Текст книги "Брат бури"

Но один мексиканец, по-видимому обезумев от ужаса, вдруг набросился на меня с ножом, так что мне пришлось схватить его за шиворот и сбросить с козырька вниз, вслед за его глупыми дружками.

– Слышь, Медведь! – радостно завопил я. – За мной уже пятеро!

– Ах ты… – с явным недовольством в голосе ответствовал мне появившийся наконец на поле боя Бакнер.

Он яростно вращал налитыми кровью глазами и размахивал длиннющим охотничьим ножом. Какой-то здоровенный мексиканец, увидев моего разлюбезного братца, обрушился на него с мясницким секачом. При всем желании это никак нельзя было назвать мудрым поступком. Ибо даже мустанг не успел бы взмахнуть хвостом, как братец Медведь уже деловито зачислил на свой счет шестую жертву.

Я чуть с ума не сошел от огорчения. Но тут на глаза мне попались несколько мексикашек, с безумной скоростью карабкавшихся по лестнице вниз. Сделав два больших прыжка, я оказался рядом с ними. Тогда тот, что немного отстал от остальных, вдруг обернулся и выпалил в меня из дробовика. По счастью, он малость промахнулся, но этот выстрел в упор едва не спалил дотла мои любимые усы! Пришлось мне отобрать у малого ту пушку и вдребезги расколотить тяжелый приклад об его глупую голову. После чего я радостно воскликнул:

– Слышь, братец Медведь! Теперь за мной – тоже шестеро!

– Чертов дурень! – яростно заорал в ответ мой двоюродный братец. – Заморра уходит!

И тут я действительно увидел Заморру, который не только успел закрепить толстую веревку на другом краю козырька, позади развалин дома, но уже скользил по ней вниз. Когда до земли оставалось футов десять, он спрыгнул и опрометью помчался к коралю. Тот кораль находился у самого горла ущелья, и в нем было полным-полно лошадей. Удостоверившись, что остальные мексикашки либо валяются на земле, либо, преследуемые нашими переселенцами, разбегаются во все стороны по долине, я скатился вниз по лестнице. Медведь Бакнер предпочел воспользоваться веревкой. Мы одновременно вскочили в седла и погнали своих коней к выходу из ущелья, на всем скаку огибая тот скальный выступ, за которым только что исчез Заморра.

Надо признать, у этого малого была довольно-таки быстрая лошадка. Вдобавок еще в самом начале он получил приличную фору. Но все равно я настиг бы его уже на первой миле, если бы Капитан Кидд не пытался все время устроить драку с конем Медведя Бакнера, почти таким же огромным и дурным, как он сам. Но когда мы, выбравшись из теснины на высокое плато, проскакали около пяти миль, мне все же удалось опередить братца Медведя ровно настолько, чтобы Капитан Кидд смог наконец позабыть о своем сопернике. Тут все быстро встало на свои места. Кэп рьяно принялся за дело и, закусив удила, всерьез пустился вдогонку за мустангом Заморры.

Теперь мы гуськом мчались по узкой тропе, налево от которой уходил вверх крутой откос, а справа от нее был обрыв футов в пятьсот высотой. Когда до Заморры дошло, что его лошадка совсем выдохлась, он спрыгнул на землю и принялся суетливо карабкаться по откосу.

Мы с Бакнером, также спешившись, устремились за ним.

Погоня была недолгой; очень скоро мне удалось ухватить проклятого Заморру за одну ногу, а подоспевший братец Медведь, тяжело пыхтя, мертвой хваткой вцепился в другую.

– Не тронь моего пленника! – заорал на меня Бакнер.

– Руки прочь от моей добычи! – яростно зарычал в ответ я. – Теперь на моем счету – семеро! Я выиграл!

– Как бы не так! – взревел братец Медведь и, сильно дернув, вырвал Заморру из моих рук, после чего раскрутил мексиканца за ноги и с размаху огрел его телом меня по голове.

Такой подлый поступок немедля привел меня в бешенство, вот почему, едва отобрав Заморру у Бакнера, я тут же швырнул его прямо в морду своему нехорошему родичу. Так уж вышло, что шпоры мексикашки при этом угодили братцу в самое чувствительное место, отчего он взвыл как безумный и набросился на меня с кулаками. Он даже попробовал кусаться! Совсем рехнулся, мать честная?

