Текст книги "Тени в лунном свете"

Роберт ГОВАРД
ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ

Гордость Конана не позволила бы ему быть «мистером королевой» при любой женщине, какой бы она ни была прекрасной и пылкой. Через некоторое время Конан ускользает, чтобы снова посетить родные земли Киммерии и отомстить своим старым врагам, гиперборейцам.

Конану почти тридцать. Его кровные братья среди киммерийцев и асов завоевали жен и породили сыновей, среди которых уже есть такие же взрослые и почти такие же сильные, каким был Конан, когда впервые пустился в приключения в крысиных трущобах Заморы. Но его опыт в качестве корсара и наемника укрепил в нем дух битвы и слишком сильно впитался в его кровь, чтобы он мог последовать их примеру. Когда торговцы приносят весть о новых войнах на Юге, Конан отправляется обратно в гиборейские королевства.

Мятежный принц Коса сражается, чтобы свергнуть Страбонуса, скупого короля этой занимающей обширные земли нации, и Конан оказывается среди своих старых приятелей в армии принца. К несчастью, принц примиряется с королем, и его наемные силы остаются без дела. Наемники, и среди них Конан, образуют незаконную банду Свободных Товарищей, которая совершает набеги на границы Коса, Заморы и Турана равно беспристрастно. В конце концов они смещаются в степи к западу от Моря Вилайет, где присоединяются к банде головорезов, известной как «козаки».

Конан вскоре завоевывает лидерство в этой беззаконной команде и опустошает западные границы Туранской империи, пока его старый работодатель, король Йилдиз, не решает основательно наказать разбойников. Силы под началом Шах Амураса заманивают «козаков» глубоко на территорию Турана и вырезают их в кровавой битве у реки Иллбар.

1

Стремительный бросок лошадей сквозь высокий тростник; тяжелый удар падения, отчаянный вопль. С умирающей лошади, шатаясь, поднялся всадник – стройная девушка в сандалиях и подпоясанной тунике. Ее темные волосы падали на белые плечи; глаза были глазами пойманного в ловушку зверя. Она не смотрела ни на заросли тростника, окружающие небольшой открытый участок, ни на синие воды, что плескались о низкий берег позади нее. Взгляд ее широко открытых глаз был с пристальностью смертного часа устремлен на всадника, который пробился через стену тростника и спешился перед девушкой.

Это был высокий мужчина, худощавый, но крепкий как сталь. С головы до ног он был одет в легкую посеребренную кольчугу, которая облегала его гибкую фигуру, как перчатка. Из под куполообразного шлема, гравированного золотом, его карие глаза насмешливо рассматривали ее.

– Отойди! – ее голос звенел ужасом. – Не прикасайся ко мне, Шах Амурас, не то я брошусь в воду и утону!

Он рассмеялся, и его смех был подобен мурлыканью меча, выскальзывающего из шелковых ножен.

– О нет, ты не утонешь, Оливия, дочь недоразумения, поскольку здесь слишком мелко, и я успею схватить тебя прежде, чем ты доберешься до глубокого места. Боги видят, это было славно – поохотиться за тобой, и все мои люди остались далеко позади. Но к западу от Вилайета нет лошади, которая смогла бы долго обгонять Ирема. – Он кивнул в сторону высокого тонконогого степного скакуна.

– Отпусти меня! – взмолилась девушка. Слезы отчаяния катились по ее щекам. – Разве я мало страдала? Есть ли еще какое-нибудь унижение, страдание, боль, которым ты меня не подвергал? Как долго должны длиться мои мучения?

– Так долго, пока мне доставляют удовольствие твои слезы, мольбы, хныканье и то, как ты корчишься, – ответил он с улыбкой, которая постороннему могла показаться милой. – Ты удивительно мужественна, Оливия. Мне интересно знать, надоешь ли ты мне когда-нибудь, как надоедали все женщины до тебя. Ты всегда столь свежа и незапятнанна, что бы я с тобой ни делал. Каждый новый день с тобой приносит новую радость.

