Текст книги "Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник)"

Конан перехватил поводья и направил коня к реке, что расплавленным серебром сверкала в лучах восходящего солнца. Позади него одетые в белое всадники пустили своих лошадей рысью; взгляды их с равнодушием, свойственным обитателям пустыни, скользили по кресту и обмякшей на нем фигуре человека, черным пятном выделявшейся на фоне рассветного неба. Копыта коней выбивали похоронную дробь в пыли. Голодные стервятники, описывая круги, опускались все ниже и ниже.

Сокровища Гвалура

1. Тропой интриг

Отвесные скалы вздымались прямо из джунглей, словно неприступные крепостные стены, отливая черным и ярко-алым в лучах восходящего солнца. Изгибаясь, они тянулись к востоку и западу над колышущимся изумрудно-зеленым морем ветвей и листьев. Он казался непреодолимым, этот сплошной каменный частокол, и вкрапленные в него осколки кварца пускали ослепительные солнечные зайчики. Но мужчина, упрямо поднимавшийся наверх, преодолел уже половину пути.

Он принадлежал к народу горцев, привыкшему к безжалостным отвесным скалам, и был он человеком невероятной силы и ловкости. Из одежды на нем были лишь короткие штаны красного атласа, а сандалии он забросил за спину, чтобы не мешали. Там же висели его меч и кинжал.

Он был человеком мощного сложения, гибким и стремительным, как пантера. Кожа его потемнела от загара, а прямо подстриженную черную гриву перехватывал на висках серебряный обруч. Стальные мускулы, верный глаз и крепость ног сейчас очень ему пригодились, потому что смертельно опасный подъем и для него стал проверкой на прочность. В ста пятидесяти футах под ним колыхались джунгли. На таком же расстоянии сверху на фоне утреннего неба отчетливо прорисовывались иззубренные вершины утесов.

Ему нужно было спешить, но он был вынужден передвигаться по отвесной стене со скоростью улитки. Он без устали нащупывал крошечные выступы и впадинки, представлявшие собой крайне ненадежную опору, а иногда попросту повисал на кончиках пальцев. Тем не менее он упорно полз наверх, зубами и ногтями цепляясь за каждый фут. Время от времени он останавливался, давая отдых натруженным мышцам, и, стряхнув с глаз пот, вытягивал шею, окидывая внимательным взглядом джунгли, выискивая в безбрежных зеленых просторах малейшие признаки человеческого присутствия.

До вершины оставалось уже недалеко, когда в нескольких футах над головой он вдруг заметил щель в сплошной каменной стене. Мгновением позже он достиг ее – маленькой пещеры, притаившейся под самым гребнем гряды. Едва голова его приподнялась над краем пола, он удивленно фыркнул и замер, повиснув на локтях. Пещера оказалась настолько маленькой, что правильнее было бы назвать ее нишей, но она не пустовала. Коричневая мумия сидела подобрав ноги и скрестив руки на впалой груди, на которую свешивалась высохшая голова. Руки и ноги мумии были закреплены в таком положении сыромятными ремнями, от которых остались лишь невесомые полоски кожи. Одежда, если она и была, под грузом веков давно превратилась в прах. Но скрещенные руки прижимали ко впалой груди свиток пергамента, пожелтевший от времени и цветом напоминавший слоновую кость.

Мужчина, карабкавшийся наверх, протянул длинную руку и вырвал свиток из высохших пальцев мумии. Он, не разворачивая, сунул его за пояс, подтянулся на руках и встал в нише уже в полный рост. Подпрыгнув, он ухватился за верхний козырек пещеры и перемахнул через него одним слитным движением.

Там он остановился, переводя дыхание, и глянул вниз.

Ему показалось, что он смотрит в огромную чашу, огороженную каменной стеной. Дно чаши заросло деревьями и густым кустарником, хотя здешняя растительность и не могла тягаться с джунглями, оставшимися снаружи. Отвесные утесы тянулись по всему периметру, без разрывов и на одной высоте. Этому капризу природы не было равных на всем свете: колоссальный естественный амфитеатр, круглая, поросшая лесом равнина трех или четырех миль в диаметре, отрезанная от остального мира частоколом остроконечных вершин.

