Электронная библиотека » Роберт Чамберс » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 22 февраля 2024, 11:20


Автор книги: Роберт Чамберс


Жанр: Ужасы и Мистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Роберт Чамберс
Создатель Лун

Robert W. Chambers

The Maker of Moons & Other Tales


© 2012, de las ilustraciones: Santiago Caruso

© Г. Эрли, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Предисловие Сантьяго Карузо

Эта подборка, продолжающая серию из четырех рассказов, которые связаны между собой трагической историей «Короля в желтом» (1895), извлечена из сборников «Создатель Лун» (1896) и «Тайна выбора» (1897). Стихотворения, предваряющие прозу, окутывают старинные легенды флером литературного изящества: автор этих рассказов был не столько беспокойным мечтателем из провинции, сколько дилетантом, вдохновлявшимся богемной жизнью «прекрасной эпохи». Но если в те времена Чамберс не уступал известностью лорду Дансейни, то сегодня его помнят в основном лишь как автора «Короля в желтом», ибо эта про́клятая книга – предтеча «Некрономикона», созданного знаменитым мифологом из Провиденса. Каждый рассказ Чамберса словно ожерелье тончайшей работы, а в целом все их можно назвать связующим звеном между литературой Северной Америки и той мрачной и набожной фантастической прозой, которую незадолго до него представил француз Марсель Швоб в своем сборнике «Король в золотой маске» (1892), переписав ряд легенд и исторических эпизодов в сверхъестественном ключе. Чамберс разворачивает свои сюжеты с типично французским благоразумием, но благодаря обилию подробностей ткань его повествования зачастую превращается в изысканный гобелен, пропитанный экзотическими ароматами и наводящий на мысли о Ближнем Востоке или еще более отдаленных уголках Земли. Так происходит, например, в рассказе «Создатель Лун» – жемчужине этого сборника. Некий вымышленный китайский культ ставит под угрозу самые основы экономики Соединенных Штатов, а все элементы, из которых Лавкрафт впоследствии сформирует миф о Ктулху, разложены перед читателем, как на витрине: тут и представители замшелой аристократии, пытающиеся сохранять американскую версию хороших манер перед лицом древнего варварского народа; тут и зловещая, смертоносная фауна, связанная с экзотическим культом, – вечное отражение ксенофобии правящего класса.

Однако герои Чамберса отличаются от лавкрафтовских: их дерзания вдохновлены не только любопытством к потустороннему, но и поисками любви. Не стоит поспешно упрекать его героев в мизогинии: они действуют строго по тем канонам служения прекрасной даме, которые христианство когда-то утвердило в самом сердце рыцарского Средневековья и которым всецело подчинялся сам Чамберс, будучи истинным джентльменом. Один из основных мотивов его прозы – торжество любви (сколь бы ребяческие и сентиментальные формы она ни принимала с точки зрения наших современников) над страхом, который порождает вторжение сверхъестественного ужаса в повседневную жизнь.

Известно, что мифическая Каркоза, родина Короля в Желтом, заимствована из сновидческого рассказа Амброза Бирса «Житель Каркозы», но между этими двумя писателями есть и другая точка пересечения: бирсовский «Случай на мосту через Совиный ручей» явно перекликается с рассказом Чамберса «Врата Горя», в котором последнее слово дикой природы, истребляемой белыми людьми Северной Америки, звучит не менее весомо и громко.

Впрочем, и другие рассказы Чамберса во многом опираются на традицию Бирса – это становится очевидно всякий раз, когда встреча цивилизованного человека с дикой природой оборачивается нелегким испытанием, а буржуазный дух истекает кровью на шипах проклятия, которым проигравшая сторона Истории клеймит мечту отчаянных первопроходцев и сорвиголов. Так, изгой обретает мимолетное блаженство лишь для того, чтобы погрузиться в пучину истинной муки; путник из рассказа «Исская дева» тщетно пытается вернуть видение бретонской Атлантиды, а нечестивый мертвец возвращается спустя столетия, чтобы обрушить грозное пророчество на потомков своего врага. Переверните страницу – и вы услышите шелест крыльев. «Вестник» уже здесь.

 
Крохотный серый вестник
В ризах, отмеченных Смертью,
Твои одеянья – прах!
Кого же ты ищешь под вечер,
Порхая меж белых лилий,
Кружа в поникших цветах?
 