Иди сюда, нам пора возвращаться в Акиф, где народ продолжает праздновать победу над жалкими козаками – тогда как их победитель занят поимкой бежавшей негодницы. Великолепный и совершенно идиотский побег!

– Нет! – Она отшатнулась и повернулась к воде, плещущей меж тростника.

– Да! – Его вспышка неприкрытой ярости была как искра, высеченная из огнива. С быстротой, на которую неспособно было ее нежное тело, он схватил ее за запястье и выворачивал ей руку – жестокость ради жестокости – пока девушка не упала на колени, крича от боли.

– Дрянь! Тебя нужно бы отвезти назад в Акиф, привязав к хвосту моего коня, но я милосерден, и ты поедешь на луке моего седла. Благодари меня смиренно за эту милость, ты…

Он отпустил ее, выругавшись от неожиданности, и отпрыгнул в сторону, просвистев саблей в воздухе, когда из зарослей тростника выскочило ужасное создание с нечленораздельным воплем ненависти.

Оливия, лежа на земле, увидела нечто, что она приняла за дикаря или безумца, который набросился на Шах Амураса с видом смертельной угрозы. Дикарь был мощного телосложения, обнаженный, если не считать набедренной повязки с поясом, запачканной кровью и высохшей болотной грязью. Его черные волосы слиплись от крови и тины, высохшие струйки крови были на его теле, и длинный прямой меч, который он держал в правой руке, тоже был покрыт запекшейся кровью. Из-под беспорядочно спадавших на лоб волос налитые кровью глаза сверкали синим огнем.

– Гирканский пес! – процедил сквозь зубы дикарь с варварским акцентом. – Дьяволы возмездия привели тебя сюда!

– Козак! – отпрянув, воскликнул Шах Амурас. – Я не знал, что кому-то из вас, собак, удалось сбежать! Я думал, что все вы лежите мертвыми в степи у реки Иллбар.

– Все, кроме меня, будь ты проклят! – крикнул тот. – О, как я мечтал об этой встрече, когда полз на брюхе через заросли колючек, когда лежал под камнями, а муравьи жрали мое тело, когда полз, захлебываясь в болотной грязи – как я мечтал о ней, но никогда не думал, что она состоится! О боги Ада, как я ждал этой минуты!

Кровожадную радость незнакомца было трудно вынести. Его челюсти судорожно сжались, на почерневших губах выступила пена.

– Прочь от меня! – приказал Шах Амурас, следя за ним сузившимися глазами.

– Ха! – Это было рычанием дикого волка. – Шах Амурас, великий лорд Акифа! Будь ты проклят, как рад я тебя видеть – тебя, который скормил стервятникам моих товарищей, который разрывал их, привязывая к диким лошадям, который ослеплял их, увечил и калечил. Ах ты пес, грязный пес! – Его голос перешел в безумный вопль, и он бросился на Шах Амураса.

Несмотря на его жуткий вид, Оливия ждала, что он упадет при первом же скрещении мечей. Безумец или дикарь, что мог он сделать, нагой, против одетого в кольчугу повелителя Акифа?

Было мгновение, когда лезвия молниеносно блеснули, словно бы едва коснулись друг друга и тотчас разлетелись. Затем меч мелькнул быстрее сабли и со страшной силой опустился на плечо Шах Амураса. Оливия закричала при виде ярости этого удара. Она явственно различила вместе со звоном кольчуги хруст ломающихся костей. Гирканец отшатнулся, лицо его мгновенно покрыла пепельная бледность, из-под кольчуги текла кровь. Сабля выпала у него из руки.

– Пощады, – хрипло прошептал он.

– Пощады? – Голос незнакомца дрожал от бешенства. – Такой пощады, как ты оказал нам, свинья?!

