Текст книги "Мари Галант. Книга 1"

– Значит, – заключил колонист, – мы вынуждены позволить этой ужасной женщине стать губернаторшей Мартиники? Чтоб меня черт побрал за то, что я не дал ей отравы, когда она пришла просить у меня гостеприимства!.. Давно бы от нее освободились!

– Мы бессильны, – признал Рулз. Пленвиль зло рассмеялся.

– Не могу вас похвалить, майор! – воскликнул он. – Я еще храню в памяти все, сказанное мне вами в Ле-Карбе… Если хотите, повторю слово в слово… Однако предпочитаю вас спросить: так-то вы держите слово? Позволяя действовать этой честолюбивой бабе, вы, значит, готовите свою месть вот уже десятый год?! Разрешая ей занять главный на острове пост, вы помогаете мне и моим друзьям добиться желанных назначений?

– Совершенно верно! – не смущаясь, подтвердил майор.

– Да как же это возможно, позвольте спросить? Я устал, задыхаюсь от болтовни, дорогой мой! Хочется, наконец, действий, и немедленно!

– Замолчите! – приказал Рулз. – Вы бредите и тем очень меня утомляете. Молчите. Будь у вас хоть на грош здравого смысла, мне бы не пришлось терять ради вас столько времени, а сейчас я бы и впрямь хотел находиться совсем в другом месте… Да, в другом, где у меня есть дела! Слушайте внимательно: поймите, что никто сильнее меня не может ненавидеть шевалье Режиналя де Мобре… Почему? Это старая история! Дюпарке когда-то намекнул, что продаст мне остров Гренаду. Я продал все, что имел во Франции ради этой покупки, а в тот день, когда набрал достаточную сумму, к генералу заявился этот шевалье де Мобре и у меня из-под носа увел Гренаду, купив ее для господина де Серийяка. Генерал даже не извинился. Госпожа Дюпарке не сказала мне ни слова в утешение!

– Вижу, – заключил Пленвиль, – вы не из тех, кого надо жалеть. Ведь тогда же вы приобрели мельницы для сахарного тростника и винокуренные заводы. А уж о таких плантациях сахарного тростника и табака, какие у вас на Мартинике, можно только мечтать. Чего же лучше!

Майор жестом приказал ему умолкнуть.

– Я должен свести с Мобре счеты. Да и с Мари тоже… Довольно она надо мной потешилась… Да, она не только меня высмеяла, но и выставила вон. Ладно! За все придется заплатить. И Мари Дюпарке заплатит, клянусь вам. Я никогда не повторяю своих слов дважды. Сейчас мы бессильны. Единственное средство у нас, чтобы преградить ей путь к губернаторскому креслу, – война с пиратами. Но я ясно слышал, как нынче вечером Мобре говорил с отцом Боненом и отцом Шевийяром. Решение принято, он подтолкнет Мари на борьбу с Лефором, если понадобится… Что ж, милейший, если бы вы обладали даром ясновидения, вы угадали бы начертанный пред нами путь. Как?! Мы ищем доказательство того, что Мобре – предатель! Мы хотим наверное знать о тайном сговоре Мари и де Мобре? Нет ничего проще! Забудем о войне с флибустьерами! Пусть госпожа Дюпарке и ее дипломат запутаются в собственной лжи, ступив на этот путь. Придет время, и мы покажем, что уничтожать единственную защиту острова – это и есть предательство своей страны. Да, собрат, пусть Мари, став завтра губернаторшей, прикажет нам погубить флибустьеров: обещаю, что в ближайшем будущем, когда покажутся мачты и белые паруса англичан, мы сможем громко заявить о предательстве!

– Чудесно! – обрадовался Пленвиль. – И для Мари тюрьма будет обеспечена.

– Без права помилования! И виселица для Мобре.

– Принимаю ваш план, майор. Вы умны и должны преуспеть.

Рулз плеснул себе немного вина, выпил, очень довольный в душе тем, что был понят. Потом, как бы спохватившись, прибавил:

– И это еще не все!

– Неужели? – спросил колонист.

– Так и есть. Одним махом мы покончим и с Байярделем…

Пленвиль просветлел лицом. Облегченно вздохнул. Уставившись на майора, он так и ел его глазами.