 
Меж лилий, поникших к ночи,
Порхая в вечернем мраке,
Кого ты ищешь, ответь,
Крохотный серый вестник,
На чьих одеяньях пыльных
Поставила метку Смерть?
 
 
А вы, мудрецы, ответьте,
Всё ли на этом свете
Вы повидали? Всё ли
Отметил пытливый взгляд?
Ты, человек, всеведущ,
Всё ты познал и понял?
Неужто теперь ответишь,
Где же лежит твой брат?
 

Вестник



I

– Пуля вошла сюда, – сообщил Макс Фортен, приставив средний палец к круглому гладкому отверстию точно посередине лба.

Я сел на холмик сухих водорослей и снял с плеча охотничье ружье.

Коротышка-химик осторожно ощупал края пулевого отверстия – сначала средним пальцем, затем большим.

– Дайте-ка мне еще раз взглянуть на этот череп, – сказал я.

Макс Фортен поднял его с земли.

– Такой же, как и все остальные, – заметил он.

Я кивнул, даже не протянув руки. Фортен на миг растерялся, но затем аккуратно положил его в траву у меня под ногами.

– Как и все остальные, – повторил он, протирая очки носовым платком. – Я подумал, может, вы захотите увидеть один из этих черепов, вот и принес его сюда из гравийного карьера. Парни из Банналека[1]1
  Банналек – город в регионе Бретань, на северо-западе Франции. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть]
всё еще там копают. Пора бы уже и честь знать.

– Сколько всего черепов? – поинтересовался я.

– Они нашли тридцать восемь, а в списке значатся тридцать девять. Все свалены грудой в гравийном карьере, на краю пшеничного поля Ле Бьяна. Ле Бьян собирается остановить их.

– Пойдемте, – сказал я и, подхватив ружье, двинулся прямиком через скалы. Фортен пошел по одну руку от меня, Малыш побежал по другую.

– У кого этот список? – спросил я, закуривая трубку. – Вы сказали, есть какой-то список.

– Нашли латунный цилиндр, а в нем – скрученный листок с этим списком, – ответил химик и добавил: – Не стоит здесь курить. Если хоть одна искра попадет в пшеницу, ну, сами понимаете…

– Не волнуйтесь, у меня есть крышка для трубки, – улыбнулся я.

Полюбовавшись, как я пристраиваю на раскаленную чашечку трубки насадку с дырками вроде перечницы, Фортен продолжил:

– Список составили на плотной желтой бумаге; в этом латунном цилиндре она отлично сохранилась с тысяча семьсот шестидесятого. Сами увидите.

– Что за дата?

– Список датирован апрелем тысяча семьсот шестидесятого года. Он сейчас у бригадира Дюрана. Написан не по-французски.

– Не по-французски? – удивился я.

– Нет, – торжественно подтвердил Фортен. – По-бретонски.

– Но в тысяча семьсот шестидесятом на бретонском еще не писали и не печатали книг[2]2
  Долгое время бретонский язык оставался исключительно устным. Литературный бретонский был разработан искусственно лишь в XIX веке.


[Закрыть]
, – возразил я.

– Разве что священники, – обронил химик.

– Я слыхал лишь об одном священнике, который писал по-бретонски, – начал я.

Фортен украдкой взглянул на меня.

– О Черном Монахе? – уточнил он.

Я кивнул.

Фортен открыл было рот, чтобы продолжить, поколебался и наконец упрямо стиснул зубами пшеничный стебель, который жевал на ходу.

– Ну, так и что насчет Черного Монаха? – переспросил я, но напрасно. Проще заставить звезды свернуть со своих путей, чем разговорить заупрямившегося бретонца.

Минуту-другую мы шли в тишине.

– Где бригадир Дюран? – спросил я, прикрикнув на Малыша: тот ломился через посевы, словно по дикому верещатнику. Между тем вдалеке показался край поля, а за ним – темные, влажные громады скал.

– Дюран – там, отсюда уже видать. Смотрите, это он стоит чуть позади мэра Сен-Жильда[3]3
  Сен-Жильда – город в регионе Бретань, на северо-западе Франции.


[Закрыть]
.

– Понятно, – сказал я.

И мы двинулись прямо вниз по выжженной солнцем, заросшей вереском тропе для скота.

Когда добрались до края поля, Ле Бьян, мэр Сен-Жильда, окликнул меня. Я сунул ружье под мышку и подошел к нему, огибая пшеницу.

