Текст книги "Боги Бал-Сагота (сборник)"

4. Империя

Турлох и Этельстан стояли, опершись о поручень, и смотрели на быстро отдалявшийся Остров Богов. Над островом поднимался столб дыма, пронизанный призраками бесчисленных столетий и загадок забытой империи, и Этельстан выругался так, как умеют только саксы.

– Такие богатства, а мы, несмотря на все кровопролитие, остались с пустыми руками!

Турлох покачал головой.

– Мы видели гибель древнего королевства. Мы видели, как в пламени сгинули в бездну забвения последние жители древнейшей в мире империи, и над ее развалинами подняло свою уродливую голову варварство. Так уходят слава и величие, и императорский пурпур меркнет в красном пламени и желтом дыму.

– Но ни крохи добычи… – повторил викинг.

И вновь Турлох покачал головой.

– Я забрал с собой самое ценное на целом острове украшение, за которое гибли мужчины и женщины, наполняя кровью сточные канавы.

Он вытащил из-за пояса небольшой предмет – необычный резной символ из нефрита.

– Символ королевской власти! – воскликнул Этельстан.

– Да, пока Брюнхильда боролась со мной, не желая отпустить следом за тобой по коридору, эта штука зацепилась за мою кольчугу и сорвалась с золотой цепи.

– Тот, кто носит его, считается королем Бал-Сагота, – задумчиво произнес могучий сакс. – Как я и говорил, ты, Турлох, стал королем!

Гэл с горечью рассмеялся и указал на громадную колонну дыма, колыхавшуюся вдали над самым краем моря.

– Да, в королевстве мертвых, в империи привидений и дыма. Я – Ард-Ри[33]33
   Ард-Ри (гэльск. Ard-Rí; англ. Ard-Righ) – Верховный король у древних ирландцев. – Примеч. редактора.


[Закрыть] призрачного города, король Турлох Бал-саготский, и мое королевство растворяется в утреннем небе. И в этом оно сродни любой другой империи мира – одни лишь мечтания, призраки и дым.

Волчья голова

Страх? Пардон, мсье, но вы и не знаете, что такое настоящий страх. Да, я настаиваю на своем утверждении. Вы – солдаты, искатели приключений. Вы знаете, что такое атака драгунского полка, знаете ярость бурных морей. Но страх – подлинный страх, от которого встают дыбом волосы, а тело покрывается гусиной кожей – он вам неведом. Мне довелось познать этот страх, но больше никто не узнает его, пока легионы тьмы не выйдут из адских врат и мир не сгорит дотла.

Слушайте же. Я поведаю вам обо всем; все это было много лет назад, на другом краю света, и ни один из вас никогда не встретит человека, о котором пойдет речь, а если и встретит, то не узнает.

Ступайте же за мной назад, сквозь годы, в тот день, когда я, беспечный юный шевалье, покинул борт крохотной шлюпки, доставившей меня на берег с большого корабля, вставшего на якорь в гавани, и, проклиная топкую грязь захолустного порта, зашагал вверх по лестнице в сторону замка, куда прибыл в ответ на приглашение старого друга, дона Винсенте да Лушту.

Дон Винсенте был человеком удивительной силы и дальновидности – из тех, кто способен увидеть будущее, заглянув за горизонты настоящего. Вероятно, в венах его текла кровь тех самых древних финикийцев, что, как учат священники, правили морями и возводили города в далеких краях в эпоху мрачного язычества. Его план сколотить состояние был крайне необычен, однако ж он преуспел, а ведь, должен вам сказать, такое немногим пришло в голову, а преуспели и вовсе считаные единицы. Имение его находилось на западном побережье темного таинственного континента, неодолимой преграды для путешественников и исследователей – Африки.

Здесь, на берегу небольшой бухты, он вырубил зловещие джунгли, построил себе замок и склады и принялся безжалостной рукой извлекать из окрестных земель их богатства. Четырьмя кораблями владел он: огромным галеоном и тремя судами поменьше. И все они без устали курсировали между его владениями и испанскими, португальскими, французскими и даже английскими городами, груженные деревом ценных пород, слоновой костью, рабами и тысячами прочих богатств, что добывал дон Винсенте торговлей или войной.