Вслед за этим глупым, ничем не спровоцированным нападением разгорелась жестокая битва, в результате которой мы совсем позабыли про Заморру. Думаю, мы про него так бы и не вспомнили, если бы мексиканец сам не привлек наше внимание поистине ужасным воплем. Оказывается, негодяй тем временем улизнул от нас, шустро скатился со склона вниз и теперь пытался сесть верхом на моего Капитана Кидда!

Мы малость приостановили сражение и оглянулись на крик как раз вовремя, чтобы увидеть, как Капитан Кидд с такой силой лягнул мерзавца в брюхо, что тот, вскрикнув напоследок еще разок, перелетел через край обрыва и исчез навсегда.

– Вот черт! – проворчал братец Медведь. – Теперь мы остались с носом! Опять получилась ничья!

– Ни хрена подобного! – решительно заявил я. – Так или иначе, но подлеца прикончила именно моя лошадка! А значит, я имею полное право записать его на свой счет!

– Ну уж нет! – взвыл братец Медведь. – Только через мой труп! Послушай-ка, – вдруг добавил он на полтона ниже, – а ведь уже почти совсем вечер! Надо поскорее двигать обратно, покуда мои ребятки из Иллинойса еще не принялись резать глотки твоим канзасцам. А это выйдет неправильно! Когда бы и где бы ни суждено свершиться великой битве за обладание этим каньоном, таковая битва должна состояться только между нами. Остальные тут ни при чем!

– Согласен, – ответил я. – Ты прав, надо спешить. И ежели мои мальчики из Канзаса еще не успели начисто истребить твоих беспомощных идиотов, то позже мы проведем с тобой схватку по всем правилам. Там, где будет слегка посветлее да малость попросторнее. Одна беда: боюсь, мы уже опоздали и теперь застанем всех твоих чудаков из Иллинойса насмерть захлебнувшимися в реках собственной крови!

– Не волнуйся за моих парней! – прорычал братец Медведь, – едва им стоит учуять запах этой самой крови, как они становятся неудержимыми, словно горные львы! Я молю провидение об одном: чтобы к нашему возвращению мои орлы еще не успели скормить своим птенцам всех твоих молочных теляток из Канзаса!

Пришпорив скакунов, мы помчались назад в долину. И оказались там, когда было уже совсем темно. На равнине горело множество костров, вокруг которых под разухабистые звуки скрипок и губных гармошек весело танцевали парочки.

– Эт-то еще что такое?! – подъехав к ближайшему костру, грозно осведомился Медведь Бакнер.

– Счастлив снова видеть вас обоих в добром здравии, джентльмены! – радостно воскликнул бросившийся нам навстречу старый хрыч Ричардсон.

Лицо старикана буквально сияло от переполнявших его чувств.

– Сегодня поистине великая ночь! Ну, прежде всего, мой Джек жив. Парня лишь оглушило, а его рана – сущая царапина! А значит, все мы прошли сквозь пламя этого великого сражения живыми и почти что невредимыми! А кроме того…

– А кроме того, – злобно взревел Медведь Бакнер, – что такое вы тут устроили?! И что тут делают мои люди?!

– Ой! – опомнился старый хрыч Ричардсон. – Да вы же ничего не знаете! Как только закончилось то ужасное побоище, мы сразу же посовещались с вашими джентльменами из Иллинойса и порешили: эта чудесная долина достаточно велика, и нам всем хватит в ней места! Более того, мы будем строить здесь не два поселка, а один, общий! И вот теперь мы устроили праздник по этому поводу. Ваши переселенцы из Иллинойса оказались чудесными людьми, ведь выяснилось, что они ничуть не меньше нашего хотят мира и покоя!

– Ох уж эти твои кровожадные горные львы! – насмешливо бросил я братцу Бакнеру. – Видишь, чего удумали! Будут теперь, на пару с моими молочными телятками, сообща вить для своих птенцов совместное орлиное гнездо!

– Я ничуть не больший лжец, нежели ты! – по привычке запальчиво возразил мой родич. Но в голосе его прозвучала не столько злость, сколько глубокая, искренняя скорбь. – Поехали отсюда! Мы сделали, что могли, но все наши усилия пропали зазря! Хочу на свежий воздух, на Медвежий Ручей! Еще пять минут, и я задохнусь насмерть в этой удушливой атмосфере всеобщей братской любви.

Мы развернули лошадей, но все же какое-то время придерживали их, наблюдая за тем, как веселятся, танцуют и поют счастливые первопоселенцы. Потом я искоса глянул на братца Медведя, и, лопни мои глаза, ежели в пляшущих отсветах огня от костров мне не почудилось какое-то растроганное, совсем почти человеческое выражение, промелькнувшее на его лице! Подозрительно засопев, он отвернулся, выудил из штанов плитку, а потом, хотите верьте, хотите нет, но братец Медведь предложил мне первому откусить от нее шматок жвачки!

Затем мы не спеша тронулись в обратный путь и долго ехали бок о бок, в умиротворенном молчании.

Миль эдак через десять нашу семейную идиллию нарушил Капитан Кидд. Должно быть, у несчастного животного просто не выдержали нервы. Кэп поднатужился, извернулся и укусил за шею лошадку Медведя Бакнера. Конь братца Медведя тоже оживился и жизнерадостно вернул Кэпу должок, тяпнув его за ухо. Тут уж Кэп взбрыкнул по-настоящему, чисто случайно угодив Бакнеру прямо по лодыжке. Братец взвыл от боли и, недолго думая, шарахнул меня своим кулачищем по затылку.

Ну что ты тут будешь делать!

Пришлось как следует врезать ему в челюсть. Ну а затем все пошло как обычно. Мы обхватили друг друга, вывалились из седел на землю и, лягаясь, покатились с тропы в густые заросли колючего кустарника…

Теперь мне кажется, что в тот раз выяснение отношений заняло у нас часа два. Думаю, мы с братцем вообще дрались бы до сих пор, если бы в пылу битвы случайно не закатились прямо под ноги Капитану Кидду, который мирно пощипывал травку чуть в стороне. Возмущенный столь бесцеремонным нарушением его драгоценного покоя, Кэп яростно взбрыкнул, ловко угодив одним задним копытом в меня, а другим – в моего родича, отчего мы с братцем немного полетали по воздуху, а потом рухнули в кусты по разные стороны от тропы.

Спустя какое-то время я с великим трудом поднялся на ноги и, болезненно кряхтя, пустился на поиски своей шляпы. Все окрестные придорожные заросли были напрочь переломаны и примяты к земле, потому мне не стоило никакого труда разглядеть среди этих жалких останков растительности стоящего на четвереньках братца Медведя.

– Как ты там, Брекенридж? – слабым голосом окликнул он меня. – У тебя все нормально?

Возможно, моя одежда и оказалась изодранной сильнее, чем у него. Не спорю. Плюс – здорово разбитая губа, вкупе с парочкой треснувших ребер. Но зато я отлично мог различать большинство окружающих предметов, чего при всем желании никак нельзя было сказать о моем двоюродном братце, поскольку его гляделки заплыли настолько, что могли лишь с интересом рассматривать друг друга сквозь ужасно узенькие припухшие щелочки.

– Еще бы! – с достоинством ответил я. – Полный о’кэй! Ну, а у тебя как дела, братец Бакнер?

Бедолага тяжко застонал, после чего предпринял поистине героическую попытку встать на ноги. Раза с третьего это ему наконец удалось. Он кое-как воздвигся среди окружающей жизни, сильно пошатываясь и хватаясь за воздух руками.

– Отлично! – гордо прохрипел он. – Просто здорово! Вот теперь я чувствую себя куда как лучше, нежели там, у тех костров в Каньоне Охотничьих Ножей! Понимаешь, когда мы едва унесли оттуда ноги и ехали с тобой стремя к стремени, чуть ли не обнявшись, я дико перепугался. Мне вдруг пришло в голову, что ихняя проклятая братская любовь ну вроде болезни, что ли. И еще мне на минутку даже показалось, будто я умудрился подцепить от них эту кошмарную заразу!

Глава третья
Буйное помешательство

На днях я получил письмецо от тетушки Сарагоссы Граймс. Тетушка писала так:

Дорогой Брекенридж!

Время – лучший лекарь! И мне думается, оно уже немного смягчило остроту тех чувств, какие еще совсем недавно испытывал в отношении тебя твой двоюродный брат Медведь Бакнер. Он тут заглянул к нам поужинать на другой же вечер после того, как ему наконец удалось подстрелить трех молодых Эвансов. Мне кажется, в более лучшем расположении духа Медведь еще не бывал ни разу с тех самых пор, как вернулся из Колорадо. Заметив это, я рискнула, как бы невзначай, упомянуть твое имя. И ты знаешь, на сей раз он даже ничуточки не побагровел! А ведь еще совсем недавно Медведь сразу становился бордовым, как переспелый помидор, едва в семейных беседах речь случайно заходила о тебе. Правда, на лбу и возле ушей у него вдруг выступили какие-то зеленые пятна, но я так думаю, это случилось лишь потому, что как раз в тот момент, когда я заговорила о тебе, Медведь слегка закашлялся и у него в горле, совершенно случайно, застрял небольшой кусочек медвежьего мяса. Мы с твоим дядюшкой долго колотили несчастного Медведя по спине, а когда тот злополучный кусочек мяса наконец выскочил обратно, твой двоюродный брат всего-навсего ограничился вполне связным рассказом о том, какую чудесную дубовую колотушку он припас, чтобы при первой же вашей случайной встрече начисто вышибить тебе мозги. Уверяю тебя, Брекенридж, до такой степени спокойно и рассудительно Медведь Бакнер не говорил о тебе еще ни разу за все месяцы, прошедшие с тех пор, как он вернулся в Техас! Честное слово! Более того, мне кажется, что он наконец избавился от своей навязчивой идеи сперва оскальпировать тебя заживо, а затем переломать обе ноги и бросить в самом сердце знойных прерий на корм стервятникам. А ведь еще совсем недавно Медведь клялся на Библии, что лишь надежда на осуществление этой заветной мечты придает хоть какой-то смысл его нынешнему земному существованию! Я почти уверена, что не пройдет и года, как ты уже сможешь, более-менее спокойно, встретиться с твоим любимым двоюродным братом, более не испытывая чрезмерных опасений за свою жизнь. Ну а ежели все-таки выйдет так, что тебе придется стрелять в Медведя Бакнера, то мне бы очень хотелось, чтобы ты в полкой мере проявил свойственную тебе широту взглядов и подстрелил бы нашего дорогого Медведя в какое-нибудь не слишком опасное для его жизни место. В противном случае я буду страшно огорчена, ведь ты же сам прекрасно понимаешь, что во всей той истории виноват прежде всего именно ты! А так мы поживаем очень даже ничего себе. Никаких особенных событий не происходит. Вот разве что Джо Аллисон на днях нечаянно сломал себе руку, когда слегка поспорил с Медведем Бакнером о политике.

Надеясь на взаимную обоюдность наших чувств, остаюсь искренне преданная тебе.

Твоя любящая тетка Сарагосса.

У любого человека поневоле становится тепло на душе, когда он узнает, что родичи иногда поминают его добрым словом и даже способны, хотя бы частично, отрешиться от давно прошедших мелочных обид. Но к моему глубокому огорчению, и на сей раз в бочке меда обнаружилась изрядная ложка яда, поскольку Медведю Бакнеру удалось-таки исказить истинное положение вещей и вселить в душу тетушки Сарагоссы совершенно нелепые предубеждения по отношению ко мне, как легко можно было увидеть из ее случайной обмолвки по поводу какой-то мифической моей в чем-то там вины.

Ведь любой непредвзятый человек сразу скажет, что никакой моей вины в тех происшедших событиях нету. То есть, конечно, любой, ежели не считать братца Бакнера, поскольку ему пришлось куда как более солоно, нежели чем всем остальным участникам той поистине грустной истории.

