Текст книги "Боги Бал-Сагота (сборник)"

Они поднялись по длинным пологим склонам и оказались недалеко от стен, вздымавшихся на невероятную высоту. «Не иначе как языческие боги построили этот город», – подумал Турлох. Стены, судя по всему, были сложены из мрамора, а резные зубцы и изящные смотровые башни затмевали своими размерами воспоминания о Риме, Дамаске и Византии. Широкая белая дорога вилась с нижнего уровня к плато перед воротами, и стоило им подняться по ней, как трое путешественников почувствовали на себе взгляды сотен глаз, уставившихся на них с пристальным вниманием. На стенах не было видно ни одной живой души, как будто в городе никто не жил, но ощущение вперившихся в них взоров не пропадало.

Наконец они остановились перед громадными воротами, которые, к изумлению воинов, оказались выкованы из чеканного серебра.

– Да на это можно выкупить императора! – пробормотал Этельстан с горящими глазами. – Кровь Тора, если бы только у нас была хорошая команда да корабль, чтобы все это увезти!

– Ударьте в ворота и тут же отступите, чтобы на вас ничего не сбросили, – велела Брюнхильда, и тут же грохот топора Турлоха по металлу ворот разнесся эхом над дремлющими холмами.

Троица отступила на несколько шагов, и внезапно гигантские створки распахнулись внутрь, открыв их взорам собравшуюся толпу. Перед взорами двух белых воинов предстала варварская процессия во всем своем великолепии. В воротах стояла группа высоких сухощавых мужчин с коричневой кожей, одетых только в набедренные повязки, тонкая выделка которых резко контрастировала с общей наготой. Над головами их раскачивались многоцветные султаны, а на руках и ногах блестели украшенные драгоценностями золотые и серебряные браслеты. Доспехов эти воины не носили, но каждый держал в левой руке легкий щит из твердого отполированного дерева, отделанного серебром. Их оружием были копья с узкими лезвиями, легкие топорики и тонкие кинжалы – всё из отличной стали. По всей видимости, в бою эти воины более полагались на скорость и сноровку, нежели на грубую силу.

Впереди всех стояли трое мужчин, мгновенно приковывавших к себе внимание. Первый – поджарый воин с ястребиными чертами лица, почти такой же высокий, как Этельстан. С шеи его свисал загадочный нефритовый символ на золотой цепи. Другой – совсем еще молодой человек с недобрым взглядом, с плеч которого спускалась невероятно пестрая мантия из перьев попугая. Третий не выделялся ничем, кроме необычайного взгляда. Он не носил ни мантии, ни оружия, и единственным его одеянием была простая набедренная повязка. Он был невероятно высок, худ и очень стар. Лицо его, единственного из всех, украшала борода, такая же белая, как волосы, падавшие ему на плечи, а глаза горели, как будто отражая свет потаенного пламени. Турлох тут же понял, что это и есть Готан, жрец Темного бога. От старца исходило ощущение древности и загадочности. Его глаза походили на окна какого-то древнего храма, внутри которого призраками проплывали ужасающие темные мысли. Турлох почувствовал, что Готан слишком глубоко погрузился в запретные тайны, чтобы в полной мере сохранить человечность. Он переступил порог, отрезавший его от мечтаний, стремлений и чувств обычных смертных. Посмотрев в эти немигающие глаза, Турлох ощутил, как по коже у него побежали мурашки, как будто он встретился со взглядом гигантского змея.

Подняв голову, он обнаружил, что стены заполнились безмолвной толпой темноглазого народа. Все было готово к скорой кровавой развязке. Турлох почувствовал, как от яростного восторга ускоряется биение его сердца. Глаза Этельстана зажглись кровожадным огнем.

С высоко поднятой головой Брюнхильда смело выступила вперед, излучая уверенность всей своей прекрасной фигурой. Разумеется, белые воины не могли понимать, что она говорила остальным, за исключением того, что угадывали в жестах и выражениях лиц, но позднее Брюнхильда пересказала им весь диалог почти слово в слово.

– Ну что же, жители Бал-Сагота, – произнесла она, размеренно произнося каждое слово. – Что скажете вы теперь свой богине, которую прежде поносили и оскорбляли?