Да-да, отчаянное предприятие, отчаяннейшая коммерция! Однако ему вполне удалось бы превратить эти мрачные земли в настоящую империю, если бы не этот крысомордый Карлуш, его племянник, который… Однако я забегаю вперед.

Взгляните, мсье, я нарисую вам карту прямо на столе, обмакнув палец в вино. Вот здесь – небольшая мелкая гавань, здесь – длинные, просторные причалы. Вот так, вверх по пологому склону, ведет лестница, по обе стороны от нее – склады, мало чем отличающиеся от обычных хижин. Заканчивается лестница здесь, у широкого, но неглубокого крепостного рва. Через ров переброшен узкий подъемный мост, а, перейдя его, оказываешься перед высоким частоколом из вкопанных в землю бревен. Частокол полностью окружает замок. Сам же замок выстроен в старинной манере, по образцу древних эпох, и предназначен не столько для красоты, сколько для обороны. Выстроили его из камня, доставленного издалека. Строительство отняло годы труда. Тысячи негров возводили стены замка, подгоняемые плетьми, и теперь, завершенный, он выглядел совершенно неприступным. Таков и был замысел строителей – берберийские пираты частенько устраивали набеги на эти берега, а угроза туземного мятежа таилась еще ближе.

Пространство на полмили вокруг замка держали расчищенным, по болотистой земле проложены были дороги. Все это требовало невероятных трудов, но рабочая сила имелась в избытке. Скромный подарок вождю – и он предоставит все, что требуется, а уж португальцы-то знали, как заставить людей работать!

Менее чем в трех сотнях ярдов к востоку от замка текла широкая, мелкая река, впадавшая в бухту. Название ее совершенно выскользнуло из памяти – какое-то варварское слово, которое я так и не научился выговаривать.

Обнаружилось, что из друзей дона Винсенте в замок был приглашен не один я. Раз в год – или что-то около этого – дон Винсенте собирал в своем одиноком поместье шумную компанию и устраивал веселье на несколько недель, готовясь к новому году трудов и одиночества.

В замок я вошел уже к ночи и обнаружил грандиозный банкет в самом разгаре. Принят я был с великой радостью, друзья шумно приветствовали меня и представили тем, с кем я оказался не знаком.

Слишком усталый для гульбы, я поел и немного выпил, слушая тосты и песни и изучая пирующих.

Дона Винсенте я, конечно же, знал и был близко знаком с ним многие годы, как и с его прекрасной племянницей Изабель – не в последнюю очередь из-за нее я и принял его приглашение посетить эту мерзкую глушь. Ее двоюродного брата Карлуша – скрытного жеманного парня с лицом, точно у крысы, я тоже знал и не любил. Далее, был там мой старый друг, итальянец Луиджи Ференца, и его сестра, кокетка Марчита, как всегда, строившая глазки всем мужчинам вокруг. Был еще невысокий коренастый немец, назвавшийся бароном фон Шиллером, обнищавший гасконский дворянин Жан Десмарт и дон Флоренцо де Севилья – худощавый, смуглый, немногословный человек, по его собственным словам, испанец, носивший при себе рапиру длиною едва ли не в собственный рост.

Были там и прочие – мужчины и женщины, чьих имен или хотя бы лиц я за давностью лет не припомню. Но был среди них человек, чье лицо отчего-то привлекло мой взгляд, как магнит алхимика притягивает к себе сталь. То был мужчина сухощавого сложения, чуть выше среднего роста, в простом – можно сказать, строгом – платье, при шпаге, почти такой же длинной, как у испанца.

Но не одежда его и не шпага привлекли мое внимание. Дело было в его лице. Утонченное, породистое, оно было изборождено морщинами, придававшими ему усталый, изнуренный вид. Подбородок и лоб его сплошь усеивали тонкие шрамы, будто оставленными когтями дикого зверя, и я мог бы поклясться, что во взгляде его узких серых глаз то и дело мелькала странная обреченность.

Склонившись к кокетке Марчите, я спросил, кто это – нас представили друг другу, но имя этого человека тут же выскользнуло из моей памяти.

– Де Монтур, из Нормандии, – отвечала она. – Странный человек. Пожалуй, он мне не нравится.

– Значит, он не попался в твои силки, моя маленькая чаровница? – промурлыкал я, в силу давней дружбы не подверженный ни ее гневу, ни лукавству.