Мерри Рулз продолжал:

– Я хочу сделать так, чтобы генеральша отдала приказ напасть на флибустьеров. Я не стану действовать открыто, поймите правильно; позднее никто не сможет меня обвинить в том, что я оказывал на нее влияние, подталкивал ее на этот путь. Но как только она отдаст приказ броситься на морских пиратов, я вызову Байярделя и пошлю его на Мари-Галант.

– На Мари-Галант?

– Вот именно. Разве вы не знаете, Пленвиль, что испанцы атаковали Сент-Кристофер и многие флибустьеры отправились искать временного убежища на Мари-Галанте? Так вот! Байярдель отправится с тремя своими сторожевыми судами на этот остров. Одно из двух: либо он победит, либо победят его. Если одержит верх он, сам убьет своего друга Лефора. Если проиграет, он, насколько я его знаю, не переживет поражения. В любом случае праздновать победу будем мы.

Пленвиль сглотнул слюну. Его распирало от счастья.

– Восхищаюсь вами, майор! – с чувством воскликнул он. – Восхищаюсь! Никто, как вы, не заслуживает главного поста на этом острове, нет, никто!.. Мы должны победить. Ваш план – шедевр стратегии. Сначала скомпрометировать Мобре и Мари. Для него – веревка, для нее – тюрьма и ссылка. Затем уничтожить одним ударом и Лефора, и Байярделя!

– Да! – скромно кивнул майор. – К счастью, я думаю хоть немного за всех, кто с нами, но готов действовать безо всякого разумения.

– А вы решили, кем стану после победы я? – спросил Пленвиль.

– Я вижу вас прокурором дисциплинарной палаты. Стоит ли говорить, что в ваших руках будет такая власть, какой не имею сейчас я сам. Но для этого наберитесь терпения, прошу вас! И не будьте глупым майским жуком, который бьется в стекло, не находя выхода.

Он допил вино и закончил:

– Уже поздно, дорогой. Хорошо говорить, строить планы, однако надобно же и потрудиться, чтобы они удались! Слава Богу, у меня добрый конь. Прощайте, милейший, до скорого свидания!..

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ночной визит, который мог бы стать серенадой

Немало удивился бы Пленвиль, если б увидел, куда направляется майор Мерри Рулз. Однако колонист в этот час попросил хозяина таверны Безике отвести лошадь в конюшню, а в его распоряжение предоставить комнату.

В эту темную ночь Мерри Рулз изо всех сил скакал в замок Монтань. Было, пожалуй, довольно поздно для посещения Мари, но майор ведь не вездесущ. Не мог же он оказаться одновременно и с Пленвилем и у вдовы. Свидание с колонистом из Ле-Карбе он не пропустил бы ни за что на свете. Ведь сейчас майор со свойственными ему знанием стратегии и искусной дипломатией возводил, так сказать, свод всего будущего здания.

Колонист Пленвиль удивился бы еще больше, если бы мог прочесть сокровенные мысли своего сообщника.

В ту минуту, как Пленвиль прогонял из своей комнаты задремавших было ящерок, он про себя ухмылялся. Дела в конечном счете принимали недурной оборот. То, что поведал ему Рулз, сулило скорую и полную победу. Так все и произойдет с Мари, ее шотландцем и капитаном Байярделем! Старый план, разработанный совместно с майором несколько лет назад в величайшей тайне и поначалу не вселявший уверенности ни в одних, ни в других, наконец принимал четкие очертания, был близок к осуществлению. Их честолюбивые мечты сбудутся!

Плохо он, однако, знал Мерри Рулза. Тот уже имел в своих руках определенную власть, будучи мэром острова. После смерти генерала Дюпарке он лично приобретал еще большее значение. Какой интерес ему состоять в заговоре? Участвовать в заговоре значило рисковать провалом, а это, в свою очередь, вело на каторгу или виселицу, тогда как на том месте, которое он занимал, он мог терпеливо дождаться своего часа, пока Мари станет совершать один промах за другим… Однако можно было также обратить Мари в союзницу. Этот путь рано или поздно привел бы его к креслу губернатора, при условии, что он станет для молодой вдовы союзником в том смысле, как понимал это он…

Когда он увидел Мари впервые, она произвела на него сильнейшее впечатление. В один прекрасный день он ей в этом признался; в то время генерал находился в плену у командора де Пуэнси, и майор даже приготовился предать своего заместителя Пьерьера, верившего ему всей душой, добиваясь от нее того, что он столь страстно желал получить и что она с такой легкостью, по его мнению, раздавала направо и налево… Только не ему! Этого он не мог ей простить. Она его высмеяла.