– Тридцать восемь черепов, – произнес он своим тонким высоким голосом. – Остался всего один, и я против дальнейших поисков. Полагаю, Фортен вам сообщил?

Я пожал ему руку и ответил на приветствие бригадира Дюрана.

– Я против дальнейших поисков, – повторил Ле Бьян, нервно перебирая серебряные пуговицы, которые покрывали всю переднюю часть его куртки из сукна и бархата, отчего та напоминала нагрудник чешуйчатых доспехов.

Дюран поджал губы, подкрутил огромные усы и заткнул большие пальцы за пояс с саблей.

– Что до меня, – заявил он, – то я за дальнейшие поиски.

– Дальнейшие поиски чего? Тридцать девятого черепа? – уточнил я.

Ле Бьян кивнул. Дюран нахмурился, глядя на залитое солнцем море, колышущееся, словно чаша расплавленного золота, от скал до горизонта. Я проследил за его взглядом. На блестящих скалах, силуэты которых темнели на фоне сверкающего моря, сидел, задрав к небу свою жуткую голову, большой баклан, черный и неподвижный.

– Где этот список, Дюран? – спросил я.

Жандарм порылся в своей почтовой сумке и достал латунный цилиндр около фута длиной, с мрачным видом отвинтил крышку и вытряхнул свиток плотной желтой бумаги, густо исписанной с обеих сторон. Этот свиток он и вручил мне по кивку Ле Бьяна, но я ничего не смог разобрать в грубых каракулях, тускло-коричневых от времени.

– Переведете, Ле Бьян? – Я почувствовал, что теряю терпение. – Ну и горазды вы с Максом Фортеном наводить тень на плетень!

Ле Бьян подошел к краю ямы, где копали трое мужчин из Банналека, отдал приказ или два по-бретонски и повернулся ко мне.

Я тоже приблизился к яме и увидел, что люди из Банналека стаскивали квадратный кусок парусины с груды чего-то, что я на первый взгляд принял за булыжники.

– Смотрите! – пронзительно воскликнул Ле Бьян.

Я присмотрелся. Это была груда черепов. Миг спустя я уже спускался по гравийному склону. Люди из Банналека хмуро поздоровались со мной, опираясь на кирки и лопаты и вытирая загорелыми руками потные лица.

– Сколько? – спросил я по-бретонски.

– Тридцать восемь, – ответили они.

Я огляделся. За грудой черепов лежали две груды человеческих костей. Еще дальше – холмик из какого-то ржавого лома, железного и стального. В этой куче я разглядел проржавевшие штыки, лезвия сабель и кос, а кое-где – потускневшие пряжки с обрывками жестких ремней, твердых, как железо.

Я подобрал пару пуговиц и поясную застежку. На пуговицах был изображен королевский герб Англии; на застежке – английская военная эмблема с цифрой «27».

– Мой дед рассказывал об ужасном английском полке, Двадцать седьмом пехотном. Они высадились тут, неподалеку, и штурмовали форт на берегу, – произнес один из банналекцев.

– Ага! – отозвался я. – Значит, это кости английских солдат?

– Да, – ответили люди из Банналека.

Ле Бьян уже кричал мне сверху, чтобы я поднимался.

Отдав работникам застежку и пуговицы, я выбрался на край раскопа.

– Ну, – сказал я, придерживая Малыша, чтобы тот не вскочил и не принялся меня облизывать, – полагаю, вы знаете, что это за кости. Что собираетесь с ними делать?

Ле Бьян сердито насупился.

– Час назад тут был один человек. Англичанин. Проезжал на какой-то колымаге в Кемпер. Что, по-вашему, он хотел сделать?

– Купить мощи? – с улыбкой предположил я.

– В точку! Вот же свинья, а? – выкрикнул мэр Сен-Жильда. – Жан-Мари Трегунк – это он нашел кости – стоял там, где стоит сейчас Макс Фортен, и знаете, что он ответил? Плюнул на землю и сказал: «Английская свинья! За кого ты меня принимаешь, за осквернителя могил?»

Я знал Трегунка – серьезного голубоглазого бретонца, который уже не первый год едва сводил концы с концами и не мог позволить себе даже кусочка мяса на обед.

– Сколько этот англичанин предложил Трегунку? – спросил я.

– Двести франков за одни только черепа.

