Текст книги "Крылья рока"

И тут произошло нечто настолько поразившее его, что он едва не разжал руки и не упал вниз – уши его разорвал самый громкий и ужасный вой, какой он когда-либо слышал в жизни. Изогнувшись, отчаянно цепляясь за стену, Ганс вывернул шею, чтобы посмотреть вверх.

И увидел, как отшатнулся бейсибский стражник, тоже пораженный жутким звуком, и стремительную рыжую полосу – прыгнувшего Нотабля. Кот вцепился в руку пучеглазого, а несчастный растерявшийся идиот в ужасе ударил кота мечом. Это стоило ему жизни: кроме того, что рубанул собственную руку, он еще и потерял равновесие. Закричав, стражник мимо Ганса перелетел через зубчатую стену и, пролетев сто, если не больше, футов шлепнулся оземь.

Мигнариал опять оказалась права, подумал Ганс, проворно забираясь на крышу. Нотабль только что спас мне жизнь. Возможно, даже дважды. Бедняга, он свалился вниз вместе с пучеглазым.., что я скажу Ахдио? Вор вскочил на ноги, готовый уже схватить натянутую веревку, уходящую вниз во тьму, когда с ближайшего зубца его окликнул кот: «мурр?»

Ганс не смог сдержать смеха.

– Ты мне нравишься, кот! Хочешь забраться на меня и спуститься вниз верхом? Только поосторожнее – если вонзишь когти мне в плечо, я расскажу Ахдио, как ты любезничаешь с мышами!

И они отправились вниз.

***

Змея из покоев бейсы оказалась очень кстати: над ней и ее ядом будут работать несколько врачей в поисках противоядия.

Что касается бейсы, песчаная гадюка в ее постели, несомненно, доставит ей немало «радости». И, наконец, корона – НФОС добился победы. В гомоне голосов Ганс словно растворился в тени, скрываясь от похвал и цветистых панегириков. Он был уверен, что вряд ли удастся сохранить все в тайне. Кража нанесла сильнейший удар по захватчикам. Кто-нибудь да проболтается, что это сделал он, Шедоуспан.

Я должен смыться из этого чертова города!

***

Мигнариал поднялась на высокий-высокий холм, таща на поводу осла, следом Ганс вел коня.

– Я должен покинуть город, – сказал он ей. – Возможно… возможно, навсегда. Ты едешь со мной?

Она долго смотрела на него, потом кивнула:

– Да.

У Орлиного Клюва они привязали животных к обвалившимся камням когда-то роскошного особняка, и Ганс подошел к старому колодцу. «Если бы я не уронил деньги вниз, – подумал он. – Ну и работенка предстоит мне. Боги, как бы я хотел, чтобы деньги уже были у меня!»

Поскольку Ганс сам выбрал желание помнить только то, что он сын смутно припоминаемой матери и неизвестного отца, ее случайного знакомого, он не помнил ничего и о своих прежних желаниях. А поэтому очень удивился, когда два набитых серебром кожаных мешка бесшумно выплыли из колодца и упали в его руки.

Зип, Джинг и остальные очень удивились, когда час спустя на них, словно с неба, свалился большой кожаный мешок, ударившись со звоном об утоптанную землю «улицы» Подветренной.., за этим последовало множество позвякиваний, когда сверкающая масса великолепно отчеканенного серебра посыпалась из него.

– Это на нужды города, – произнес сверху голос, и был это голос не Ильса и даже не Шальпы, а всего лишь вора, сидевшего на крыше. Забраться туда с мешком было довольно сложно, но дело того стоило.

«Ганс может ходить везде, даже во дворце и на охраняемых территориях Зипа!»

– Ганс! Ты только что избран первым заместителем командующего и главным стратегом! Спускайся вниз, парень!

Они ждали долго.

***

Много-много времени спустя адъютант впустил в палатку главнокомандующего часового.

– Прошу прощения, маршал.

– Что у тебя, Ферес?

– Ваше превосходительство, здесь мужчина и женщина, молодые. Черви. Я хотел сказать, илсиги, ваше превосходительство.

На коне и осле. С кучей серебряных монет в старом обшарпаном мешке, довольно большом. Парень под белым плащом с капюшоном, одет во все черное. Говорит, ваш друг. Из Санктуария.