Однако он был готов все простить и попытать счастья, ступив на другой путь…

Итак, Пленвиль немало удивился бы, узнай он, какие намерения толкали его сообщника в неурочный час в замок Монтань.

Когда майор очутился возле террасы, на которой возвышался дом, луна стояла высоко и ярко светила в небе, затянутом рваной пеленой стремительно проносившихся облаков. Лошадь майора, вздрагивавшая от изнеможения и страха перед обступавшей ее тьмой, теперь снова ободрилась. Она могла различить очертания дома и хорошо знакомые ворота. Мерри Рулз заботливо позволил лошади перейти на шаг.

Подъехав к внушительному портику, он спешился и, держа лошадь за повод, двинулся вперед.

Казалось, замок спит. Не было видно ни огонька. Впервые он подумал, что, пожалуй, действительно поздновато для визита к такой даме, как Мари Дюпарке, и он может испортить все дело. Однако причины, толкавшие его на этот поступок, казались ему настолько серьезными, что он приободрился и скоро уже не сомневался, что сама вдова будет счастлива видеть его после первых же минут беседы.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул майор.

Он с силой рванул ворота; при этом раздался такой грохот, что казалось, вот-вот проснется весь дом.

К его величайшему изумлению, от невысокой стены, отгораживавшей замок именно со стороны холма, а не залива, отделилась тень.

Сначала Мерри Рулз решил, что разбудил припозднившегося раба, опоздавшего к закрытию барракона.

Но по зазвучавшему вскоре голосу он признал белого, а потом и разглядел человека, стоявшего в угрожающей позе.

– В чем дело? – спросил незнакомец. – Кто вы? Что вам угодно в такое время? Здесь все спят…

По голосу было ясно, что человек в дурном расположении духа или, точнее, в ярости, что не понравилось майору, и он резко ответил:

– Я майор Мерри Рулз. У меня важное сообщение для вдовы генерала, прошу отпереть ворота…

– Минутку! – отвечал человек. – Я хотел бы прежде удостовериться, что вы не лжете…

Немного сутулясь, он приблизился вразвалку, и по походке можно было признать в нем крестьянина. Рулз немедленно его узнал. Да и луна в это время вынырнула между двумя облаками, осветив незнакомца.

Майор вскричал:

– Демаре! Неужели вы меня не узнаете?

– Как же, господин майор! – подал голос лакей. – Но осторожность не помешает. Я уверен, что есть негодяи, готовые подделать ваш голос… Мир в наши дни полон разбойников!

Он произнес это так убежденно и в то же время злобно, что Рулз едва не рассмеялся. Он спросил:

– Какого дьявола вы, Демаре, делали в такое время на улице, когда все, как вы говорите, в замке спят? Неужели подстерегаете разбойников, о которых тут рассказывали?

– Совершенно верно, господин майор… Во всяком случае, одного-то разбойника – точно, и можете быть уверены, он свое получит.

Лакей поворачивал огромный ключ в замке.

– Что за негодяй? – развеселился Рулз.

– Некий шевалье де Мобре… Англичанин, который это скрывает, уверяя, что он шотландец! Но меня-то не проведешь!

Рулз насторожился, и ему внезапно расхотелось смеяться.

– Какого черта! Этот человек вас обидел? – осведомился он. – Похоже, вы на него очень сердиты. Не побил ли он вас?

