Текст книги "Офицер и шпион"

Итак, я обнаружил по крайней мере одного шпиона. Теперь все сомнения на этот счет остались в прошлом. Майор Шарль Фердинанд Вальсен-Эстерхази – «граф Эстерхази», как он предпочитает себя называть, – ходит по улицам Руана и Парижа, играет на скачках, пьет шампанское в ночных клубах, редкую ночь не сношается с Четырехпалой Маргаритой в квартире близ Монмартра и финансирует этот убогий образ жизни, со всем достоинством уличного торговца пытаясь продать секреты своей страны иностранной державе.

Да, дело Эстерхази просто, как сама очевидность, и если не юридическая его сторона, то по крайней мере фактическая. А вот дело Дрейфуса? Тут вопрос гораздо серьезнее – вообще-то, не дело, а настоящий кошмар! – и пока я иду из министерства в статистический отдел, мысли мечутся в моей голове, мне даже приходится сделать над собой еще одно усилие, чтобы успокоиться. Я приказываю себе: «Пикар, не спеши, не прыгай через три ступеньки! Смотри на это дело бесстрастными глазами! Не выноси поспешных суждений! Придерживай информацию, пока у тебя не будет неопровержимых доказательств!»

И все же, подойдя ко входу, я кидаю задумчивый взгляд вдоль улицы Юниверсите на дом Луи Леблуа – я бы многое отдал за возможность обсудить с ним это.

Поднявшись к себе в кабинет, я нахожу послание от Девернина, он просит меня о встрече сегодня вечером – место и время те же. Из-за поездки с Буадефром я уже десять дней не видел Девернина. Я опаздываю в ресторан вокзала на четверть часа – он уже заказал стакан пива для меня и – беспрецедентный случай – для себя.

– У нас есть повод для празднования? – спрашиваю я, когда мы чокаемся.

– Не исключено.

Девернин отирает пиво с усов, достает из кармана фотографию и кладет ее на стол лицевой стороной вниз. Я ее беру, переворачиваю. Увеличительного стекла на сей раз не требуется. Резкость как на студийном портрете: Эстерхази в сером котелке выходит из ворот немецкого посольства. Я даже различаю улыбку на его лице. Он, вероятно, остановился, чтобы насладиться теплым солнышком.

– Значит, он возвращался, – говорю я. – Это важно.

– Нет, полковник, важно то, что у него в руке.

Я снова смотрю на фотографию.

– Но я ничего не вижу.

Девернин кладет на стол еще одну фотографию лицевой стороной вниз и, откинувшись на стуле, наслаждается пивом в ожидании моей реакции. На снимке фигура в четверть профиля, чуть размытая из-за движения, поворачивает с улицы в посольство. В правой руке у него что-то белое – может, конверт или пакет. Я кладу фотографии одну подле другой: на второй тоже Эстерхази – это видно по серому котелку, росту и телосложению.

– И какой промежуток времени между двумя снимками?

– Двенадцать минут.

– Он неосторожен.

– Неосторожен? Да он само бесстыдство, вот он кто! Вы должны его опасаться, полковник. Я сталкивался с такими людьми. – Девернин осторожно постукивает по фотографии пальцем. – Они способны на все.

Два дня спустя я получаю шифрограмму от полковника Фуко из Берлина: Куэрс готов встретиться с нашим представителем в Базеле в четверг, шестого августа.

Мой первый порыв – поехать самому. Я даже просматриваю железнодорожное расписание. Но потом взвешиваю риски. Базель стоит на немецкой границе: я там был два-три раза, когда ездил на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Население говорит по-немецки, дома готические, наполовину из дерева, окна закрыты ставнями – типичный город Рейха. Вокруг будут недружественные лица. А я должен исходить из того, что за год моей работы в качестве преемника Сандерра Берлин уже установил мою личность. За собственную безопасность я не боюсь, но я не могу потворствовать своим желаниям – на карту поставлено слишком многое. Если меня обнаружат, то последствия этого рандеву могут стать катастрофическими.

И потому утром в понедельник, третьего августа, за три дня до назначенной встречи, я приглашаю к себе в кабинет майора Анри и капитана Лота. Они, как и всегда, приходят вместе. Я сажусь во главе стола для совещаний, Анри слева от меня, Лот – справа. На столе передо мной лежит дело Благодетеля. Анри подозрительно поглядывает на меня.