Появился, словно из тени, ваше превосходительство.

Маршал посмотрел на него, улыбнулся, поднимаясь из-за походного столика, и вышел мимо двух воинов из палатки.

– Ганс! – не удивился Темпус.

Линн ЭББИ
ГИСКУРАС

Иллире не нужен был особый Дар С'данзо, чтобы прочесть прошлое этого молодого парня. Он был и оставался бойцом трущоб. Его лицо говорило об отсутствии должного ухода и многих болезнях. Сидя за столом напротив, он смотрел на Иллиру с настойчивым отчаянием человека, которого не раз били и предавали, но который все же надеялся на победу. Встав из-за стола, Иллира попыталась взглядом прогнать посетителя, но тот положил на грубое серое сукно перед ней древнюю грязную монету.

– Хочу кое-что узнать. Мне сказали, что ты узнаешь все, тем или иным способом, – его поразительно глубокий голос превратил эти обыкновенные слова в обвинение.

– Иногда, – пожала плечами Иллира, прислушиваясь к размеренным ударам молота Даброу, и положила на монету руку.

После смерти Лунного Цветка и бегства ее дочери с Шедоуспаном к Иллире потоком хлынули посетители. Убийство старой гадалки, защищавшей ее право быть С'данзо на базаре, до такой степени потрясло девушку, что Иллира в знак траура хотела натянуть веревку поперек входной двери, повернуться спиной к Видению и дать дорогу горю, но посетители тянулись с монетами и требовали своего, а она не знала, как отказать им. Помогал Даброу, отсылая тех, от кого исходила опасность, но этого он пустил.

Указательным пальцем Иллира провела по золоту.

– Если ответ существует, иногда я вижу его.

Подобрав одной рукой юбку, она села за стол и знаком предложила посетителю говорить. Золото по-прежнему лежало на сукне, а карты были завязаны в шелк, когда посетитель начал свой рассказ.

– Вчера ночью я заколол свинью. На берегу Белой Лошади.

Приношение богу. Мне очень нужна удача.

Иллира ощутила, что это ложь. Санктуарий кишмя кишел бейсибцами, и присутствие Рэнке, разрываемого войнами и мятежами, постепенно слабело в этом уголке некогда Великой империи. Даже бойцы трущоб знали, что достаточно продать свинью за бейсибское золото, чтобы купить удачу на эти деньги.

– Я.., я отнес кровь в одно особое место, на алтарь. Он принадлежит мне и Вашанке. Я отдал кровь Ему.

Подавив дрожь, Иллира отложила карты в сторону. В отличие от большинства женщин С'данзо, что занимались гаданием во всех городах Империи, живя за счет того, что выслушивали своих клиентов со всей серьезностью, а карты использовали лишь для придания таинственности, Иллира обладала Даром и пользовалась картами только в минуты вдохновения, когда Видение нисходило на нее. Сейчас, когда она слушала этого парня, облегчавшего свою душу, во вдохновении нужды не было.

– Это было похоже на ветер. Оно было жарким и холодным, влажным и сухим одновременно.

– Тогда это не могло быть ветром, – сказала Иллира, хотя Увидела правду в его воспоминаниях, кружащих вокруг нее. Ее Зрение неожиданно вышло из-под контроля, и девушка постаралась обуздать его.

– Это был ветер. И кровь, сыпавшая искрами.

Иллира мысленно Увидела это тайное место: заброшенный в болотах алтарь, случайно обнаруженный этим парнем, который молился там, не зная, чем он был прежде, и совершал кровавые жертвоприношения – не свиной кровью, а человеческой: кровью бейсибцев и кусками их плоти, отсеченными от тел, – как дар его личного преклонения. Иллира Видела, как ужасный ветер хлестал парня, тогда как окружающее болото застыло без движения, и как бело-голубое пламя плясало на крови. Она услышала пронзительный детский смех, когда огонь поглотил лежащую на алтаре массу; затем Видение исчезло, и остался только оборванный перепуганный парень, называющий себя Зипом, в потугах скрыть от себя свое настоящее имя. Не отрываясь, он смотрел на нее.