– Вот еще! Скажете тоже! Пусть только попробует! Он увидит, что я…

Ворота распахнулись. Рулз передал Демаре уздечку своей лошади и пошарил у себя на поясе. Нащупав кошель, он отвязал его и протянул лакею:

– Возьмите! Это вам, вы славный малый. Если шотландец вас обидел, надеюсь, вот это вас утешит…

Дав обрадованному Демаре время взвесить на ладони кошель, в котором позвякивали золотые, он прибавил:

– Однако, я полагаю, между вами произошло недоразумение. Шевалье – честный человек, черт побери!

Демаре злобно рассмеялся:

– Господин майор! Этот негодяй волочится за всеми девками подряд. Я сам видел! Теперь вьется вокруг Жюли! А разве это может мне понравиться, если чертова потаскушка дала понять, что меня любит и мы поженимся! Вот я и слежу за этим проклятым англичанином, с тех пор как он вернулся. Он и сегодня вечером умудрился затащить к себе мою Жюли…

– Ее-то вы и высматриваете с террасы? – внезапно потеряв к разговору интерес, спросил Рулз.

– Да, господин майор! Я ждал, когда в комнате шевалье погаснет свет. Ведь Жюли-то была уже у него… А теперь свеча погасла, Жюли еще не вернулась… Чтобы черт унес этого проклятого шотландца!

Мерри Рулз начинал терять терпение. Сердечные страдания Демаре ничуть его не интересовали. Он надеялся услышать от него о Мобре совсем другое и уже приготовился попросить лакея разбудить Мари, как вдруг его пронзила догадка.

– Демаре! Думаю, ваши подозрения небеспочвенны… Вы здесь не единственный, кому следует остерегаться этого англичанина, как вы говорите… Вы правы, что следите за ним… Продолжайте и дальше! Если понадобится, приходите ко мне; докладывайте о каждом его, с вашей точки зрения, подозрительном шаге… Вы получили кошель… Всякий раз, как вы принесете мне интересное сообщение, вы получите еще. Так вы, верно, сможете не только отомстить соблазнителю Жюли, но и навсегда от него отделаетесь!..

Демаре собрался было броситься майору в ноги, но что-то его удержало, и он вскричал:

– Ах, господин майор! Можете на меня рассчитывать! С этой минуты он шага не сделает втайне от меня… Буду следить днем и ночью… А ночью я вижу не хуже кошки! Можете мне верить…

– Очень хорошо, милейший… А теперь ступайте и предупредите госпожу Дюпарке, что у меня для нее важное сообщение.

– Следуйте за мной, господин майор…

* * *

Демаре долго чиркал огнивом, чтобы зажечь канделябры. Однако человек этот, на вид такой неповоротливый и нерасторопный, был окрылен предложением майора; он оставил ему одну свечу и попросил подождать в гостиной.

Медленно и бесшумно, по-кошачьи, он поднялся по лестнице к спальне Мари и негромко постучал.

Внизу Мерри Рулз видел на стенах тени, отбрасываемые фигурой Демаре, искаженные и размноженные пламенем свечей. Он уловил разговор. Внезапно разбуженная Мари через дверь требовала от лакея объяснений. Рулз слышал, как Демаре ей отвечал:

– Майор, мадам… Да нет! Говорит, очень важно…

После продолжительной паузы Демаре сошел вниз. Подойдя к Рулзу, доложил:

– Госпожа весьма удивилась. Не хотела вставать, потому что очень устала. Но я настоял, сейчас она к вам выйдет…

Майор кивнул и сел в кресло.

Демаре отошел на несколько шагов, будто ему только и оставалось, как удалиться к себе. Однако ушел он недалеко. Скоро он снова неторопливым неслышным шагом приблизился к майору и тоном соучастника (Рулз подумал: уж не приобрел ли он случаем друга, на которого сможет рассчитывать до конца дней) сообщил:

– Этот англичанин, сударь, пустышка! Я уверен, что этот человек приносит с собой несчастье и губит всех, к кому прикасается. Но я разрушу его чары. Положитесь на меня: спать не лягу, пока его не повесят!

Исчез он так же незаметно, как и появился.

У Мерри Рулза были все основания для того, чтобы быть собой довольным. Он принял за добрый знак судьбы свою непредвиденную встречу с лакеем и не сомневался, что его беседа с Мари окажется успешной после таких предзнаменований.

