Текст книги "Душа города"

Роберт Асприн
Душа города

Джанет Моррис
ИГРА ВЛАСТИ

В первую зиму после восшествия на трон Ранканской империи Терона предводитель наемников Темпус по локоть обагрил свои руки кровью невинных. И небо над окруженным стенами городом заплакало черными слезами.

К рассвету пепельные облака сгрудились в небе так высоко, что даже самые сильные лучи Бога-Солнца не могли разорвать пелену ополчившихся армий ночи. Город Рэнке, некогда жемчужина в оправе Ранканской империи, содрогался во тьме. А выкрашенные охрой стены тускло мерцали перед зловещей силой бури.

Гремел гром, и завывал ветер. Во дворец Терона ударила черная молния, едва не выбив стекла в окнах и не сорвав двери с петель. По улицам, аллеям и широким бульварам застучали громадные, острые, как алмазы, черные градины, повергая на колени нечестивых жрецов и заставляя мелких дворян дрожать от ужаса на скользких мостовых, покрытых грязным месивом, превращающимся в лед, по утверждению некоторых, черный, как сердце Терона.

Всем было ведомо, что Терон – кровавый, дикий хищник и к власти пришел на гребне устроенного армией мятежа. Доказательством тому служили силы, которые помогли ему обосноваться в императорском дворце: ведьмы нисибиси, черные демоны, наводящие ужас дьяволы и вселяющие страх, почти бессмертные основатели двух кровавых культов – Ашкелон, Владыка Грез, и его шурин Темпус, полубог и любимый сын ранканского бога войны Вашанки. Все они внесли свою лепту в воцарение Терона на троне.

И разве Темпус не истреблял по-прежнему недовольных – всех, кто имел влияние при дворе Абакитиса? Разве не просыпались по-прежнему в пустых постелях женщины, находя прибитые к дверям будуаров кошельки из человеческой кожи с тридцатью золотыми солдатами внутри? (Такова была стоимость человеческой жизни в Рэнке.) Разве не шли те немногие оставшиеся в живых соратники Абакитиса, ныне покойного – изувеченного, неотомщенного и отягченного проклятиями даже в могиле, – к ратуше наемников, невзирая на черные градины, с раздутыми от золота карманами, оставляя там свое состояние с записочками типа: «Маршалу Темпусу на правое дело от восхищенной и преданной семьи такого-то», пока слуги выводили их благородных жен и детей, переодетых в простые одежды, через боковые ворота?

Который день бушевала буря, и виноваты в случившемся были Терон и его приспешник Темпус. Именно они навлекли на город черную адскую непогоду.

Нечто подобное шептала Критиасу, первому заместителю Темпуса, жена губернатора, с которой он был в постели.

Ухмыльнувшись, Крит, прекрасный актер, провел рукой по своему классическому римскому лицу и густым черным волосам и ответил женщине: «Никто не властен над Солнцем, госпожа. Никто, даже Терон. Когда боги гневаются, сам Темпус склоняет голову».

Крит воевал на севере империи, у Стены Чародеев, и женщина знала это. Он выдавал себя за простого офицера, который ушел в отставку после убийства Абакитиса на Фестивале Мужчин, и ныне, подобно большинству воинов старой гвардии, бросался от одной группировки к другой в надежде уцелеть.

Жена губернатора дотронулась пальцем до его подбородка и сочувственно улыбнулась.

– Вы, военные… все одинаковы. Ты что же, думаешь, что эта буря и этот черный град – это хорошо? И что это знамение нам, бедным женщинам, не прочесть?

Подумав о знаках и амулетах – о прядях волос, кусочках кости и серебра, о счастливых оберегах в кошельке, который вместе с прочей одеждой валялся в ногах у ложа чужого мужчины, – Крит молвил на придворном ранкене:

– Только в случае возвращения Бога-Громовержца к своим армиям можно говорить о победе. Без него мы лишь топчемся на месте. Но будь он в гневе, мы бы почувствовали это. Нет, он не держит зла ни на Терона, ни на Темпуса. Ведь один из них генерал, которому доверились солдаты, когда во время правления Абакитиса бог покинул нас, а другой…

Крит умолк, призадумавшись. Он хотел получить от знатной ранканки информацию и получил даже более того, что желал, – губернаторша своим телом хотела купить его заступничество. И в минуты нежности Крит решился поведать ей о Темпусе, объяснить, что это за человек, которому он дал клятву служить верой и правдой.