Я подумал об охотниках за реликвиями и покупателях сувениров с полей сражений нашей гражданской войны.

– Тысяча семьсот шестидесятый – это было давно, – заметил я.

– У почтения к мертвым нет срока давности, – возразил Фортен.

– Мало того, – продолжал я, – английские солдаты пришли сюда, чтобы убить ваших отцов и сжечь ваши дома.

– Они были убийцами и ворами, но теперь они мертвы, – сказал Трегунк, поднимаясь к нам с пляжа. С его шерстяной куртки капала вода, а на плече он нес длинные грабли, какими прочесывают берег во время отлива.

– Сколько ты зарабатываешь в год, Жан-Мари? – спросил я, повернувшись, чтобы пожать ему руку.

– Двести двадцать франков, месье.

– Сорок пять долларов в год! – воскликнул я. – Ну и ну! Ты стоишь большего, Жан. Ты не мог бы заняться моим садом? Жена сказала спросить тебя. Думаю, на ста франках в месяц мы бы с тобой столковались. Ну что ж, Ле Бьян, за дело! Фортен или вы, Дюран! Кто-нибудь, переведите мне этот список на французский!

Трегунк так и застыл, выпучив на меня свои голубые глаза.

– Можешь приступать хоть сегодня, – улыбнулся я ему. – Если, конечно, оплата тебя устраивает.

– Устраивает, – сказал Трегунк, с глупым видом шаря по карманам в поисках трубки. Ле Бьяна это вывело из себя.

– Ну так иди и работай! – прикрикнул на него мэр.

Трегунк запоздало сдернул передо мной картуз, повернулся и, стиснув рукоять граблей изо всех сил, зашагал через вересковую пустошь к Сен-Жильде.

Некоторое время мэр сосредоточенно изучал свои серебряные пуговицы, а потом заметил:

– Вы предложили ему больше, чем получаю я.

– Тоже мне, – усмехнулся я. – Что вы делаете за свое жалование? Играете в домино с Максом Фортеном в кабаке «Груа»?

Ле Бьян покраснел, но Дюран звякнул саблей и подмигнул Максу Фортену, а я со смехом подхватил насупившегося мэра под руку.

– Вон там, под обрывом, есть тенистое местечко, – сказал я. – Пойдемте, Ле Бьян, прочитаете мне, наконец, этот список.

Не прошло и минуты, как мы укрылись в тени скалы. Я растянулся на земле, опершись подбородком на руку, и приготовился слушать. Жандарм Дюран сел, закрутив усы так лихо, что кончики их стали острыми, как иглы. Фортен прислонился к скале, полируя очки и скользя по нам рассеянным, близоруким взглядом, а мэр Ле Бьян уселся посередине, скатал свиток и сунул его под мышку.

– Прежде всего, – начал он пронзительным голосом, – я закурю трубку, а пока буду ее раскуривать, расскажу вам, что знаю о нападении на тот форт. Мой отец рассказывал мне, а ему – его отец.

Мэр мотнул головой в сторону разрушенного форта – квадратной каменной постройки на утесе над морем, от которой уже не осталось ничего, кроме осыпающихся стен. Затем он неторопливо достал кисет, кремень с трутом и трубку с длинным чубуком и микроскопической чашечкой из обожженной глины. Чтобы набить такую трубку, требуется минут десять пристального внимания. Чтобы выкурить – всего четыре затяжки. Очень уж она бретонская, эта бретонская трубка. Квинтэссенция всего бретонского.

– Продолжайте, – подбодрил я его, закуривая сигарету.

– Форт, – сказал мэр, – был построен при Людовике XIV. Англичане дважды его захватывали. В 1739-м Людовик XV восстановил его. В 1760 году англичане снова напали. Подошли от острова Груа на трех кораблях, взяли форт штурмом, разграбили Сен-Жюльен – вон там, по соседству, – и начали жечь Сен-Жильда. На стенах моего дома до сих пор видны следы от пуль. Но подоспели люди из Банналека и Лорьяна с пиками, косами и мушкетонами и задали англичанам жару. Те, кто не убежал, теперь лежат там, внизу, в гравийном карьере, – тридцать восемь покойников.

– А череп тридцать девятого? – спросил я, докуривая сигарету.

Мэр закончил набивать трубку и начал убирать кисет с табаком.

– Череп тридцать девятого, – пробормотал он, сжимая чубук кривыми желтыми зубами, – череп тридцать девятого – это не мое дело. Я велел людям из Банналека прекратить копать.