Ждать ему пришлось недолго. Супруга генерала, удивленная поздним визитом человека, о котором, конечно, она думала, но никак не ожидала увидеть у себя, в спешке накинула тонкое, как паутинка, домашнее платье.

Взмах расческой, капельку румян, чтобы скрыть бледность и подчеркнуть красоту, – и Мари была готова. Пока она торопливо приводила себя в порядок, то задавалась вопросом, не ошибся ли Демаре и в самом ли деле майор ожидал ее в гостиной.

Потом ее одолели сомнения. Будучи свидетельницей недавних событий, которым Мари была вынуждена положить конец, она себя спрашивала, уж не явился ли внезапно Сен-Пьер театром жестоких действий, сходных с происшествием, вызванным в ее доме Байярделем. Не охватило ли Мартинику восстание на следующий день после смерти того, кто до сих пор поддерживал на острове мир? С некоторых пор всех словно охватило безумие!

Должно было произойти нечто действительно серьезное, раз майор прибыл в замок Монтань, – майор! – если, конечно, это и впрямь был он!

Она была готова. Пожалуй, слишком туго затянула ремешок на воздушном платье, чтобы подчеркнуть начинавшую полнеть талию, что, однако, ничуть ее не портило, и она это знала. Впрочем, в ее намерения не входило соблазнять майора Мерри Рулза. Еще свеж был в памяти его визит после ее тягостной связи с негром Кинкой. Она снова представила себе его, вспомнила, как он вилял, разглагольствовал, умничал. Нет, она не забыла его нравоучение, его речь о повиновении солдата и то, как внезапно переменился тон. Из холодного, трезвого, непримиримого следователя майор превратился во влюбленного юнца, не умеющего ни сдержать свой пыл, ни признаться в своих чувствах! Как она над ним позабавилась тогда, уверенная в своем торжестве! Как ловко заставила его проговориться, не давая ему ни малейшей надежды, но и не отнимая ее безвозвратно!

«Мерри Рулз наверняка этого не помнит, – думала она. – Все происходило так давно! Но даже если с годами он и не позабыл той сцены, время набросило на нее свой волшебный покров и сегодня майор может над всем этим лишь посмеяться».

Но Мари ошибалась. Никогда Мерри Рулз не забывал оскорбления. Скорее, даже из самого незначительного случая раздувал целое дело и во что бы то ни стало мстил…

Возможно, когда Мари выходила на лестницу, и она, и майор размышляли об одном и том же. Гостиная, в которой ожидал Мерри Рулз, была все та же, что и несколько лет назад, только следов разрушения было тогда поменьше. Глядя в то же самое окно, которое сейчас было напротив него, он мечтал покорить Мари, в то время как Пьерьер с детским воодушевлением признавался теперешней вдове в понятных и весьма смелых чувствах… Как она была тогда хороша!

Конечно, Мари и в сорок лет казалась ему очень соблазнительной, но в глубине души он с горечью прикидывал, сколько времени упущено зря! Ее молодость, безудержная и опаляющая молодость была позади. Мари никогда не сможет стать такой, как прежде, и майор испытывал разочарование. Только ему, ему одному ничего не досталось на этом празднике жизни! А ведь он готов был пойти на любые уступки! Даже согласился бы делить Мари с другим мужчиной!.. Вот почему он чувствовал себя осмеянным… Но рассчитывал за это отыграться: ведь, овдовев, нынешняя Мари, помимо губернаторского кресла, должна подумать и о приемном отце для своих детей, который бы их защитил, отце довольно могущественном, который благодаря ей, Мари, еще больше укрепит свою власть.

Он предавался размышлениям, приятным и в то же время отчасти горестным; то были воспоминания о потерях, но не безвозвратных. Вдруг раздался голос, заставивший его вздрогнуть:

– Здравствуйте, майор!

Он порывисто поднялся. Мари была рядом, вея в белом, и казалась нереальной в неверном свете канделябра. Она подошла неслышно в кожаных туфельках с меховой оторочкой, какие производили колонисты с холмов; туфли были мягче, чем кошачьи лапки.