Он устроился поудобнее на кровати и продолжил:

– Темпус исполняет волю Отца Энлиля, Верховного Бога Бури, Бога Войны. Проклятье его сильнее, чем проклятья империи и всех ее врагов, вместе взятых. Клянусь богами и людьми, чародейством и магией, клянусь тебе, женщина, что, если это Ад пожелал воздать нам за правление Терона, Темпус будет страдать за всех.

Глаза и подрагивающие от желания губы женщины ясно дали понять, что она потеряла всякий интерес к разговору. Она, но не Крит. Спустя некоторое время, уходя от нее, он нарисовал на двери знак для дворцовой службы безопасности, даже на миг, не задумавшись о прекрасном женском теле, которое вскоре покинет жизнь.

Небо по-прежнему чернело плащом ведьмы, и ветер выл тысячей голосов. Подобный вой Крит слышал на поле боя, когда в той или иной битве на помощь Темпусу приходили чуждые этому миру существа. Так это было, когда колдовская погода опустилась на Санктуарий, где нынче напарник Крита вместе с братьями по Священному Союзу стояли лагерем. В этом мерзком южном форпосте империи.

Крит вскочил в седло, и пальцы его привычно заиграли амулетами. В обычный день он просто бросил бы их на траву, чтобы узнать, куда держать путь.

Но сегодня бушевала буря, и Крит сам знал, куда направить свои стопы. Будь рядом Страт, он бы об заклад побился с напарником, что едва установится хорошая погода, как Темпус призовет Крита и они немедленно отправятся в Санктуарий, где на зимний постой расположились пасынки Темпуса.

Крит вместо того, чтобы скорбеть, был рад, что Бог-Громовержец Вашанка, покровитель армий, бог насилия и убийства, кровавой похоти, ярости и Врат Смерти, исчез. Этой ранканской даме он сказал правду – выиграть войну, не имея поддержки бога, невозможно. Однако Вашанка, ранканский Бог-Громовержец, бросил Священный Союз, где служил Крит, как раз в тот момент, когда тот нуждался в его помощи. Вот почему пасынки перешли под покровительство другого, более могущественного бога – Отца Энлиля.

Черные, висящие клочьями облака и громовые раскаты над головой словно хотели сообщить человеку, который не питал приязни ни к богам, ни к колдовству и служил первым заместителем у того, кто был напарником бога, что Вашанка мог и разгневаться на неверных людишек, некогда воевавших с его именем на устах, а ныне сменивших покровителя.

Там, где оказывался замешан Темпус, все становилось дьявольски запутанным.

Ухватившись за конскую гриву, Крит натянул поводья. Жеребец чуть присел и не спеша, затрусил по предательским, скользким улицам Рэнке к ратуше наемников и конюшне, где можно было укрыться от клокочущей бури

Не обращая внимания на темноту и неровную дорогу, Крит перевел лошадь в галоп, надеясь на ее сильные ноги. Прохожие, если в такую погоду кто-то еще осмеливается выходить на улицы, сами догадаются уступить дорогу, а патрули дворцовой стражи знают, кто он такой и кому служит. Пусть хоть жеребец порезвится, решил Крит, раз уже ему самому подобное не светит. Боги бросили перчатку, и остается только ждать, пока Темпус ее поднимет.

***

На четвертый день буря немного утихла. Терон и Темпус призвали к себе Брахиса, Верховного жреца богов войны Ранканской империи, чтобы вместе сочинить для горожан более-менее правдоподобную версию происходящего.

Вновь возобновились казни, отмененные было с началом бури.