– Ну, что ты видишь? Бог-Громовержец услышал меня? Вашанка благоволит мне? Продай мне снадобье, чтобы приворожить Его!

Иллира хотела выгнать парня: С'данзо не вмешиваются в дела богов и счастливы, когда боги отвечают им тем же. Неважно, что она может ответить на вопросы Зипа. Он сфокусировал ее Дар на боге, и она пошла на это; все, что было в его воспоминаниях, исчезло в тот момент, как Он заметил ее. Девушка все еще слышала смех, а значит, вред уже был сотворен, независимо от того, ответит она или нет.

Парень ошибочно принял ее колебания за немедленный отказ.

– Избавь меня от болтовни, – потянувшись через стол, он схватил Иллиру за запястье.

– Если хочешь говорить с Богом-Громовержцем, иди к жре… – ледяным тоном ответила она, быстрым незаметным движением, которого он не успел даже увидеть, высвободив руку.

Если бы не кузнец, чьи мерные удары звенели на солнце за дверью Иллира сама стала бы бойцом трущоб. Она знала эту самоуверенную породу – насколько парень жаждал этой восторженной славы, настолько же он и боялся ее, – и знала, как, впрочем, и сам Зип, что любая причуда судьбы может сломить его. Он вляпался в нечто слишком опасное, выходящее за рамки его воображения.

– Что жрецы? – усмехнулся он, словно они снизошли до разговора с ним. – Якшаются со змеями. И ничего не знают о Вашанке.

– Если тебе известно больше, чем им, то куда уж мне, гадалке С'данзо? – толкнула его золотую монету Иллира.

– Полукровка-С'данзо, которая предсказала, что прибудет этот проклятый флот, думаю, может, если осмелится, поговорить с Вашанкой.

Не обращая внимания на монету, Зип смотрел девушке в глаза.

Все, что выжило на задворках Санктуария, представляет собой опасность. Зип уже нарушил покой жилища Иллиры своими видениями; станет ли он еще опаснее, если откроется правда о его молитвах, жертвоприношениях и алтаре? Или наоборот? Иллира решила не рисковать:

– Оставь при себе свое золото и свои желания. Вашанки больше нет.

Парень отшатнулся, словно она ударила его. Да, он сам был свидетелем бури, что стерла имя Вашанки с фасада дворца! Но никак не хотел поверить, что ранканский Бог войны был повержен в небе над Санктуарием. Неужели это правда? Нет, не может быть! Если он хочет жить, ему нужно научиться сдерживать свои чувства.

– Я отдаю Ему в жертву кровь на своем алтаре.., и Он принимает ее!

– Глупец! Оставь богов жрецам. Ты нашел кучу замшелых камней среди болот у реки и решил, что сможешь привлечь Вашанку на свою сторону?! Ранканского Бога – кровью свиньи!

– Он слышит меня! Я чувствую Его, но не могу услышать сам!

Он что-то говорит мне, но я не могу понять Его!

– Глупости! Ну подумай сам! Могли ли ранканцы возвести храм Вашанки и уступить его реке, чтобы весь Санктуарий, кроме тебя, забыл о его существовании?

Иллира оперлась руками о стол и кричала это парню в лицо, не замечая ничего, кроме смеха, что звенел в ее голове. Она еще не могла Видеть то, что он пробудил, но постепенно, пока Зип продолжать сидеть, терзая ее своими воспоминаниями о жертвоприношениях, ей все становилось понятно.

– Вон отсюда! Убирайся! Вашанка не слышит тебя! Никто не слышит тебя! Не родилось еще божество, что услышит тебя, дурак! И пусть поднявшийся навоз поглотит тебя прежде, чем это произойдет!

Она не думала, что С'данзо дано проклинать, но парень поверил в это. Зип в страхе попятился назад, пока не вошел в полосу солнечного света, льющегося из двери, а потом, развернувшись, побежал, забыв или, возможно, не решившись забрать оставленную на столе золотую монету.

– Лира! Что случилось? – от двери окликнул жену Даброу.

Он сделал было шаг, чтобы последовать за парнем, но, обернувшись, поспешил к Иллире и подхватил ее прежде, чем она упала на стол. На руках, словно больного ребенка, кузнец отнес ее на кровать, мысленно коря себя за то, что не распознал опасность в этом молодом парне, а девушка лишь бормотала обрывки фраз на древнем языке С'данзо.