– Мадам! – с поклоном начал майор почти шепотом, сняв шляпу и опустив ее до самой земли после замысловатого реверанса. – Позвольте вашему покорнейшему слуге засвидетельствовать свое глубочайшее почтение…

Мари обратила внимание, что говорит Мерри Рулз отнюдь не холодно, как было ему свойственно, а проникновенно, даже страстно. И сейчас же подумала: «Я ему нужна. Прямо он мне об этом не скажет. Смогу ли я угадать, чего он хочет?»

– Майор! – продолжала она. – Я полагаю, случилось что-то серьезное, если, учитывая сложившиеся обстоятельства, вы явились ко мне в столь поздний час. Что случилось?

Майор надел на парик свою шляпу с плюмажем, смущенно потер руки: Мари своей напористостью в самом деле поставила его в затруднительное положение.

Она поняла это и сказала:

– Садитесь, майор…

И сама села рядом.

Легкая ткань домашнего платья плотно облегала ее соблазнительные формы. Мерри Рулз не без трепета задержал взгляд на округлостях ее колена (Мари положила ногу на ногу), волнующей линии красиво очерченных бедер; но еще больше его пьянил теплый аромат женского тела, благоухание, состоявшее из естественных нежных запахов Мари, а также только что оставленной постели, из которой вырвал ее он, Мерри Рулз, и в этом сложном дурманящем аромате было что-то звериное и в то же время нежное, что возбуждало все чувства. Мерри Рулз терялся, его мысли путались, как это уже происходило однажды в прошлом, в этой самой комнате.

– Слушаю вас, майор, – снова ласково проговорила Мари, не замечая его смущения. – В чем дело?

Он призвал на помощь все силы, чтобы его слова звучали веско и в то же время почтительно:

– Простите, мадам, за поздний визит, но вы согласитесь, что мне было трудно отложить на завтра то, что я имею вам сообщить. Завтра и впрямь будет слишком поздно. Ведь соберется Совет…

– Ну и что? – довольно холодно спросила она.

– Вам известно, что я председательствую на этом Совете?

– Да, я знаю. Ведь еще генерал утверждал вас на эту должность, и он же назначил вас членом Высшего Совета…

– Совершенно верно, – подал голос майор, внезапно будто подстегнутый словами Мари. – Итак, вы понимаете, что я мог бы оказаться вам полезным?

Мари немного отстранилась, желая лучше его рассмотреть.

– Майор! – улыбнулась она. – Должна ли я понимать вас так, что вы хотели бы провести сейчас нечто вроде репетиции завтрашнего заседания Совета?

– А почему нет? – дерзнул он. – Вы полагаете, что непременно выиграете? Не кажется ли вам, что ваши враги завтра попытаются вам противостоять и переиграть вас? Поскольку я буду иметь честь как председатель вести дебаты, я пришел просить вас вместе со мной продумать, как лучше это сделать и соблюсти ваши интересы. Делая это, – поспешил он оговориться, – я, положа руку на сердце, не предаю ни ту ни другую стороны и на самом деле считаю, что титул наместника Мартиники по праву переходит вам, вплоть до нового распоряжения, ради вашего несовершеннолетнего сына.

– Разве вы не знаете, – заметила она, – что губернатора острова назначает не Совет, а король?

– Мне известен контракт по продаже острова, мадам. Однако если Совет назначает вас, у короля нет причин отменять это решение… Я бы хотел, чтобы во мне вы видели лишь друга. А у меня складывается впечатление, будто вы меня опасаетесь, хотя я много раз доказал вам свою верность. Прошу вас припомнить наши с вами прошлые беседы здесь с глазу на глаз…

– У меня хорошая память… Я действительно вспоминаю… Вы говорили о том, что ваше сердце старого воина не настолько огрубело, как может показаться, и таит в себе немало нежности. Все верно? Вы были даже довольно настойчивы в тот день, майор!

Она снисходительно усмехнулась и прибавила:

– Бог ты мой, до чего мы тогда были молоды! Нам остаются лишь воспоминания, чтобы скрасить осенние дни нашей жизни!

– Мадам! В этих краях, как вам известно, осени не бывает! – проникновенно заметил он. – Вся тропическая флора переживает вечную весну. Взгляните на здешние деревья: они распускаются наперегонки, в то время как у нас на родине уже роняют листья.