Но Марчита предпочла не гневаться и ответила на шутку лишь хитрым взглядом из-под скромно опущенных ресниц.

Я понаблюдал за де Монтуром еще, и чем дальше, тем сильнее он привлекал мое внимание. Он почти не ел, необычайно много пил, а говорил очень мало, да и то – лишь отвечая на вопросы.

Тут начались тосты, и я заметил, что соседи просят нормандца встать и поднять здравицу. Поначалу он отказался, но, подчиняясь настойчивым просьбам, встал, поднял кубок и немного постоял молча. Казалось, он внушает гулякам благоговейный страх. С диким, насмешливым хохотом он воздел кубок над головой.

– За Соломона, – воскликнул он, – царя, обуздавшего демонов! И да будет он трижды проклят за то, что кое-кому из них удалось сбежать!

Проклятье и здравица разом! За это выпили молча, озадаченно косясь друг на друга.

Усталость после долгого морского вояжа и головокружение от крепкого вина, в изобилии запасенного доном Винсенте, заставили меня покинуть общество рано.

Моя спальня располагалась в верхнем этаже замка. Окно ее было обращено на юг, к реке и лесу. Комната была обставлена с грубой варварской роскошью, как и все помещения замка.

Подойдя к окну, я взглянул на аркебузиров, обходящих замковый двор вдоль частокола, на озаренную луной невзрачную пустошь за оградой, на темную опушку леса вдали, на безмолвную реку…

Из туземного поселка близ речного берега донесся звон струн примитивной лютни, игравшей какой-то варварский мотив. Из мрака леса раздался насмешливый крик какой-то жуткой ночной птицы. Ей вторил тысячеголосый хор – птицы, звери и черт знает, кто еще! От воя какой-то огромной лесной кошки у меня волосы встали дыбом. Вздрогнув, я отвернулся от окна. Казалось, в этих мрачных джунглях таятся целые сонмы демонов.

В дверь постучали. Открыв ее, я обнаружил на пороге де Монтура и пригласил его войти.

Проследовав к окну, он поднял взгляд к луне, сиявшей на небе во всем своем великолепии.

– Луна почти полная, не так ли, мсье? – заметил он, повернувшись ко мне.

Я согласно кивнул – и мог бы поклясться, что он вздрогнул.

– Пардон, мсье. Не смею более докучать вам.

Он двинулся к выходу, но на пороге остановился и вернулся назад.

– Мсье, – горячо прошептал он, – что бы вы ни делали, не забудьте запереть дверь сегодня ночью!

С этими словами он удалился, оставив меня провожать его недоуменным взглядом.

Под крики пирующих, доносившиеся снизу, я задремал, и сон мой – несмотря на усталость, а, может, и благодаря ей – не отличался глубиной. Нет, я не проснулся до самого утра, но звуки словно бы проникали сквозь завесу дремоты: раз мне показалось, что кто-то снаружи толкает и дергает запертую дверь.

Как и следовало ожидать, на следующий день большинство гостей пребывали в наигнуснейшем расположении духа и провели в спальнях большую часть утра, если не весь день до вечера. Кроме дона Винсенте, трезвыми из мужчин остались лишь трое: де Монтур, испанец, назвавшийся де Севильей, и я. Испанец не прикасался к вину вовсе, де Монтур же выпил невероятно много, но это не сказалось на нем ни в коей мере.

Дамы приветствовали нас весьма благосклонно.

– Воистину, синьор, – заметила шалунья Марчита, подавая мне руку так любезно, что я едва не захихикал, – я рада видеть, что среди нас есть джентльмены, предпочитающие наше общество чаше вина, ибо большую часть мужчин сегодня утром постиг удивительный конфуз.

Внезапно в ее чудесных глазах сверкнуло крайнее возмущение.

– Сдается мне, – продолжала она, – прошлой ночью кто-то был слишком – или же недостаточно – пьян, чтобы помнить о благоразумии. Ибо, если только мои скромные чувства меня не обманывают, среди ночи кто-то ломился в мою дверь.

– Ха! – воскликнул я, тут же придя в ярость. – Какой-нибудь…

– Нет. Тише, – перебила она, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что мы одни. – Не странно ли, что синьор де Монтур, прежде чем отправиться спать, наказал мне накрепко запереть дверь?