– Ваше величество, нет никаких сомнений, только новые жертвы смогут умиротворить голодных богов, – произнес Брахис, подчеркнутой услужливостью и почти оскорбительным тоном показывая, что думает как раз обратное.

Терон, старый и седой, подобно теням в недавно узурпированном, но еще не обжитом дворце, наполненном политиканами и шлюхами, счел нужным ответить.

– Ты прав. Пускай до полудня десяток твоих злейших врагов истечет кровью на Красной площади

Темпус поборол желание коснуться под столом колена своего старого друга

Брахис ничего не сказал на слова Терона, лишь поклонился и вышел, шелестя окрашенными в цвет меди одеждами.

– А ты, Тейлз, – обратился стареющий генерал к своему ничуть не изменившемуся за годы другу – Ты тоже думаешь, что мы прогневили богов? Вернее, если быть точным, одного из них?

Терон сжал губы и выпятил вперед подбородок. Сейчас всем своим обликом он очень напоминал старого, израненного льва с седеющей нечесаной гривой и затупившимися кривыми когтями. Терон был крупный мужчина, и властность его не превратилась в ее воспоминание, по-прежнему переполняя все его существо и бушуя в крови. Да, император был могуч и силен, но облик его тускнел рядом с Темпусом, земным воплощением Бога-Громовержца, чьи медвяного цвета волосы и высокий чистый лоб удивительно напоминали изваяния Вашанки, которому по-прежнему поклонялись в этих землях. В глубоких глазах бессмертного читалось коварство, а фигурой он походил на героев античности. На вид ему было лет сорок – мужчина в расцвете сил и разума, а никак не старик, хотя у него на глазах рождались и гибли империи. Не будет исключением и Рэнке: он похоронит Терона, так же как хоронил, и будет хоронить многих других, сильных стремлениями и духом. Терон ведал правду и знал Темпуса с тех далеких времен, когда империя Ранкан еще только зарождалась, и они бок о бок сражались у Стены Чародеев. Они всегда были честны друг с другом, правда, проявляя все же некоторую осторожность.

– Прогневили бога? Нет, это нечто иное, – ответил Темпус. Он прекрасно понимал, что не время сейчас вселять несбыточную надежду на возвращение Бога-Громовержца в душу воина, который в силу своих амбиций решил надеть корону Ранканской империи, чья тяжесть скоро погубит его. Нет более грязной работы, чем исполнять обязанности правителя, вдобавок ко всему Терон пришел к власти благодаря несчастливому стечению обстоятельств. – Если тут и замешан Вашанка, то только из-за разногласий между ним и Энлилем. А, как известно, в битвах богов гибнут обычно люди. Не стоит вселять надежду в войска – война с Мигдонианским Альянсом не закончится по воле божьей, как не закончится и по велению магии нисибиси.

– Значит, ты считаешь, что виной всему колдовство? Может, виновница – твоя зловещая вестница… ведьма-нисибиси.

– В той же степени, что и другие нисийские колдуны. Да и какая разница, боги причина бури или чародеи? Если бы я думал, что Брахис рвется к власти, я казнил бы его как преступника. Он прекрасно обойдется без нас обоих.

– Так же, как и мы без него. Пока мы с тобой действуем, рука об руку, если, конечно, у тебя нет никаких планов… избавиться от меня. Такой слушок появился недавно в среде жрецов.

Они вступили в словесную перепалку, уйдя от сути обсуждаемой проблемы. Несомненно, буря была предзнаменованием и не сулила ничего доброго новому императору.

Стареющий генерал поднял кубок, чаша которого покоилась на спине крылатого льва, и глубоко вздохнул, когда Темпус хрипло рассмеялся.

– Старый лев, да неужели ты ищешь знамение? Неужто оно и впрямь нужно тебе, чтобы считать право на трон пожалованным тебе богами, а не взятым по праву сильного?

– Чего я хочу?! – прогрохотал Терон и вдруг швырнул изящную, украшенную драгоценными камнями чашу с такой силой, что, отскочив от пола, та выкатилась, разбрызгивая капли, в самый центр зала.