Парень с крысиным лицом заставил Иллиру Увидеть то, что Видеть не следовало. И каждый вздох, каждый удар сердца упрочивал знание в ее памяти. В отчаянии она старалась ослепнуть и не видеть происходящее, прежде чем оно, словно яд, разольется по жилам, обрекая ее так же бесповоротно, как парня из трущоб.

Придав знанию облик большой черной птицы-стервятника, из тех, что кружатся над скотобойней, Иллира, жалобно всхлипнув, выпустила его на свободу.

– Лира, что с тобой? – спросил муж, гладя ее волосы и вытирая ей слезы уголком пропотевшей туники.

– Не знаю, – искренне ответила она.

В ее памяти повисла мерцающая чернота собственных видений. Еще оставались страх и чувство обреченности, но само видение смыло напрочь, остался только звук детского плача.

– Дети, – прошептала она.

Оставив кузницу на молодого старательного ученика, Даброу через весь базар последовал за женой на улицу Красных Фонарей.

Дети являлись неизбежным продуктом жизни этой улицы, и хотя большинству из них было суждено копаться в грязи сточных канав, некоторые наслаждались здоровым беззаботным детством в публичных домах. Миртис, хозяйка подобной крепости под названием Дом Сладострастия, брала на воспитание как девочек, так и мальчиков и недавно отдала одного оборванца в ученики к Даброу в обмен на близняшек кузнеца и гадалки.

Под зноем полуденного солнца улица была тиха и спокойна.

Иллира выпустила руку мужа, уверяя себя, что никакой опасности нет, что чернота в ее мыслях – это кошмар, от которого она запросто может избавиться. Из задумчивости ее вывела молодая девушка, рухнувшая перед ней на колени уже у самого Дома.

– Хвала Шипри, вы здесь! Он спал вместе с остальными…

Истерика молодой женщины вновь пробудила к жизни Дар Иллиры. Она вдруг Увидела комнату, где нахмуренная Миртис склонилась над колыбелью, в которой пухленькая белокурая Лилис забилась в тень в углу, а ее полуторагодовалый братик молча лежал, еле дыша. Следуя Видению, Иллира стрелой понеслась по лестницам и коридорам.

– Быстро ты, – оторвавшись от колыбельки, произнесла хозяйка заведения в удивлении и смущении. – Тебе подсказал твой Дар? – смущение исчезло. – Тогда ты знаешь столько же, сколько я.

И она пропустила молодую мать к колыбели.

Мальчик лежал, застыв в каком-то лихорадочном параличе.

Его дыхание вырывалось спорадическими приступами, каждый из которых мог оказаться последним. Слезы высыхали на его грязных щечках. Иллира провела пальцами по потекам и вздрогнула, увидев мрак в самих слезах.

– Это не похоже ни на одну известную мне болезнь, – опечаленно сказала Миртис. – Я послала бы за Литанде, но адепт Голубой Звезды сейчас вне досягаемости. Можно попросить Стадвига или кого другого…

– В этом нет необходимости, – устало сказала Иллира.

Она все увидела дважды: один раз своими глазами и разумом, второй – при помощи Дара. Необычность происходящего ошеломляла, но, поскольку в дело был вовлечен Дар, удивления не было. Отдернув занавеску, к ним присоединился Даброу. Взглянув на него, Иллира Увидела всю его жизнь: детство, возмужание, зрелость, смерть – и быстро опустила глаза. Она снова сделала из Видения ворона и выпустила его на свободу, но чернота, оставшаяся после этого, не шла ни в какое сравнение с прежней.

Иллира ничем не могла помочь своему едва дышащему сыну, чья судьба была одинакова в обоих видениях, и лишь печально смотрела на него. Ее оставили в покое, когда она достала его из колыбельки.

Женщина сидела в кресле-качалке, чувствуя, как квадрат солнечного света из окна движется по ее плечам, потом ощутила первую вечернюю прохладу. Ей принесли жидкий бульон, на который она не обратила внимания, и укутали теплой шалью, оберегая от холодного ночного воздуха. Иллира почти не шевелилась, как и лежащий у нее на руках Артон.