– Странно, – пробормотал я, решив до времени умолчать о том, что и мне он советовал то же.

– И не странно ли, Пьер, что синьор де Монтур выглядит так, будто не ложился всю ночь, хоть и покинул банкетный зал еще раньше, чем ты?

Я только пожал плечами. Порой женские фантазии действительно очень странны.

– Сегодня ночью, – шаловливо шепнула она, – я оставлю дверь открытой. Посмотрим, кто попадется в ловушку!

– Ты не сделаешь этого.

Оскалив зубки в пренебрежительной улыбке, она показала мне маленький острый кинжал.

– Послушай, бесенок. Де Монтур дал мне тот же совет, что и тебе. Что бы он ни знал, кто бы ни шастал по коридорам прошлой ночью, целью его было, скорее, убийство, чем амурные приключения. Держи дверь на запоре. Ведь с тобой делит спальню леди Изабель, не так ли?

– Нет. А служанку я отошлю на ночь в бараки для рабов, – протянула она, проказливо глядя на меня из-под полуопущенных век.

– Послушать тебя – тебе будто вовсе не дорога собственная репутация, – сказал я со всей прямотой юноши и давнего друга. – Осторожнее, мадемуазель, иначе посоветую твоему брату тебя отшлепать.

Засим я отошел выразить свое почтение Изабель. Португалка была полной противоположностью Марчите – девицей застенчивой, скоромной, не столь ослепительной, как итальянка, но изысканно – почти по-детски – привлекательной. Одно время я подумывал… Хэй-хо! За молодость и глупость!

Пардон, мсье. Мысль старика отклонилась в сторону. Не обо мне здесь речь, а о де Монтуре – о де Монтуре и крысомордом племяннике дона Винсенте.

Перед воротами замка, удерживаемая на расстоянии португальскими солдатами, сгрудилась толпа вооруженных туземцев. Среди них было несколько десятков молодых мужчин и женщин – обнаженных, закованных в ошейники, соединенные общей цепью. То были рабы, захваченные неким воинственным племенем и приведенные на продажу. Дон Винсенте осмотрел их всех лично.

Последовал долгий яростный торг, от коего я быстро устал и отошел прочь, не понимая, как может столь благородный человек, как дон Винсенте, опуститься до торговли.

Но тут явился один из жителей близлежащей деревни. Он прервал торг, обратившись к дону Винсенте с долгой и страстной речью, и я вновь подошел к ним.

Посреди их разговора явился и де Монтур, и вскоре дон Винсенте повернулся к нам.

– Один из деревенских лесорубов, – сказал он, – прошлой ночью был разорван на куски леопардом или другим подобным зверем. Сильный молодой мужчина, из неженатых.

– Леопардом? Они видели зверя? – внезапно спросил де Монтур.

Дон Винсенте ответил, что нет – зверь явился среди ночи и скрылся в ночи. Услышав это, де Монтур поднял дрожащую руку и провел ладонью по лбу, словно утирая холодный пот.

– Взгляни-ка, Пьер, – молвил дон Винсенте. – Тут у меня есть раб, который – чудо из чудес – просто жаждет стать твоим. Хоть и одному лишь дьяволу известно, почему.

С этими словами он вывел ко мне из толпы тощего молодого парня, почти подростка, главным достоинством которого казалась ослепительная веселая улыбка.

– Он твой, – сказал дон Винсенте. – Хорошо обучен, из него выйдет прекрасный слуга. Обрати внимание: раб куда лучше обычного слуги – ведь все, что ему требуется, это пища и набедренная повязка. Ну, и еще немного кнута, чтоб знал свое место.

Спустя недолгое время я узнал, отчего Гола пожелал «стать моим», отдав мне предпочтение перед всеми прочими. Оказалось, дело в моих волосах. Подобно многим денди тех времен, я носил длинные завитые локоны, ниспадавшие на плечи. Волею случая, кроме меня такой прически не носил больше никто, а Гола, любуясь ею, мог просиживать в безмолвном восхищении по нескольку часов кряду – или до тех пор, пока я, устав от его немигающего взора, не прогонял его пинком.