Чаша вращалась на мраморном полу зала со звуком, напоминающим грохот колесницы, который становился все громче и громче, перекликаясь с раскатами грома и участившимся стуком оземь черного града, словно уже целое сонмище богов метало огненные стрелы из черного неба.

Темпус почувствовал, как встали дыбом волосы на руках и зашевелилась его борода. Капли вина на полу зашипели и испарились, валяющийся кубок внезапно засветился, сначала тускло, а потом все ярче и ярче. В голове послышался несколько иной и в то же время знакомый грохот – предвестник появления бога.

Темпус терпеть не мог, когда боги копались в его черепе. Воин успел выругаться вслух, прежде чем понял, что звуки не походили на глубокое первородное дыхание Господина Бури Отца Энлиля или на страстный, требовательный зов Вашанки-Громовержца. Они звучали с такой силой, что мерцание, гром, дымящиеся чаша и капли потеряли для Темпуса всякое значение – в его голове слились воедино призывы двух богов.

Двух! Это было уже слишком. Темпус почувствовал, как в его груди клокочет ярость. Он ненавидел подобные вторжения, и терпеть не мог быть пешкой, слугой у одного бога-убийцы и мальчиком на побегушках у другого.

Воин боролся со слабостью в ногах, которая словно требовала, чтобы он сел, не двигался и не закрывал глаз, подобно уже обрушившемуся на стул Терону, готовому послушно подчиниться любому откровению, которое вот-вот прозвучит в его голове. Проклиная само существование богов, Темпус схватился руками за край дощатого стола.

Воитель сжал дерево с такой силой, что стол не выдержал и доски его расползлись, но это никоим образом не помогло ему преодолеть или изгнать из головы силу божественного внушения.

Перед ним, там, где каталась чаша, завращались вдруг отливающие золотом колеса боевой колесницы, влекомой серыми конями тресскои породы, чьи подковы высекали искры из мощенного мрамором пола. Колесница вырвалась из дымного столба, и Темпус был настолько поглощен неожиданной картиной и неземным гулом времени и пространства, сквозь которые прилетела к ним колесница, что лишь краем глаза заметил, как Терон закрыл лицо руками и сжался за столом, точно большой ребенок.

Красная упряжь лошадей блестела и казалась влажной. Сильные красивые руки в коротких перчатках, смуглые и без единого шрама или волоска, уверенно сжимали кроваво-красные вожжи. Торс наездника закрывала кираса из муравленого металла, выполненная настолько искусно, что казалась влитой. Броня несла на себе все отличительные признаки Священного Союза.

Темпусу не было нужды видеть лицо, ибо он знал уже, что прибыл к нему не бог, не верховный чародей, не демон даже, а некто еще более удивительный. Колесница вылетела из клубящегося облака, лошади с храпом рванулись вперед, выбрасывая колени, но вот колеса заскрежетали, останавливаясь, и Темпус увидел, как наездник поднял руку, приветствуя его как равного.

Его, а не Терона, который всем телом дрожал от ужаса. Возничий мягко улыбнулся, глядя на Темпуса чистыми светлыми глазами, подобными двум озерцам горной воды Пришелец открыл рот, чтобы заговорить, и божественный хаос в голове Темпуса сначала перешел в грохот, потом в шепот, отдельные вздохи и, наконец, окончательно исчез, когда Абарсис, мертвый Жрец-убийца и тайный покровитель Священного Союза, небрежно обмотал вожжи вокруг тормоза и, широко раскинув руки, спустился с колесницы, дабы обнять Темпуса, которого любил больше жизни, будучи еще не духом, но человеком.

Темпус понял, что Абарсис явился из лучших побуждений, хотя ему и было больно видеть, как на его глазах материализуется юноша, некогда снискавший почетную смерть у него на службе.

Ныне он обладал некой силой, которая пусть и таилась за пределами Врат Смерти, но быть силой от этого не переставала.

– Командир, – наполнил зал бархатный голос. – По твоему лицу я вижу, что сердцем ты по-прежнему любишь меня. Это хорошо. Мне нелегко было осуществить подобное путешествие.