Свежий ветер принес в Санктуарий прохладу: беззвучный поток прозрачных облаков стремительно бежал куда-то под луной.

Вероятно, была уже полночь или даже позже, когда высеченная лунным светом тень, махнув крыльями, присела у изголовья колыбели. Иллира склонила голову, позволяя ворону возвратиться.

Видение завяло, преобразилось, темнота исчезла. Девушка увидела лицо Зипа, его окутанный ночью алтарь и отпечаток Бога-Громовержца в затуманенных слезах своего сына.

У нее появилась надежда, когда Видение и видение стали одинаковыми, и там, где прежде был лишь сплошной мрак, проступила окаймленная серебром тропинка.

Ее замысел еще не сформировался окончательно, когда Иллира, положив ребенка обратно в колыбельку и поплотнее укутавшись в чужую шаль, не зажигая света, никем не замеченная, отправилась по темным коридорам Дома Сладострастия.

Было уже далеко за полночь, шум на Улице Красных Фонарей стих, луна исчезла. Со стороны порта наплывал туман, принесший темноту, тишину и опасность. Иллира, всегда испытывавшая нелюбовь к городу и выходившая на улицу по возможности редко, неожиданно для себя уверенно направилась к гарнизонным казармам, где жил ее сводный брат, капитан городской стражи. По пути она вспомнила все базарные слухи – насколько опасным стал теперь Санктуарий, когда к нему пробудился интерес стольких бандитов, воинов и наемников. Она также вспомнила, что ни одна С'данзо прежде не пользовалась Даром так, как это сделала она сейчас, направляемая им по улицам в кромешной тьме, полном одиночестве и абсолютной безопасности. Иллира хотела было проникнуться недоверием к сдержанному могуществу Дара, каким бы явным оно ни было, но ее сын еле дышал, испытав прикосновение какого-то неведомого Бога-Громовержца, и, уверенная в самом Взгляде, она отмахнулась от этих мыслей и спокойно продолжила путь, обходя сверкающие серебром отбросы.

– Ишад?

Иллира обернулась, не узнав ни имени, ни хриплого голоса, прошептавшего его. Глаза выхватили из тьмы оборванного нищего.

– Почему ты гуляешь одна в эту ночь? – спросил он.

Она тут же Увидела все о Моруте – царе нищих – и колдунье Ишад, за которую тот ее ошибочно принял. Иллира шагнула назад, а Морут попятился, ощутив, что она способна разглядеть в нем нечто такое, к чему была слепа даже колдунья. Новые возможности Дара уже стали привычными, и Иллира пошла дальше, не испытывая необходимости перенести Видение царя нищих в ворона, чтобы избавиться от него. Когда часовой у казарм окликнул ее, девушка так посмотрела на освещенное факелом лицо воина, что тот, смущенный собственной душевной наготой, отступил в сторону, впуская ее в помещение дежурного.

– Ситен? – окликнула Иллира, зная, что женщина находится в этой полной дыма комнате.

– Лира?

Оторвавшись от группы мужчин, женщина-наемница положила твердую властную руку на плечо С'данзо и отвела ее в угол.

– Лира, что ты…

Иллира посмотрела ей в лицо. Ситен на миг съежилась от страха и вспыхнула от ярости – на этот раз Иллире пришлось отвести взгляд.

– С тобой все в порядке? – спросила Ситен.

– Я должна видеть Уэлгрина.

– Он заступает на дежурство с рассветом и только что поднялся наверх, чтобы немного поспать.

– Я должна увидеться с ним – немедленно.

Ситен стиснула обшарпанный амулет.

– Лира, с тобой все в порядке?

– Я должна видеть своего брата, Ситен, – голос Иллиры дрожал от Видения и ее решимости переговорить с Уэлгрином до того, как восход прольет свет на алтарь Зипа.

Она подождала в кабинете командира, пока Ситен будила несчастного капитана. Он спустился в комнату, похожий на призрак с зелеными глазами, кипя яростью и сыпя угрозами, но Иллира спокойно встретила его взгляд с Видением в глазах.

– Мне нужна твоя помощь, – сообщила она своему ошарашенному суеверному брату. – Мой сын, которому вы дали ранканское гражданство, похищен.