– Господа, – начинаю я, открывая папку, – я считаю, что наступило время познакомить вас с разведывательной операцией, которая проводится вот уже несколько месяцев и наконец стала приносить плоды.

Я рассказываю им все поэтапно, начав с краткого резюме того, о чем известно. Достаю «пти блю», адресованное Эстерхази, черновик письма Шварцкоппена, в котором тот пишет, что за те деньги, которые платит, из «дома Р.» получает недостаточно. Я сообщаю им о моей поездке в Руан и разговоре с майором Кюре.

– После этого, – продолжаю я, – я принял решение предпринять доскональное расследование. – Я читаю им доклад Девернина об Эстерхази: о его долгах, азартных увлечениях, четырехпалой любовнице и всем остальном. Они слушают в тишине, которая становится все более напряженной. Рассказывая о том, как мы сняли квартиру против немецкого посольства, я замечаю, что они с удивлением переглядываются. А потом движением фокусника достаю фотографии двух визитов Эстерхази в посольство.

Анри надевает очки и некоторое время разглядывает их.

– Генерал Гонз знает об этом?

– Он знает об операции наблюдения.

– Но не об Эстерхази?

– Пока нет. Я хотел собрать достаточно улик против него.

– Понимаю. – Анри передает фотографии Лоту и снимает очки, заправляя в рот одну из дужек на манер ученого, оценивающего исследования коллеги. – Это очень интересно, полковник, хотя, конечно, мы еще не имеем доказательств. Побочные детали впечатляют, тут у меня нет вопросов. Но показать все это Эстерхази, и он скажет, что был в посольстве, чтобы подать заявку на визу. И мы ничего не сможем доказать.

– Согласен. Но за последние несколько дней дело получило новое развитие, а потому я намерен расширить границы операции. – Я делаю паузу. Наступает решительный момент. Теперь несколько моих слов – и все изменится. Анри постукивает дужкой очков по зубам. – У нас есть источник в военной разведке Германии. Он говорит, что на них вот уже несколько лет во Франции работает агент. У него звание майора. Ему между сорока и пятьюдесятью. Он был на артиллерийских курсах в Шалоне.

– Это наверняка Эстерхази! – вскрикивает Лот.

– Не думаю, что тут могут быть какие-то сомнения. Наш источник предлагает встретиться в Базеле в четверг и сообщить все, что ему известно.

Анри издает тихий удивленный свист, и впервые я вижу на его лице какое-то подобие уважения. У меня даже возникает желание продолжить, выложить им все: «А вы знаете, что еще он говорит? Он также заявляет, что Дрейфус никогда не был немецким шпионом!» Но пока я не хочу заходить так далеко. «Не прыгай через три ступеньки, Пикар!»

– И кто этот источник? – спрашивает Анри.

– Рихард Куэрс – помните, немцы использовали его здесь несколько лет назад? В последнее время он работал на гауптмана Даме в Берлине. Недавно Даме распрощался с ним, вероятно, потому, что у него появились подозрения насчет Куэрса. И Куэрс прибежал к нам.

– Мы ему доверяем?

– А кому мы доверяем? Но я не могу представить, зачем бы он стал лгать. Как минимум, мы должны узнать от него все, что он имеет сказать. – Я обращаюсь к Лоту: – Капитан, я бы хотел, чтобы с ним поговорили вы.

– Конечно, полковник. – Лот быстро кивает на тевтонский манер. Если бы он сейчас стоял, то, наверное, и каблуками бы щелкнул.

– Позвольте узнать почему, мой добрый друг Лот? – спрашивает Анри.

– Потому что он знаком с делом со времени получения нами «пти блю», но в первую очередь потому, что знает немецкий.

– Если Куэрс работал здесь, то он должен хорошо говорить по-французски. Почему не я? У меня больше опыта работы с этими жуликами.

– Да, но я думаю, он будет говорить свободнее на своем родном языке. У вас нет возражений, Лот?

Немецкий Лота идеален, он говорит почти без акцента.

– Нет. – Он скашивает глаза на Анри, ожидая его одобрения. – Да, я уверен, что справлюсь.