– Но чей же он, этот недостающий череп? – не отставал я.

Мэр даже головы не поднял: все его внимание сосредоточилось на том, чтобы высечь искру. Наконец, трут занялся: он поднес его к трубке, сделал уже упомянутые четыре затяжки, выбил пепел и с важным видом положил трубку в карман.

– Недостающий череп?

– Да, – нетерпеливо подтвердил я.

Мэр медленно развернул свиток и начал читать, переводя с бретонского на французский:


НА СКАЛАХ СЕН-ЖИЛЬДА

13 апреля 1760 года

В этот день по приказу графа Суазика, главнокомандующего бретонскими войсками, кои стоят ныне в лесу Керселек, на этом месте были преданы земле тела тридцати восьми английских солдат 27-го, 50-го и 72-го пехотных полков, погребенные с принадлежавшим им оружием и снаряжением.


Мэр прервался и задумчиво взглянул на меня.

– Продолжайте, Ле Бьян, – сказал я.

Мэр перевернул свиток и продолжил читать написанное на обороте:


Вместе с ними было захоронено тело того подлого предателя, который сдал форт англичанам. Способ его казни был следующим: по приказу благороднейшего графа Суазика предателю сперва заклеймили лоб раскаленным наконечником стрелы. Железо прожгло плоть и было прижато ко лбу так сильно, чтобы клеймо отпечаталось на самой кости черепа. Затем предателя вывели на двор и приказали встать на колени. Он признался, что помогал англичанам. Будучи священником и французом, он попрал свои духовные обеты, чтобы добыть для англичан пароли. Эти пароли он выманил на исповеди у молодой бретонки с острова Груа, которая частенько приплывала на лодке к своему мужу, служившему в форте. Когда форт пал, эта женщина, обезумевшая от гибели мужа, разыскала графа Суазика и сообщила, как священник заставил ее рассказать все, что она знала о форте. Священника схватили в церкви Сен-Жильда в последний момент: он уже собирался в Лорьян. Когда его арестовали, он проклял эту женщину, Мари Тревек…


– Что? – воскликнул я. – Мари Тревек!..

– Мари Тревек, – повторил Ле Бьян. – Священник проклял Мари Тревек и всю ее семью и потомков. Его расстреляли, поставив на колени и надев на него кожаную маску, потому что бретонцы, которым поручили казнь, боялись стрелять в священника, пока лицо его оставалось открытым. Священник этот был не кто иной, как аббат Сорг, более известный как Черный Монах, прозванный так за смуглое лицо и черные брови. Его похоронили с колом в сердце.

Ле Бьян умолк, поглядел на меня и вернул рукопись Дюрану. Жандарм сунул свиток обратно в латунный цилиндр.

– Итак, – сказал я, – тридцать девятый череп – это череп Черного Монаха.

– Да, – подтвердил Фортен. – Надеюсь, они его не найдут.

– Я запретил им продолжать, – раздраженно напомнил мэр. – Ты сам это слышал, Макс Фортен.

Я поднялся и взял ружье. Малыш подошел и ткнулся мордой мне в руку.

– Прекрасный пес, – заметил Дюран, тоже вставая.

– Почему вы не хотите, чтобы его череп нашелся? – спросил я Ле Бьяна. – Было бы любопытно посмотреть, действительно ли клеймо прожгло ему лоб до кости.

– В этом свитке есть еще кое-что, чего я вам не прочел, – мрачно сказал мэр. – Хотите знать что?

– Конечно, – ответил я, не скрывая удивления.

– Дай-ка мне еще раз этот свиток, Дюран, – сказал он и прочитал приписку снизу:


Я, аббат Сорг, изложивший вышесказанное по принуждению моих палачей, написал это собственной кровью, и с нею я оставляю свое проклятие. Да падет мое проклятие на Сен-Жильда, на Мари Тревек и на ее потомков! Я вернусь в Сен-Жильда, когда мои останки будут потревожены. Горе тому англичанину, которого коснется мой клейменый череп!


– Какая гадость! – поморщился я. – Думаете, он и вправду написал это собственной кровью?

– Я собираюсь проверить, – сказал Фортен, – по просьбе господина мэра. Хотя не стану делать вид, будто эта работа мне по душе.

– Видите, – сказал Ле Бьян, протягивая мне свиток, – здесь подпись: «Аббат Сорг».