– Стража патрулирует улицу Красных Фонарей, она в безопасности, как сам дворец, – начал защищать своих людей Уэлгрин, тем не менее привязывая кованые бронзовые латы к голени. – Ты сообщила им? Они искали?

– Им там нечего делать.

Отложив второй наголенник в сторону, Уэлгрин уставился на сестру.

– Иллира, что стряслось?

Теперь, когда она была рядом с братом, девушка почувствовала, что ее Видение становится не таким отчетливым. Она Видела, как он передает ее сообщение, но не Видела, как он приходит во главе своих людей к алтарю Зипа, чтобы уничтожить его.

– Один молодой парень пришел ко мне сегодня днем с рассказом об алтаре у Белой Лошади и духе Бога-Громовержца, которому он там приносит жертвы…

– Артон.., принесен в жертву?

Это было противозаконно, но тем не менее случалось.

Иллира покачала головой.

– Этот парень – обычно его зовут Зипом – внес своего грязного демона в мою жизнь. Он дотронулся до меня, а когда я отказалась, дух вселился в моего сына, и теперь Артон плачет черными слезами.

– Яд… Зип? – пристегнув второй наголенник, Уэлгрин улыбнулся, услышав имя парня. – Давно пора покончить с ним.

Нельзя допустить, чтобы пламя разгорелось в пожар. Я слышал, кое-кто из бейсибок умеет исцелять кровь. Если они вылечат ребенка Санктуария, это будет способствовать спокойствию…

Иллира обрушила на стол оба кулака. Ни Уэлгрин, ни Видение не шли в правильном направлении.

– Ты не слушаешь меня! Брат, в крови Артона нет яда. Его ищут духи. Духи богов, пробужденные на алтаре на берегу реки. Что ты сможешь сделать для Артона такого, чего еще не сделала я?

Что смогут сделать бейсибки с обнаженной грудью, когда дух Бога-Громовержца витает у алтаря, ожидая своего часа? Уничтожь алтарь, и я спасу своего сына.

Оглядев сестру с ног до головы, Уэлгрин оставил панцирь на столе.

– Иллира, мои люди бьются изо всех сил, чтобы удержать Лабиринт. В этом городе столько заговоров и убийств, что это невозможно даже представить, а ты хочешь, чтобы я таскался по болотам у реки в поисках груды замшелых камней? Если тебя беспокоит только алтарь, скажи Даброу – он разобьет его своей кувалдой.

– Я ничего не говорила Даброу.

Уэлгрин поднял брови, так как пребывал в полной уверенности, что у супружеской четы нет тайн друг от друга, и готов был уже задать новые вопросы, но Иллира отвернулась к очагу.

– Не знаю, почему я пришла за помощью к тебе, – обернувшись, она оглядела комнату. – Видение кончилось, и я не знаю, что делать дальше.

– Можешь подождать здесь, – почти ласково произнес Уэлгрин. – Я вернусь утром. А хочешь, я провожу тебя назад в Сладострастие, и ты побудешь там с Артоном.

Серебряная прозрачность Видения исчезла, Иллира и представления не имела, когда оно вернется. Сверхъестественная уверенность, которую оно вселяло, покинула ее. Казарма же пробудила в девушке слишком много жутких детских воспоминаний, чтобы принять предложение брата остаться здесь. Она попросилась обратно, и Уэлгрин, вызвав Ситен и двух стражников, пошел проводить ее. Вооружившись тяжелыми факелами, они двинулись в путь. Лишь небольшая стычка в одном из переулков задержала их.

– НФОС, – пробормотал Уэлгрин, когда возмутители спокойствия разбежались, но для Иллиры, почти не покидающей базара, это ничего не сказало.

Миртис встретила воинов кубками крепленого вина. Иллира сразу же поспешила в детскую; как она и ожидала, состояние ее сына не улучшилось. Вынув находящегося без сознания ребенка из кроватки, Даброу прятал его в своих объятиях, а Лилис, измученная и встревоженная необъяснимым поведением брата, с безумным видом сидела на полу, вцепившись отцу в ногу.

– Ты последовала интуиции С'данзо? – с обвинением в голосе спросил Даброу.