– Хорошо. Вам понадобится один человек для страховки. Возможно – два. Чтобы быть уверенным, что Куэрс пришел один и все это не ловушка. Я предлагаю поручить это Луи Тону. Он знает Куэрса по Парижу. – Тон – полицейский из уголовной полиции, как Гене и Девернин, он работает на отдел, компетентный, надежный парень, к тому же хорошо владеет немецким. Я уже имел с ним дело. – Позднее мы детально обсудим всю операцию. Спасибо, господа.

Лот вскакивает:

– Спасибо, полковник!

Анри не встает еще секунду-другую, созерцая стол, потом отталкивает стул и тяжело поднимается на ноги. Он расправляет мундир на обширном животе.

– Да. Спасибо, полковник.

В его глазах задумчивое выражение. Он все еще не смирился с тем, что не включен в базельскую операцию, но не может найти аргументов, чтобы переубедить меня.

– Интересно, – повторяет он, – очень интересно… Но должен сказать, на вашем месте я бы сообщил генералу Гонзу о том, что происходит. Дело серьезное – французский офицер встречается с немецким шпионом на зарубежной территории, чтобы поговорить о предателе в наших рядах. Вы же не хотите, чтобы Гонз узнал об этом от кого-то другого.

Анри уходит, а я погружаюсь в размышления: не было ли угрозы в его словах? Если так, то в шахматной игре военной бюрократии у меня имеется сильный ответный ход.

Я иду в министерство, поднимаюсь в приемную начальника Генштаба и прошу аудиенции.

Ферзь берет ладью.

К сожалению, дежурный офицер сообщает мне, что генерал из Бургундии поехал прямо в Виши.

Я отправляю Буадефру телеграмму с просьбой о срочной аудиенции.

На следующее утро – во вторник – получаю недовольный ответ:

МОЙ ДОРОГОЙ ПОЛКОВНИК ПИКАР, НЕУЖЕЛИ ЭТО ТАК СРОЧНО? Я НА ОТДЫХЕ, ПЬЮ ВОДЫ, А ПОТОМ ОТПРАВЛЯЮСЬ ДОМОЙ В НОРМАНДИЮ В ОЧЕРЕДНОЙ ОТПУСК. О ЧЕМ РАЗГОВОР?

Я отвечаю завуалированным языком: разговор касается дела, подобного тому, что имело место в 1894 году, намекая на историю Дрейфуса.

Через час получаю ответ:

ХОРОШО, ЕСЛИ ВЫ ТАК НАСТАИВАЕТЕ. МОЙ ПОЕЗД ПРИБЫВАЕТ ЗАВТРА, В СРЕДУ, В 18.15 НА ЛИОНСКИЙ ВОКЗАЛ. ВСТРЕЧАЙТЕ. БУАДЕФР.

Но Анри так легко не сдается.

В день получения телеграммы от Буадефра в моем кабинете проводится последнее совещание с Лотом и Тоном, мы обсуждаем приготовления к беседе в Базеле. План прост. Эти двое и инспектор Вюлекар, участковый из Васси, которого Тон взял себе в помощники, садятся завтра вечером в ночной поезд на Восточном вокзале и прибывают в Базель в шесть утра в четверг. Все трое будут вооружены. В Базеле они разделятся. Лот отправляется прямо в номер отеля «Швейцерхоф» рядом с вокзалом и ждет. Тон едет на другой железнодорожный вокзал города – Бадишер-Банхоф на правом берегу Рейна, куда прибывают поезда из Германии. Вюлекар тем временем находится на Мюнстерплац перед собором, где в девять часов должна состояться первая встреча. Тон, который знает Куэрса в лицо, наблюдает, как Куэрс проходит паспортный контроль, чтобы убедиться, что за ним нет слежки, а потом следует за Куэрсом на Мюнстерплац, где Вюлекар будет для опознания держать белый платок. Куэрс подойдет к нему и спросит по-французски: «Вы – мсье Лекюр?» – Лекюр многие годы был швейцаром на улице Сен-Доминик, – на что Вюлекар ответит: «Нет, но мне поручили проводить вас к нему». После чего Вюлекар сопровождает немецкого агента в отель к Лоту.