Но мужчине на утесе некогда было восторгаться столь выдающимся топографическим феноменом. Он напряженно вглядывался в густую зелень у себя под ногами и шумно выдохнул, заметив наконец блеск мраморных куполов в колышущемся море ветвей и листьев. Значит, древние легенды не врали; под ним лежал мифический и загадочный дворец Алкмеенон.

Конана по прозванию Киммериец, пожившего и на Барахских островах, что лежали у Черного побережья, и во многих других местах, где жизнь била ключом, привела в королевство Кешан древняя легенда о сказочных сокровищах, рядом с которыми меркли даже богатства туранских королей. Кешан считался варварским королевством, раскинувшимся на восточной окраине Куша, там, где поросшие травой бескрайние равнины сливаются с непроходимыми лесами, наступающими с юга. Населяла его смешанная раса, в которой смуглокожая знать правила населением, состоящим главным образом из чистокровных негров. Правители – принцы и верховные жрецы – вели родословную от белой расы, обладавшей в незапамятные времена властью в королевстве, столицей которого и был Алкмеенон. Легенды противоречили одна другой в том, что касалось причин упадка столь могущественной расы, вследствие чего Алкмеенон покинули его уцелевшие обитатели. Столь же смутными были и предания о Зубах Гвалура, сокровище Алкмеенона. Но этих старинных легенд оказалось вполне достаточно, чтобы привести Конана в Кешан, пусть для этого ему и пришлось пересечь огромные равнины, непроходимые джунгли, изрезанные реками, и горные массивы.

Он отыскал Кешан, существование которого многие северные и западные народы полагали мифом, и узнал достаточно, чтобы подтвердились слухи о сокровище, которое людская молва называла Зубами Гвалура. Но выяснить его точное местонахождение ему не удавалось; кроме того, Конан столкнулся с необходимостью объяснить свое присутствие в королевстве. Любопытных чужеземцев здесь не привечали.

Но это его не смутило. С холодной уверенностью он предложил свои услуги осанистым, украшенным перьями, исполненным подозрительности властителям отличающегося варварской пышностью двора. Он был профессиональным воином. Поиски работы (по его словам) и привели его в Кешан. За определенную плату он брался подготовить армию Кешана и повести ее войной на Пунт, их кровного и вечного врага, чьи недавние успехи на поле брани вызвали зависть у вспыльчивого и раздражительного короля Кешана.

Предложение это не было столь дерзким и безрассудным, как могло показаться на первый взгляд. Слава Конана бежала впереди него и достигла даже отдаленного Кешана; его подвиги в качестве вожака черных корсаров, этих волков южного побережья, принесли ему известность, восхищение и страх в черных королевствах. Он не стал отказываться от испытания, устроенного ему смуглокожими вельможами. Вооруженные стычки на границах происходили постоянно, предлагая киммерийцу массу возможностей продемонстрировать свои таланты в рукопашном бою. Его безудержная свирепость произвела должное впечатление на вельмож Кешана, которым уже была известна его репутация вожака, способного повести за собой других, так что перспективы перед ним открывались самые радужные. Но втайне Конан желал лишь иметь законную возможность пробыть в Кешане ровно столько, сколько потребуется, чтобы узнать местонахождение Зубов Гвалура. Однако случилось непредвиденное. В Кешан во главе посольства Зембабве прибыл Тутмекри.

Тутмекри был стигийцем, искателем приключений и мошенником, обманом сумевшим втереться в доверие к королям-близнецам большой торговой державы, которая лежала далеко на востоке. Они с киммерийцем были знакомы еще по прежним временам и не питали особой любви друг к другу. Тутмекри сделал аналогичное предложение королю Кешана, тоже предполагавшее покорение Пунта. Это королевство, лежащее к востоку от Кешана, к слову, совсем недавно изгнало со своей территории зембабвийских купцов и сожгло их укрепленные поселения.

И его предложение оказалось выгоднее сделанного Конаном. Тутмекри заявил, что вторгнется в Пунт с востока с армией черных копейщиков, шемитских лучников и мечников-наемников, а также поможет королю Кешана аннексировать недружественное королевство. Щедрые и великодушные короли Зембабве взамен желали получить всего лишь монопольное право на торговлю в самом Кешане и его доминионах – а также, в качестве жеста доброй воли, и малую толику Зубов Гвалура. Последние ни в коем случае не будут использованы по прямому назначению, поспешил заверить Тутмекри исполненных подозрений военных вождей. Их поместят в храм Зембабве рядом с сидящими на корточках золотыми идолами Дагона и Деркето, почетными гостями священной усыпальницы королевства, в знак вечной и нерушимой дружбы между Кешаном и Зембабве. Подобное заявление вызвало у Конана язвительную усмешку.