– Я подумала, что Уэлгрин сможет помочь, – сбросила с плеч плащ Иллира. – Он обещал, хотя не знаю, поможет это или же, наоборот, ухудшит положение. Будем молиться, это все, что нам осталось.

– Ты и молиться? – спросил ее супруг так, словно перед ним была незнакомка.

– Да – тому, кто хочет нашего сына.

Небо постепенно порозовело, потом стало ясно-голубым. Состояние Артона не ухудшилось, но и не улучшилось. Утомленные бессонной ночью, Иллира и Лилис приткнулись к кузнецу и задремали. Остальные дети, чтобы не беспокоить их, были уведены в дальнюю часть дома, оставив семью в молчаливом уединении.

Черная птица, не такая большая, как та, в которую Иллира превратила свое видение, но несомненно настоящая, шумно застучала в окно. Иллира проснулась в надежде, что это Дар возвратился к ней. Но не успела она разобраться, в чем дело, как в коридоре послышались шум и крики, завершившиеся появлением Верховного жреца Вашанки Молина Факельщика на пороге детской.

– Иллира, – позвал жрец, не обращая внимания на остальных.

Удивленная, девушка опустилась перед ним на колени: власть жреца была реальной, хотя бога его и не существовало больше.

– Как ребенок?

Она покачала головой, забирая Артона из рук Даброу.

– Все так же. Дышит, но и только. Откуда вы узнали? И почему вы здесь?

Молин издал сардонический смех.

– Обычно я не отвечаю на подобные вопросы. Я знаю, потому что взял за правило знать все, что происходит в Санктуарии, чтобы находить возможность управлять городом. Ты ходила в гарнизон. Ты сказала, что твоего сына «забрали». Ты говорила о духах и Боге-Громовержце, но не упомянула Вашанку. Ты хотела, чтобы твой брат расправился с алтарем, но всем остальным собиралась заняться сама. Говорят, у тебя есть легендарный Дар С'данзо, и я хочу знать, что именно ты Увидела.

Жрец, похоже, не удивился, когда Иллира в ответ лишь отчужденно уставилась в пол.

– Что ж, в таком случае позволь убедить тебя.

Ласково взяв за руку, он повел ее к крытому портику, где уже сидел ворон. Даброу поднялся было, чтобы последовать за ними, но двое немых из храма, вооруженные тяжелыми копьями, убедили его остаться вместе с детьми.

– Никто не предавал тебя, Иллира, и не предаст. Когда Уэлгрин рассказывает мне детали, он не видит всей картины целиком. Но ты.., я думаю, картина, которую видишь ты, даже полнее, чем моя. У тебя есть Дар, Иллира, и ты Видела Бога-Громовержца, ведь так?

– У С'данзо нет богов, – смущаясь, ответила девушка.

– Да, но, как ты сама призналась, что-то коснулось твоего сына. Это что-то связано с уже известными богами?

– Не с богами, с духами богов – гискуремами.

– Гискурем? – Молин со всех сторон обсосал это слово, и ворон тоже попробовал его на клюв. – Духи? Демоны? Нет, не думаю.

Вздохнув, девушка отвернулась, но заговорила громче, чтобы жрец услышал то, что до него не слышал ни один сувеш.

– Мы видим как будущее, так и прошлое. Люди сами творят богов. Если есть нужда в них или надежда на них, сначала появляются гискуремы, а потом боги – когда больше не остается нужды и надежды. Гискуремы похожи на людей, иногда в качестве их призываются демоны, и только когда они наполняются нуждами и надеждами всех людей, они становятся по-настоящему богами – существами более могущественными, чем люди и демоны. У народа С'данзо нет нужды в богах, поэтому мы и не вызываем гискуремов.

– Значит, Вашанка – не сын Саванкалы и Сабелии. Он – надежда и нужда первых битв, в которых сражались древние ранканские племена? – рассмеялся чему-то своему Молин.

– В определенной степени, да. Как правило, именно так и происходит, но трудно проследить прошлое настолько далеко, особенно в отношении такого бога, как Вашанка, – попыталась смягчить свое заявление Иллира. Ведь человек этот был жрецом Вашанки, и не стоило рассказывать ему о жизни и смерти его бога.