– Я хочу, чтобы вы выудили из него максимум информации, – говорю я Лоту, – сколько бы на это ни понадобилось времени. Если потребуется, задержитесь до следующего дня.

– Да, полковник.

– В первую очередь нас интересует Эстерхази, но не ограничивайтесь этим.

– Да, полковник.

– Какие бы наводки ни появились – пусть хоть и самые странные, – идите по ним.

– Конечно, полковник.

Совещание заканчивается, я пожимаю им руки, желаю успеха. Тон уходит, но Лот медлит.

– У меня просьба, если позволите, полковник, – говорит он.

– Слушаю.

– Я думаю, для страховки было бы полезно послать со мной майора Анри.

Поначалу я думаю, что у него, вероятно, страх перед операцией.

– Да бросьте вы, капитан Лот! Вам не нужна никакая страховка. Вы вполне в состоянии поговорить с Куэрсом сами.

– Я правда считаю, что опыт майора Анри был бы незаменим в операции, полковник, – не сдается Лот. – Есть такие области, которые известны только ему и в которых я профан. И он умеет разговаривать с людьми, они с ним раскрепощаются, тогда как я… склонен к официальности.

– Вас попросил об этом майор Анри? Знаете, я не люблю, когда офицеры оспаривают мои распоряжения у меня за спиной.

– Нет, полковник. Ни в коем случае. – Бледная шея Лота загорается румянцем. – Я никогда не вмешиваюсь в дела выше моей компетенции. Но иногда мне кажется, майору Анри необходимо чувствовать, что… его ценят, если позволите так выразиться.

– А я, не отправляя его в Базель, ущемляю его чувства – вы это хотите сказать?

Лот не отвечает. Он понуро опускает голову. А что ему еще остается, думаю я, ведь в желании Анри сунуть свой нос во все дела отдела есть что-то противоречащее здравому смыслу. С другой стороны, проглатывая раздражение: «Подходи к делу бесстрастно, Пикар!» – я вижу, что если позволю Анри почувствовать, будто он равный партнер в расследовании дела Эстерхази, то получу определенные преимущества. Первое правило выживания любой бюрократии: вербуй сторонников. А у меня нет желания оставаться в одиночестве, особенно в этом деле. Если, не дай бог, выяснится, что нужно пересматривать дело Дрейфуса, то мне нужно, чтобы Анри был на моей стороне.

Я раздраженно постукиваю ногой.

– Хорошо, – говорю я наконец. – Если вы оба в этом убеждены, то майор Анри может сопровождать вас.

– Спасибо, полковник! – Лот чуть с ума не сходит от радости.

– Но разговор с Куэрсом необходимо вести на немецком, вы меня понимаете? – Я показываю на него пальцем, чтобы подчеркнуть мою мысль.

На сей раз Лот щелкает-таки каблуками.

– Непременно!

Глава 9

В пять часов следующего дня швейцарская экспедиция собирается в вестибюле, на них крепкие походные ботинки, высокие носки, спортивные куртки и рюкзаки. Их легенда прикрытия такова: четыре друга отправляются в туристический поход в окрестностях Базеля. Куртка на Анри в жуткую клетку, из фетровой шляпы торчит перо. Лицо у него раскраснелось от жары, он раздражителен.

– Мой дорогой майор Анри! – смеюсь я. – Вы слишком далеко зашли в маскировке – на вас посмотреть, так вы типичный тирольский хозяин гостиницы! – Тон, Вюлекар и даже Лот смеются вместе со мной, но Анри остается мрачным. Он любит посмеиваться над другими, но не выносит, когда подшучивают над ним. – Пришлите мне телеграмму из Базеля, – говорю я Лоту, – чтобы я знал, как проходит встреча и когда вы возвращаетесь. Конечно шифрованную. Успехов вам, господа. Должен сказать, что я бы вас в таком одеянии в свою страну не впустил, но я же не швейцарец!