Киммериец не стал тягаться в острословии и умении плести интриги с Тутмекри и его шемитским приспешником Зархебой. Он знал, что если Тутмекри добьется своего, то первым делом потребует немедленного изгнания своего соперника. Конану оставалось только одно: отыскать сокровища до того, как король Кешана примет окончательное решение, и скрыться уже вместе с ними. К этому времени он уже не сомневался в том, что они спрятаны не в Кешии, столичном городе, представлявшем собой хаотичное скопление крытых соломой хижин вокруг земляного вала, огораживающего дворец, выстроенный из камня, земли и бамбука.

Пока он терзался нервным ожиданием, верховный жрец Горулга объявил, что перед тем, как принимать какое-либо решение, следует узнать волю богов относительно предполагаемого союза с Зембабве и притязаний на предметы, с давних пор считающиеся священными и неоскверненными. Для этого необходимо обратиться к оракулу Алкмеенона.

Его заявление вызвало благоговейный трепет, и досужие языки принялись вовсю обсуждать его как во дворце, так и в глинобитных хижинах. Вот уже добрую сотню лет жрецы не навещали мертвый город. Говорили, что оракулом является принцесса Елайя, последняя правительница Алкмеенона, умершая в самом расцвете красоты и молодости, тело которой чудесным образом сохранилось на протяжении многих веков. В прежние времена жрецы наведывались в заброшенный город, и она делилась с ними древними знаниями. Последний из жрецов, обращавшийся за советом к оракулу, оказался презренным негодяем, возжелавшим присвоить драгоценные камни необычной огранки, которые молва именовала Зубами Гвалура. Но в мертвом городе его настигла страшная смерть, и его ученики, в панике бежавшие из проклятого места, рассказывали невероятные и жуткие истории о тамошних ужасах, на сотню лет отвратившие жрецов от посещения города и оракула.

Но Горулга, нынешний верховный жрец, переполненный веры в собственные силы, объявил, что вместе с дюжиной последователей отправится в город, дабы возродить древний обычай. И вновь досужие языки принялись болтать вовсю, и в руки Конана попала путеводная ниточка, которую он тщетно искал на протяжении многих недель: он подслушал неосторожный шепот одного из жрецов пониже саном, и в ночь того дня, когда жрецы должны были отправиться в путь, тайком выскользнул из города.

Не слезая с седла ночь, день и еще одну ночь, на рассвете он добрался до скал, охранявших проход в Алкмеенон, который раскинулся в юго-западном углу королевства, посреди непроходимых и необитаемых джунглей, куда избегали забредать обычные люди. И только жрецы осмеливались приблизиться к проклятому городу. А в сам Алкмеенон вот уже сто лет не ступала нога даже жреца.

Если верить легендам, эти скалы не покорялись еще ни одному человеку, а тайный проход в долину был известен одним лишь жрецам. Конан даже не стал терять времени на его поиски. Отвесные стены, отпугнувшие чернокожих, всадников и обитателей равнин и лесов, не могли стать непреодолимым препятствием для воина, рожденного среди голых скал Киммерии.

И вот теперь, стоя на гребне гряды, он напряженно всматривался в концентрическую долину, спрашивая себя, какая эпидемия, война или предрассудок вынудили древнюю белую расу покинуть этот уголок и раствориться в черных племенах, обитавших за его пределами.

Эта долина некогда была их цитаделью. Здесь располагался дворец, в котором жили только члены королевской фамилии вместе со своим двором. А настоящий город оставался по ту сторону скал. Сейчас его руины скрывала вот эта колышущаяся масса зеленых джунглей. Но купола, блестевшие в просветах зарослей внизу, венчали собой уцелевшие башенки королевского дворца Алкмеенона, сумевшие выстоять под разрушительным бременем веков. Перебросив ногу через гребень, он принялся быстро спускаться вниз. Внутренняя сторона скальной гряды была не такой гладкой и отвесной, как наружная. Чтобы спуститься на поросшее густой травой дно долины, ему потребовалось вполовину меньше времени, чем подняться на гребень.

