подумал: «Одно слово – офицерские жены. Точнее и не скажешь».

Еще виток… И молодая женщина видит город своего детства. Город, в котором она росла. А если точнее, они росли вместе. Он рос и заново отстраивался, обрастая многоэтажными домами, стоящими по бокам широких и шумных магистралей.

«Как же он красив!» – с гордостью подумала Маргарита.

Видение исчезло, и женщина увидела свой город как бы со стороны, через призму ушедших десятилетий. Сейчас перед ней лежали груды развалин. Обгорелые и черные стены, скорбные памятники чьих-то разбитых жизней. Они четко видны на фоне безоблачной голубизны неба. Пыльно-серый город. Голод. Серая, беспросветная жизнь.

– О-о-о! – почти задыхаясь, вскрикнула она.

Мгновенье. Разворот на миллиардную долю градуса, и горячие лучи весеннего солнца пригрели искореженную войной землю. Его теплые, нежные и по-матерински ласковые лучи старались как можно быстрее прикрыть зияющие раны войны зеленым покрывалом из молодой и сочной травы. Зацвели каштаны. Их резные листья и большие пирамидальные соцветия, похожие на праздничные свечи, пели ликующий гимн весне, солнцу и долгожданному миру.

Зачарованная Маргарита видит воинскую часть, в которой служил отец. Дом. Его фасад. Улицу. Узкий тротуар, отделяющий его от проезжей части дороги.

– Боже! – не сдержавшись, вскрикивает она. – Это та самая проклятая дорога! Дорога в никуда!!! Столько раз я ее кляла как в мыслях, так и наяву! – и женщина на секунду прикрыла глаза, чтобы успокоить не в меру расшалившееся сердце…

Овал продолжает медленно вращаться, и Маргарита снова погружается в эти видения наяву.

Задняя часть здания гармонично вписывается в довольно уютный двор, главным украшением которого служит ажурная беседка, увитая зеленью дикого винограда. Она делит двор на две равные части. Центральную часть дома занимают покои церковного старосты. И удивленная молодая женщина видит вышедшего из дома сухощавого мужчину среднего роста, неопределенного возраста, под мясистым носом которого проглядывает седая щеточка усов. Выглядит он элегантно и презентабельно. А красивая, моложавая, в ореоле пышных белокурых волос женщина выходит на крыльцо и смотрит ему вслед.

– Господи! Так это же Николай Николаевич и его жена Мария Ивановна! Наши соседи. А вот и фруктовый сад!

Сад весь в цвету. Яблоня цвела крупными розовато-белыми соцветиями. Вишня – маленькими, белыми, густо облепившими ее цветами. Груша – розовым, а слива отливала фиолетовым с небольшим лиловым оттенком. Все цвело, благоухало и радовало глаза своей необузданной красотой. Почувствовав тонкий пьянящий аромат, Маргарита так же, как и в детстве, вдыхает его полной грудью, стараясь как можно дольше удержать в себе.

Справа к покоям старосты примыкает их двухкомнатная квартира с большой кухней и маленькой прихожей. В спальне родителей стоит кроватка ее братишки Толика. А другая часть двора напоминает собой развороченный муравейник, который находится в самой сердцевине еврейско-украинского «табора». Там вечно творилось безобразие, помноженное на абсурд.

– Не квартира, а настоящий Содом! – возмущенно приговаривала Мария Ивановна, и Маргарита увидела «Содом» в его полном «великолепии». Там жила семья из шести человек. Глава этой шумной компании, еврей по национальности, женился на зловредной бабище. Звали ее Любовью, а ее благоверного Арнольдом, что в переводе с немецкого означает «царствующий орел».

Так вот, этот, с позволения сказать, «орел» слыл злостным бездельником и болтуном. Молодая женщина видит, как он выходит из дома под аккомпанемент проклятий своей толстозадой «сирены» с гордо поднятой головой, важно вышагивая в засаленном сюртуке и сомнительного вида галстуке, с неизменной тросточкой в руке. Выйдя со двора, он всем встречным отвешивает изящный полупоклон и отбывает в неизвестном направлении. А за ним следом выскакивает его дочь.

Неужели это Лили?! Внешне само совершенство: высокая, смуглая, с вьющимися волосами. Ее синие глазищи с веселым вызовом и отвагой смотрят на окружающий ее мир. Только Лили могла двумя выразительными фразами заткнуть рот ненавистной мачехе.

В квартире этой «достойнейшей» четы жили две старые девы преклонного возраста, родные сестры «орла»… А вот и они…

Маргарита видит двух старух, закутанных в рваные, выцветшие от времени пледы. Старушки похожи на двух нахохлившихся, побитых жизнью наседок. Бедняжки сидели тихо, боясь лишний раз пошевелиться. Они боялись собственной тени, но больше всего на свете они боялись потревожить сон «мерзавки», которая изощренно и методично вымещала на них всю гнусность своего характера.

Старшую из сестер звали Розалией. Она была высокая, тощая и плоская женщина, напоминающая прямую, негнущуюся жердь. Седые волосы свисали по обеим сторонам ее изможденного лица жалкими прядями. На ней было старое платье неопределенного цвета. Но ее манеры, походка и умение красиво разговаривать будоражили детское воображение Риты. В ее некогда красивых глазах навечно застыла еврейская скорбь. Даже маленькая Рита понимала, что Розалия очень несчастна. Девочка не раз слышала, как соседки перемывали сестрам косточки.

– А вы знаете, они учились за границей и получили блестящее образование. Сестры свободно говорят на французском языке и умеют играть на рояле…

– Да вы что?! Не может быть!

– Не могу в это поверить.

– Не верите? Да что вы вообще о них знаете?! Сестры родились в очень богатой еврейской семье. Я слышала об этом от своих родителей. Говорят, что в молодости Розалия слыла настоящей красавицей. Но она имела несчастье влюбиться в одного прохвоста и игрока, который, женившись на ней, промотал все их состояние в карты. А вот ее младшей сестре с внешностью не повезло.

– Да уж! Бывшие богачки. Одна красавица, другая уродина… Неужели они родные сестры? – покачивая головой, с нотками сомнения в голосе произнесла одна из кумушек.

И действительно, Мина была полной противоположностью Розалии: маленькая, толстая, сгорбленная, с большой бородавкой на носу, с вечно отвисшей нижней губой и постоянно слезящимися глазами.

В то злосчастное утро, разъяренная очередной стычкой с непокорной падчерицей, мачеха-мегера искала мельчайший повод, за который можно было зацепиться, чтобы выплеснуть кипевшую в ней ненависть к несчастным старухам. Истекая злобой, она носилась по квартире, ругаясь отборным матом, накручивая и распаляя себя все больше и больше. И вдруг с разбега наскочила на ведро с помоями. Не удержав равновесия, тетка со всего маху растянулась на мокром полу, уткнувшись носом в нечистоты. Она пыталась вскочить на ноги, но снова шлепалась в ту же самую лужу.

Маргарита улыбнулась, сравнивая свои детские впечатления с сегодняшними.

С расширенными от ужаса глазами, онемев от сковавшего их тела страха, две беззащитные старухи ожидали расплаты. Разъяренная пантера, визжа и брызжа слюной, вновь и вновь плюхалась своей необъятных размеров задницей на залитый помоями пол.

Старухи, тихонько ахнув, тесно прижались друг к дружке. Увидев мокрую, вымазанную грязью физиономию «родственницы», они нечаянно хихикнули.

Перекошенное злостью лицо Любки повергло несчастных сестер в ужас. Старые девы вскочили, интуитивно почувствовав, что нужно бежать и чем быстрее, тем лучше. Но мегера оказалась намного проворней. Хватая все, что попадалось ей под руку, она с силой швыряла предметы в спины убегающих женщин, а те беспомощно метались по квартире, мешая друг другу. Застряв в дверях, они получали сильные и болезненные удары. Наконец, несчастные женщины выскочили во двор. Бедняжки жалобно всхлипывали. Они были похожи на обиженных старых детей.

…И Маргарита увидела себя малышкой, играющей с самодельными тряпочными куклами на крыльце своего дома. Во дворе никого из взрослых не было. Услышав крики и громкую брань, девочка вскочила на ноги, готовая при малейшей опасности убежать домой.

– Вонючее отродье! Пархатые жидовки! Я вас проучу! Вы навсегда запомните этот день! А я наконец-то избавлюсь от ваших отвратных жидовских рож! Может, живя на улице, вы быстрее подохнете!

Любка учинила в доме настоящий погром. Молодая женщина снова видела, как из открытых настежь дверей начали вылетать подушки, старые одеяла, потертая одежда, облезлые меховые шубы и видавшие виды горжетки из побитых молью лисьих хвостов. Когда-то весь этот хлам был красивой одеждой достойных, умных людей, но судьба и неумолимое время превратили их жизни в никому не нужную ветошь, выброшенную на улицу вместе с одеждой. Однако Любка на этом не успокоилась: она вышвырнула из окна старинные семейные альбомы в сафьяновых обложках. Они вылетали из распахнутых окон, напоминая подбитых лебедей, из крыльев которых сыпались письма, семейные фото и красочные открытки с нежными пожеланиями… С тихим шелестом, похожим на вздох, они плавно опускались на землю. За ними стали вылетать книги, плотно сомкнувшие страницы-крылья – они падали плашмя, как и положено гордым птицам.

Сестры стояли как вкопанные. В их покрасневших от слез глазах застыл ужас. Рушился их шаткий мирок, в котором единственной радостью были эти старые, но дорогие их сердцам вещи: фотографии, открытки с целующимися голубками и толстенькими, мило улыбающимися ангелочками. Они были последним звеном в длиннющей цепи прожитой ими жизни. Это было все то, что связывало этих несчастных женщин с прошлым, которое сейчас валялось в пыли, не оставляя им права даже на такую малость, как воспоминания.

Старые девы суетились, хватали валяющиеся вещи и тащили их в беседку. Неожиданно раньше обычного вернулась племянница этих несчастных женщин. Мгновенно оценив обстановку, Лили вихрем влетела в дом. При ее появлении, извергающий проклятия рот мачехи так и остался широко открытым, словно она ими захлебнулась. А Лили вцепилась в ее волосы, вырывая их клочьями. Сейчас уже Любка вопила и крутилась юлой, стараясь вырваться из цепких и сильных рук девушки. При каждой новой затрещине Лили ей поясняла:

– Это за меня! Это за сплетни! Эта – за моих тетушек! А эта? Эта тебе за весь еврейский народ, который ты так люто ненавидишь! Только мой недоделанный папаша мог поселить у себя в доме такую падаль, как ты! Если ты еще раз раскроешь свой вонючий рот или поднимешь руку на моих тетушек, останешься калекой! Клянусь памятью моей покойной мамы, так оно и будет! А я свои слова на ветер не бросаю!

Была весна. Во дворе все цвело и благоухало, а старая беседка, увитая сочной зеленью дикого винограда, стала временным убежищем для двух беззащитных старух.