Оливия закрыла глаза. Это была уже не битва, а кровавая бойня, безумная и яростная, вдохновляемая ненавистью и бешенством, в которой разрешились страдания битвы, массовых убийств, пыток и страшного преследования. Хотя Оливия знала, что Шах Амурас не заслуживает сострадания и жалости ни от одного живого существа, она закрыла глаза и зажала руками уши. Она не могла видеть этот поднимающийся и опускающийся меч, с которого капала кровь, не могла слышать чавкающий звук, с которым он кромсал тело поверженного врага, и захлебывающиеся крики, которые становились все тише и наконец прекратились.

Оливия открыла глаза. Незнакомец отвернулся от окровавленной изуродованной фигуры, которая лишь отдаленно напоминала человека. Грудь победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной, правая рука забрызгана кровью.

Он не заговорил с ней, даже не глянул в ее сторону. Оливия смотрела, как он направился сквозь тростник к воде, нагнулся и за что-то потянул. Выплыла лодка, которая была укрыта среди зарослей. В этот момент девушка догадалась, что намерен делать незнакомец, и эта догадка побудила ее действовать.

– Подожди! – взмолилась она, вскочила на ноги и, пошатываясь, побежала за ним. – Не оставляй меня! Возьми с собой!

Он обернулся и уставился на нее. Теперь он выглядел по-другому. Его воспаленные глаза не были безумными. Как будто кровь, которую он только что пролил, потушила огонь его бешенства.

– Кто ты такая? – требовательно спросил он.

– Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он преследовал меня. Поэтому он и оказался здесь. О, не оставляй меня! Его воины неподалеку. Они найдут его тело, найдут меня рядом с ним… О!

Девушка застонала от ужаса и заломила белые руки. Он в замешательстве уставился на нее.

– Ты действительно хочешь отправиться со мной? – сурово спросил он. – Ведь я варвар, и я вижу, что ты боишься меня.

– Да, я тебя боюсь, – ответила она. Она была слишком потрясена всем происшедшим, чтобы скрывать свои чувства. – Я не могу сдержать дрожи при виде тебя. Но гирканцев я боюсь больше! О, позволь мне отправиться с тобой! Они подвергнут меня пыткам, если найдут рядом с телом своего мертвого повелителя!

– Что ж, садись.

Он посторонился, и она быстро шагнула в лодку, стараясь не коснуться варвара. Она уселась на носу лодки. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся от берега веслом и, используя его как шест, принялся с трудом прокладывать дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они выбрались на чистую воду. Тогда он взялся работать обоими веслами, делая ровные, сильные, уверенные гребки. Мощные мускулы его торса, плеч и рук напрягались в такт усилиям.

Некоторое время они молчали. Девушка скорчилась на носу лодки, мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним с боязливым любопытством. Очевидно было, что он не гирканец, и он не был похож на представителя какой-либо из гиборейских рас. В нем была твердость волка, которая отличает варваров. Его черты лица, принимая в расчет шрамы битв, грязь и кровь последних событий, отражали такую же неукрощенную дикость. Но в них не было тупой злобы или извращенной жестокости.

– Кто ты? – спросила девушка. – Шах Амурас назвал тебя козаком. Ты был в этой банде?

– Я Конан из Киммерии, – буркнул он. – Я был с козаками, как нас называли гирканские псы.

Она имела смутное представление о том, что названная им страна лежит далеко на северо-западе, намного дальше самых далеких государств ее расы.

– Я дочь короля Офира, – сказала она. – Мой отец продал меня повелителю шемитов, потому что я отказывалась выйти замуж за принца Коса.

Киммериец удивленно хмыкнул. Губы девушки искривились в горькой усмешке.

– О да, цивилизованные люди иногда продают своих детей дикарям в рабство. И при этом они называют твой народ варварским, Конан Киммериец.

– Мы не продаем своих детей, – проворчал он, свирепо выпятив подбородок.

– Ну вот, я была продана. Но пустынный вождь нашел мне самое лучшее применение. Он хотел купить благосклонность Шах Амураса, и я была в числе даров, которые он привез в Акиф, город пурпурных садов. Потом… – Она вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.