– Я полагаю, заглянуть в будущее проще. У моего бога сейчас не лучшие времена, не так ли, С'данзо? – голос Факельщика прозвучал резко, заставив Иллиру обернуться и посмотреть ему в лицо, хоть она и знала, что это чревато бедой. – Не притворяйся, С'данзо. Возможно, у тебя есть Дар, но я не был там. Вашанку вырвали из пантеона. Там сейчас властвует Ильс, но не думаю, что он и его семья смогут заполнить пустоту, оставшуюся после Бога войны. А ведь пустота есть, не так ли? Надежда? Нужда? Ранканского Бога-Громовержца, Бога Войны, Творца побед больше нет.

Кивнув, Иллира затеребила бахрому шали.

– Думаю, прежде такого никогда не случалось. Он менялся, рос, даже когда его заманили в ловушку и изгнали. Над Санктуарием словно натянута огромная сеть, жрец; она существовала еще до изгнания Вашанки, она есть и теперь. Многое нужно Увидеть, чтобы все стало понятно.

Иллира говорила с Молином как с обыкновенным клиентом, и на какое-то время тот оказался заворожен ею.

– Сколько надежды потребуется, С'данзо? Сколько нужды?

Может ли бог одного народа незаконно присвоить себе поклонение другого?

Казалось, жрец забыл про существование гадалки; сунув руку глубоко за обшлаг рукава, он достал лакомство для ворона, который послушно сел ему на руку. Когда Молин продолжил, его голос звучал спокойно.

– Я прибыл сюда вместе с принцем, собираясь воздвигнуть храм, когда в Рэнке только и говорили, что о войне с нисибиси, – неподходящее время для жреца-зодчего, который предпочитает закладывать фундаменты храмов, а не рыть подкопы под крепостными стенами. Все пошло наперекосяк. Внимание Вашанки должно быть привлечено к северу, войнам и армии, но Он был здесь почти все время, и этого я не понимал никогда.

Война приняла затяжной характер. Войска деморализованы, ропщут, бунтуют Император зверски убит вместе со всей своей семьей, и моей тоже – кого только смогли найти. Теперь войну ведет Терон, но положение стало еще хуже, и вовсе не потому, что новый император плохой полководец, а потому, что во всеми забытом захолустье Империи изгнан ранканский бог.

Санктуарием – этой помойной ямой Империи – досталось руководить мне, потому что никто больше не заинтересован в нем и не способен на это. Храм мой так и не был воздвигнут, а мой принц, единственный законный наследник трона Империи, живет без забот, хотя город заполонили тысячи бейсибцев, не считая змей, которые собираются ждать здесь вместе со своей императрицей, своим золотом и омерзительными обычаями, пока их богиня соблаговолит пошевелиться, чтобы принести им на блюдечке победу в войне, которую они сами не смогли выиграть у себя дома!

Он снова повысил голос, чем напугал ворона, который тут же клюнул кормящую его руку между большим и указательным пальцами.

– Я понял, что мне уже не суждено возвратиться назад, – продолжил жрец уже тише и стал перевязывать ранку, оторвав кусок ткани от рукава. – Точнее, я был вынужден признать, что Санктуарий – одно из самых забытых мест, созданных Творцом, – останется моим домом до самой моей смерти. Неосуществима моя мечта мирно скончаться в храме, в котором я родился.

Для С'данзо много значит Родина? Я родился в храме Вашанки в Рэнке. Моя плоть неразрывно связана с ним. Все части моего тела: глаза, сердце, внутренние органы – все, что я получил при рождении, – плоть от плоти храма и принадлежат ему. Гляди – птица клюнула меня, течет кровь, и на этом месте вырастет новая кожа. Кожа Санктуария, Иллира. Этот город для меня всегда останется лишь малой частицей, но для тебя – разве Санктуарий не внутри тебя, пусть ты и рождена С'данзо?

Жрец протянул ей руку, чтобы она посмотрела на его рану, выложив перед ней все аргументы, будто бы убеждал самого императора. Глаза их встретились.

– Иллира, если ты не поможешь мне, я не смогу помочь Санктуарию, а если я не смогу помочь Санктуарию, не будет иметь значения, спасешь ли ты своего сына. Используй свой Дар, посмотри вокруг. Есть надежда, нужда, есть огромная пустота там, где правил Вашанка.