Они обнялись. Открытые глаза Абарсиса и его высокие скулы, бычья шея и блестящие волосы казались столь же материальными, что и занозы под ногтями у Темпуса.

Юноша, вернее его тень, был сильным. Отступив на шаг, Темпус хотел было заговорить, но в печали уставился в пол. Что можно сказать мертвому? Уж наверняка его не спросишь, как жизнь. Неуместным выглядело бы и обычное приветствие Священного Союза…

Абарсис же обратился к нему точно так же, как много лет назад в Санктуарии, где он вскоре нашел свою смерть.

– Жизнь тебе, Риддлер, и вечная слава. А твоему… нашему другу… Терону из Рэнке мои приветствия.

Звук собственного имени вывел Терона из транса. Старого испытанного бойца по-прежнему пошатывало, да и дар речи, похоже, к императору еще не вернулся.

Один взгляд в сторону Терона помог Темпусу взять себя в руки

– Ты едва не напугал нас до смерти. Может, и буря твоя работа? – Он отступил на шаг и показал рукой на мрачное небо за окном. – Если так, то это лишнее, местные жители и без того напуганы. Мы лишь хотим создать военное правительство, а вовсе не развязать гражданскую войну.

Красивое лицо Жреца-убийцы подернулось дымкой, и Темпус, заметив это, чуть было не спросил: «Реален ли ты? Родился ли ты снова? Пришел ли ты, чтобы помочь мне?»

Тень посмотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был исполнен такой силы, что потрясал до глубины души.

– Нет. Нет, Риддлер, не я. Я только принес сообщение для тебя и обращаюсь к тебе с просьбой – за услуги, уже оказанные и будущие.

– Гм-м. Темпус, ты не хочешь меня представить? В конце концов, вы ведь у меня в гостях, – пророкотал император, постепенно оправившийся от смятения и принявший достойную позу. Он то и дело исподтишка бросал взгляды на коней, которые замерли как вкопанные, прядая ушами и пуская из ноздрей едва заметные струйки пара.

– Терон, император Рэнке, генерал армий и все такое прочее, познакомься с Абарсисом, Жрецом-убийцей, бывшим Великим жрецом Вашанки, бывшим…

– Бывшим союзником, – перебил его гладкокожий, словно влажная сталь, Абарсис, – каковым, впрочем, я и остался. У Союза возникла проблема, и связана она с Санктуарием. Вещать устами жрецов – дело богов, мое же предназначение иного рода. Темпус, я знаю, боги сами говорят с тобой, но на этот раз… я хорошо подготовился… – Абарсис блеснул улыбкой, как когда-то давно. Переминаясь с ноги на ногу, он встретился взглядом с Темпусом и продолжил:

– Послание таково: Сферы Могущества нисибиси должны быть уничтожены. Пантеон будет рад такой вести. И уничтожить их надлежит Санктуарии, где обретут свободу твоя и моя измученные души.

Просьба же к тебе такова: исполни желание Нико насчет детей, твоих и наших.

Наших? Темпус не мог не узнать торжественного тона Абарсиса, который тот использовал только в разговорах о божественном. Мертвый Великий жрец Вашанки проделал долгий путь, чтобы донести послание. Все более и более недовольный поворотом дел, Темпус отступил на шаг и в раздумье присел на край стола. За этим он пришел ко мне. Прекрасно. Что теперь?

Ибо он, тот, кто мог отказать богу и выступить против всех верховных жрецов, понимал, что отказать пасынку не сможет. Это был старый долг, над которым не властны даже такие понятия, как жизнь и смерть. Все дело в душе Темпуса, которая была настолько старая, что, увидев Абарсиса по-прежнему юным, прекрасным духовно и хранящим честь свою так, как Темпус хранить ее более не мог, тот, кого прозвали Риддлером, почувствовал, как сильно он устал.