Опустив руку на эфес меча, Конан настороженно оглядывался по сторонам. Не было никаких причин полагать, что легенды лгали, утверждая, что Алкмеенон пуст и заброшен и что теперь его населяют лишь призраки прошлого. Но подозрительность и настороженность давно стали второй натурой Конана. Вокруг царила первозданная тишина; на ветках не шелохнулся ни единый листик. Наклонившись, чтобы заглянуть под деревья, он не увидел ничего, кроме шеренги стволов, убегающих в чащу леса и теряющихся в голубоватой дымке. Тем не менее он ступал очень осторожно и совершенно бесшумно, сжимая в руке меч и без устали обшаривая взглядом скопления теней. Повсюду на глаза ему попадались следы древней цивилизации: мраморные фонтаны, безголосые и осыпающиеся, окружали стройные деревья, которые были высажены в слишком правильном порядке, чтобы это можно было приписать природе. Подлесок и кустарник поглотили некогда строго распланированные посадки, но их общий рисунок еще прослеживался. Среди деревьев терялись широкие пешеходные дорожки из потрескавшихся каменных плит, в щели между которыми пробивалась трава. Чуть в стороне виднелись стены с фигурными парапетными плитами и каменные резные решетки, некогда, должно быть, служившие внешними перегородками беседок и павильонов для отдыха и развлечений.

Впереди, прямо за деревьями, сверкали купола, и по мере приближения стали заметны и сооружения, поддерживавшие их. Наконец, продравшись сквозь заплетенный виноградной лозой кустарник, Конан вышел на относительно открытое место, где деревья росли привольно, не отягощенные подлеском, и увидел перед собой широкую открытую галерею дворца с колоннами. Поднимаясь по широким каменным ступеням, Конан отметил, что это здание сохранилось намного лучше виденных им ранее. Толстые стены и массивные колонны казались слишком мощными, чтобы разрушиться и пасть под напором времени и стихии. Но и здесь его встретила зачарованная тишина. Кошачья поступь его ног, обутых в сандалии, казалась оглушительной среди гнетущей немоты.

И где-то в этом дворце находилась статуя или изображение, в прошедшие века служившие оракулом жрецам Кешана. И где-то здесь, если верить болтливому жрецу, было спрятано сокровище забытых королей Алкмеенона.

Конан вышел в широкий коридор с высоким потолком и колоннами вдоль стен, в промежутках между которыми зияли арочные проходы с давно сгнившими дверями. В коридоре царил полумрак, и, пройдя по нему, Конан вышел в двойные бронзовые двери, одна половинка которых оставалась полуоткрытой в течение, наверное, многих столетий. Киммериец оказался в просторной комнате со сводчатым потолком, наверняка служившей королям Алкмеенона залом для аудиенций.

Она была восьмиугольной, накрытой высоким куполом, в котором явно были искусно проделаны скрытые отверстия, потому что комната эта была освещена намного лучше коридора, через который он попал в нее. У дальней стены виднелось возвышение, к которому вели широкие ступени из лазурита. На этом возвышении стоял массивный трон с резными подлокотниками и высокой спинкой, к которой в древности наверняка крепился балдахин из золотой парчи. Конан одобрительно фыркнул, и у него загорелись глаза. Перед ним был воспетый в старинных легендах золотой трон Алкмеенона! Опытным глазом он прикинул его вес. Трон сам по себе принесет ему целое состояние, если только ему удастся увезти его отсюда. Богатство его отделки распалило воображение Конана и заставило задрожать от нетерпения. У него зачесались руки от желания запустить их в груды самоцветов, о которых рассказывали сказители на базарных площадях Кешана, повторяя предания, передаваемые из уст в уста на протяжении многих поколений: о драгоценных камнях, равных которым не сыскать было во всем подлунном мире, рубинах, изумрудах, гелиотропах, опалах, сапфирах и прочих сокровищах древнего мира.

Он ожидал увидеть на троне статую оракула, но, раз ее здесь нет, значит, она находится где-нибудь в другой части дворца, если вообще существует в действительности. Впрочем, за время его пребывания в Кешане столько мифов стало реальностью, что он не сомневался – рано или поздно он найдет какое-нибудь изображение или статую бога.