Я с любопытством взглянул на бумагу.

– Это наверняка Черный Монах, – сказал я. – Он был единственным, кто писал по-бретонски. Наконец-то раскрылась тайна его исчезновения! Это удивительное открытие, Ле Бьян! Вы ведь отправите этот свиток в Париж?

– Нет. – Мэр упрямо выдвинул подбородок. – Его следует вернуть в яму – туда, где лежит все прочее, что осталось от Черного Монаха.

Я посмотрел на него и понял, что спорить бесполезно. Но все же сказал:

– Для истории это будет большая потеря, месье Ле Бьян.

– Тем хуже для истории, – отрезал просвещенный мэр Сен-Жильда.

Так, перекидываясь словами на ходу, мы вернулись к гравийному карьеру. Люди из Банналека понесли кости английских солдат в сторону кладбища Сен-Жильда, на восточные скалы. Там уже стояли в молитвенных позах какие-то женщины в белых чепцах, а за ними, среди крестов, мелькала темная риза священника.

– Они были убийцами и ворами, но теперь они мертвы, – пробормотал Макс Фортен.

– Почтение к мертвым, – напомнил мэр Сен-Жильда, провожая взглядом банналекцев.

– Если верить этому свитку, то священник проклял Мари Тревек с острова Груа и ее потомков, – сказал я, тронув Ле Бьяна за руку. – Я знаю об одной Мари Тревек, которая вышла замуж за Ива Тревека из Сен-Жильда…

– Это она и есть, – подтвердил Ле Бьян, бросив на меня косой взгляд.

– О! Значит, это предки моей жены.

– Вы боитесь проклятия?

– Что? – рассмеялся я.

– Но был же случай с Пурпурным Императором, – робко сказал Макс Фортен.

Вздрогнув, я взглянул на него, но тут же пожал плечами и поддел ногой гладкий кусок камня, который лежал у края ямы, полузасыпанный гравием.

– Думаете, Пурпурный Император допился до чертиков из-за того, что происходил от Мари Тревек? – презрительно спросил я.

– Конечно нет, – поспешно ответил Макс Фортен.

– Конечно нет, – пропищал мэр. – Я просто… Эй! Что это вы пинаете?

– А? – Я посмотрел под ноги, невольно ткнув носком сапога еще раз в то же место. Гладкий камень поддался и выкатился из разрыхленного гравия.

– Тридцать девятый череп! – воскликнул я. – Черт побери, это башка Черного Монаха! Смотрите! На ней и правда выжжен наконечник стрелы!

Мэр попятился. Отступил и Макс Фортен. Некоторое время я молча смотрел на них, а они – куда угодно, только не на меня.

– Мне это не нравится, – наконец произнес мэр сиплым, высоким голосом. – Совсем не нравится! В свитке сказано, что он вернется в Сен-Жильда, когда его останки будут потревожены. Мне это не нравится, мсье Даррел…

– Чушь! – отмахнулся я. – Сейчас этот старый черт в таких местах, откуда ходу нет. Ради всего святого, Ле Бьян, о чем вы толкуете? 1896-й год на дворе!

Мэр посмотрел на меня.

– А еще там сказано: «Англичанин». Вы – англичанин, месье Даррел, – объявил он.

– Вы прекрасно знаете, что я – американец.

– Это одно и то же, – упрямо сказал мэр Сен-Жильда.

– Нет, не одно и то же! – взвился я и столкнул этот чертов череп ногой на дно ямы. – Засыпьте его. Можете и свиток закопать вместе с ним, если уж вы так настаиваете, но, по-моему, лучше было бы отослать его в Париж. Не смотрите так мрачно, Фортен! Или вы и правда верите в призраков? Эй! Да что с вами такое в самом деле? На что вы уставились, Ле Бьян?

– Пойдемте, пойдемте, – дрожащим голосом забормотал мэр, – пора нам убираться отсюда. Вы видели? Ты видел, Фортен?

– Видел, – прошептал Макс Фортен, бледный от испуга.

И они вдвоем припустили по залитому солнцем пастбищу, а я поспешил за ними, требуя объяснить, в чем дело.

– Спрашиваете, в чем дело? – пропыхтел мэр, задыхаясь от возмущения и ужаса. – Череп сам переместился вверх, обратно из ямы!