– Что тебе нужно, лживая? – выкрикнул высокий мужчина – Ска, назначенный Готаном король. – Той, что насмехалась над обычаями наших предков; что бросила вызов законам Бал-Сагота, который старше самого мира; что убила своего возлюбленного и осквернила святилище Гол-горота? Ты была осуждена законом, королем и богом и отправлена в мрачный лес за лагуной…

– И я, тоже богиня, что превыше любого другого бога, – насмешливо ответила Брюнхильда, – вернулась из владений ужаса с головой Грот-голки!

По ее приказу Этельстан поднял громадную клювастую голову, и по толпе на стенах пробежал шепоток, пронизанный страхом и изумлением.

– Кто эти люди? – нахмурившись, Ска обратил взор на двух воинов.

– Железные люди, вышедшие из моря! – ответила Брюнхильда ясным, далеко разнесшимся голосом. – Создания, что пришли во исполнение древнего пророчества, чтобы уничтожить Бал-Сагот – город, жрецы которого лживы, а люди погрязли в предательстве!

При этих словах на стенах вновь зародилось и начало гулять испуганное перешептывание, но стоило Готану поднять похожую на череп старого стервятника голову, как люди умолкли и отпрянули от ледяного прикосновения его ужасающего взора.

Ска растерянно оглядывался, колеблясь между гордыней и суеверным страхом.

Турлоху, пристально разглядывавшему жреца, показалось, что он может различить чувства, скрытые под непроницаемой маской его лица. Какой бы нечеловеческой ни была мудрость Готана, у нее были свои пределы. Как вполне справедливо предположил Турлох, неожиданное возвращение той, от которой колдун полагал себя избавленным, в сопровождении белокожих великанов застало Готана врасплох. У него не было времени как следует подготовиться к их приему. Люди уже начинали перешептываться на улицах о жестокости краткого правления Ска. Они всегда верили в божественность Брюнхильды. Теперь, когда она вернулась в сопровождении двух высоких незнакомцев собственной расы, неся страшный трофей в знак победы над другим их божеством, народ начинал колебаться. На его выбор могла повлиять любая мелочь.

– Жители Бал-Сагота! – внезапно выкрикнула Брюнхильда, отступая назад и высоко вскидывая руки. Она открыто взглянула в лица людей, смотревших на нее со стен. – Молю вас, пока не поздно, отвратите свою гибель! Вы изгнали меня и плевали в меня, вы обратились к богам темнее меня! Но я все прощу, если вы возвратитесь и станете почитать меня! Когда-то вы поносили меня, называя кровавой и жестокой! Истинно, я была суровой госпожой, но разве владычество Ска оказалось легче? Вы говорили, что я бью людей кнутами сыромятной кожи, но разве Ска гладил вас перьями попугаев? На моем алтаре каждый прилив умирала девственница, но ныне юноши и девушки гибнут к убывающей и растущей, восходящей и заходящей луне для Гол-горота, на алтаре которого всегда лежит бьющееся человеческое сердце! Ска – всего лишь тень! Вашим истинным господином стал Готан, сидящий над городом, как стервятник! Когда-то вы были могущественным народом. Ваши корабли заполняли моря. Теперь же осталась лишь горстка, и та быстро убывает! Глупцы! Один за другим вы будете гибнуть на алтаре Гол-горота, пока Готан не покончит с последним и не останется в одиночестве скитаться среди руин Бал-Сагота! Взгляните на него! – ее голос возвысился до крика по мере того, как она доводила себя до исступления, и даже Турлох, не понимавший произносимых слов, содрогнулся. – Вот он стоит, как злобный дух прошлого! Он даже не человек! Говорю вам, это злобный призрак, борода которого запятнана кровью миллионов убиенных, воплощенный демон, явившийся прямиком из тумана прошлого, чтобы уничтожить народ Бал-Сагота! Выбирайте же! Восстаньте против древнего дьявола и его нечестивых богов, примите обратно свою законную королеву и богиню, и вы сможете вернуть часть былой славы. Смиритесь – и исполнится пророчество, и солнце зайдет за безмолвные руины Бал-Сагота!

Разгоряченный ее страстной речью молодой воин с отличительными знаками военачальника подскочил к парапету и выкрикнул:

– Слава А-але! Долой кровавых богов!

Многие среди толпы подхватили его крик; тут же вспыхнули потасовки и зазвенела сталь. Толпа на стенах и улицах задвигалась, как убывающий и накатывающий прибой. Ска потерянно огляделся. Брюнхильда, отстранив своих спутников, которым не терпелось принять участие хоть в каком-то действе, выкрикнула:

– Стойте! Пусть никто не наносит удара прежде времени! Жители Бал-Сагота, издревле повелось, что король должен сразиться за корону! Путь же Ска скрестит клинки с одним из этих воинов! Если победит Ска, я встану перед ним на колени и позволю срубить мне голову! Если же он проиграет, вы примете меня законной королевой и богиней!

Оглушающий одобрительный рев разнесся над городом, и люди прекратили драки, радуясь шансу переложить всю ответственность на своих правителей.

– Станешь ли ты сражаться, Ска? – спросила Брюнхильда, с насмешкой обращаясь к королю. – Или ты передашь мне свою голову без боя?

– Потаскуха! – взвыл разъяренный Ска. – Я сделаю питейные чаши из черепов этих глупцов, а тебя прикажу разорвать между двух согнутых деревьев!

Готан положил руку на его плечо и что-то прошептал, но Ска уже не слышал ничего, кроме голоса своей ярости. Он понял, что его честолюбивое стремление на деле привело лишь к жалкой роли марионетки в руках Готана. А теперь даже эта шутовская власть ускользала от него, и какая-то девка осмеливалась в открытую измываться над ним перед всем его народом. Можно сказать, что в тот момент Ска совершенно обезумел.

Брюнхильда повернулась к своим союзникам:

– Один из вас должен сразиться со Ска.

– Пусть это буду я! – нетерпеливо вызвался Турлох, глаза которого светились в предвкушении битвы. – Он выглядит быстрым, как дикий кот, а Этельстан, хоть и силен как бык, очень уж медлителен для такой работы…

– Медлителен?! – укоризненно оборвал его Этельстан. – Отчего же, Турлох? Для человека моего веса…

– Довольно! – оборвала спор Брюнхильда. – Он должен выбрать сам.

Она коротко обратилась к Ска, который одарил ее яростным взором, а затем указал на Этельстана, который в ответ радостно ухмыльнулся, отбросил голову птицы и вытащил меч. Турлох выругался и отступил назад. Король явно решил, что скорее одолеет неповоротливого на вид громадного буйвола, чем черноволосого воина с тигриными повадками, обладавшего, очевидно, кошачьей же скоростью.

– Этот Ска не носит доспехов, – пророкотал сакс. – Мне тоже следует избавиться от брони и шлема, чтобы мы дрались на равных…

– Нет! – выкрикнула Брюнхильда. – Доспехи – твоя единственная надежда! Говорю тебе, этот ложный король быстр, как летняя молния! Тебе и без того будет непросто одержать победу. Говорю тебе, оставайся в доспехах!

– Ладно, ладно, – пробурчал Этельстан. – Останусь. Только едва ли это честно. Но пусть уж он нападает, и покончим с этим.

Громадный сакс тяжело зашагал к своему противнику. Тот принялся кружить, настороженно пригнувшись. Этельстан держал свой большой меч обеими руками перед собой, клинком вверх, так что острие оказалось почти на высоте его подбородка, и мог нанести удар и влево, и вправо, или отбить неожиданное нападение.

Боевые инстинкты подсказали Ска, что его легкий щит не выдержит удара тяжелого клинка, и он отбросил его. В правой руке король зажал тонкое копье, так, как держат обычно метательный дротик, в левой – легкий топорик с острым лезвием. В бою он полагался на скорость и изворотливость, и его план был хорош. Но Ска, которому никогда прежде не доводилось видеть доспех, совершил роковую ошибку, предположив, что броня на его противнике была всего лишь декоративным одеянием, которое оружие преодолеет без труда.

Ска прыгнул вперед, целя Этельстану в лицо. Сакс с легкостью парировал и тут же нанес могучий удар, целя в ноги противника. Король подскочил высоко в воздух, уберегшись от свистнувшего в воздухе клинка, и прямо в прыжке опустил топорик Этельстану на голову. От удара о шлем викинга легкое оружие разлетелось на куски, и Ска отпрыгнул назад с кровожадным воем.

На этот раз уже Этельстан ринулся вперед с неожиданной быстротой, как нападающий бык, и Ска, обескураженный потерей топора, оказался не готов к его ужасающей атаке. Он мельком увидел великана, нависшего над ним как гигантская волна, но вместо того, чтобы отскочить назад, прыгнул вперед, нанося яростный удар копьем. И эта ошибка стала для него последней. Копье без всякого вреда скользнуло по чешуйчатой броне сакса, и в то же мгновение громадный меч со свистом опустился вниз в ударе, которого король не мог избежать. Силой этого удара его отбросило так, будто его и правда подцепил рогом разъяренный бык. Тело Ска, короля Бал-Сагота, отлетело на двенадцать футов и осталось лежать на земле отвратительной грудой крови и внутренностей. Толпа задержала дыхание, пораженная мастерством свершившегося.

– Отруби ему голову! – воскликнула Брюнхильда. Ее глаза горели, и в возбуждении она сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. – И насади на свой меч, чтобы мы могли пронесли ее через ворота города в знак нашей победы!

Но Этельстан, чистивший клинок, покачал головой.

– Нет, он был храбрым бойцом, и я не стану издеваться над его телом. Я не совершил великого подвига, сражаясь в полном доспехе против нагого противника. Иначе, кажется мне, этот поединок закончился бы по-другому.

Турлох оглядел собравшихся на стенах людей. Они успели оправиться от изумления, и постепенно над толпой нарастал торжествующий рев:

– А-ала! Слава истинной богине!

Стоявшие на воротах воины упали перед Брюнхильдой на колени, ткнувшись лбами в пыль, а она стояла, вытянувшись в полный рост, и грудь ее вздымалась в горделивом торжестве. «Воистину, она не просто королева, – подумал Турлох, – но воительница. Настоящая валькирия, как и говорил Этельстан».

Подойдя к павшему Ска, Брюнхильда сорвала с шеи покойника золотую цепь с вырезанным из нефрита символом и, подняв его над головой, выкрикнула:

– Жители Бал-Сагота, вы видели, как ваш ложный король пал от руки золотобородого гиганта, на железном теле которого не осталось ни пореза! Выбирайте же! Принимаете ли вы меня по собственной воле?

– Да! Принимаем! – ответила толпа в едином оглушающем вопле. – Вернись к своему народу, о могущественная и всесильная королева!

Брюнхильда насмешливо усмехнулась.

– Пойдемте же, – сказала она воинам. – Видите, теперь они уже довели себя до совершенно исступленной любви и преданности, позабыв прежнее свое отступничество. Память толпы коротка!

«Воистину, – подумал Турлох, вместе с саксом и девушкой проходя под аркой громадных ворот, между рядов распростершихся на земле военачальников. – Воистину коротка память человеческая. Всего несколько дней назад они с таким же пылом приветствовали Ска-освободителя. Несколькими часами ранее Ска восседал на троне властителем над жизнью и смертью, и они склонялись у его ног. А теперь…» Турлох оглянулся на изуродованный труп, по-прежнему лежавший перед серебряными воротами. На тело упала тень кружащего стервятника. Громогласные вопли толпы заполнили его уши, и гэл горько улыбнулся.

За троицей захлопнулись великолепные ворота, и Турлох взглянул на уходившую вдаль широкую белую улицу. От нее отходили улочки поменьше. Перед двумя воинами открылась картина хаотично толпящихся величественных зданий из белого камня, вздымающихся к небесам башен и обширных дворцов, к которым вели широкие лестницы. Турлох догадывался, что город, должно быть, выстроен по строгому плану, но ему он казался бестолковым нагромождением камня, металла и полированного дерева. Сбитый с толку, он вновь обратил глаза к улице.

Вдоль всей улицы растянулась масса человеческих тел, над которыми поднимался мерный грохочущий звук. Тысячи обнаженных, украшенных яркими перьями мужчин и женщин стояли на коленях, и то склонялись вперед так, что касались лбами мраморных плит, то поднимались, вскидывая руки. Все они двигались в совершенном согласии, как колыхаемая ветром трава. И в ритме поклонов неслось монотонное пение, то затихавшее, то вздымавшееся в экстатическом восторге. Так оступившийся народ приветствовал возвращение богини А-алы.

Сразу за воротами Брюнхильда остановилась, и к ней подбежал тот самый молодой военачальник, что начал волну недовольства на стенах. Он опустился на колени и поцеловал ее ноги, произнеся:

– О великая королева и богиня, тебе известно, что Зомар всегда был верен тебе! Тебе известно, что я боролся за тебя и едва не погиб за тебя на алтаре Гол-горота!

– Воистину, твоя верность мне известна, Зомар, – ответила Брюнхильда в подходившей случаю чопорной манере. – И она не останется без награды. Отныне ты будешь командовать моими личными телохранителями. – Затем, уже тише, она добавила: – Собери отряд из своих приближенных и тех, кто все это время поддерживал меня, и приведи всех во дворец. Я доверяю народу лишь до определенного предела!

– А где бородатый старик? – внезапно произнес Этельстан, не понимавший ни слова из их разговора.

Вздрогнув, Турлох огляделся. Он почти позабыл о колдуне и не заметил, как тот ушел, – и все же того нигде не было видно! Брюнхильда горько рассмеялась.

– Он снова спрятался, чтобы замышлять новые беды среди теней. Исчез вместе с Гелкой, как только пал Ска. У него есть тайные пути, по которым он может покидать город и возвращаться, когда ему угодно, и никто не может ему помешать. Забудьте пока о нем, но поверьте моему слову: вскоре мы вдоволь отведаем его коварства!

Два сильных раба принесли пышно отделанный паланкин, который сопровождал отряд воинов, и Брюнхильда вошла в него, обращаясь к своим спутникам:

– Они боятся прикасаться к вам, но спрашивают, следует ли вас нести. Мне думается, что вам лучше идти по обеим сторонам от меня.

– Кровь Тора! – пророкотал Этельстан, закидывая на плечо меч, который так и не вложил в ножны. – Я не дитя, и проломлю череп любому, кто попытается меня нести!

И в такой манере Брюнхильда, дочь Рейна Торфиннсона с Оркнеев, богиня моря и королева древнего Бал-Сагота, проследовала по белой дороге. Несомая могучими рабами, в сопровождении двух белокожих гигантов, шагавших по обе стороны от нее с обнаженными клинками, и свиты военачальников, идущих следом, плыла она, и народ расступался в стороны, открывая для нее широкий проход. Торжественно трубили золотые трубы, гремели барабаны, и молитвенное пение сотрясало небесный свод. Наверное, при виде подобной необузданной роскоши гордая душа рожденной на севере девушки допьяна испила царственной гордыни.

При виде языческого великолепия глаза Этельстана разгорелись от удовольствия, но черноволосому бойцу Запада казалось, что даже среди громогласного торжества трубный глас, барабаны и крики сходили на нет, превращаясь в прах и безмолвие вечности. «Королевства и империи растворяются как морской туман, – подумал Турлох. – Толпа радуется и ликует, но пока Валтасар пирует, мидийцы ломают ворота Вавилона[31]31
   Согласно Библии, Вавилон пал в ночь пира своего царя Валтасара, убитого при его штурме. С тех пор «Валтасаров пир» стал нарицательным обозначением для веселья накануне гибели. – Примеч. редактора.


[Закрыть]. Уже теперь тень гибели накрыла город, и неотвратимый прибой забвения омывает ноги его беспечных жителей». В этом странном настроении Турлох О’Брайен шагал рядом с паланкином, и ему казалось, что они с Этельстаном идут по мертвому городу через толпу призраков, восхвалявших призрачную королеву.

3. Гибель богов

На древний город Бал-Сагот опустилась ночь. Турлох, Этельстан и Брюнхильда сидели в комнате в глубине дворца. Королева полулежала на шелковом диване, а мужчины устроились в креслах красного дерева, поглощая яства, принесенные юными рабынями на золотых блюдах. Стены комнаты, как и во всем дворце, были мраморными, с золотыми завитками, потолок – выложен лазуритом, а пол – инкрустированными серебром мраморными плитами. Тяжелые бархатные занавеси украшали стены и шелковые подушки, и по всей комнате было небрежно расставлено множество богато отделанных диванов, столов и кресел из красного дерева.

– Много бы я дал за рог эля, но это вино тоже приятно для глотки, – сказал Этельстан, с удовольствием осушая золотой кубок. – Брюнхильда, ты нас обманула. Ты говорила, что нам придется сражаться ради твоей короны, но мне довелось нанести лишь один удар, и мой меч все еще жаждет крови, как и топор Турлоха, которому и вовсе не досталось ни одного. Стоило нам постучать в ворота, как все попадали на колени и принялись тебе поклоняться. И до недавнего времени мы только тем и занимались, что стояли возле твоего трона в этой здоровой дворцовой зале, пока ты говорила с толпами людей, что приходили побиться головами о пол перед тобой. Клянусь Тором, ни разу еще мне не приходилось слышать такой трескотни! У меня до сих пор в ушах звенит. О чем они болтали? И куда подевался этот старый колдун Готан?

– Твоему клинку еще доведется напиться всласть, – мрачно ответила девушка, опираясь подбородком на руку и задумчиво разглядывая воинов. – Если бы тебе, как мне, довелось бороться за власть, ты бы знал, что захватить трон проще, чем удержать его. Наше внезапное появление с головой бога-птицы и убийство Ска вскружило народу голову. Что до остального – вы сами видели, пусть и не понимая сказанного, что я давала аудиенцию, и все эти кланяющиеся толпы явились сюда, чтобы заверить меня в своей непоколебимой верности. Ха! Я милостиво простила их всех, но не следует считать меня наивной. Как только у них появится время для раздумий, они вновь примутся роптать. Можешь быть уверен, что Готан прячется где-то в тенях, замышляя злое против всех нас. Город пронизан потайными коридорами и подземными проходами, о которых известно только жрецам. Даже я, хотя мне и довелось пройти по нескольким из них в ту пору, когда я находилась под властью Готана, не знаю, где искать скрытые входы, так как Готан всегда проводил меня к ним с завязанными глазами. Сейчас, как мне кажется, мы взяли верх. Народ смотрит на вас с бо`льшим восторгом, чем на меня. Они думают, что ваши доспехи и шлемы – часть ваших тел, что вы неуязвимы. Ты не чувствовал, как они боязливо касались твоей брони, когда ты проходил мимо в толпе, не видел изумления на их лицах, когда они натыкались на металл?

– Для людей, столь мудрых в одних делах, они так наивны в других, – заметил Турлох. – Кто они и откуда происходят?

– Этот народ так древен, – ответила Брюнхильда, – что даже в самых старых легендах нет ни намека на их происхождение. Давным-давно город был частью громадной империи, занимавшей множество островов в этом море. Но часть островов затонула, сгинув вместе с городами и их жителями. Затем на страну напали краснокожие дикари, перед напором которых оставшиеся острова пали один за другим. В конце концов только этот остался незавоеванным, его обитатели ослабели и позабыли древние искусства. Не осталось портов, к которым можно было плавать, и галеры сгнили у разрушившихся причалов. На памяти ныне живущих ни один из жителей Бал-Сагота не выходил в море. Время от времени краснокожие захватчики нападают на Остров Богов, пересекая море в своих украшенных ухмыляющимися черепами длинных боевых каноэ. Не так далеко отсюда по меркам морских переходов викингов, но невидимый за краем моря, находится остров, где эти краснокожие поселились много веков назад, перерезав местных обитателей. Нам всегда удавалось отбить их атаки. Они не могут преодолеть стены, но все равно нападают раз за разом, и на острове всегда жив страх перед очередной осадой. Однако не их я опасаюсь, но Готана, который сейчас отвратительным змеем скользит среди своих черных туннелей или же готовит очередную мерзость в одном из своих потайных залов. Он творит страшное и безбожное колдовство в пещерах в недрах холмов, куда ведут его ходы. Он использует животных – змей, пауков и больших обезьян – и людей, краснокожих пленников и несчастных его собственной расы. В своих ужасных пещерах он делает животных из людей и полулюдей из животных, смешивая звериное с человеческим в мерзостном творении. Никто не смеет предположить, какие кошмары рождаются там, во тьме, какие отвратительные нечестивые формы были произведены за те годы, что Готан создавал своих чудовищ. Ибо он не похож на других людей и открыл тайны вечной жизни. Он дал подобие жизни одному созданию, которого боится и сам – мычащей и лопочущей безымянной Твари, прикованной в самой далекой пещере, где не появляется ни одна живая душа, кроме него самого. Он натравил бы ее на меня, если бы посмел… Но уже поздно, я отправляюсь спать. Я буду в комнате рядом с этой, куда нет другого входа, кроме этой двери. Я не возьму с собой даже рабыни, потому что никому из них не доверяю до конца. Вы останетесь здесь, и, хотя внешняя дверь заперта, одному из вас лучше оставаться на страже, пока другой спит. Зомар и его стражники патрулируют коридоры снаружи, но я буду чувствовать себя в безопасности, зная, что между мной и остальным городом стоят двое мужчин из моего собственного народа.

Она поднялась и, бросив особенно долгий взгляд на Турлоха, вошла в свою спальню и закрыла дверь. Этельстан потянулся и зевнул.

– Что ж, Турлох, – лениво протянул он, – судьба человеческая так же ненадежна, как море. Прошлой ночью я был рубакой из шайки грабителей, а ты – пленником. На восходе мы оба обратились в изгоев, готовых вцепиться друг другу в глотки. Теперь мы – братья по оружию и приближенные королевы. А тебе, кажется, суждено стать королем.

– Отчего вдруг?

– Ты что, не заметил, как эта оркнейская красотка посматривает на тебя? Кажется мне, во взглядах, которые она бросает на твою смуглую физиономию и эти черные локоны, есть что-то помимо дружелюбия. Говорю тебе…

– Довольно, – резкость в голосе Турлоха выдавала боль старой раны. – Властная женщина – что оскаливший клыки волк. Из-за женской мстительности мне пришлось… – он остановился.

– Ну-ну, – умиротворяюще откликнулся Этельстан. – Добрых женщин больше, чем худых. Мне известно, что из-за женских интриг ты стал изгнанником. Мы должны неплохо подружиться. Я тоже изгнанник. Стоит мне показаться в Уэссексе, как очень скоро я буду обозревать родные земли с какого-нибудь прочного дубового сука.

– Что заставило тебя ступить на путь викинга? Саксы так основательно подзабыли морской промысел, что королю Альфреду, когда он вступил в войну с датчанами, пришлось нанимать фризов, чтобы те построили ему корабли и управляли ими[32]32
   Альфред Великий (849–899) – король Уэссекса. Для защиты английских берегов от набегов датских викингов выстроил сильный флот тяжелых кораблей, в командах которых состояли англичане и фризы – германское племя, проживавшее на территории современных Нидерландов и Германии.


[Закрыть].

Этельстан пожал широкими плечами и принялся затачивать кинжал.

– После того… как Англия вновь… была для меня… закрыта… я вернулся… к викингам…

Слова Этельстана затихли, руки безвольно повисли, точило и кинжал соскользнули на пол. Его голова поникла на широкую грудь, глаза закрылись.

– Слишком много вина, – пробормотал Турлох. – Но пусть спит. Я буду на страже.

Едва успев произнести эти слова, гэл почувствовал странную вялость и откинулся на широкую спинку кресла. Его веки отяжелели, а разумом помимо воли овладел сон. И во сне ему явилось необычное кошмарное видение. Одна из тяжелых завес на стене напротив двери яростно заколыхалась, из-за нее выползла жуткая тень и прокралась, пуская слюни, через комнату. Турлох без интереса наблюдал за ней, осознавая, что видит сон, и одновременно дивясь его странности. Формой создание походило на изуродованного и искореженного мужчину, но его лицо было звериным. Тем не менее, в его внешности было и нечто человеческое. Существо не было ни обезьяной, ни человеком, но неестественным сочетанием того и другого. Обнажив желтые клыки, оно двинулось в сторону Турлоха, вперив в него горевшие дьявольским огнем красноватые глазки под покатым лбом.

Лишь когда безобразное явление оказалось возле гэла и на его горло легли искривленные пальцы, на Турлоха снизошло внезапное пугающее понимание, что происходящее было не сном, но зловещей реальностью. Отчаянным усилием он разорвал державшие его невидимые оковы и выпростался из кресла. Тянувшиеся к нему пальцы промахнулись мимо горла, но, несмотря на всю свою быстроту, воин не мог совершенно избежать захвата громадных волосатых рук, и в следующее мгновение покатился по полу, сцепившись с чудовищем, жилистое тело которого казалось сделанным из гибкой стали.

Их поединок проходил в полном молчании, не считая сипения тяжелого дыхания. Левой рукой Турлох упирался в обезьяний подбородок, отстраняя отвратительные клыки от своей глотки, вокруг которой сомкнулись пальцы чудовища. Этельстан все еще спал, склонив голову. Турлох пытался окликнуть его, но цепкие руки противника задавили его голос и уже готовы были выдавить саму жизнь из его тела. Комната плыла в кровавой дымке перед выпученными глазами гэла. Правая рука, сжатая в кулак, железной кувалдой отчаянно молотила по склоненному к нему ужасному лицу. Под этими ударами крошились звериные зубы, но красные глазки смотрели по-прежнему злорадно, а увенчанные когтями пальцы смыкались все сильнее, пока звон в ушах Турлоха не превратился в набат, предвещавший отход его души.

Уже соскальзывая в полубессознательное состояние, воин коснулся безвольно упавшей рукой предмета, в котором его почти парализованное сознание опознало оброненный Этельстаном кинжал. Слепым предсмертным движением Турлох ударил – и почувствовал, как внезапно ослабел захват на его горле. Ощущая, как к нему возвращается жизнь, он приподнялся и опрокинул своего противника, подминая его под себя. Сквозь рассеявшийся красный туман Турлох Даб разглядел извивавшееся под ним и теперь залитое кровью обезьяноподобное создание и продолжил наносить удары кинжалом до тех пор, пока этот безмолвный кошмар не замер, выпучив на него неподвижные мертвые глаза.

Тяжело дыша и чувствуя головокружение и дрожь в каждом члене своего тела, гэл с трудом поднялся на ноги. Дурнота проходила по мере того, как он громадными глотками втягивал в себя воздух. Из раны на его шее обильно текла кровь. С изумлением Турлох обнаружил, что сакс по-прежнему спит. И тут же вновь почувствовал накатывающую неестественную усталость и вялость, которые прежде лишили его сил. Подобрав топор, гэл с трудом стряхнул с себя наваждение и двинулся к занавеси, из-за которой выбрался напавший на него получеловек. Исходившее от нее коварное воздействие ударило его с силой наступающего прибоя, и, чувствуя, как тяжелеют его конечности, Турлох с усилием пересек комнату. Оказавшись перед самой занавесью, он почувствовал волну ужасающей злобы, боровшейся с его собственной волей, угрожавшей самой его душе, пытавшейся поработить его разум и тело. Дважды он поднимал руку, и дважды она безвольно повисала вдоль тела. На третий раз с громадным усилием Турлох сумел сорвать занавесь со стены. В одно мгновение он разглядел нелепую фигуру полуголого человека в накидке из перьев попугая и колышущемся плюмаже на голове. И тут же, ощутив всю силу гипнотического взгляда, закрыл глаза и ударил вслепую. Он почувствовал, как его топор вонзился глубоко в плоть, и, открыв глаза, взглянул на безмолвную фигуру с раскроенным черепом, распростертую у его ног во все расширявшейся алой луже.