За троном обнаружился неширокий арочный проем, который в прежние времена, когда Алкмеенон был еще жив, несомненно, закрывали гобелены. Конан заглянул внутрь и увидел пустой альков, в правой стене которого открылся узкий коридор. Отвернувшись, он заметил еще одну арку, слева от возвышения, причем эту, в отличие от остальных, закрывала дверь. Дверь эта была очень необычной. Изготовленная из того же материала, что и трон, она была украшена многочисленными резными арабесками.

Едва Конан коснулся двери, как она распахнулась с такой легкостью, словно петли были смазаны совсем недавно. Перешагнув порог, он замер, оказавшись в небольшой квадратной комнате, мраморные стены которой поднимались к украшенному лепниной потолку с золотыми вставками. Позолоченный бордюр тянулся по верху и низу стен, и другой двери, кроме той, через которую он вошел, в комнате не было. Но все эти детали Конан подметил машинально. Все его внимание приковала к себе фигура, лежащая прямо перед ним на помосте слоновой кости.

Он ожидал увидеть нечто вроде статуи, вырезанной с давно забытым древним искусством. Но никакое искусство не было способно передать ощущение совершенства, возникавшее при взгляде на неподвижную фигуру.

Это была отнюдь не статуя, сделанная из камня, металла или слоновой кости. Перед ним лежало настоящее женское тело, и Конан не мог представить, с помощью какого темного искусства древние сумели сохранить его живым на протяжении стольких веков. Даже одежда на ней осталась целой – и Конан недоуменно нахмурился, где-то в подсознании у него зашевелились смутные подозрения. Искусство, сохранившее тело, не могло проделать того же с одеждой. Тем не менее она уцелела – золотые нагрудные пластинки с концентрическими кругами из небольших драгоценных камней, расшитые золотом сандалии и короткая атласная юбка, которую поддерживал украшенный самоцветами пояс. Ни на ткани, ни на металле не было заметно ни малейших признаков порчи. Даже в смерти Елайя сохранила холодную красоту. Тело ее было словно вылеплено из алебастра, стройное, но возбуждающее; в темной пене волос, уложенных в высокую прическу, сверкал кроваво-красный рубин.

Конан, нахмурившись, глядел на нее, а потом постучал по возвышению рукоятью меча. В нем могли оказаться пустоты, но звук получился звонким. Развернувшись, он в некоторой растерянности принялся мерить шагами комнату. С чего следует начинать поиски, учитывая ограниченное время, имеющееся в его распоряжении? Жрец, болтовню которого с куртизанкой он подслушал, уверял, что сокровища спрятаны во дворце. Но дворец был слишком огромен. Конан даже подумал, а не переждать ли ему где-нибудь, пока жрецы не придут и не уйдут, чтобы потом без помехи возобновить поиски, однако они ведь могли унести драгоценности с собой, обратно в Кешию. Он был уверен, что Тутмекри подкупил Горулгу.

Конан прекрасно представлял себе, что задумал Тутмекри, потому что хорошо знал этого пройдоху. Он знал, что именно Тутмекри предложил завоевание Пунта королям Зембабве, и это станет лишь первым шагом к достижению ими конечной цели – завладению Зубами Гвалура. Это были очень осторожные правители, пожелавшие получить надежные доказательства того, что сокровище действительно существует, прежде чем начать действовать. И та часть драгоценностей, которые Тутмекри просил передать ему на хранение, должна была стать этим доказательством.

Тогда, убедившись в реальности существования сокровищ, короли Зембабве сделают свой ход. Пунт подвергнется одновременному вторжению с востока и запада, но зембабвийцы позаботятся о том, чтобы все тяготы сражений выпали на долю кешанцев. А потом, когда и Пунт, и Кешан ослабеют, зембабвийы покорят оба народа, разграбят Кешан и заберут сокровища силой, даже если для этого им придется разрушить все здания до единого и подвергнуть пыткам каждого жителя королевства.