Подряжаясь помочь старине Буйному Голландцу перегнать скот с Пекоса на Рио-Платту, я конечно же знал, что Медведь Бакнер болтается где-то в Колорадо. Но ведь с этим все равно ничего нельзя было поделать! Мне уже давно приходилось мириться с тем обстоятельством, что я в любой момент мог наткнуться на братца Медведя в любом, даже самом неожиданном, месте, ежели только там можно было как следует напиться да еще всласть пострелять из обреза. А потому все его клятвенные заверения в том, будто бы я в тот раз специально заявился в Пьяную Лошадь с единственной целью поломать ему жизнь и навсегда лишить каких-либо надежд на светлое будущее, являются насквозь лживыми! От начала и до конца!

Я вообще тогда впутался в это дело лишь по своей доброте душевной, движимый самой глубокой и искренней привязанностью, каковую завсегда испытывал по отношению ко всем моим кровным родственникам. А чем отплатил мне мой двоюродный братец? Самой черной неблагодарностью!

И когда теперь я с отвращением вспоминаю о тех отбросах, какие мне приходилось жрать в трущобах Старого Мехико, и о тех жалких оборванцах-бандитах, в чьих убогих берлогах мне так долго пришлось скрываться, уклоняясь от необходимости ухлопать собственного родича, нынешняя позиция Медведя Бакнера, занятая им по отношению ко мне, не может не вызывать у меня чувства самой глубокой горечи!

Начнем с того, что у меня вовсе не было ни малейшего желания посещать Пьяную Лошадь. Просто в нескольких милях севернее этого городка у нас кончилась жратва. Незадолго до рассвета я проснулся, потому как Буйный Голландец нахально вытряхнул меня из моих одеял со словами:

– Немедля бери продовольственный фургон, катись в Пьяную Лошадь и закупи там жратвы! Даю тебе пятьдесят баксов. Но ежели ты истратишь из них хоть пенни на что-нибудь, кроме бекона, бобов, муки, соли и кофе, я вытряхну тебя из твоей собственной шкуры, не успеешь даже глазом моргнуть!

– А почему бы тебе не послать туда нашего повара? – сонно поинтересовался я, пытаясь снова натянуть на себя мои одеяла.

– А потому что его бесчувственное тело до сих пор валяется в зарослях чапараля, отравляя весь здешний пейзаж омерзительной вонью перегара! – злобно заявил старик Голландец. – И повинен в нынешнем его плачевном состоянии не кто иной, как ты! К тому же, если б не твое ненасытное, воистину нечеловеческое брюхо, нам наверняка хватило бы наших старых запасов жратвы до самого конца пути. Причем с лихвой! Ну, вставай же да вали отсюда поживей! Один черт, кроме тебя, мне некому больше доверить деньги. Да и тебе-то, ежели б было куда деваться, я не рискнул бы доверить даже воспоминание о тени от бычьего хвоста!

Мы, Элкинсы, как правило, весьма болезненно реагируем на подобного рода замечания. Однако Буйный Голландец уже на свет из утробы матери явился с готовым убеждением, будто все вокруг спят и видят, как бы его половчее облапошить. Поэтому я, вместо того чтобы послать старого хрыча к дьяволу, предпочел встать, храня оскорбленное молчание, запряг в продовольственный фургон мулов и выехал из лагеря. Капитана Кидда я прихватил с собой, привязав его к задку фургона, поскольку наверняка знал, что ежели оставить моего мальчика без присмотра, то к моменту моего возвращения в лагере останутся только одни кобылы, так как всех коней он к этому времени, как пить дать, загрызет насмерть.

Ну да ладно. Я добрался до развилки, где тропа на Гальего ответвляется от дороги на Пьяную Лошадь. Вдруг где-то невдалеке от меня раздались нестройные звуки банджо и послышался гнусавый голос, громко напевавший:

– О, Нора! Он действительно построил Ковчег!

Я пришпорил Кэпа и очень скоро, за крутым поворотом дороги, настиг совершенно невероятного вида повозку. Настолько нелепых экипажей мне не доводилось видеть с тех самых пор, как в Орлиное Перо последний раз приезжал бродячий цирк.

То был кабриолет, раскрашенный в красно-бело-синие цвета, с вкраплением нескольких пегих пятен, которые напоминали широко раскрытые безумные глаза. На козлах рядышком друг с другом восседали двое: какой-то малый, при цилиндре, в длинном сюртуке и совершенно невероятном разноцветном жилете, а также косоглазый мулат с мартышкой на плече, наяривавший на банджо.

Малый торжественно снял с головы цилиндр, отвесил в мою сторону глубокий поклон и несколько напыщенно заявил:

– Приветствую вас, о мой мастодонтический друг! Не будете ли вы так добры, дабы известить меня, какая из вот этих двух прекрасных дорог приведет меня в замечательный город, именуемый Пьяная Лошадь?

– Та, которая идет на юг, – кратко ответствовал я. – Та, что сворачивает на восток, приведет вас в Гальего. Не иначе как отстали от бродячего цирка?

– Я до глубины души потрясен скрытым подтекстом ваших слов! – заявил этот чудак. – И оскорблен! Причем тут цирк?! О нет! В моем лице вы имеете честь созерцать величайшего друга всего человечества, ежели конечно не считать безвестного гения, подарившего миру рецепт кукурузного виски! Я – профессор Гораций Дж. Латимер, изобретатель и единоличный распространитель того бесценного дара свыше всему страдающему человечеству, каковой ныне повсюду именуется не иначе как Латимеровский Слабительно-Успокоительный Эликсир от Бешенства. Он является поистине живительной панацеей как для людей, так и для всякой иной твари!

С этими словами он выудил откуда-то из-под козел большущую бутыль и торжествующе потряс ею в воздухе, демонстрируя сие чудо науки мне, а заодно и еще одному молодому парню, только что подъехавшему к нам со стороны Гальего.

– Верное средство, уважаемый незнакомец! – воскликнул он. – Вернее не бывает! Может, у вас есть лошадь, соблазнившаяся сорняками, от которых на их племя порой находит бешенство? Кстати, мне сдается, та здоровенная зверюга, что привязана к задку вашего фургона, уже давно поглядывает в нашу сторону каким-то в высшей степени исступленным глазом!

– Это мой Капитан Кидд! – с достоинством возразил я. – И никакой он не бешеный. Немного кровожадный, только и всего!

– В таком случае, я имею честь пожелать вам всех благ, наиуважаемые сэры, – вновь приподнял свой цилиндр обладатель раскрашенной повозки. – Сожалею, но вынужден спешить дальше, дабы хоть немного сократить ту пучину юдоли страданий, в какую ныне погружен весь род людской! Надеюсь в самом скором времени вновь увидеться с вами в Пьяной Лошади!

Нелепо раскрашенный кабриолет покатил дальше, а я уже было всерьез принялся понукать своих мулов, как вдруг внимательно разглядывавший меня молодой парень из Гальего снял шляпу и весьма вежливо поинтересовался:

– Не с Брекенриджем ли Элкинсом свел меня счастливый случай?

– Похоже на то, – столь же вежливо ответил я.

– Какая жалость! – с неподдельной горечью в голосе заявил этот достойный юноша. – Ведь тому самому Прохвессору вовсе нету никакой нужды тащиться в Пьяную Лошадь в поисках всяческих там безумных созданий. Потому как прямо сейчас в Гальего обретается один малый, свихнувшийся, что твой клоп на ярком свету. И этот малый есть не кто иной, как ваш собственный родной двоюродный брат Медведь Бакнер!

– Как?! – сильно вздрогнув от неожиданности, переспросил я. – Что за чушь ты несешь?!

Ведь до сих пор среди всех моих родичей, вплоть до самых отдаленных пращуров, еще ни разу не приключалось ни единого случая умопомешательства. Ежели, конечно, сбросить со счетов старого Исайю, внучатого дедушку Медведя Бакнера, который однажды настолько сильно повредился умом, что даже проголосовал против Гикори Джексона.

Но уже к следующим выборам, усилиями всего нашего клана, горячо любимый всеми родичами старый Исайя сумел укрепить свое малость пошатнувшееся душевное здоровье и впредь голосовал только так, как подобает истинному джентльмену.