В тот же вечер едва сдерживаемая неприязнь между бароном фон Шиллером и Жаном Десмартом дошла до крайности и обернулась скандалом.

Причиной, как обычно, была женщина – Марчита, напропалую флиртовавшая с обоими.

Это было крайне неразумно с ее стороны. Десмарт был необузданным юным глупцом, а фон Шиллер – просто похотливым скотом. Но, мсье, где вы видели, чтоб женщина вела себя разумно?

Немец попробовал добиться от Марчиты поцелуя, и их с Десмартом вражда тут же переросла в жажду убийства.

Вмиг зазвенели шпаги, но прежде, чем дон Винсенте успел приказать обоим остановиться, между бойцами оказался Луиджи. Двумя сильными ударами он выбил шпаги из их рук.

– Синьоры, – с тихой яростью в голосе сказал он, – достойно ли благородных людей драться из-за моей сестры? Ха, клянусь копытом сатаны – я уложил бы вас обоих! А ты, Марчита, немедля ступай к себе и не смей покидать комнату без моего позволения.

И она послушалась. Несмотря на всю ее независимость, никому не хотелось оказаться лицом к лицу с тонким, женоподобным Луиджи, когда зубы его обнажены в тигрином оскале, а в карих глазах мерцает хищный огонек.

Извинения были принесены, но, судя по взглядам, бросаемым друг на друга обоими соперниками, ссора вовсе не была предана забвению и неизбежно должна была вспыхнуть вновь, возникни к этому хоть малейший повод.

Среди ночи я внезапно проснулся, охваченный странным беспричинным ужасом. Что разбудило меня? Этого я не знал. Я поднялся и убедился, что дверь накрепко заперта, а, увидев Голу спящим прямо на полу, разбудил его раздраженным пинком.

Он поспешно вскочил, потирая ушибленное место, и тут тишину разорвал дикий визг, пронизавший замок снизу доверху и заставивший вскрикнуть от неожиданности аркебузира, обходившего частокол. Визг явно исходил из уст охваченной ужасом девушки.

Гола пискнул и метнулся за диван. Рывком распахнув дверь, я бросился бежать по темному коридору. Прогремев каблуками по винтовой лестнице, я налетел на кого-то у ее подножья, и оба мы рухнули на пол.

Сшибленный мною с ног что-то прохрипел, и я узнал голос Жана Десмарта. Подняв его на ноги, я вновь устремился вперед. Он последовал за мной. Визг стих, но по всему замку поднялся страшный шум – крики, лязг оружия, стук кресала о кремень, голос дона Винсенте, отдающего приказы солдатам, топот облаченных в доспехи людей, бегущих по комнатам и натыкающихся друг на друга… В поднявшейся суматохе Десмарт, испанец и ваш покорный слуга достигли спальни Марчиты за миг до того, как Луиджи вбежал внутрь и подхватил сестру на руки.

Тут в спальню вбежали и остальные, неся с собой свет, потрясая оружием и громогласно вопрошая, что происходит.

Девушка на руках брата не двигалась. Распущенные темные волосы рассыпались по ее плечам, элегантная ночная рубашка была разорвана сверху донизу, открывая прекрасное тело. На руках, плечах и груди девушки виднелись длинные глубокие царапины.

Вскоре она открыла глаза, задрожала, дико взвизгнула и отчаянно вцепилась в Луиджи, умоляя брата защитить ее от кого-то.

– Дверь! – всхлипнула она. – Я оставила ее отпертой. Кто-то прокрался в мою спальню в темноте. Я ударила его кинжалом, а он швырнул меня на пол и принялся рвать, рвать… И я лишилась чувств.

– Где фон Шиллер? – спросил испанец, яростно сверкнув глазами.

Каждый из нас взглянул на стоявших рядом. Все гости, кроме немца, оказались здесь. Де Монтур не отводил взгляда от объятой ужасом девушки, и лицо его выглядело еще более изможденным, чем прежде. Вдобавок, мне показалось странным, что он без оружия.

– Ага, фон Шиллер! – яростно воскликнул Десмарт.

Половина собравшихся двинулась в коридор вслед за доном Винсенте. Охваченные жаждой мести, мы устремились на поиски и вскоре нашли фон Шиллера в небольшом темном коридоре. Он лежал ничком на полу, в багровой луже, растекавшейся на глазах.