И на диво: он, который не спал никогда, не спал с тех самых пор, как три сотни лет назад был проклят одним из могучих чародеев и нашел успокоение лишь в союзе с богом, понял, что засыпает. Веки его отяжелели, а звук голоса Абарсиса стал громче, отдаваясь эхом так, словно они с Тероном разговаривали, стоя в разных концах комнаты.

Перед тем, как рухнуть на стол, забывшись тяжелым сном, который прошел только на следующий день, когда взошло солнце и установилась ясная погода, Темпус услышал слова Абарсиса:

– А ты, друг мой, тот, кого я люблю больше других мужчин, прими этот особый подарок… просто как знак внимания. На эту ночь, мой господин, принес я тебе от богов хороший сон. А теперь спи. И пусть посетит тебя во сне мой дух.

И Темпус спал, а когда проснулся, Абарсис уже давно исчез, и полным ходом шли приготовления к отъезду Терона, Темпуса и их небольшой свиты в Санктуарий.

***

Санктуарий ожидали новые неприятности, Роксана чувствовала это по ломоте в суставах. Предчувствие, подобно острому ножу, пронзило самоё существо нисийской ведьмы, некогда прозванной Королевой Смерти, а ныне укрывавшейся от преследований в тайной лачуге на берегу Белой Лошади.

Когда-то по силе ей почти не было равных, когда-то она была палачом, а не жертвой, и однажды провозгласила Страдание и вознесла его над человеческим стадом, от самой последней дыры – Санктуария – до высочайших пиков Стены Чародеев.

Но все это было до того, как она влюбилась и заплатила за любовь. Возможно, не будь смертный, кому она отдала свою любовь, Никодемусом по прозвищу Стелс, членом Священного Союза, одним из кровавых пасынков, Роксана посчитала бы глупым поменять бессмертие на способность лить слезы и чувствовать переменчивое бабье счастье.

Но Нико предал ее. Ей следовало подумать об этом, и, будь она женщиной в полном смысле слова, она бы знала, что ни один мужчина, а тем более бывалый боец, давший клятву на верность пасынкам, не будет верным и честным по отношению к женщине, если это пойдет вразрез его союзу с мужчинами.

Ей следовало знать это, но она не могла даже предположить такого, ведь душа Нико была сама нежность, когда это касалось женщин, он любил их всех так же, как любил лошадей и маленьких детей: бесхитростно, свободно и честно. Теперь, когда она узнала это, Роксана посчитала подобное оскорблением. Она же не бродяжка, не бессвязно лепечущее существо и не комок шерсти. К оскорблению примешивалась и душевная травма: ведь она отдала бессмертие за возможность любить смертного, который не смог оценить ее жертву.

Любимый предал ее из-за веши столь незначительной, что она не стоила и упоминания: из-за «жизни» мелкого колдунишки, чародея по имени Рэндал, лопоухого веснушчатого дурака, который играл с силами, ему неподвластными.

Да, Нико сумел провести Роксану, отвлек ее своими чарами, а тем временем этот напыщенный клоун, которого она собиралась пустить на жаркое, сумел сбежать.

Теперь Нико вертелся у жрецов и в роскошных спальнях дворца, защищаемый Рэндалом (который владел Сферой Могущества такой же, как у Роксаны, и даже более сильной) и магической броней, подаренной ему Энтелехией Снов.

Немало крови попортила ей и другая ведьма – некромантка Ишад, которую пасынкам следовало бы ненавидеть сильнее, чем Роксану, Королеву Смерти, еженощно проклинаемую в их молитвах.

Какая-то насмешка судьбы крылась в том, что Ишад, эта расфуфыренная похитительница душ с ограниченной властью и безграничной похотью, якшалась с пасынками и была союзником армии наемников, единственной силой, стоящей меж Санктуарием и полным хаосом ныне, когда весь город распался на щедро политые кровью кварталы, принадлежащие различным кликам, – Рэнке ослаб, а ранканский принц Кадакитис забаррикадировался во дворце вместе с пучеглазыми пришельцами, изгнанными из своих земель.