С этими словами он рванул во всю прыть, и Макс Фортен тоже прибавил ходу. Я проводил их взглядом, повернулся к яме и собственным глазам не поверил: череп снова лежал на краю карьера, точно там же, откуда я столкнул его вниз. Несколько секунд я таращился на него, ощущая, как невыразимый холод крадется по спине и все волосы на загривке становятся дыбом. Потом я повернулся и пошел прочь, стараясь не заорать. Так я сделал пару десятков шагов, но тут меня поразила абсурдность всего происходящего. Я остановился, сгорая от стыда и досады, и двинулся обратно.

Череп лежал на том же месте.

«Я сбросил туда какой-то камень вместо черепа», – пробормотал я себе под нос и прикладом ружья толкнул череп за край ямы. Когда он ударился о дно, Малыш, мой пес, внезапно поджал хвост, заскулил и понесся прочь через вересковую пустошь.

– Малыш!

Но в ответ на мой удивленный и сердитый окрик он лишь прибавил ходу. «Что за чудеса с этой собакой? – подумал я. – Никогда такого не было».

Машинально я заглянул в яму, но черепа не увидел. Я перевел взгляд. Череп снова лежал у моих ног, почти вплотную.

– Боже правый! – выдохнул я и вслепую ударил по нему прикладом.

Череп взлетел и кружась покатился по стенкам ямы на дно. Я смотрел на него, затаив дыхание, растерянный и смущенный. Потом попятился от ямы прочь, не сводя с нее глаз. Шаг, десять, двадцать… Глаза мои всё еще были прикованы к яме: я почти ожидал увидеть, как эта ужасная штука выкатывается наверх. Наконец, я повернулся к раскопу спиной и зашагал домой через поросшую дроком и вереском пустошь. Дойдя до дороги, ведущей от Сен-Жильда к Сен-Жюльену, я бросил последний торопливый взгляд через плечо. В ярких лучах солнца на краю ямы белело что-то голое и круглое. Возможно, это был камень; их тут валялось предостаточно.

II

Войдя в сад, я сразу увидел Малыша, развалившегося на каменном крыльце дома. Он искоса посмотрел на меня и вильнул хвостом.

– И тебя совсем не мучит совесть, глупый ты пес? – спросил я, оглядывая верхние окна в поисках Лис.

Малыш перекатился на спину и протестующе поднял переднюю лапу, словно отгоняя беду.

– Не веди себя так, как будто у меня привычка избивать тебя до смерти, – возмутился я, и не зря: сроду я не поднимал руки на это свинское животное! – И нет, не подходи. Даже не думай, что я расчувствуюсь и стану над тобой кудахтать. Пусть этим занимается Лис, если захочет, а мне за тебя стыдно, и вообще, пошел ты к черту!

Малыш юркнул в дом, а я пошел следом и сразу поднялся на второй этаж, в будуар жены. Но там никого не было.

– Куда она подевалась? – растерялся я, пристально глядя на Малыша, который уже был тут как тут. – Ага, вижу. Ты не знаешь. Не делай вид, будто тебе что-то известно. И пошел прочь с дивана! По-твоему, Лис обрадуется, если у нее весь диван будет в шерсти?

Я позвонил в колокольчик и услышал от Катрин и Фины, что они не знают, куда ушла «мадам». Тогда я пошел к себе, принял ванну, сменил слегка перепачканный охотничий костюм на домашний с теплыми, мягкими бриджами и, уделив еще несколько минут своему туалету (теперь, женившись на Лис, я стал к этому особо внимателен), спустился в сад и уселся на стул под фиговыми деревьями.

– Где она может быть? – задумался я.

Малыш бочком подкрался ко мне в поисках утешения, и я простил его ради Лис. Он сразу оживился и принялся прыгать.

– Ты, прыгучий бесенок, – проворчал я, – что на тебя сегодня нашло? Если еще раз удерешь, получишь заряд дроби под хвост, чтоб веселее бежалось.

До сих пор я едва осмеливался думать об ужасной галлюцинации, жертвой которой стал, но теперь наконец решился посмотреть правде в глаза, слегка покраснев от стыда при мысли о своем поспешном отступлении.

– Подумать только, – произнес я вслух, – я и впрямь поддался на эти бабушкины сказки Фортена и Ле Бьяна и увидел то, чего не было! У меня сдали нервы, как у школьника в темной спальне.