– Это работа туземцев! – воскликнул Десмарт, побледнев лицом.

– Вздор! – заревел дон Винсенте. – Ни одному туземцу не пробраться сюда снаружи мимо солдат! А все рабы, включая рабов фон Шиллера, были заперты в рабских казармах, кроме Голы, спавшего в комнате Пьера, да служанки Изабель.

– Но кто еще мог сделать это? – в бешенстве воскликнул Десмарт.

– Вы! – резко ответил я. – Иначе зачем вам было так торопиться прочь от спальни Марчиты?

– Лжете, будьте вы прокляты! – закричал он, обнажая оружие.

Клинок его метнулся к моей груди, но, как бы он ни был быстр, испанец оказался быстрее. Рапира Десмарта зазвенела о стену, а сам Десмарт застыл, как каменная статуя: острие клинка испанца коснулось его горла.

– Свяжите его, – бесстрастно сказал испанец.

– Опустите оружие, дон Флоренцо, – велел дон Винсенте, протолкавшись вперед и взяв дело в свои руки. – Сеньор Десмарт, вы – один из лучших моих друзей, но только я представляю здесь закон, и долг обязывает. Дайте слово, что не предпримете попытки бежать.

– Ручаюсь словом, – спокойно ответил гасконец. – Приношу свои извинения. Во всем виновата спешка. Я не намеренно бежал прочь. Я просто заблудился в этих проклятых залах и коридорах.

Этому не поверил никто из нас – кроме одного.

Вперед выступил де Монтур.

– Мсье! Этот юноша невиновен. Переверните немца.

Двое солдат выполнили его просьбу. Де Монтур с содроганием указал на тело. Едва лишь глянув на него, все мы сжались от ужаса.

– Мог ли человек сделать такое?

– Возможно, кинжалом… – начал кто-то.

– Ни один кинжал не оставляет таких ран, – сказал испанец. – Немец разорван когтями какого-то жуткого зверя.

Все мы оглянулись, точно ожидая, что некое страшное чудище бросится на нас из мрака.

Фут за футом, дюйм за дюймом мы обыскали весь замок, но не нашли ни следа какого-либо зверя.

Вернувшись к себе лишь с рассветом, я обнаружил, что Гола заперся в спальне изнутри, и потратил почти полчаса, убеждая его впустить меня. Как следует вздув и отругав его за трусость, я рассказал парню, что произошло – он понимал по-французски и мог объясняться на причудливой мешанине слов, которую с гордостью именовал французской речью.

Гола слушал меня, разинув рот, а к кульминации моего рассказа глаза его закатились так, что стали видны лишь их белки.

– Ю-ю! – в страхе прошептал он. – Колдун! Поклоняться фетиш!

Внезапно у меня родилась идея. Мне уже доводилось слышать туманные истории, чуть большее, чем отголоски легенд, о дьявольском культе леопарда, существовавшем на Западном побережье. Ни один белый человек никогда не видел его приверженцев, но дон Винсенте рассказывал нам истории о зверолюдях, одетых в шкуры леопардов, рыщущих в полночных джунглях, убивая и пожирая… Отвратительный холодок страха пробежал вдоль спины. Вмиг я схватил Голу – да так, что он тут же обмяк, не в силах шевельнуться.

– Так это был человек-леопард? – прошипел я, жестоко встряхнув его.

– Масса, масса! – ахнул он. – Мой – хороший мальчик! Ю-ю – он прийти, забрать! Говорить – никому не надо!

– Мне скажешь!

Скрипнув зубами, я принялся трясти его с новой силой и тряс, пока он не замахал руками и не пообещал рассказать все, что знает.

– Это не человек-леопард! – прошептал он, выпучив глаза в суеверном страхе. – Луна – он полный. Найти лесоруб – разорван когтями. Найти другой лесоруб. Большой масса (то есть, дон Винсенте) говорить: леопард. Не леопард. Человек-леопард – он приходить убивать. Кто-то убить человек-леопард! Разорвать в клочья! Ай-ай! Луна – он снова полный. Кто-то – он прийти в одинокий хижина, задрать женщина, разорвать когтями. Ее муж – он найти тело. Большой масса говорить: леопард. Луна – он снова полный, снова найти лесоруб – разорван когтями. Тогда все идти замок. Не леопард. След – всегда след от человек.