Роксана же, Королева Смерти, птица высокого полета, некогда повелительница всех и вся, ныне была теснима пасынками и даже менее значительными группировками в городе, опираясь лишь на свои мертвые легионы, в которых иные и впрямь были мертвецами, поднятыми из могил исполнять ее поручения, а другие находились на волосок от мира иного, такие, как Беспалый, владелец «Распутного Единорога», он же Ластел; или Зип, изворотливый руководитель НФОС (Народного Фронта Освобождения Санктуария), чьи повстанцы не могли обойтись без ее помощи.

Ну и, конечно, был еще Снэппер Джо, единственный подвластный ей демон – огромный монстр с серой кожей, тупыми глазами, острыми клыками и оранжевыми волосами, которого Роксана извлекла из глубин Ада и определила себе на службу. Джо по-прежнему был в ее распоряжении, хотя последнее время служил барменом и вышибалой в «Распутном Единороге» и забивал себе башку идиотскими мыслями о дружбе с людьми (скорее пасынки признают Роксану, чем завсегдатаи таверны примут демона как своего).

А еще были змеи из последней партии с Севера, которых Роксана на время могла обращать в людей: городские змеи не способны к перемене обличий, в холодную погоду они становились малоподвижными и сонными и были куда глупее своих северных товарок.

Вот и сейчас при ней находилась такая змеиная пара; одна за дворецкого, другая за телохранителя. Роксана призвала их, чтобы они развели огонь в комнате для колдовства, принесли сделанный из халцедона сосуд для воды и поставили его на порфировую колонну рядом с очагом; и теперь они стояли, смотрели и ждали рядом с ней, пока ведьма насыпала соль в воду. Слова, вылетевшие из ее уст, сделали соль подвластной магической воле и превратили сосуд с водой в открытые раны Санктуария. Она имела в виду не раны тела, но язвы души – надменность и жадность, проявления любви, вспышки страсти, пронзавшие даже сердца Рэндала и Стратона, принца-губернатора и его пучеглазой подружки Шупансеи, которая сама держала змей, наивно полагая, что бейнит окажутся невосприимчивы к магии змей Севера. Сюда же относилась и всепоглощающая преданность Нико двум детям, с которыми он возился так же, как пустоголовые ранканские матроны.

Вода начала мутнеть, заволакиваться дымкой и пошла пузырями, будто соль растворилась во всех сердцах города. Цвет воды стал серым, насыщенным, а за закрытым ставнями окном гигантскими хлопьями посыпал снег.

– Идите, змеи, – пропела Роксана, – идите к своим братьям1 во дворец принца. Найдите и убейте их, разрушьте мир между бейсибкой и ее ранканским дружком. А потом покусайте эти царственные особы своими ядовитыми клыками, призовите смерть на полночных крыльях, и пусть Нико будет вынужден прийти ко мне… чтобы спасти их. – Последние слова так и не достигли слуха змей, ибо застрявший в горле ведьмы смех не дал ей закончить речь (особенно слово «спасти»).

Вглядевшись в сосуд, Роксана увидела одно видение, затем второе. Вначале показались всадники, а за ними – лодка со вставшим на дыбы львом на носу. Первым ехал Темпус – ее старинный заклятый враг, прозванный Не Знающий Сна, земное воплощение Бога-Громовержца, следом Джихан, противник еще более опасный, Дочь Пены, нимфа с медными волосами и беспредельной страстью, фея со всей силой лунных океанских приливов. Третьим взору колдуньи предстал Критиас, напарник Стратона, самый хладнокровный и смелый из пасынков и вдобавок единственный из всех них, кому не требовалась помощь потусторонних сил. На лодке, из-за яркой меди и разноцветных пузырящихся парусов похожей на свадебный подарок, плыл человек, которому она помогла взойти на трон и который теперь находился перед ней в неоплатном долгу: Терон, император Рэнке, так горевший желанием воздать Роксане, что направился сюда, в самую распоследнюю дыру империи, преклонить перед ней колена.