– Красиво вы говорите, – одобрила она. – Но думаю, вы явились из Сен-Пьера в замок в столь поздний час не для того, чтобы рассказывать мне о цветах, деревьях и листьях?

– Бывают в жизни минуты, когда, как мне кажется, полезно предаться воспоминаниям. Это помогает лучше понять и, главное, увидеть, какой избрать путь, особенно если появляется ощущение, что ты сбился с пути.

– Я отнюдь не сбилась с пути, – ледяным тоном возразила она.

– Вы в этом твердо уверены? Позвольте мне говорить метафорами… Бывает в жизни так: проселочные дороги или, вернее, живописные тропинки проходят вдоль основной дороги. Как было бы приятно одной ногой ступать по тропинке, чтобы отдыхать, а другой – по большой дороге, если, конечно, обе ведут к цели, а?

– Я не хочу и пытаться понять. Я очень устала, сударь. Сожалею, но все мои слуги спят, не то я предложила бы вам прохладительные напитки. Однако я действительно не рассчитывала увидеть вас нынче вечером у себя и…

– Тем не менее уделите мне, пожалуйста, еще несколько минут. Никто лучше меня не знает, как вам нужен отдых; однако, дорогая госпожа Дюпарке, вы стоите на скрещении дорог вашей жизни, да еще в такой важный, я бы сказал, критический момент, что вам следует сделать над собой нечеловеческое усилие, собраться с силами, победить собственную слабость. Завтра – великий для вас день! Вы уверены, что удача именно на вашей стороне?

– Удача не имеет отношения к предстоящему обсуждению. Высший Совет рассудит. Надеюсь, в его состав входят честные люди, педантичные граждане, преданные офицеры.

– Удачу никогда не следует сбрасывать со счетов в таких случаях, как ваш! – заметил Мерри Рулз довольно резко, задетый за живое и разочарованный сдержанностью Мари.

Как?! Он пришел ей помочь, предложить свои услуги, пришел как друг, а в ответ – холодный прием, высокомерие, чуть ли не оскорбленное достоинство, покровительственный тон?

– Да, удачу нужно учитывать всегда, – повторил он. – Одно слово, произнесенное не вовремя, – и все потеряно: ты восстановил против себя подавляющее большинство. И уже ничего не вернешь… Какой, кстати сказать, план действий вы намерены предложить, мадам?

Она криво усмехнулась, решив, что поняла единственную цель его присутствия: выведать, какие обязательства она намерена принять перед Советом.

– А вы любопытны! – почти игриво воскликнула она. – В большей даже степени, чем я сама. Признаться, я еще не думала, о чем буду завтра говорить. Какие обязательства на себя приму… А это непременно нужно сделать? Ну и ну! Сегодня мы вместе со всем народом предали земле тело человека, который осчастливил эту колонию, был сам олицетворением порядочности для всей Мартиники. Я была женой этого человека, и он не имел от меня секретов. Если я прошу назначить меня его преемницей в ожидании того времени, когда мой сын достигнет совершеннолетия, к которому звание отца переходит по праву, разве я обязана принимать на себя обязательства? Здесь будут все те, кто входил в окружение Дюпарке. Мне остается сказать одно: я продолжу дело своего несчастного супруга…

– Отлично сказано, – одобрительно кивнул Мерри Рулз. – Просто отлично!

– Сказано, во всяком случае, от души!

– Да-да, очень хорошо, – повторил он, – однако недостаточно. Смерть генерала произвела настоящую революцию. Неужели вы не поняли этого сегодня вечером во время стычки капитана Байярделя и колониста Пленвиля? Да, это революция. Люди не только думают иначе, чем вчера, сами не понимая, как это возможно, но и будут требовать от преемника генерала определенных обязательств. И если в этой роли будет выступать женщина, то, какими бы ни были она, ее значимость, респектабельность, ум – словом, совокупность достоинств, вопреки всему, они станут доверять ей меньше, чем мужчине, и ей придется выдвигать энергичную программу в подкрепление собственному честолюбию…

– Я не честолюбива и требую лишь то, что принадлежит моему сыну. Я прошу разрешить мне распоряжаться нашим достоянием до совершеннолетия сына.