Я выхожу с ними за дверь и дожидаюсь, когда они сядут в экипаж и тот исчезнет из вида, после чего отправляюсь на собственное рандеву. Времени у меня много, вполне хватает, чтобы насладиться пригожим деньком позднего лета, и потому я иду по набережной, мимо стройки на набережной д’Орсе, где рядом с рекой строят новый вокзал и отель. Первое заметное международное событие двадцатого века – Всемирная выставка 1900 года – пройдет здесь, в Париже, меньше чем через четыре года, и по гигантскому скелету здания, словно муравьи, ползают рабочие. Воздух насыщен энергией, даже, я бы сказал, оптимизмом, а этого качества Франции остро не хватало на протяжении последних двух десятилетий. Я неторопливо иду по левому берегу к мосту Сюлли, останавливаюсь, опираюсь на парапет и смотрю вдоль Сены на запад – туда, где высится Нотр-Дам. Я все еще пытаюсь решить, как себя вести на предстоящей встрече.

Капризы общественной жизни таковы, что генерал де Буадефр, который всего лишь полтора года назад был тенью Мерсье, теперь стал одной из самых популярных фигур в стране. В последние три месяца невозможно было открыть газету, не отыскав там историю про него: то он возглавляет французскую делегацию на коронации царя в Москве, то в качестве президентского представителя выражает уважение царице, отдыхающей на Лазурном Берегу, то в компании с русским послом смотрит Парижский Гран-при[29]29
  Имеются в виду ежегодные скачки.


[Закрыть] в Лонгшане. Россия, Россия, Россия – только и слышно со всех сторон. Стратегический союз Буадефра считается дипломатическим триумфом века, хотя меня и одолевают сомнения касательно перспектив сражения бок о бок с армией рабов.

Но так или иначе, а Буадефр стал знаменитостью. Его расписание печатают в газетах, и когда я прихожу на вокзал, то первое, что вижу, – толпу почитателей, которые жаждут хоть мельком увидеть, как их идол выходит из поезда, прибывшего из Виши. Когда поезд наконец подходит к платформе, несколько десятков человек бегут вдоль всего состава в надежде увидеть Буадефра. Наконец он появляется и останавливается в дверях перед фотографами. Буадефр в штатской одежде, но совершенно узнаваем, его высокая и прямая фигура становится еще более величественной благодаря великолепному шелковому цилиндру. Он вежливо снимает его перед аплодирующей толпой, потом выходит на платформу, за ним идут Поффен де Сен-Морель и еще несколько офицеров. Буадефр медленно пробирается к турникету, словно большой боевой корабль на военно-морском параде, поднимает цилиндр и чуть улыбается, слыша крики «Да здравствует Буадефр!» и «Да здравствует армия!», наконец он видит меня. Выражение его лица чуть меняется – он пытается вспомнить, почему я здесь, потом дружеским кивком отвечает на мой салют.

– Садитесь в мой автомобиль, Пикар, – говорит Буадефр. – Хотя, боюсь, поеду я только до «Отель де Санс»[30]30
  «Отель де Санс» – старинный французский городской особняк, расположенный в парижском районе Маре (IV муниципальный округ).


[Закрыть], так что разговор будет короткий.

У авто – это «панар левассор» – нет крыши. Мы сидим на мягком сиденье, генерал и я, за спиной водителя, машина трясется по брусчатке на улице Лион под взглядами небольшой группы пассажиров, ждущих такси[31]31
  В лексиконе конца XIX века «такси» может означать как конный экипаж, так и автомобиль.


[Закрыть], они узнают начальника Генерального штаба и разражаются приветственными криками.

– Я думаю, для них достаточно, – говорит Буадефр. Он снимает котелок, кладет его себе на колени, проводит пятерней по редким седым волосам. – Так что означает ваш новый тысяча восемьсот девяносто четвертый?

Хотя начало разговора ничуть не походит на то, что я готовил, по крайней мере, нет опасности, что нас подслушают: Буадефру приходится поворачиваться и кричать мне в ухо, а я отвечаю ему точно так же.

– Мы считаем, генерал, что обнаружили шпиона в армии, который передает информацию немцам.

– Еще одного! Какого рода информацию?

– Пока информация касается главным образом артиллерии.

– Важная информация?

– Не особенно, но, кроме того, что известно нам, возможно, есть и другая.

– Кто он?

– Так называемый граф Вальсен-Эстерхази, майор Семьдесят четвертого пехотного полка.