– К сожалению, я сообщаю вам одну только правду, – ответил мне парень. – Ваш двоюродный брат страдает от галлюцинаций. Считает, будто вскоре должен жениться на одной девушке из Пьяной Лошади, по имени Энн Уилкинс. Но беда в том, что девушки с таким именем просто-напросто не существует в природе! Совсем недавно, прямо в салуне, с Медведем Бакнером приключился очередной припадок, и я в слезах покинул Гальего, не в силах более лицезреть жалкие руины, оставшиеся от некогда столь благородного джентльмена! Я даже опасаюсь, как бы он не причинил вреда самому себе, ежели его немедля не изолировать!

– Дьявол и преисподня! – воскликнул я, не сумев сдержать страшное волнение. – Да неужели же все это правда?!

– Это такая же святая правда, как и то, что меня зовут Лем Кемпбелл! – заявил парень. – Слово джентльмена! И вот, увидев вас, мне подумалось: вдруг вам, как ближайшему родственнику достойного Медведя, удастся как-нибудь препроводить его в мой загородный дом, находящийся не далее чем в нескольких милях к югу от Гальего, и удержать его там в течение хотя бы нескольких дней. В надежде на то, что за это время он хоть немного успокоится и, быть может, вновь вернет себе временно утраченный рассудок…

– Ну нет! У меня появилась еще куда более лучшая идея! – воскликнул я, спрыгивая с фургона и привязывая мулов к ближайшему дереву. – Следуй за мной! – скомандовал я малому, мигом вскочив на Капитана Кидда.

Разноцветная повозка Прохвессора только что скрылась за ближайшим поворотом, и я, не мешкая, во весь опор припустил вдогонку. К тому моменту, как мне удалось нагнать кабриолет, Лем Кемпбелл прилично поотстал.

– Кажись, ты говорил, будто твоим снадобьем можно лечить всех тварей земных? – требовательно спросил я у Прохвессора, так резко осадив Кэпа рядом с повозкой, что нас всех окутало громадное облако пыли. – И людей, значит, тоже?

– Всенепременнейше! – с глубокой убежденностью в голосе заявил Латимер.

– Тогда немедля поворачивай в Гальего! – велел я. – Там для тебя как раз имеется отличный пациент!

– Но ведь Гальего – это просто небольшой поселок где-то в самой глуши! – попробовал возразить Латимер. – Тогда как в достославной Пьяной Лошади имеется несколько салунов; к тому же там совсем рядом проходит железная дорога и…

– И ты еще смеешь лепетать что-то о железной дороге, когда на карту поставлен человеческий рассудок! – яростно взревел я, выхватив свой сорок пятый, и, совершенно непроизвольно, отстрелил несколько пуговиц от сюртука Прохвессора. – Я покупаю все твое бешеное пойло! Чохом! А ну, живо! Поворачивай лошадей и счас же дуй прямиком в Гальего!

– Нет, нет! Не надо! У меня даже в мыслях не было вам противоречить! – сильно побледнев, поспешно пробормотал Латимер. – Эй, Мешак! Разве ты не слышал, о чем нас только что попросил вот этот весьма уважаемый джентльмен? Ну-ка, вылезай из-под козел и заворачивай лошадей назад!

– Как шкажете, машша Прохвессор! – ответил Мешак, опасливо выглядывая из-под сиденья.

Кабриолет развернулся в обратную сторону как раз к тому моменту, как к нам подскакал Лем Кемпбелл. Тут я вытащил из кармана штанов комок смятых бумажек, какими меня снабдил старик Голландец, и сказал молодому человеку:

– Хватай баксы! Закупишь на все в Пьяной Лошади жратвы, а потом переправишь ее в скотоводческий лагерь Буйного Голландца; сейчас он стоит на Малом Янктоне. А я прямо счас еду в Гальего и забираю с собой продуктовый фургон, потому как иначе мне будет просто не на чем переправить братца Бакнера в твой загородный дом!

– Насчет жратвы не волнуйся! – заверил меня Лем Кемпбелл, деловито запихивая баксы к себе в карман. – Это дело я беру целиком на себя. Слово джентльмена! А ты уж пригляди там за Бакнером, хорошо? Нет, ну как все-таки здорово! Ведь стоило мне тебя увидеть, и я тут же понял, что на тебя можно смело положиться. Целиком и полностью!