Я вскрикнул от удивления, не в силах поверить собственным ушам.

Но Гола заверил меня, что все это – чистая правда. На месте убийства всегда видели отпечатки человеческих ног. Отчего же туземцы не попросили Большого массу выследить злодея? Тут Гола хитро прищурился и шепнул мне на ухо:

– След быть от человек в обувь!

Вполне возможно, Гола лгал, но меня охватил необъяснимый страх. Кто же, по мнению туземцев, совершал эти ужасные убийства?

– Дон Винсенте, – ответил он.

К этому моменту, мсье, у меня уже голова шла кругом. Что все это могло значить? Кто растерзал немца и пытался учинить насилие над Марчитой? Хотя, заново вспоминая это злодеяние, я решил, что целью нападение было, скорее, убийство, чем насилие.

Почему де Монтур предостерегал нас? Зачем, явно зная что-то об этом преступлении, заявил, что Десмарт невиновен, и доказал это?

Все это было выше моего понимания.

Несмотря на все наши предосторожности, весть о кровавой резне в замке дошла до туземцев, среди них начались волнения, и трижды в тот день дону Винсенте пришлось отдавать приказ выпороть чернокожего плетьми за дерзость. Атмосфера в замке сделалась крайне тягостной.

Я подумывал о том, чтобы пойти к дону Винсенте и передать ему слова Голы, но решил повременить с этим.

В тот день женщины не покидали своих комнат, мужчины же пребывали в тоске и тревоге. Дон Винсенте объявил, что удвоит караулы и отдаст приказ патрулировать коридоры замка. Мне в голову закралась циничная мысль: если подозрения Голы верны, то толку от караульных будет не много.

Скажу вам, мсье, я не из тех, кто склонен терпеливо мириться с подобным положением. Вдобавок, в те дни я был молод. И потому, стоило нам выпить перед тем, как разойтись, я швырнул кубок на стол и в гневе объявил, что – в пику всем людям, зверям и самому дьяволу – в эту ночь лягу спать, оставив дверь распахнутой настежь.

Зло грохоча сапогами, я направился в свою спальню. И вновь, как в первую ночь, ко мне явился де Монтур. Лицо его было лицом человека, заглянувшего в разверстые врата ада.

– Я пришел, – сказал он, – просить – нет, мсье, не просить – молить вас изменить свое поспешное решение.

Я в нетерпении покачал головой.

– Значит, вы твердо решились? Да? Тогда попрошу вас об одном одолжении. После того, как я войду в свою спальню, заприте за мной дверь снаружи на засов.

Я выполнил его просьбу и отправился обратно к себе, теряясь в лабиринте догадок. Голу я отослал в казармы рабов, приготовил кинжал и рапиру. В постель ложиться не стал – устроился попросту, в большом покойном кресле, и задул свечу. Оставалось одно – любой ценой не заснуть. Чтоб разогнать сон, я погрузился в раздумья о странной просьбе де Монтура. Казалось, он находился в крайнем возбуждении, взгляд его намекал на жуткие тайны, известные ему одному, однако в глазах его не было ни подлости, ни злобы.

Внезапно мне пришло в голову отправиться к нему и поговорить с ним.

Прогулка по темным коридорам оказалась задачей не из приятных, но в конце концов я добрался до двери де Монтура и негромко окликнул его. Молчание. Коснувшись двери, я ощутил под пальцами обломки дерева. Поспешно достав из кармана кресало и кремень, я высек искру и в свете горящего трута увидел, что толстая дубовая створка беспомощно повисла на массивных петлях – дверь была расщеплена, выломана могучим ударом изнутри. Спальня де Монтура была пуста.

Поддавшись инстинкту, я поспешил вернуться к себе. Ноги в одних чулках ступали по полу быстро, но совершенно беззвучно. Приближаясь к двери, я почувствовал, что в темноте, совсем рядом, кто-то есть. Кто-то почти неслышно выступил из бокового коридора и, крадучись, последовал за мной.

Охваченный неодолимым страхом, я прыгнул на врага и нанес удар наугад, в темноту. Мой крепко сжатый кулак встретился с чьей-то головой, и на пол с грохотом рухнуло тело. Я вновь зажег свет и увидел человека, лежащего без чувств на полу. Это был де Монтур.