– Понимаю, мадам…

Мерри Рулз понурился. Он не рассчитывал застать Мари в таком настроении. Она не выглядела уставшей, как утверждала, и оказывала ему сопротивление.

Он поднял голову и взглянул на вдову: она держалась твердо, прекрасно владела собой, взирала на него с большим достоинством и без малейшего волнения.

Она шевельнулась, собираясь встать и тем дать понять, что она считает встречу оконченной. Майор поспешно схватил Мари за руку и вынудил ее остаться на месте.

– Я бы хотел, дорогая госпожа Дюпарке, чтобы вы уделили мне еще немного времени…

– Вы же знаете, как я устала, – возразила она, – прошу вас, поторопитесь.

Он продолжал тянуть ее за руку, ненастойчиво, но как-то картинно, и ей пришлось остаться на банкетке. Он не выпускал ее руки, теплой, гладкой, с утонченными кончиками пальцев, какие можно увидеть на полотнах некоторых итальянских мастеров, изображавших мадонн за молитвой. Ему доставляло огромное наслаждение их теребить, и так как Мари не выказывала неудовольствия, он осмелел:

– Возможно, мадам, вы забыли, о чем я говорил вам когда-то. Тогда вам был нужен покровитель, и я предложил вам себя. Однако вы искали временной защиты и, хотя подали мне тогда некоторую надежду, так никогда и не оказали мне чести, призвав на помощь, чему я был бы весьма рад… Тем не менее мое обещание остается в силе: я желал бы вас защищать.

– Очень мило с вашей стороны, – проговорила она, – я это запомню и при первом же случае к вам обращусь…

– Такая минута настала!.. Мари, позвольте мне предостеречь вас! Остерегайтесь советов, которые дают вам заинтересованные люди. Они умеют лишь извлекать пользу для себя…

– О ком вы?

– Сами знаете, – зашептал он. – Да, вы догадываетесь, кого я имею в виду!

– И все-таки уточните, майор, уточните, прошу вас!

– Думаете, побоюсь? Я говорю о шотландце, которого вы приютили у себя. Его присутствие здесь, в эти минуты траура, совершенно неуместно. Вы сами толкаете меня на откровенность, мадам. Подумали ли вы, что могут сказать о вашем поведении, видя, как сюда причалил и бросил якорь под вашей крышей иностранец на следующий же день после смерти генерала? Иностранец, о котором ходит, к сожалению, слишком много слухов, и не всегда, увы, это лишь подозрения!

– Не знаю, о каких подозрениях вы толкуете. Что бы это ни было, говорю вам, они не имеют под собой основания. Шевалье Режиналь де Мобре был другом генерала, да я и сама имела случай убедиться в том, что это человек знающий и здравомыслящий.

Майор вздохнул. Он по-прежнему держал ее руку и вдруг с силой ее сдавил и взмолился:

– Давайте объединимся! Заклинаю вас: не отвергайте дружбу, которую я вам предлагаю, не отталкивайте с презрением человека, проникшегося к вам симпатией, которую пробудили вы сами в первую же нашу встречу. Не пренебрегайте моими советами.

Она остановила на нем удивленный взгляд. Сейчас он напоминал своим поведением, проникновенным голосом того самого майора, каким она видела его в тот день, когда он явился после ее приключения с Кинкой. Мари пыталась понять, что за человек сидит перед ней. Она ему не доверяла, но вот уже во второй раз он с неслыханной ловкостью признается ей в любви. Когда же он говорил правду? Когда приходил от имени Пьерьера ей угрожать или когда рассказывал о нежности, которую Мари в нем пробудила? Лгал ли он, заявляя, что не доверяет Мобре? Не было ли лишь ловким маневром с его стороны пригласить ее в союзники?

Всякий раз, как он являлся поговорить без свидетелей, он начинал с угроз, а заканчивал нежностями. Возможно, это была его индивидуальная манера ухаживать за женщинами. Может, он был настолько робок, что не мог сказать о своих чувствах открыто и должен был сначала показать свою силу, свои достоинства, власть; хотел запугать на тот случай, если женщине вздумается его отвергнуть?