Я вижу, как Буадефр напрягает память, потом качает головой:

– Если бы я его знал, то такое имя вряд ли забылось бы. Как вы на него вышли?

– Как и на Дрейфуса – через нашего агента в немецком посольстве.

– Бог мой, если бы моя жена нашла уборщицу такую же обстоятельную, как эта женщина! – Он смеется собственной шутке. На вид Буадефр совершенно расслаблен, – видимо, это воздействие гидротерапии. – Что говорит генерал Гонз?

– Я его еще не информировал.

– Почему?

– Решил, что сначала нужно поговорить с вами. С вашего разрешения, я бы хотел следующим проинформировать министра. Надеюсь, что узнаю об Эстерхази больше в течение ближайших двух дней. До этого времени я бы не хотел информировать генерала Гонза.

– Как хотите.

Буадефр похлопывает себя по карманам, находит табакерку, предлагает мне. Я отказываюсь. Он берет две щепотки. Мы проезжаем по площади Бастилии. Через минуту-другую доберемся уже до места, а мне нужно его позволение.

– Так вы даете мне разрешение сообщить министру? – спрашиваю я.

– Да, думаю, вам следует это сделать. Однако мне бы очень хотелось, – добавляет генерал, подчеркивая каждое слово ударом по моей коленке, – избежать нового публичного скандала! Для одного поколения хватит и одного Дрейфуса. Давайте попробуем решить это дело кулуарнее…

От ответа меня избавляет прибытие к «Отелю де Санс». Сегодня в этом мрачном средневековом сооружении кипит жизнь. Некоторое подобие официальной приемной в процессе сооружения. Появляются люди в вечерних одеяниях. А на пороге я вижу не кого иного, как генерала Гонза: он стоит и курит сигарету. Автомашина останавливается в нескольких метрах от него, Гонз роняет сигарету и направляется к нам в тот момент, когда шофер выпрыгивает, чтобы опустить для Буадефра ступеньку. Гонз останавливается и отдает честь.

– Добро пожаловать назад в Париж, генерал! – Потом он, не скрывая недоумения, переводит взгляд на меня. – А полковник Пикар? – Его слова имеют вопросительную интонацию.

– Генерал Буадефр был столь любезен, что подвез меня с вокзала, – быстро отвечаю я.

Это не наглая ложь, но и не полная правда, но я надеюсь, моих слов достаточно, чтобы прикрыть мой уход. Я отдаю честь и желаю им доброго вечера. Дойдя до угла, позволяю себе оглянуться, но оба генерала уже ушли внутрь.

Я пока не хочу информировать Гонза об Эстерхази по трем причинам. Во-первых, как только этот законченный старый бюрократ наложит руки на дело, он пожелает контролировать его и информация станет утекать. Во-вторых, я знаю, какие порядки в армии, и вполне допускаю, что за моей спиной Гонз будет взаимодействовать с Анри. И в-третьих, и это самое главное, потому что если я заручусь предварительной поддержкой начальника Генштаба и военного министра, то Гонз не сможет вмешаться и я буду иметь возможность идти по следу, куда бы он меня ни привел. Мой план не лишен некоторого коварства, иначе как бы я мог стать самым молодым полковником во французской армии?

И вот утром в четверг, в то время, когда отправившаяся в Базель группа должна впервые вступить в контакт с двойным агентом Куэрсом, я беру папку с делом Благодетеля и персональный ключ – знак моего привилегированного доступа – и выхожу в сад дворца де Бриенн. Земля, казавшаяся мне сказочной в день разжалования Дрейфуса, в августе имеет иное обаяние. Листва на больших деревьях такая густая, что министерства и не видно, далекие голоса Парижа имеют какой-то сонливый оттенок, как гудение пчел. Единственный человек, которого я вижу, – это пожилой садовник, поливающий клумбу. Проходя по выжженной коричневой траве, я обещаю себе, что, если когда-нибудь стану министром, летом буду выставлять свой рабочий стол сюда и руководить армией из-под дерева, как Цезарь в Галлии.