– Я должна была бы давно разучиться испытывать стыд, – сказала она наконец. – Но каждое воспоминание для меня – словно удар плетью для раба. Я пребывала во дворце Шах Амураса, пока несколько недель назад он со своим войском не отправился сражаться с бандой чужаков, которые разбойничали на границах Турана. Вчера он вернулся с победой, и в честь его начался огромный праздник. В суматохе, когда все перепились, я нашла возможность бежать из города на украденной лошади. Я думала, что побег мне удастся, но Шах Амурас бросился в погоню за мной. Я опередила его воинов, но от него бежать не смогла. Он настиг меня. И тут появился ты.

– Я лежал и прятался в тростнике, – проворчал варвар. – Я был одним из тех отчаянных парней, Свободных Товарищей, которые жгли и грабили на границах. Нас было пять тысяч, из двух десятков разных народов и племен. Большинство из нас служило наемниками мятежному принцу Коса, и когда он примирился со своим проклятым сюзереном, мы остались без дела. Мы и начали хозяйничать в приграничных землях Коса, Заморы и Турана. Мы не делали между ними разницы. Неделю назад Шах Амурас поймал нас в ловушку на берегу Иллбара. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо было черным от стервятников. Когда наши цепи сломались, после целого дня битвы, некоторые пытались прорваться на север, другие на запад. Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось бежать. Степь была полна всадников, которые преследовали беглецов. Я вырвался на восток и долго пробирался по болотам, которые окружают эту часть моря Вилайет.

С тех пор я скрывался в болотах. Только позавчера гирканца прекратили прочесывать тростники в поисках беглецов вроде меня. Я закопался в грязь, как змея, питаясь мускусными крысами, которых ловил и ел сырыми, потому что не мог развести костер. Сегодня утром я нашел эту лодку, спрятанную в тростнике. Я собирался отправиться в море не раньше ночи, но но после того, как я убил Шах Амураса, его псы в кольчугах наверняка быстро возьмут след.

– И что теперь?

– Нас наверняка будут преследовать. Если они не найдут следов, оставленных лодкой, которые я скрыл, насколько мог, они все равно догадаются, что мы направились в море, когда не найдут нас в болотах. Но у нас есть преимущество во времени, и я собираюсь налегать на весла, пока мы не окажемся в безопасном месте.

– Где мы найдем такое место? – безнадежно спросила она. – Вилайет принадлежит гирканцам.

– Кое-кто так не считает, – угрюмо усмехнулся Конан. – А именно: рабы, которые сбежали с галер и стали пиратами.

– Но что ты намерен предпринять?

– Юго-западный берег на сотни миль держат в своих руках гирканцы. Чтобы пересечь северные границы их владений, нам тоже предстоит проделать долгий путь. Я собираюсь двигаться на север, пока не решу, что мы их пересекли. Тогда мы повернем на запад и постараемся высадиться там, где степь необитаема.

– Что, если мы встретимся с пиратами или попадем в шторм? – спросила она. – А в степи мы просто умрем от голода.

– Я не просил тебя отправляться со мной, – напомнил он.

– Прости, – она склонила темноволосую голову. – Пираты, штормы, голодная смерть – все они милосерднее людей Турана.

– Да, – его темное лицо посуровело. – Я с ними еще не рассчитался. Успокойся, девочка. Штормы на Вилайет в это время года бывают редко. Если мы доберемся до степей, от голода не умрем. Я вырос на голой земле. Это проклятые болота, с их вонью и жалящими мухами, чуть не лишили меня силы духа. В горах я тоже дома. Что касается пиратов…

Он уклончиво усмехнулся и сильней налег на весла.

Солнце упало, как тускло блестящий медный шар в озеро огня. Синева моря слилась с синевой неба, и обе превратились в мягкий темный бархат, усыпанный звездами и отражениями звезд. Оливия прилегла на носу мягко покачивающейся лодки, в состоянии полудремы, когда все кажется нереальным. Ей казалось, что она плывет по воздуху: звезды внизу, звезды вверху. Ее молчаливый спутник рисовался темным силуэтом на фоне более мягкой темноты. Весла поднимались и опускались ритмически и непрерывно. Этот человек мог бы быть легендарным перевозчиком, везущим ее через темное озеро Смерти. Но у нее уже не было сил бояться. Убаюканная монотонностью движения, она погрузилась в спокойный сон.

Оливия проснулась с рассветом, чувствуя ужасный голод. Девушку разбудило изменение движения лодки. Конан отдыхал на веслах, смотря куда-то вдаль поверх нее. Она догадалась, что он греб всю ночь без передышки, и восхитилась его железной выносливостью. Она повернулась, чтобы проследить за направлением его взгляда, и увидела зеленую стену деревьев и кустарника, поднимающуюся от самого края воды и замыкающую небольшую бухточку, воды которой были неподвижны, как синее стекло.

– Один из многих островов, которых много в этом внутреннем море, – сказал Конан. – Считается, что они необитаемы. Я слышал, что гирканцы редко их навещают. Они в своих галерах обычно держатся поближе к берегу, а мы отплыли далеко. Мы еще до заката потеряли из вида берег.

Несколькими ударами весел он подогнал лодку к берегу острова и привязал веревку к выступающему корню дерева, растущего у самой воды. Ступив на берег, он протянул руку помочь Оливии. Оливия приняла протянутую руку, слегка вздрогнув, потому что рука была запачкана кровью. Прикоснувшись, она ощутила тень той буйной жизненной силы, которой дышало все тело варвара.

Сонное спокойствие сковывало лес, который окаймлял синюю бухту. Где-то далеко за деревьями птица запела свою утреннюю песню. Бриз шелестел листвой и заставлял листья перешептываться. Оливия поймала себя на том, что внимательно прислушивается, сама не зная к чему. Что может таиться в этом безымянном лесу?

Пока она робко всматривалась в тени среди деревьев, что-то с громким хлопаньем крыльев выпорхнуло на свет: огромный попугай. Он уселся на ветку и закачался на ней – блестящий, нефритово-зеленый и кроваво-красный. Попугай склонил набок увенчанную хохолком голову и посмотрел на пришельцев блестящими агатовыми глазами.

– Кром! – пробормотал киммериец. – Вот дедушка всех попугаев. Ему, должно быть, тысяча лет. Посмотри, какая злая мудрость в его глазах. Какие тайны ты стережешь, Мудрый Дьявол?

Птица неожиданно расправила яркие крылья и, взмыв со своего насеста, хрипло прокричала: «Йахкулан йок тха, ксуххалла!» С диким пронзительным хохотом, который прозвучал пугающе по-человечески, попугай полетел прочь, в лес, и скрылся в мерцающих сумерках.

Оливия смотрела ему вслед, не в силах отвести взгляд, чувствуя как холодная рука непонятного предчувствия дотронулась до ее спины.

– Что он сказал? – шепнула она.

– Могу поклясться, это были слова человеческого языка, – ответил Конан. – Но какого именно, я не знаю.

– И я не знаю, – отозвалась девушка. – Но он, должно быть, научился им от человека. Человека или… – она засмотрелась в глубину леса и слегка задрожала, сама не зная, почему.

– Кром, до чего я голоден! – буркнул киммериец. – Я бы съел целого быка. Поищем фруктов. Но сначала я смою с себя всю эту грязь и кровь. Прятаться в болотах – грязное занятие.

С этими словами он отложил меч и, зайдя по плечи в синюю воду, принялся совершать омовение. Когда он снова показался из воды, его бронзовое тело сверкало, блестящие черные волосы больше не были слипшимися. Синие глаза, хоть и горели неугасимым огнем, больше не были налитыми кровью и мрачными. Но тигриная ловкость тела и угроза, сквозящая в его облике, не изменились.

Он поднял меч и махнул девушке рукой, чтобы она шла за ним. Они покинули берег, нырнув под арки огромных ветвей. Землю покрывал зеленый ковер травы, который пружинил под их шагами. Между стволами деревьев открывался прекрасный вид.

Через некоторое время Конан заворчал от удовольствия при виде золотых и красновато-коричневых шаров, висящих по нескольку штук рядом среди листвы. Сделав знак девушке, чтобы она села на ствол упавшего дерева, он набросал ей в подол экзотических фруктов, а затем и сам принялся за еду с нескрываемым аппетитом.

– Иштар! – воскликнул он, прервавшись на мгновение. – От самого Иллбара я питался крысами и корнями, которые выкапывал из вонючей грязи. Эти фрукты великолепны, хотя и не слишком питательны. Но если мы съедим достаточно, то наедимся.

Оливия была слишком занята, чтобы ответить. Как только киммериец утолил острый голод, он начал посматривать на свою красивую спутницу с большим интересом, чем до сих пор. Он обратил внимание на ее великолепные темные волосы, на персиковый оттенок ее нежной кожи и округлые очертания ее гибкой фигуры, которые во всей их прелести открывала взору короткая шелковая туника.

Завершив трапезу, объект его пристального внимания взглянул вверх. Встретив жгучий взгляд его прищуренных глаз, девушка вспыхнула ярким румянцем, и выронила остатки фруктов.

Без лишних слов Конан жестом указал, что им нужно продолжить исследование острова. Оливия встала и последовала за ним. Они вышли на большую поляну, по другую сторону которой деревья сплелись в непроходимую чащу. Как только они выбрались на поляну, в чаще послышался шум и треск. Конан, отпрыгнув в сторону и увлекая девушку за собой, едва успел спасти их от чего-то, что пролетело в воздухе и ударилось о ствол дерева со страшной силой.

Выхватив меч, Конан пересек поляну и бросился в чащу. Ничто больше не нарушало тишину. Оливия скорчилась на траве, перепуганная и не знающая, что предпринять. Наконец Конан появился, с озадаченной и хмурой миной на лице.

– В чаще ничего нет, – буркнул он. – Но там было что-то…

Он изучил снаряд, который едва не попал в них, и недоверчиво хмыкнул, как будто не мог согласиться с тем, что видел собственными глазами. Это был огромный куб из зеленоватого камня. Он лежал на траве под деревом, ствол которого он сильно повредил при ударе.

– Странный камень для необитаемого острова, – проворчал Конан.

Прекрасные глаза Оливии расширились от изумления. Камень представлял собой правильный куб, несомненно высеченный и обработанный руками человека. Он был удивительно тяжел. Киммериец поднял его обеими руками, уперся ногами в землю, поднял камень над головой, от чего на его руках напряглись и рельефно выступили мускулы, и бросил его изо всех сил как можно дальше от себя. Камень упал в нескольких футах от него. Конан выругался.

– Ни один человек в мире не сможет перебросить этот камень через поляну. Это под силу только осадному орудию. Но здесь нет ни катапульт, ни баллист.

– Может, он был брошен из такого орудия издалека, – предположила девушка.

Конан покачал головой.

– Камень упал не сверху. Он прилетел вон из той чащи. Взгляни на сломанные ветки. Кто-то бросил его, как человек может бросить гальку. Но кто? Или что? Пойдем!

Она неохотно последовала за ним в чащу. Внутри внешнего кольца густого кустарника подлесок был не таким густым. Здесь царила полнейшая тишина. На упругой траве не было ничьих следов. И все же именно из этой таинственной чащи прилетел камень, стремительный и смертоносный. Конан пригнулся ближе к траве и покачал головой. Даже его опытным глазам она ничего не говорила о том, кто или что стояло или бежало здесь. Он перевел взгляд на зеленую крышу у них над головами – прочный потолок из густой листвы и сплетенных ветвей. И замер на месте, как громом пораженный.

Очнувшись, с мечом в руке, он стал пробираться назад, увлекая Оливию за собой.

– Прочь отсюда, быстро! – приказал он шепотом, от которого у девушки кровь застыла в жилах.

– Что там? Что ты увидел?

– Ничего, – сдержанно ответил он, не прекращая их осторожного отступления.

– Но что же там? Что прячется в этой чаще?

– Смерть, – ответил он, не сводя взгляда с распростершихся над ними нефритовых арок, что закрывали небо.

Как только они выбрались из чащи, он взял девушку за руку и быстро повел ее между деревьями, пока они не выбрались на поросший густой травой склон, на котором деревья росли редко. По склону они выбрались на низкое плато, где трава была выше, а деревья встречались лишь изредка. Посредине плато возвышалась длинная широкая постройка из полуразрушенного зеленоватого камня.

Они изумленно взирали на представшее перед ними зрелище. Никакие легенды не говорили о том, что на каком-либо острове моря Вилайет существует нечто подобное. Конан и девушка осторожно приблизились к постройке. Мох и лишайники покрывали каменные стены, обвалившийся потолок смотрел в небо пустым провалом. Вокруг было еще много остатков каменных стен, полускрытых травой. Похоже было, что когда-то здесь возвышалось много строений. Быть может, целый город. Но теперь только длинная постройка, что-то вроде зала, поднималась к небу, и ее покосившиеся стены были обвиты лианами.

Какие бы двери прежде не стерегли вход в здание, они давно сгнили и обратились в прах. Конан и его спутница остановились в широком дверном проеме и заглянули внутрь. Солнечный свет струился сквозь дыры в крыше и стенах, превращая внутренность постройки в неясное переплетение света и тени. Крепко сжав в руке меч, Конан шагнул внутрь мягкой неслышной походкой охотящейся пантеры, чуть наклонив голову. Оливия на цыпочках последовала за ним.

Оказавшись внутри, Конан удивленно хмыкнул, а Оливия едва сдержала громкий крик.

– Смотри! Смотри же!

– Вижу, – ответил он. – Нечего бояться, это статуи.

– Но какими живыми они выглядят – и какими злыми! – шепнула она, придвигаясь поближе к нему.

Конан и девушка стояли посреди огромного зала, пол которого, сделанный из полированного камня, был покрыт пылью и каменными обломками, упавшими с крыши. Лианы, выросшие между камнями, скрывали отверстия. Высокая крыша, совершенно плоская, поддерживалась толстыми колоннами, которые тянулись рядами вдоль стен. И в каждом промежутке между колоннами стояла странная фигура.

Это были статуи, с виду железные, черные и сверкающие так, словно их постоянно полировали. Они были натуральных размеров и представляли высоких, гибких и сильных мужчин, чьи жестокие лица имели ястребиные черты. Статуи были нагими, и каждая впадина и выпуклость, все суставы и мышцы были воспроизведены с невероятным реализмом. Но самым потрясающим подобием жизни были их гордые и нетерпимые лица. Их черты не были сделаны по одному образцу. Каждое лицо обладало индивидуальными особенностями, хотя в них и было сходство людей одной нации. В статуях, или по крайней мере в их лицах, не было ничего от монотонного единообразия декоративного искусства.

– Кажется, будто они слушают – и ждут! – шепнула девушка, поеживаясь.

Конан постучал рукоятью меча по одной из статуй.

– Железо, – заявил он. – Но, Кром! – в каких формах их отливали?

Он озадаченно покачал головой и пожал могучими плечами.

Оливия робко осмотрелась. В огромном зале было тихо. Ее взгляду предстали только обвитые плющом стены и колонны, да темные фигуры в промежутках между колонн. Ей стало неуютно, захотелось уйти отсюда, однако статуи, похоже, имели странную привлекательность для ее спутника. Он осмотрел их в подробностях и, как истинный варвар, попытался отломать кусок. Но материал, из которого они были сделаны, успешно противостоял его попыткам. Ему не удалось ни повредить статую, ни сдвинуть какую-нибудь с места. Наконец он сдался, бормоча ругательства в изумлении.

– Что за люди послужили для них образцом? – задал он риторический вопрос. – Статуи черные, но не похожи на негров. Я никогда не видел людей, похожих на них.

– Давай выберемся на свет, – попросила Оливия, и Конан кивнул, бросив последний озадаченный взгляд на темные фигуры вдоль стен.