Но существовала и иная возможность: если Тутмекри сумеет наложить лапу на сокровища, он может попробовать обмануть своих нанимателей, присвоить драгоценности и скрыться, оставив зембабвийских эмиссаров с носом. Конан полагал, что испрашивание совета у оракула – ловкий трюк, призванный убедить короля Кешана согласиться на условия Тутмекри, поскольку киммериец ни секунды не сомневался в том, что Горулга – такой же ловкач и хитрец, как и все остальные, замешанные в этой грандиозной афере. Конан не пробовал договориться с верховным жрецом, поскольку понимал, что у него нет шансов против Тутмекри, а сделать такую попытку – значит, сыграть стигийцу на руку. Горулга мог разоблачить киммерийца перед всем народом, приобретя таким образом репутацию честного и неподкупного человека, и одним ударом избавить Тутмекри от соперника. Конан мельком подумал о том, каким же образом Тутмекри все-таки удалось подкупить верховного жреца и что вообще можно предложить в качестве взятки человеку, который владеет величайшим сокровищем на свете.

Как бы то ни было, Конан не сомневался, что оракул скажет, будто боги желают, чтобы Кешан принял предложение Тутмекри, как был уверен и в том, что тот отпустит несколько критических замечаний в его адрес. После этого дальнейшее пребывание в Кешии станет для киммерийца смертельно опасным; впрочем, уезжая под покровом ночи, он не имел ни малейшего намерения возвращаться туда.

В комнате оракула ключа к разгадке не обнаружилось. Конан вернулся в большой тронный зал и подошел к трону. Тот оказался тяжелым, но ему все-таки удалось сдвинуть его с места. Лежавшая под ним толстая мраморная плита тоже была цельной. Он возобновил поиски в алькове, подозревая наличие подземной часовни или тайника в комнате оракула. Киммериец принялся тщательно выстукивать стены и вскоре услышал глухой звук в месте прямо напротив узкого выхода из коридора. Приглядевшись повнимательнее, он заметил, что щель между соседними мраморными плитами чуточку шире обычного. Сунув в нее острие кинжала, он осторожно нажал на него.

Панель медленно распахнулась. За нею обнаружилась ниша в стене, но она была пуста. Конан с чувством выругался. Непохоже, чтобы в ней когда-либо хранилось сокровище. Сунув голову в нишу, он вдруг заметил в стене ряд маленьких отверстий, как раз на уровне рта. Он пригляделся к ним и удовлетворенно фыркнул. Оказывается, эта стена служила перегородкой между альковом и комнатой оракула, и со стороны последней отверстия не были видны. Конан ухмыльнулся. Тайна оракула открылась, хотя и оказалась грубее, чем он предполагал. Должно быть, в эту нишу залезал сам Горулга или кто-нибудь из его приспешников, а потом вещал через отверстия, и легковерные аколиты[7]7
  Аколит – неразлучный спутник, помощник; церковнослужитель-мирянин, выполняющий определенное литургическое служение.


[Закрыть], сплошь чернокожие, принимали его голос за подлинный глас самой Елайи.

Вспомнив кое-что, Конан извлек из-за пояса свиток пергамента, который он забрал у мумии, развернул его, очень осторожно, поскольку тот уже готов был рассыпаться в прах от старости, и хмуро уставился на едва видимые значки, покрывавшие его. Во время своих скитаний по свету гигант-киммериец нахватался кое-каких отрывочных знаний, в особенности тех, что касались умения читать и говорить на разных языках. Многие из почтенных схоластов поразились бы лингвистическим способностям киммерийца, поскольку в его жизни нередко бывали случаи, когда знание чужого языка спасало его от смерти.

Значки эти озадачили его. Они казались знакомыми и непонятными одновременно, и вскоре он понял почему. Это были символы архаичного Пелиштима, сильно отличающиеся от современного начертания букв, с которыми он был знаком и которые триста лет назад претерпели изменения после завоевания страны кочевыми племенами. И вот этот древний, изначальный шрифт привел его в смущение. Однако Конан вскоре заметил повторяющееся сочетание букв, в котором узнал имя собственное: Бит-Якин. Он решил, что так звали того, кто написал этот свиток.

Нахмурившись и шевеля губами, он принялся продираться сквозь текст, бóльшая часть которого ему была попросту непонятна, а значение остального оставалось смутным.