Дойдя до края газона, пересекаю дорожку и рысцой поднимаюсь по каменным ступеням, ведущим к стеклянным дверям министерской резиденции. Вхожу и поднимаюсь по той самой мраморной лестнице, по которой поднимался и в начале моей истории, мимо тех же доспехов и помпезного портрета Наполеона. Я открываю дверь в приемную приватного кабинета министра и спрашиваю одного из дежурных офицеров, капитана Робера Кальмон-Мезона, сможет ли министр принять меня. Кальмон-Мезон не интересуется, по какому вопросу, потому что знает: я – хранитель тайн его начальника. Он входит в кабинет, возвращается и говорит, что министр немедленно меня примет.

Как быстро человек привыкает к власти! Всего несколько месяцев назад я бы испытывал священный трепет, оказавшись в святая святых министерства, а сегодня это для меня просто рабочее место, а сам министр – всего лишь еще один военный бюрократ, прошедший во вращающуюся дверь правительства. Нынешний министр, Жан-Батист Бийо приближается к семидесяти и второй раз оказывается в министерском кресле – он уже успел посидеть в нем четырнадцать лет назад. Министр женат на богатой и утонченной женщине, и у него леворадикальные взгляды, но при этом он имеет вид идиота-генерала из комической оперы: грудь колесом, седые щетинистые усы и свирепые выступающие глаза – просто подарок для карикатуриста. Мне известна еще одна подробность, касающаяся Бийо и представляющая интерес для меня: он не любит предыдущего министра – генерала Мерсье, не любит с больших армейских учений 1893 года, когда его более молодой предшественник командовал противостоящим корпусом и победил его; он никогда не простил того унижения.

Я вхожу и вижу его у окна – министр стоит широкой спиной к кабинету. Не поворачиваясь, говорит:

– Глядя, как вы сейчас шли по саду, Пикар, я думал: вот он идет, этот блестящий молодой полковник с какой-нибудь новой проблемой, черт его раздери! И тогда я спросил себя: зачем мне в моем возрасте все эти треволнения? В такой день хорошо сидеть в загородном имении, играть с внуками, а не тратить время на разговоры с вами!

– Мы оба знаем, министр, что вы бы через пять минут умерли от скуки, сетуя на то, что мы в ваше отсутствие руководим страной.

Вижу согласное движение крупных плеч.

– Вы, вероятно, правы. Кто-то должен стоять во главе этого дурдома. – Министр поворачивается на каблуках и вразвалочку идет ко мне: у людей непривычных такое зрелище может вызвать тревогу – он похож на атакующего моржа. – Так-так, что там у вас? Вы волнуетесь. Садитесь, мой мальчик. Хотите выпить?

– Нет, спасибо. – Я сажусь на тот же стул, на котором сидел, описывая Мерсье и Буадефру церемонию разжалования. Бийо садится напротив и смотрит на меня пронзительным взглядом. Никакой он не старый хрыч – это все притворство: он умен и честолюбив, как человек в два раза моложе его. Я открываю папку с делом Благодетеля. – Боюсь, но мы, судя по всему, выявили немецкого шпиона в армии…

– Боже милостивый!

Я рассказываю ему про деятельность Эстерхази и о наблюдении, которое мы установили за ним. Я посвящаю Бийо в дело подробнее, чем Буадефра, в частности я рассказываю о встрече, которая происходит сейчас в Базеле, показываю ему «пти блю» и фотографии наблюдения. Но я не называю имени Дрейфуса, потому что знаю: стоит мне его назвать, как это перечеркнет все остальные усилия.

Бийо прерывает мой рассказ несколькими проницательными вопросами. Насколько достоверны эти материалы? Почему начальник Эстерхази не заметил никаких странностей в его поведении? Уверены ли мы, что он действует в одиночку? Министр все время возвращается к фотографии Эстерхази, выходящего из посольства.

– Может, попытаться сделать что-нибудь умное с этим мерзавцем? – наконец говорит он. – Запереть-то его просто, а вот что, если сливать через него ложную информацию в Берлин?

– Я думал об этом. Беда только в том, что немцы уже его подозревают. Вряд ли они будут проглатывать все, что он принесет, не проверяя по своим каналам. И конечно…

Бийо заканчивает за меня:

– И конечно, чтобы включить его в игру, мы должны гарантировать ему безопасность, тогда как единственное подходящее место для таких, как Эстерхази, за решеткой. Нет, вы хорошо поработали, полковник. – Министр закрывает папку, возвращая ее мне. – Продолжайте расследование, пока не наберете достаточно материалов, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

– Вы будете готовы предать его трибуналу?