Ладно. Парень растолковал мне, как добраться до его дома, после чего пришпорил своего скакуна и помчался в Пьяную Лошадь. Ну а я, поторапливая Капитана Кидда, двинулся назад по дороге. Обгоняя кабриолет, я чуток придержал Кэпа и проорал:

– Следуйте за мной, в Гальего! Пускай кто-нибудь из вас пригонит туда мой продуктовый фургон, который сейчас стоит у развилки. И смотрите, не вздумайте смыться, воспользовавшись моим временным отсутствием!

– Подобная ужасная мысль просто никак не могла прийти мне в голову, – пролепетал Латимер дрожащим голосом. – Езжайте себе вперед и ни о чем не беспокойтесь. Мы последуем за вами со всей скоростью, на какую способны!

И чуть погодя я уже во весь опор пылил по тропе, ведущей на Гальего.

Этот поселок оказался настолько мал, что в нем имелся лишь один-единственный салун, подъезжая к которому я явственно расслышал знакомый яростный рев. Затем дверь салуна вдруг слетела с петель и через дверной проем, один за другим, ласточкой выпорхнули три или четыре парня.

Пролетев ровно по семнадцать с половиной ярдов, они рядком чинно встали на уши в придорожной канаве. Едва бедолагам удалось подняться, они тут же неверными шагами (но весьма быстро) устремились куда-то в неведомую даль.

– Да уж! – вслух подумал я. – Похоже, братца Медведя мне долго искать не придется!

Этот мерзкий Гальего сейчас выглядел в точности так же, как любой другой мелкий городишко, где вздумалось малость гульнуть и повеселиться моему двоюродному братцу.

Все двери и ставни домов и лавок были заперты наглухо. На улицах – ни единой живой души. И лишь на противоположной от салуна окраине городка виднелась быстро уменьшавшаяся фигурка всадника, во весь опор гнавшего свою лошадь по направлению к холмам. Не знаю, по какой причине, но я почему-то был готов поклясться, что этот малый – местный шериф.

Я спешился, привязал Капитана Кидда к коновязи и пошел к салуну, причем у самых дверей едва не упал, споткнувшись об какого-то малого, по-видимому – бармена. Тот, путаясь в своем переднике, бестолково ползал туда-сюда прямо у порога; оба глаза у него были подбиты, да так ловко, что полностью заплыли и свет Божий померк для их обладателя по меньшей мере на неделю.

– Не стреляй! – взмолился он, услышав мои шаги. – Сдаюсь на милость победителя!

– Какого хрена? – сурово спросил я. – Что тут происходит?

– Как странно! – робко пролепетал малый. – А ведь услышав твои шаги, я был готов поклясться, что ты – это он! Ну, тот самый парень, которого все зовут Медведь Бакнер. Видишь ли, последнее, что я могу припомнить, – мои слегка неосторожные слова насчет демократической партии. И тут на меня сразу обвалилась крыша салуна. А может быть, поблизости случилось внезапное землетрясение? Ведь не мог же один человек так изувечить меня за какую-то пару секунд!

– Отчего же? – холодно ответствовал я. – Просто ты не знал, кто таков Медведь Бакнер. Теперь будешь знать! А ежели тебе вздумается еще разок ляпнуть какую-нибудь мерзость про демократов, имеешь шанс познакомиться поближе и с Брекенриджем Элкинсом. То есть со мной!

Переступив через жалобно стенавшие останки бармена и груду щепок, в которую превратилась сорванная с петель дверь, я вошел в салун. Признаться, сперва мне показалось, что Лем Кемпбелл несколько преувеличил свои буйные фантазии насчет братца Медведя, потому как тот явно действовал в самой обычной, издавна свойственной ему манере. Но стоило мне лишь разок глянуть на своего родича, как мнение мое тут же резко переменилось. Бакнер в гордом одиночестве высился у стойки бара, щедрой рукой наливая себе виски в пивную кружку. На нем была надета ужасающая, поистине невероятная рубашка, переливавшаяся красным, желтым, пурпурным, зеленым и еще черт его знает какими цветами!