Но Конан сумел-таки уяснить, что этот загадочный Бит-Якин, написавший манускрипт, пришел издалека вместе со своими слугами и проник в долину Алкмеенона. Дальнейшие каракули показались киммерийцу бессмысленными, поскольку фразы и символы были ему по большей части незнакомы. Из того немногого, что он сумел перевести, следовало, что прошло очень много времени. Часто встречалось имя Елайи, а ближе к концу рукописи стало очевидно, что Бит-Якин почуял близость смерти. С содроганием Конан сообразил, что мумия в пещере и есть останки того, кто составил этот манускрипт, таинственного пелиштимца по имени Бит-Якин. Тот скончался, как и предсказывал, а его слуги, очевидно, поместили его в открытую пещеру под гребнем гряды, в полном соответствии с указаниями, которые он оставил перед смертью.

Странно, но об этом самом Бит-Якине не упоминалось ни в одной легенде Алкмеенона. Очевидно, он прибыл в долину уже после того, как ее покинули первые обитатели, – но тогда почему жрецы, приходившие сюда в древние времена, чтобы получить совет оракула, не упомянули ни о нем самом, ни о его слугах? Конан был уверен, что мумии и свитку пергамента исполнилось намного больше ста лет. Бит-Якин, несомненно, уже обосновался в долине в те времена, когда древние жрецы приходили сюда поклониться мертвой Елайе. Но легенды хранили странное молчание на его счет, повествуя только о заброшенном городе, в котором жили одни лишь духи мертвых.

Почему этот человек вообще поселился в столь безлюдном месте и куда подевались его слуги после того, как избавились от тела своего господина?

Конан передернул плечами и решительно сунул свиток обратно за пояс – а потом вздрогнул, и по спине у него пробежали мурашки. В зловещей сонной тишине дворца вдруг раскатилось гулкое эхо большого гонга!

Он резко развернулся и присел, как большая кошка, сжимая в руке меч и пристально вглядываясь в узкий коридор, из которого, похоже, и долетел звук. Неужели прибыли жрецы Кешии? Он знал, что это невозможно; они никак не могли успеть добраться до долины. Но хриплый звук гонга безошибочно обозначал присутствие живых людей.

Конан был человеком действия. Утонченное коварство, которым он обладал, было благополучно приобретено им после контактов с более хитроумными народами. И, захваченный врасплох каким-либо неожиданным событием, он повиновался инстинктам, а не разуму. Поэтому сейчас, вместо того чтобы спрятаться или скрыться в противоположном направлении, как поступил бы на его месте обычный человек, он побежал по коридору в сторону источника звуков. Его ноги в сандалиях производили не больше шума, чем лапы крадущейся пантеры; он прищурился, а губы его непроизвольно раздвинулись в зловещем оскале. Паника лишь на мгновение коснулась его души, когда по дворцу столь неожиданно раскатилось хриплое эхо гонга, но теперь его охватила первобытная слепая ярость, что всегда дремала под тонким налетом цивилизации. Вскоре он выскочил из извилистого коридора в небольшой открытый дворик. Внимание его привлек какой-то блеск. Это оказался гонг, большой золотой диск, свисавший с золотой перекладины, которая торчала из полуразрушенной стены. Рядом лежало бронзовое било, а вот людей нигде не было видно. На него слепо смотрели пустые глазницы арок. Конан присел в дверном проеме и замер. В огромном дворце не раздавалось ни звука. Терпение его истощилось, и он двинулся вдоль внутреннего изгиба дворика, поочередно заглядывая в арочные проемы, готовый или отпрыгнуть в сторону, или нанести разящий удар своим мечом.

Подойдя к гонгу, он внимательно осмотрел ближайший арочный проем. Взору его предстало тускло освещенное помещение, заваленное гниющими обломками. На полированных мраморных плитах под гонгом не осталось никаких следов, зато в воздухе ощущался еле уловимый запах – аромат разложения, определить происхождение которого он затруднялся; расширенными ноздрями, словно дикий зверь, он вбирал в себя воздух, пытаясь распознать его, но тщетно.

Конан повернулся к арке – и вдруг с пугающей быстротой кажущиеся прочными плиты выскользнули у него из-под ног. Падая, он успел расставить руки и повис на локтях над зияющим проемом. Но тут края осыпались, и он полетел в темноту, а потом его с головой накрыла ледяная вода и помчала прочь с ужасающей быстротой.