– Безусловно! А какая есть альтернатива? Позволить ему выйти в отставку с сохранением половины содержания?

– Генерал Буадефр предпочел бы обойтись без скандала…

– Конечно. Мне тоже скандал ни к чему. Но если мы позволим ему выйти сухим из воды – вот тогда-то и будет настоящий скандал!

Я, удовлетворенный, возвращаюсь в свой кабинет. У меня есть одобрение двух самых влиятельных людей в армии, и я могу продолжать расследование. Гонз эффективно исключен из иерархической цепочки. Теперь мне остается только ждать новостей из Базеля.

День с его рутинной работой тянется неторопливо. На жаре канализация воняет сильнее обычного. Ловлю себя на том, что мне трудно сосредоточиться. В половине шестого я прошу капитана Жюнка заказать телефонный разговор с отелем «Швейцерхоф» на семь часов. В назначенное время я стою у аппарата в коридоре наверху, курю, а когда раздается звонок, хватаю трубку с рычага. Я знаю «Швейцерхоф» – большой современный отель, выходящий на городскую площадь, рассеченную трамвайными путями. Я называю портье псевдоним Лота и прошу позвать его к телефону. Следует долгая пауза – коридорный отправляется в номер Лота. По возвращении он сообщает, что названный господин недавно выехал, не оставив адреса пересылки. Я вешаю трубку, не зная, что и подумать. Возможно, они решили продолжить разговор и на следующий день, а в качестве меры предосторожности поменяли отель. Но может быть, все контакты закончились и они возвращаются в Париж. Я провожу на работе еще час в ожидании телеграммы, наконец решаю уйти.

Я был бы рад какому-нибудь обществу, чтобы отвлечься, но в августе в городе, похоже, никого не осталось. Комменжи заперли дом и уехали в свое загородное имение. Полин отдыхает в Биаррице с Филиппом и дочерями. Луи Леблуа уехал домой в Эльзас – у него тяжело заболел отец. Я страдаю от сильной дозы того, что джентльмены с улицы Лиль называют Weltschmerz[32]32
  Мировая скорбь (нем.).


[Закрыть]: я утратил вкус к жизни. В конце концов я ужинаю один в ресторане близ министерства и возвращаюсь в свою квартиру с намерением почитать новый роман Золя. Но его предмет – Римская католическая церковь – мне скучен[33]33
  Имеется в виду роман Эмиля Золя «Рим» (1896) из серии «Три города».


[Закрыть]. К тому же в романе семьсот пятьдесят страниц. Я готов мириться с таким многословием у Толстого, но не у Золя. Я откладываю книгу задолго до конца.

Рано следующим утром я уже сижу за своим столом, но за ночь никаких телеграмм не поступало, и лишь во второй половине дня я слышу, как Анри и Лот поднимаются по лестнице. Я встаю с места, иду к двери и, распахивая ее, с удивлением вижу, что они оба в форме.

– Господа, – саркастически говорю я, – я все же полагаю, что вы были в Швейцарии?

Два офицера отдают честь – Лот, заметно нервничая, как мне кажется, но Анри с невозмутимостью, которая граничит с дерзостью.

– Извините, полковник. Мы заскочили домой переодеться.

– А как прошла ваша поездка?

– Я бы сказал, что она обернулась потерей времени и денег. Вы согласны, Лот?

– К сожалению, результаты разочаровывают.

– Новость неприятная. – Я перевожу взгляд с одного на другого. – Заходите и расскажите мне, что случилось.

Я сажусь за стол, складываю руки и слушаю их рассказ. Говорит в основном Анри. Судя по его словам, он и Лот прямо с вокзала отправились в отель, там позавтракали, поднялись в номер, где ждали до половины десятого, когда инспектор Вюлекар привел Куэрса.

– Он с самого начала был такой дерганый – нервничал, не мог сидеть спокойно. Все подходил к окну, смотрел на большую площадь перед вокзалом. Главным образом он хотел говорить о себе – можем ли мы гарантировать, что немцам никогда не станет известно о его работе на нас?

– А что он рассказал вам про немецкого агента?