Да, размышляла Роксана, чему быть, того не миновать. Нервным движением смуглой руки ведьма успокоила воду в сосуде и задумалась. В голове ее зрел план отмщения жителям Санктуария за все зло, причиненное ей в прошлом и настоящем. Она видела свои ошибки и знала теперь, как их можно исправить. Слишком много сил потратила она на Никодемуса, который посмеялся над ней и бросил. Она сумеет отдать эти несчастные души в обмен на то, что так глупо когда-то променяла.

Ну а потом ей останется распустить змей, выпить воду из сосуда и ждать, скрестив ноги, в комнате для колдовства, пока не предстанут пред ней Дьяволы Демонических Дел, готовые к переговорам Некроманты, Писаки Подземного Мира. Предстанут, дабы вкусить то, что предложит им Роксана, чтобы затем постараться обмануть их, насытившихся, и вернуть бессмертие в обмен на смерть двух детей, которые станут богами, если вырастут, и Никодемуса, не заслуживающего лучшей доли, потому что хотел обмануть ведьму, любившую его и пережившую измену. И, конечно же, ради смеха она добавит к этой коллекции Темпуса. Свою судьбу он предопределил, когда наполнил вечерние улицы Санктуария насилием и убийствами, ненавистью и кровью, так что теперь никто не будет волноваться по поводу нескольких новых смертей.

Ведь жителей Санктуария волнует лишь их жизнь, а никак не будущее. В своем невежестве они не ведают о том выборе, который предстоит им после смерти, а если и ведают, то повседневная суета им важнее. Они не знают и знать не желают то, что провести вечность в Аду не так уж легко, и то, что боги могут предложить иной выбор.

Вот почему Роксана жила в Санктуарии и любила этот город. Даже когда она принесет в жертву Нико и всех этих чертовых пасынков, включая одиночек, она все равно останется здесь. Когда Ишад больше не будет вмешиваться в ее дела и переведутся безумные жрецы типа Молина Факельщика, занятого воскрешением культа мертвого бога, она сможет вздохнуть свободно.

Решившись, ведьма согнула палец. Комнату наполнили адские завывания, растворилась невидимая дверь, и заблистала Сфера Могущества, мягко вращаясь на оси из золотых атлантов, и запел дьявольский хор, какого Санктуарию не доводилось слышать с незапамятных времен.

Только так, только этот старинный путь – зло за зло в десятикратном размере, мог принести ей успех, и ведьма обещала страшную плату за все, что произойдет в этом городе, чья защита давно уже утратила прочность.

Теперь осталось лишь коснуться плоти и крови Сферы, которая становилась все больше, приближаясь к ее глазам.

Потянувшись, Роксана поправила одежду, готовясь встретить своего любовника-демона. За все нужно платить, даже ей, прекраснейшей из ведьм Нисибиси.

Ноготь ведьмы коснулся Сферы, и на всей территории от южной оконечности Санктуария до морского побережья Рэнке, где плыл ныне императорский корабль, поднялся дьявольский ветер, известный как колдовская погода.

И повсюду люди отметили, что даже для колдовской погоды ветер был необычной ярости и силы, будто в некой забытой игре страстей насиловали известную богиню.

***

Никаких дел у Крита в Санктуарии не было, но он подчинился приказу и скакал с невероятной скоростью рядом с Темпусом и его неземной супругой Джихан, дочерью первородного бога. Люди звали его Буреносец и уповали на него лишь в минуту крайней необходимости.

Само путешествие через Ничейные Земли, наполненные тенями и миражами пустыни, которую даже их необычная группа не в состоянии была пересечь за один переход, вселяло в него тоску, хотя и оказалось совсем недолгим и довольно легким, да и как же могло быть иначе, коль скоро силы путников постоянно подпитывались дочерью Буреносца, повелителя ветра и воли.

Теперь, вблизи городских ворот, уже поздно было задавать вопросы командиру насчет того, кто пустил слух, что Абарсис явился Риддлеру в императорском дворце, и зачем, если это было правдой, приказал Темпусу разделить силы, ведь они трое стоили больше, чем весь отряд бойцов, что сопровождал Терона в его морском путешествии.