Теперь-то я понял, что принимал за череп обычный круглый камень и вместо самого черепа столкнул в яму пару булыжников.

– Да, нервы у меня ни к черту! – продолжал я. – Должно быть, печень шалит, коль скоро мне такое мерещится. Ну да ничего, Лис скажет, что мне принять.

Еще некоторое время я огорчался, досадовал и стыдился, с отвращением думая о Ле Бьяне и Максе Фортене. Но в конце концов перестал строить догадки, выбросил из головы мэра, химика и череп и задумчиво закурил, глядя, как солнце клонится к водам океана. Когда над волнами и вересковыми пустошами сгустились сумерки, сердце мое наполнилось мечтательным, беспокойным счастьем – счастьем того рода, которое известно всем, кому довелось полюбить.

Пурпурный туман медленно растекался над морем; скалы потемнели; лес тоже окутался мраком.

Внезапно небо над головой вспыхнуло прощальным заревом – и мир снова просиял.

Облака один за другим впитывали розовый отсвет; скалы раскрасились этим удивительным оттенком; болота и пастбища, вереск и лес горели и трепетали нежным румянцем. Порозовели белоснежные крылья чаек, круживших над песчаной косой; морские крачки скользили по глади медленной реки, пронизанной до безмятежных глубин теплыми отблесками облаков. Защебетали птицы, уже задремавшие было в кустах живой изгороди, а вдалеке, на мелководье, сверкнул серебристым боком лосось.

Нескончаемый рокот океана только подчеркивал тишину. Я сидел неподвижно, затаив дыхание, словно слушатель, внимающий первым глухим раскатам орга́на. Внезапно покой разорвал чистый свист соловья, и первый лунный луч посеребрил пустыню вод, затянутых туманом.

Я поднял голову. Лис стояла в саду, прямо передо мной.

Мы поцеловались, взялись за руки и стали прохаживаться по усыпанным гравием дорожкам, глядя, как лунные лучи искрятся на песчаной косе, а полоса прибоя отступает все дальше и дальше. Широкие клумбы белых гвоздик дрожали от белых мотыльков, порхающих над ними целой стаей; октябрьские розы благоухали, наполняя соленый ветер тонкой сладостью.

– Милая, – сказал я, – где Ивонна? Она пообещала, что будет с нами на Рождество?

– Да, Дик, она сегодня подвезла меня домой из Плугара. Шлет тебе свою любовь. Я не ревную. Как успехи на охоте?

– Заяц и четыре куропатки. Они в оружейной. Я сказал Катрин, чтобы не трогала их, пока ты не посмотришь.

Думаю, я отдавал себе отчет, что Лис не очень-то интересны ружья и дичь, но она всегда делала вид, что ей это нравится, и насмешливо отрицала, будто проявляет интерес только ради меня, а не из чистой любви к охоте. Вот и сейчас она потащила меня осмотреть добычу, пусть и довольно скудную, сделала мне приятные комплименты и тихонько вскрикнула от восторга и жалости, когда я вытащил из сумки за уши огромного зайца.

– Он больше не будет есть наш латук, – сказал я, пытаясь оправдать убийство.

– Бедненький зайчик… но какая красота! Дик, ты ведь замечательно стреляешь, правда?

Я уклонился от ответа и достал куропатку.

– Бедняжки! – прошептала Лис. – Жалко их… не правда ли, Дик? Но ты такой молодец…

– Мы их приготовим, – осторожно сказал я. – Позови Катрин.

Катрин пришла и забрала дичь, а Фина Лелокард, горничная Лис, вскоре объявила, что ужин готов, и Лис пошла переодеться.

Несколько секунд я стоял, блаженно размышляя о ней и говоря себе: «Мальчик мой, ты счастливейший человек на свете: ты влюблен в собственную жену!».

Я вошел в столовую, посмотрел на тарелки, улыбнулся до ушей и снова вышел, встретил Трегунка в коридоре, улыбнулся и ему, заглянул на кухню, улыбнулся Катрин и поднялся по лестнице, все еще сияя.

Я уже собирался постучать в дверь будуара, но она открылась сама. Лис выбежала в коридор, заметила меня и, вскрикнув с облегчением, прижалась к моей груди.

– Кто-то заглядывает мне в окно! – сообщила она.

– Что? – гневно воскликнул я.

– Какой-то человек, переодетый священником. И на нем маска. Наверное, он взобрался на лавр.


Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации