Текст книги "Брат бури"

– А как же! – по-прежнему холодно ответил я. – Удачная шутка дорогого стоит. За нее и заплатить не жалко! Кстати, Джон, как поживают пальцы на твоей ноге?

– Прекрасно поживают! – ухмыляясь, ответил он. – Просто великолепно!

– И все же, – продолжал настаивать я, – мне хотелось бы убедиться в этом лично. Поставь-ка ногу поближе к свету. Да вот хотя бы на этот пень!

Братец так и сделал. А я в тот же миг изо всех сил врезал ему по ступне прикладом винчестера.

– Вот тебе расписка на оплату твоей шутки! – проворчал я, с мрачным удовлетворением созерцая, как мой подлый братец скачет вокруг пня на одной ноге, плача и рыдая и сотрясая всю долину Медвежьего Ручья невыразимо отвратительными ругательствами.

Досыта насладившись столь восхитительным зрелищем, слегка покряхтывая, я вновь влез в седло, ласково потрепал по холке Капитана Кидда и, несколько воспрянув духом, тронулся дальше, размышляя о том, насколько велико мое нравственное превосходство над этим вконец опустившимся типом, который всего лишь пару минут назад пребывал в таком великом восторге от своей идиотской выходки, что даже позволил себе позабыть: подлинные Элкинсы завсегда возвращают все долги.

Неукоснительно и в самый короткий срок!

Глава вторая
Великое переселение народов

Тот самый проклятый фургон свернул с тропы и остановился перед нашим домом вскоре после восхода. Все мое семейство вышло полюбопытствовать, кто же это такой сюда пожаловал, потому как чужестранцы редко попадали к нам на Медвежью реку, а еще того реже – оказывались здесь желанными гостями. На козлах восседал какой-то долговязый, изрядно отощавший старый хрыч, а из фургона торчали вихрастые головы не то четырех, не то пяти мальчишек.

– Приветствую вас, люди добрые! – Старый хрыч снял шляпу. – Меня зовут Джошуа Ричардсон. Я веду караван с иммигрантами, которые ищут место, где можно поселиться. Остальные сейчас остановились временным лагерем недалеко от тропы, примерно в трех милях отсюда. Но с кем бы мы ни встречались здесь, в горах Гумбольта, всякий указывал нам, что разрешение осесть где-то поблизости мы должны испросить у мистера Ревущего Билла Элкинса. Не с этим ли джентльменом я и имею честь беседовать сию минуту?

– Совершенно верно, – ответил папаша с легким подозрением в голосе. – Билл Элкинс – это я!

– Отлично, мистер Элкинс, – с воодушевлением произнес старый хрыч Ричардсон, описывая своей бороденкой в воздухе самые наипочтительнейшие круги. – Мы были бы просто в восторге, когда бы ваша община не стала возражать, если бы мои люди поселились бы где-нибудь здесь, поблизости. Бы!

– Гхм-м-мм! – промолвил папаша и пару раз дернул себя за бороду. – А откуда, собственно, вы пожаловали?

– Из Канзаса! – жизнерадостно сообщил старый Ричардсон.

– Вот как? – переспросил папаша. – Ну что ж. Драгоценная моя! – обратился он к моей мамаше. – Будь ласкова, подай-ка мне мой любимый дробовик!

– Не стоит, драгоценный мой! – откликнулась мать. – К чему все это?! Да не будь же ты, в конце концов, таким упрямым, Уильям! Ведь война давным-давно закончилась!

– Замечательные слова! – поспешно воскликнул старик Ричардсон. – Вот и я частенько говорю в точности то же самое. Кто старое помянет, тому глаз вон!

– В таком случае, – потребовал отец, все еще с некоторой угрозой в голосе, – каково будет ваше честное и непредвзятое мнение о генерале Стерлинге Прайсе?

– О! – Старый хрыч Ричардсон всем своим видом выразил бурный восторг. – Вне всякого сомнения, то был истинный джентльмен и благороднейшей души человек!

– Гхм-м-мм! – повторил отец. – Для выходца с Востока вы обнаруживаете поразительное чувство такта и незаурядный здравый смысл! Беда в том, что здесь, на Медвежьем Ручье, мы лишены возможности принимать новых поселенцев, даже ежели они истинные демократы. У нас на каждой жалкой сотне квадратных миль и так уже проживает по девять или десять семейств, а потому дальнейшего перенаселения местности нам допустить никак нельзя!

– Люди в обозе вымотались почти до предела! – возопил старик Ричардсон. – Как же нам теперь быть? Ведь куда ни глянь, старожилы захватили самые лучшие земли, а теперь мало того что они нас отовсюду гонят, но еще и заявляют, что будут и дальше гнать, хотя никаких законных прав у них на это нету!

– Законные права! Ха! – фыркнул папаша. – Ха и еще раз ха! Засуньте их себе в задницу! В этом краю все права, законные и незаконные, принадлежат тому, у кого больше патронов и кто умеет лучше стрелять! Но не горюйте! Есть тут у меня на примете одно местечко, в Аризоне. Совсем недалеко. Отсюда – дней десять – пятнадцать караванного пути, не больше. Оно называется Каньон Охотничьих Ножей и подойдет вам как нельзя лучше. Ведь, по моему разумению, все ваши люди скорее фермеры, нежели охотники, верно?

– Верно, – вздохнул старик Ричардсон. – Но как же нам туда добраться? Люди и скотина совсем притомились, припасы подходят к концу, дорога незнакомая…

– Мой сын, Брекенридж, как раз сейчас свободен. Он с огромным удовольствием проводит вас, – весьма благожелательно заверил его мой отец. – Разве не так, Брек?

– Нет! – правдиво ответил я. – Совсем не так. Какого, спрашивается, дьявола я должен тащиться хрен знает куда, да к тому же по дороге пасти все это чертово стадо молочных телят, у которых до сих пор ноги подгибаются? Вдобавок…

– Он доставит вас всех прямиком до самого места в целости и сохранности! – по-прежнему благожелательно сказал папаша, начисто пропустив мимо ушей мое последнее высказывание. – К тому же мой сынишка всегда сам не свой от радости, ежели только ему удается протянуть руку помощи попавшим в беду фермерам. Верно, Брек?

Поняв бесполезность дальнейших препирательств, я просто плюнул под ноги, проворчал себе под нос пару черных слов и отправился седлать Капитана Кидда. Я заметил, что старый хрыч Ричардсон, да и его мальчишки тоже, все время как-то странно поглядывают на меня. Когда же Кэп Кидд, по своему обыкновению дико храпя, брыкаясь, посшибав половину перекладин передней изгороди кораля (а он всегда именно так и делает), стрелой вылетел оттуда и замер как вкопанный на расстоянии ровно в семнадцать с половиной дюймов от чертова фургона, лица всех Ричардсонов отчего-то сделались землисто-серыми, а глава семейства слабо пробормотал:

– Нам бы очень не хотелось утруждать вашего сына против его воли, мистер Элкинс! А уж тем более – понапрасну. Потому как мы, перво-наперво, вообще не собирались ехать в тот каньон, а во-вторых…

– Ну уж нет! – окончательно взбеленившись, проревел я. – Теперь вы поедете со мной в Каньон Охотничьих Ножей, и сделаете это как миленькие! Может, вы и не собирались ехать туда до тех пор, покуда я не начал седлать своего коня, зато сейчас собираетесь, уж это я вам точно говорю! А ну, трр-рогай!

С этими словами я разрядил свой шестизарядный прямо под ноги Ричардсоновым мулам, чтобы как следует приободрить этих тварей, отчего они отчаянно заревели и во всю мочь припустили вниз по тропе. Фургон бешено скакал с кочки на кочку, а старый хрыч Ричардсон сначала висел в воздухе, цепляясь за вожжи, а потом исполнял джигу, резво перелетая с одного подпрыгивающего конца козел на другой. Его мальчишки вопили во всю глотку, катаясь взад-вперед по дну чертовой повозки.

Вот так, во весь опор, мы и влетели в лагерь переселенцев. Большинство мужчин тут же схватились за оружие, женщины подняли визг, выхватывая из общей сутолоки своих детей, а один парень настолько растерялся, что свалился в громадный котел, где на медленном огне как раз закипали бобы. Этот недотепа поднял ужасный крик, утверждая, что его пытается сварить заживо целая орда диких индейцев.

Перед тем как въехать внутрь лагеря, старик Ричардсон как следует уперся ногами в козлы, изо всех сил натянул вожжи и заорал благим матом, кроя мулов почем зря. Но те уже закусили удила и абсолютно ничего не соображали. Поэтому мне пришлось чуть обогнать их, ухватиться покрепче за уздечку и осадить глупых тварей так, что они попросту грохнулись на задницу. Ну и уж конечно, старый хрыч Ричардсон должен был приготовиться к резкой остановке.

А потому нету никакой моей вины в том, что старый дурень улетел с козел на семнадцать с половиной футов вперед и расколол своей глупой головой дышло соседнего фургона. Нету и быть не может! И уж тем более я совершенно не повинен в том, что, покуда я доставал бедолагу из спутавшейся сбруи, один из мулов успел пару раз лягнуть его, а второй хорошенько укусил за задницу. Потому как всем известно: более подлых тварей, нежели эти мулы, не сыскать во всем белом свете, как бы хорошо вы с ними ни обращались!

Наконец в лагере не осталось ни одного человека, державшего рот на замке. Все они вопили: кто от изумления, кто от страха, кто от чего еще. Ричардсон, пошатываясь, встал на ноги, кое-как утер с лица кровь рукавом, после чего провозгласил:

– Успокойтеся! Успокойтеся все! У нас нет никакого повода волноваться! Вот перед вами истинный джентльмен! Его имя – Брекенридж Элкинс, и он, по своей доброте душевной, великодушно согласился сопровождать нас в Аризону, в те самые обетованные края, где земля так и сочится молоком и медом!

Обитатели лагеря встретили это известие без малейшего энтузиазма. Их тут было человек пятьдесят, по большей части женщины, дети и подростки – пыльные, усталые, измотанные долгой дорогой. Мужчин, способных держать оружие, во всем обозе едва ли насчитывалось около дюжины. Вдобавок все обозники в той или иной мере приходились старому хрычу Ричардсону родней. Тут были его братья и сестры, сыновья, дочери и внуки, племянники и племянницы, их мужья и жены, и все такое прочее. На всю эту орду имелась лишь одна действительно хорошенькая, но все еще незамужняя девушка – Бетти, младшая дочка старика Ричардсона.

К моменту нашего появления они как раз закончили завтрак и уже запрягали лошадей и мулов, так что нам удалось тронуться в путь без дальнейших проволочек. Я ехал во главе растянувшегося чуть не на милю обоза, рядом с фургоном старого Ричардсона. Спустя какое-то время старый хрыч неожиданно поинтересовался:

– Послушайте! Ежели Каньон Охотничьих Ножей – столь замечательное место, тогда отчего там до сих пор никто так и не обосновался?

– А-а, ерунда! – небрежно ответил я, думая о своем. – Кажется, там сначала были чьи-то поселения. Но потом часть народу перебили апачи, часть – мексиканские бандиты, а года три назад те парни, которым посчастливилось уцелеть, чего-то там между собой не поделили. Ну и получилось вроде того, что они сами как бы перестреляли друг друга. Мне кажется, именно потому теперь там никто и не живет. Но точно не знаю.

Тут старый хрыч Ричардсон вдруг надолго задумался, нервно теребя свою жидкую бороденку.

– Ну не знаю! Прямо не знаю! – наконец промямлил он. – Может, нам все-таки стоит еще малость порыскать в здешних краях, в поисках какого-нибудь более спокойного и мирного местечка, нежели то, о котором у нас только что шла речь!

– Более мирного и спокойного местечка вам ни в жисть не найти нигде к западу от Пекоса! – убежденно заверили старого хрыча. – Ни за какие коврижки! И хватит об этом! Кажется, тебе уже несколько раз пытались втолковать: Каньон Охотничьих Ножей – это именно то место, которое всем твоим родичам подходит как нельзя лучше. Или ты настолько упрям, что желаешь попасть в какую-нибудь Богом проклятую дыру?

– Нет, нет! – торопливо и испуганно заверещал Ричардсон. – Мне и в голову не приходило подвергать сомнению столь удачный выбор! А какие города нам предстоит миновать на своем пути?

– Только один, – ответил я. – Он называется Пороховая Гарь и стоит на самой границе Аризоны. Да, чуть не забыл! Предупреди-ка свою родню, пускай держится от этого городка подальше. Потому как он издавна служит берлогой для всякого рода висельников. Сдается мне, твоя молодежь пока еще недостаточно ловко обращается с оружием для того, чтобы уютно чувствовать себя в столь неподходящей для нее компании.

– Нам вовсе ни к чему неприятности! – решительно заявил старый хрыч Ричардсон. – Я обязательно предупрежу моих парней, чтобы не совали нос куда не следует!

Наш обоз потихоньку катился и катился вперед; путешествие, по счастью, не отличалось особым разнообразием. Ежели, конечно, не считать обычных неурядиц, какие обыкновенно случаются со всеми этими совершенно не приспособленными к жизни неженками. Так дело и шло, покуда караван не оказался буквально в двух шагах от границы с Аризоной. Вот тут-то, при переправе через речушку, у нас вышла первая серьезная заминка.

Посреди речушки имелась илистая отмель; колеса головных фургонов превратили жирный ил в сплошное месиво, где и застряла намертво последняя повозка, погрузившись в грязь по самые ступицы.

Солнце уже клонилось к закату, поэтому я велел всем остальным двигаться дальше и встать лагерем примерно в миле от Пороховой Гари. Сам же я собирался присоединиться к ним сразу, как только вызволю из речушки тот чертов последний фургон и его незадачливых пассажиров. Но дельце оказалось не таким уж простым. Проклятую повозку засосало в ил уже выше осей, а мулам грязь доставала как раз до самого брюха. Мы дергали, толкали, орудовали самодельными рычагами… Все без толку. Вот ежели бы эти проклятые мулы все время не путались у меня под ногами, тогда я, может быть, чего-нибудь и придумал бы!

Сказано – сделано! Мы кое-как выпутали мулов из упряжи, но они умудрились завязнуть так глубоко, что уже не могли выкарабкаться из ила самостоятельно. Мне пришлось пробираться к ним по непролазной грязи и, перекинув через плечо, одного за другим вытаскивать на сухой берег. А затем я просто ухватился покрепче за дышло и всего через каких-нибудь несколько секунд выдернул фургон из трясины на ровное место.

Должен заметить, владельцы фургона просто глаза вытаращили от изумления, когда я вместе с повозкой появился на берегу. Да ну их! Эти парни из Канзаса вечно удивляются всяким пустякам!

К тому времени, как мы соскребли с фургона и с самих себя большую часть дико вонючего ила и снова запрягли мулов, наступила ночь. Поэтому до лагеря, по счастью разбитого как раз там, где я хотел наша повозка добиралась довольно долго и в полной темноте. Тем не менее старый хрыч Ричардсон еще не спал. Напротив, он сразу нашел меня и, уцепившись за мой рукав, с самым встревоженным видом прошептал:

– Мистер Элкинс! Я все сделал, как вы говорили, но кое-кто из самых непослушных все же отправился в тот городок, хотя, видит Бог, я их предупреждал!

– А-а! – отмахнулся я. – Пустяки. Не берите в голову. Счас приведу их обратно!

Черт бы их всех побрал! Пришлось даже пропустить ужин!

Я забрался на Капитана Кидда, быстро доскакал до Пороховой Гари и привязал мою лошадку к столбу возле единственного в этом мерзком городишке салуна. А городишко, надо сказать, был совсем маленький и выглядел преотвратно. Едва я вошел в салун, как тут же заприметил в углу четырех парнишек из ричардсоновского курятника. Они стояли, окруженные со всех сторон целой бандой отпетых головорезов, среди которых выделялся один мексиканец – высокий, довольно-таки тощий тип с противной чахлой ниточкой черных усов над верхней губой, одетый во что-то вроде френча, изукрашенного изрядно полинявшим золотым шитьем.

– Выходит, парни, вы всерьез решили поселиться в Каньоне Охотничьих Ножей? – насмешливо спрашивал он у ребят.

– Ну-у… В общем-то, да. Так мы и собирались сделать, – ответил один из парнишек Ричардсона. – А что?

– А то, что этот номер у вас не пройдет, – прошипел мексиканец, скалясь как все равно кугуар, причем я заметил, что при этих словах его руки начали плавно съезжать с бедер на отделанные слоновьей костью рукоятки револьверов, болтавшихся на оружейном поясе. – А слыхали ли вы, петушки, хоть что-нибудь о сеньоре Гонсалесе Заморра? Как? Неужели нет? Странно, ведь он – оччень, оччень важная персона в здешних краях. И он уже оччень, оччень давно пользуется Каньоном Охотничьих Ножей в своих личных целях. Так давно, что он, попросту считает этот каньон своим.

– Когда наконец закончишь свое вступление, Гомес, играй сразу в две руки, – довольно громко пробормотал стоявший неподалеку бандит-американец, – а мы подыграем. Обедни не испортим.

Парни старика Ричардсона никак не могли понять, о чем идет речь, но все же им стало ясно: попахивает весьма большими неприятностями. Ребята сбились в кучу, точно затравленные кролики, и растерянно озирались. Но вокруг них не было ничего, кроме враждебных лиц да здоровенных ручищ, вызывающе поигрывавших револьверами.

– Так кто же сообщил вам, что вы имеете право поселиться в Каньоне Охотничьих Ножей? Кто привел вас сюда? – вкрадчиво продолжал выпытывать Гомес. – Небось какой-нибудь шут гороховый из Канзаса? Так? Или не так?

– Не так! – спокойно ответил я, легко раздвинув толпу плечом. – Их привел сюда я. А мой отец, чтоб ты знал, родом из Техаса. А мой горячо любимый дедушка очень даже неплохо отличился в деле при Сан-Джасинто. Ты еще не позабыл про Сан-Джасинто, скунс вонючий?

Похоже, Гомес еще не позабыл. Он быстренько оставил в покое рукоятки своих пушек, а его смуглая рожа вмиг сделалась пепельно-серой. Что до остальных выродков, так они сразу же начали пятиться назад, торопливым шепотом раздавая друг другу советы:

– Эй, парни, поосторожнее! Это же Брекенридж Элкинс!

Да и вообще, все эти горе-разбойники вдруг обнаружили, что у них имеется целая куча совершенно неотложных дел. У кого – в баре, у кого – за карточным столом, а кому и вовсе понадобилось срочно покинуть салун. Одним словом, буквально через пару секунд Гомес обнаружил, что посреди зала остались только мы вдвоем. Мексиканец облизнул пересохшие губы; малый явно чувствовал себя не в своей тарелке, однако гонор все еще мешал ему пойти на попятную.

– Может, тебе не понравились мои слова насчет сеньора Заморры? – прохрипел он. – Но я сказал чистую правду. Когда я сообщу ему, что в Каньоне Охотничьих Ножей собираются поселиться гринго, сеньор Заморра будет оччень недоволен!

– Тогда поспеши ему об этом сообщить, и чем скорее он переживет такую неслыханную трагедию, тем быстрее снова перестанет огорчаться, – рассудительно заметил я. – Да и вообще, отчего бы тебе не сделать это прямо сейчас?

Я взял Гомеса за шиворот и отправил на улицу сквозь ближайшее окно.

Он сразу вскочил на ноги и заковылял куда-то за угол, в темноту, сплевывая кровь и изрыгая самые кошмарные мексиканские богохульства. Ну а в салуне тем временем воцарилась какая-то неестественная, мертвая тишина. Мне все это порядком надоело, я взвел курки своих шестизарядных и решительно шагнул вперед, к стойке бара, за которой тихо трясся от страха знакомый мне по старым временам беглый каторжник. Только в такой дыре, как Пороховая Гарь, он мог сойти за бармена.

– Эй, приятель! – ласково позвал я его. – Может быть, ты желаешь, чтобы я уплатил за то чертово стекло? Или как?

– О нет! – воскликнул он, механически продолжая протирать тряпкой плевательницу, явно спутав ее с пивной кружкой. – Нет, нет и нет! Ни о чем подобном не может быть и речи! Мы уже давно собирались сами выставить то окно… для… для улучшения вентиляции! Только вот руки все никак не доходили!

– Тогда должен ли я это так понимать, что и все остальные джентльмены, присутствующие здесь, также полностью удовлетворены? – вежливо поинтересовался я.

В ответ раздался дружный гул голосов. Он явно свидетельствовал о том, что собравшиеся в салуне конокрады, грабители дилижансов и прочее ворье с готовностью рады в любой момент подтвердить справедливость моего предположения.

– Отлично! – Я не скрывал своего удовлетворения. – Эт-то оччень хорошо! Потому как больше всего на свете мне дороги мир и покой. И я непременно добьюсь их! Даже ежели мне… придется укокошить всех до единого чудаков, собравшихся в здешней забегаловке! Ну а вам, парни, – я коротко взглянул на ребят Ричардсона, – по-моему, самое время топать в лагерь!

Похоже, они и сами так думали, ибо, не скрывая радости, мгновенно испарились из салуна. Ну а мне пришлось еще малость слегка подзадержаться. Купив себе местного зелья, я заодно решил угостить выпивкой одного своего старого знакомого. Помнится, когда мы с ним последний раз виделись в Жеваном Ухе, он как раз собирался ограбить поезд.

– Послушай-ка! – начал я издалека. – В память о нашем старинном знакомстве поведай мне одну единственную вещь: кто таков чертов сеньор Заморра, о котором, улетая в окно, так пространно повествовал тот долбаный мексикашка?

– Н-не знаю, – дрожащим голосом ответствовал мой бывший приятель. – Никогда о таком не слышал.

– Понимаешь ли, – проникновенно сказал я, – у меня нету ни малейшего желания утверждать, что ты – низкопробный лжец! Думаю, ты просто страдаешь внезапными провалами в памяти. Но тут вот какая странная штука: мне недавно довелось услышать, что подобная болезнь поддается лечению. Одним словом, ежели я несколько раз долбану по твоей черепушке рукояткой моего любимого шестизарядного, а затем с размаху надену на тебя через голову вон тот очень симпатичный бочонок виски, то провалиться мне на этом самом месте, ежели твоя память немедленно не восстановится!

– Погоди-ка! – торопливо начал он. – Кажется, она уже улучшается! Во всяком случае, я только что совершенно отчетливо вспомнил, что Заморра – главарь той самой шайки мексиканцев, которая во всеуслышание объявила Каньон Охотничьих Ножей своей территорией. Говорят, он души не чает в лошадях!

– Короче говоря, ты хочешь сказать, что этот парень – конокрад! – полувопросительно произнес я.

– Оно конечно, можно посмотреть на это дело и так, – не захотел спорить мой знакомый. – В любом случае, тот каньон как нельзя лучше подходит для самых разнообразных занятий сеньора, и ежели ты, вместе со своими переселенцами, вдруг окажешься прямо посреди его любимого скотного двора, сеньор Заморра, пожалуй, действительно очень сильно выйдет из себя.

– А как же! – согласился я. – Обязательно выйдет. И обязательно сильно. Дай мне только добраться до него, и он выйдет из себя настолько сильно, что уже никогда не вернется обратно!

Я залпом прикончил свою выпивку и быстро направился к выходу. Но, уже у самых дверей, резко обернулся, сжимая в обеих руках свои пушки со взведенными курками. Увидав такое, человек девять или десять парней, уже повытаскивавших свои револьверы и изготовившихся малость пострелять мне в спину, разом выронили их, безо всякой команды подняли руки вверх и взмолились:

– Не стреляй, Брекенридж! Пощади!

К сожалению, у меня очень мягкое сердце и мне трудно устоять перед просьбами страждущих. Вот почему я просто разрядил обе обоймы, посбивав на пол все светильники, какие имелись в салуне, после чего вышел наружу. Покидая Пороховую Гарь, я чисто случайно разнес вдребезги несколько попавшихся мне по дороге уличных фонарей.

Когда я вернулся в лагерь, оказалось, что искатели ночных увеселений, вернувшиеся чуть раньше меня, уже успели устроить переполох, и теперь буквально все переселенцы, включая малых детей, дрожа от страха, сидели по фургонам и сжимали в руках самое разнокалиберное оружие.

– Прямо не могу сказать, как я рад снова увидеть вас в добром здравии, мистер Элкинс! – с жаром воскликнул старый хрыч Ричардсон. – Мы здесь слыхали всю эту жуткую пальбу и очень боялись, что тем бандюгам удалось-таки вас прикончить!

Мне кажется, нам надо немедля запрягать и убираться отсюда подобру-поздорову!

Лично я уже давным-давно отказался от всяких попыток разобраться, как устроены мозги у этих неженок-новопоселенцев. Черт возьми! Да ежели б я им только позволил, они действительно немедля тронулись бы в путь. В темноту, не зная дороги, просто так, куда глаза глядят! Более того, мне до сих пор кажется, что большинство тех чудаков не спало всю ночь, опасаясь, как бы та кровожадная пьянь из салуна не расправилась с ними спящими прямо в лагере. А про Заморру я им вообще ничего не сказал. Вряд ли парни Ричардсона толком разобрались в болтовне глупого Гомеса, так что я не видел никакого смысла пугать остальных переселенцев еще больше, чем они уже были напуганы.

На следующий день мы выехали еще затемно, потому как мне хотелось добраться до каньона безо всяких там промежуточных остановок. Обоз двигался на удивление быстро, но все равно на месте мы оказались уже ночью.

И все-таки эти переселенцы – очень странные люди. Без всякого умысла я выбрал место для стоянки как раз на той поляне, где шесть лет тому назад апачи разделались с караваном мексиканцев. Ночка выдалась очень темная, поэтому до самого утра никто из моих подопечных так и не разглядел во множестве валявшихся здесь повсюду костей, оставшихся от мулов, а также от их погонщиков. Например, старый хрыч Ричардсон заснул, подсунув себе вместо подушки под голову якобы просто удобный круглый булыжник. Утром старикана чуть удар не хватил – оказывается, он всю ночь продрых, прикорнув на человеческом черепе.

А когда я предложил пообедать в той рощице, где три года назад поселенцы повесили семерых воров, взятых с поличным на краже и клеймении чужого скота, мои спутники, едва углядев петли, все еще свисавшие с ветвей, наотрез отказались устроить тут привал. Нескольких, особо впечатлительных, даже пробрала самая настоящая трясучка! Причем все они хором заявили, что в таком месте не сумеют проглотить даже самого малюсенького кусочка хлеба. Значит, им еще не приходилось голодать по-настоящему, скажу я вам. Вот и все!

Впрочем, я могу распинаться сколько угодно, но только покуда вам самим не придется иметь дело с новопоселенцами, вы все равно ни за что не сможете себе представить, насколько они странные люди!

Ну да ладно. Мы остановились-таки передохнуть всего несколькими милями дальше, в следующей рощице, посреди пологих холмов, поросших деревьями и высокой травой. Тут уж я проглотил язык и не стал никому сообщать, что именно здесь разбойники зарезали трех сыновей Гриссома, которым, на беду, вздумалось вздремнуть средь бела дня. Старик Ричардсон оглядел окрестности, после чего объявил: как ему кажется, лучшего места для поселения и быть не может. Я, похоже некстати, напомнил ему, что мы вроде бы собирались тщательно осмотреть всю долину перед тем, как сделать выбор.

После моих слов старый хрыч Ричардсон вдруг на глазах увял и хнычущим голосом попросил меня, чтобы я, во имя всего святого, дал его родне хотя бы несколько дней передохнуть.

До того раза мне еще никогда не приходилось встречать столь хилый народец, который уставал бы так быстро и от таких сущих пустяков. Но что делать! Черт с вами, сказал я, после чего мои подопечные принялись устраиваться на ночевку.

С тех самых пор как обоз добрался до долины, мне на глаза не попадалось никаких признаков присутствия банды Заморры. Поэтому я решил, что сии рыцари наживы просто в отъезде и заняты любимым делом. Воруют где-нибудь лошадей. Но в общем-то суть дела от этого никак не менялась.

На следующий день рано утром Неду и Джо, сыновьям старика Ричардсона, вздумалось поохотиться на оленей. Я попросил их не уходить от лагеря дальше чем на милю и вести себя очень осторожно. Они пообещали быть паиньками и двинулись от лагеря прямо на юг.

Я тоже отошел от лагеря примерно милю назад прямо по колее, к тому самому ручью, возле которого четыре года назад Джим Дорнли подстерег в засаде Тома Харригана, и с удовольствием выкупался. Надо признаться, я плескался в водичке куда дольше, чем собирался. Но уж так приятно было отдохнуть, хотя бы ненадолго оказавшись вдали от всех этих недотеп! Когда, выкупав Капитана Кидда, я наконец вернулся обратно, то сразу же заметил, как с другой стороны к лагерю приближается Нед Ричардсон в сопровождении какого-то незнакомца, белокожего юноши, державшегося крайне высокомерно и, я бы сказал, даже несколько вызывающе.

– Эй, пап! – крикнул Нед, едва спешившись. – А где же мистер Элкинс? Вот этот парень утверждает, будто бы мы не имеем никакого права селиться в Каньоне Охотничьих Ножей!

– Эт-то еще что за хлыщ? – поинтересовался я, внезапно появляясь из-за фургона. Едва увидев меня, малый разинул рот и очень потешно выпучил глаза.

– Меня зовут Джордж Уоррен, – придя в себя, стал отвечать тот. – Я из большого каравана переселенцев, который только что прибыл в эту долину из Иллинойса.

– А по какому такому праву ты тут приказываешь моим людям покинуть Каньон Охотничьих Ножей? – зловеще вопросил я.

– А по такому праву, что нас привел сюда наисильнейший во всем мире человек! – выпятив грудь, ответствовал Уоррен. – Вообще-то, – честно добавил он, – пока здесь не появился ты, мне казалось, что другого такого громилы, как наш предводитель, нет на всем белом свете. Но это неважно. Важно другое: с ним шутки плохи, имейте в виду! Когда он услыхал, что в долине появился еще какой-то обоз, то пришел в ужасную ярость и послал меня передать, чтобы вы счас же убирались на все четыре стороны! И ежели у вас осталась хотя бы капля здравого смысла, вы немедленно так и сделаете!

– Конечно! – дрожащим голосом пролепетал старый хрыч Ричардсон. – Сделаем! Нам ни к чему лишние неприятности!

– Цыц! – приказал я и повернулся к визитеру. – Послушай-ка, малый! Да ты, оказывается, большой нахал!

С этими словами я сперва с такой силой натянул ему шляпу на уши, что поля оторвались от тульи и повисли у парня на шее наподобие воротничка, а затем повернул бедолагу за плечи налево кругом и наградил его таким добротным пинком, после какого он чудесным образом оказался в собственном седле. Тут, правда, я малость не рассчитал, потому как Джордж Уоррен теперь восседал на своем скакуне задом наперед.

– Вали обратно, откуда пришел! – заревел я так яростно, что высокая сочная трава вокруг нас тихо полегла на землю. – Да смотри, не забудь передать своему предводителю: Каньон Охотничьих Ножей принадлежит нам и только нам! – Вытащив пару своих шестизарядных, я слегка пострелял под ноги лошадке, дабы чуток добавить ей резвости. – И еще скажи вашему вожаку: на то, чтобы собрать манатки и убраться отсюда подобру-поздорову, у вас всего лишь час!

– Я еще сведу с тобой счеты! – с безопасного расстояния заверещал Джордж Уоррен, перемежая свои жалкие угрозы бессильными рыданиями. – Ты еще не раз пожалеешь о случившемся! Слышишь ты, здоровенный грязный гризли! Как только я расскажу обо всем мистеру… – Дальнейшего мне так и не удалось расслышать, ибо незваный вестник быстро исчез за склоном ближайшего холма.

– Готов поклясться, этот малый почти свихнулся от злости, – заметил старый хрыч Ричардсон. – Пожалуй, все-таки будет лучше, ежели мы покинем здешние края.