Я поставил зажженную свечу в стенную нишу. Тут де Монтур открыл глаза и неуверенно поднялся на ноги.

– Вы! – воскликнул я, едва понимая, что говорю. – Значит, это вы!

Он лишь кивнул в ответ.

– Это вы убили фон Шиллера?

– Да.

Я еле сдержался, чтоб не ахнуть от ужаса.

– Послушайте! – Он поднял руку. – Возьмите вашу рапиру и проткните меня насквозь. Вас никто не тронет.

– Нет! – воскликнул я. – Я не могу!

– Тогда скорее, – поспешно сказал он. – Возвращайтесь к себе и заприте дверь. Скорее же! Он вот-вот вернется!

– Кто вернется? – спросил я с дрожью в голосе. – Если этот кто-то может повредить мне, он может повредить и вам. Идемте же в мою спальню вместе!

– Нет, нет! – едва ли не взвизгнул он, отпрянув от протянутой мною руки. – Торопитесь, торопитесь! Он ненадолго оставил меня, но скоро вернется. – Голос его зазвучал ниже, в нем нарастал неописуемый ужас. – Он возвращается! Он уже здесь!

Я не увидел, а, скорее, почувствовал рядом нечто – аморфное, бесформенное, пугающее.

Де Монтур замер на месте, напружинив ноги, отведя назад руки, стиснув кулаки. Мускулы его бугрились под кожей, глаза то расширялись, то сужались, жилы вздулись на лбу, точно от огромного напряжения сил. К ужасу моему, на моих глазах аморфное, безымянное ничто обрело форму и превратилось в неясный силуэт. Подобно тени, он двинулся к де Монтуру, навис над ним и…

Господи всемилостивый, он соединился, слился воедино с человеком!

Де Монтур покачнулся, испустил глубокий вздох. Смутный силуэт исчез. Вздрогнув, де Монтур повернулся ко мне, и – упаси меня бог когда-нибудь вновь увидеть такое лицо!

То была ужасающая звериная морда. В глазах полыхал огонь ненасытной ярости, верхняя губа вздернулась, обнажая блестящие зубы – нет, не человеческие зубы, но клыки хищника предстали перед моим изумленным взором!

Тварь (при всем желании не могу назвать это существо человеком) бесшумно шагнула ко мне. Вскрикнув от ужаса, я отскочил назад и оказался в своей комнате за миг до того, как тварь взвилась в воздух в прыжке, даже в ту минуту живо напомнившем мне прыжок волка. Захлопнув дверь, я подпер ее плечом. Дверь содрогнулась под тяжелым ударом, но не подалась, за первым ударом последовал второй, а за ним – еще и еще…

Наконец тварь отказалась от своих намерений, и я услышал, как она, крадучись, удаляется по коридору. Чувствуя слабость, я опустился в кресло и принялся ждать, вслушиваясь в ночь. Легкий бриз, веявший сквозь распахнутое окно, наполнял комнату всеми ароматами Африки, пряными и зловонными. Из прибрежной деревни донеслась дробь туземного барабана. Откуда-то сверху по течению реки и из лесной дали откликнулись другие барабаны. Затем над джунглями, ужасно неуместный здесь, разнесся высокий, протяжный волчий вой. Казалось, он выворачивал душу наизнанку!

Утренний рассвет принес от насмерть перепуганных туземцев новые вести – о негритянке, попавшей в когти какого-то ночного зверя и едва сумевшей спастись. И я отправился к де Монтуру.

По пути я встретился с доном Винсенте. Он был весьма озадачен и просто-таки кипел от ярости.

– В замке творится какая-то чертовщина, – сказал он. – Я никому не сказал об этом, но прошлой ночью какая-то тварь прыгнула на спину одному из аркебузиров, сорвала с его плеч кожаный колет и гналась за ним до самого барбикена[34]34
   Барбикен (чаще – барбакан) – предвратная или навесная башня с бойницами, предназначенная для дополнительной защиты входа в крепость. – Примеч. редактора.


[Закрыть]. Более того, среди ночи кому-то вздумалось запереть де Монтура в его спальне. Он вынужден был сломать дверь, чтобы выбраться.