Они выбрались из пыльного зала на яркий свет летнего солнца. Оливия удивилась положению солнца на небе; они пробыли в руинах гораздо дольше, чем она предполагала.

– Давай вернемся в лодку, – предложила она. – Я боюсь этого места. Здесь странно, и здесь присутствует зло. Мы не знаем, когда на нас снова может напасть то, что швырнуло камень.

– Я думаю, мы в безопасности, пока мы не под деревьями, – ответил он.

– Пойдем-ка.

Плато, склоны которого спускались в лес на востоке, юге и западе, на севере повышалось и переходило в путаницу скалистых утесов, которая была самой высокой точкой острова. Туда и направился Конан, соразмеряя свой размашистый шаг с походкой спутницы. Время от времени он бросал на нее беглый взгляд, и она это чувствовала.

Они добрались до северной оконечности плато и остановились там, глядя на крутизну высоких утесов. По краю плато к востоку и западу от утесов густо росли деревья, цепляясь за обрывистый склон. Конан подозрительно посмотрел на эти деревья, но начал подъем, помогая спутнице взбираться. Скалы не были отвесными, и были изрезаны уступами. Киммериец, рожденный в горной стране, мог бы взбежать по ним вверх, как кошка, но Оливия поднималась с трудом. Снова и снова она чувствовала, как ее поднимают, перенося через препятствие, которое она могла бы преодолеть лишь с большим трудом, и ее изумление невероятной физической силе этого человека все возрастало. Его прикосновения больше не казались ей отталкивающими. Его железная хватка обещала защиту.

Наконец они выбрались на самую вершину. Их волосы развевал морской ветер. От их ног скалы отвесно обрывались вниз на три-четыре сотни футов. Под обрывом лежала узкая полоса прибрежного леса. Посмотрев на юг, они увидели весь остров, который лежал как огромное овальное зеркало. Скошенные склоны от края плато уходили вниз и тонули в ободке зелени, за исключением того места, где устремлялись вверх утесы. Насколько хватало глаз, вокруг простирались синие воды, стеклянно-гладкие, исчезающие в туманной дымке расстояния.

– Море спокойно, – вздохнула Оливия. – Почему нам не продолжить путь?

Конан, замерший на утесе подобно бронзовой статуе, указал на север. Оливия увидела белое пятнышко, которое казалось подвешенным в дымке.

– Что это?

– Парус.

– Гирканцы?

– Кто может сказать на таком расстоянии?

– Они бросят здесь якорь и обыщут остров в поисках нас! – вскричала она, поддавшись мгновенной панике.

– Не думаю. Они плывут с севера, значит, они не могут нас искать. Они могут остановиться здесь по какой-либо иной причине. В этом случае нам придется прятаться, как только сможем. Но мне кажется, что это либо пираты, либо гирканская галера возвращается из северного набега. В последнем случае они вряд ли бросят здесь якорь. Но мы не можем выйти в море, пока они не скроются из вида, потому что они плывут с той стороны, куда нам плыть. Они, без сомнения, минуют остров сегодня ночью, и на рассвете мы сможем продолжить наш путь.

– Значит, нам придется провести ночь здесь? – Девушка задрожала.

– Это безопаснее всего.

– Тогда давай спать здесь, на скалах, – взмолилась она.

Конан покачал головой, глядя на скрюченные деревья на склонах плато, на раскинувшийся внизу лес – зеленая масса, что, казалось, вытягивала щупальца, пытаясь уцепиться за скалы.

– Слишком много деревьев. Мы будем спать в развалинах.

Оливия издала возглас протеста.

– Ничто тебе там не грозит, – успокаивающе произнес он. – Что бы ни бросило в нас камнем, оно не последовало за нами из леса. В руинах нет никаких следов того, что там гнездится какая-нибудь дикая тварь. У тебя нежная кожа, ты привыкла спать в уюте. Я могу спать голым на снегу, и мне это не причинит неудобств, но у тебя будут судороги от росы, если мы будем ночевать снаружи.