Текст книги "Незримый клинок"

– Что ж, господин…

– До'Урден, – неожиданно для себя подсказал Энтрери и закусил губу, чтобы не хихикнуть, – надо же, как забавно слышать это имя из собственных уст. – Господин До'Урден из Серебристой Луны.

Все хафлинги за столом с любопытством поглядели на него, потому что необычное имя показалось им знакомым. Потом один за другим они сообразили, что знают, кому оно принадлежит. Так звали темного эльфа – друга и защитника Реджиса, их соплеменника, который так высоко вознесся (пусть и мимолетно), самого известного из всех хафлингов, когда-либо ходивших по улицам Калимпорта.

– Твоя кожа была… – игриво начал было хафлинг, которого Энтрери все еще держал за руку, но тут же мысленно соотнес все между собой, судорожно сглотнул и побелел как полотно. Хафлинг припомнил историю о Реджисе и темном эльфе и понял, что перед ним тот, кто позднее сместил хафлинга и отправился преследовать дроу.

– Да, – с вымученным спокойствием произнес хафлинг, – ты хотел задать вопрос.

– Я ищу одного вашего сородича, – ответил Энтрери. – Своего старого друга по имени Дондон Тиггервиллис

Хафлинг напустил на себя озадаченный вид и покачал головой, но всего на один миг в его темных глазках промелькнул огонек, говоривший о том, что он знает, о ком идет речь. От Энтрери это не укрылось.

– Все на улицах знают Дондона, – продолжал он. – Или слышали о нем когда-то. Ты же не дитя, и твое мастерство в игре говорит, что ты завсегдатай «Медного муравья». Наверняка ты знаешь Дондона или знал его. Если он умер, я хочу услышать – как. Если нет, то мне нужно поговорить с ним.

Хафлинги скорбно переглянулись.

– Он умер, – объявил один из сидевших напротив, однако по его тону и поспешности, с какой он это выпалил, убийца понял, что коротышка лжет. Похоже, Дондон все еще жив, ничто его не берет.

Однако хафлинги Калимпорта всегда горой стояли друг за друга.

– Кто его убил? – спросил Энтрери, решив им подыграть.

– Он заболел, – поправил его следующий хафлинг, с той же красноречивой торопливостью.

– А где он похоронен?

– Да разве в Калимпорте кого-нибудь хоронят? – отозвался первый лгунишка.

– Просто бросили в море, – добавил второй. Энтрери согласно кивал. Его забавляло, как эти хафлинги держались заодно, плетя сложную паутину вранья со всеми подробностями. Он предвкушал, как обратит их ложь против них же.

– Ну что ж, вы много мне рассказали, – согласился он, выпуская руку хафлинга.

Жадная ручонка тут же метнулась к кучке золота, но между ней и вожделенными монетами воткнулся изукрашенный драгоценными камнями кинжал.

– Ты же обещал мне деньги! – запротестовал хафлинг.

– Но не за ложь, – спокойно возразил Энтрери – Я навел справки о Дондоне, прежде чем прийти сюда, и мне сказали, что он здесь. Мне доподлинно известно, что он жив, потому что не далее как вчера я его видел.

Хафлинги переглянулись, стараясь понять, что здесь не сходится и как они так легко попались.

– Тогда почему ты сказал, что давно его не видел? – спросил хафлинг с противоположного конца стола, сообщивший, что Дондон мертв. Коротышка приободрился, решив, что уличил Энтрери… как оно на самом деле и было.

– Потому что я знаю, что хафлинги никогда не скажут, где находится их соплеменник, тому, кто хафлингом не является, – неожиданно добродушно ответил Энтрери, хотя раньше такой тон давался ему нелегко. – Уверяю вас, у меня с Дондоном никаких счетов. Мы старые друзья, но говорили в последний раз слишком давно. Теперь скажите мне, где он, и забирайте вознаграждение.

Хафлинги вновь переглянулись, и один, облизываясь и жадно глядя на кучку монет, показал на дверь в задней стене большого зала.

Энтрери убрал кинжал в ножны, сделал неопределенный прощальный жест, отошел от стола и, уверенно прошествовав через всю гостиную, толкнул дверь, даже не постучав.

За ней он увидел полулежащего на кровати хафлинга, такого жирного, какого ему в жизни не доводилось видеть. В ширину он был больше, чем в высоту. Они посмотрели друг другу в глаза, причем

Энтрери вглядывался так пристально, что почти не заметил окружавших толстяка полураздетых женщин-коротышек. К своему ужасу, убийца понял, что это и есть Дондон Тиггервиллис. Он узнал когда-то самого неуловимого и ловкого из жуликов Калимпорта, несмотря на то что прошло столько лет и на боках хафлинга наросло столько жира.

– Вообще-то полагается стучать, – таким сиплым голосом, будто звук с трудом выходил из стиснутой жировыми складками гортани, проговорил хафлинг. – Может, мы с девушками заняты здесь кое-чем личным.

Энтрери предпочел не вдумываться, как это хафлингу удалось бы.

– Ну, так что тебе нужно? – спросил Дондон, отправляя в рот огромный кусок пирога.

Энтрери прикрыл дверь и подошел к хафлингу поближе.

– Пришел поговорить со старым знакомым, – ответил он.

Дондон перестал жевать, взгляд его застыл. Видимо пораженный внезапной догадкой, он сильно закашлялся, поперхнулся и вывалил изо рта на тарелку полупережеванный кусок. Девушки, пряча гримасы отвращения, тут же ее унесли.

– Я не… то есть мы с Реджисом не были друзьями. То есть… – заикаясь, начал он оправдываться. Собственно, так вели себя все, перед кем неожиданно вставал призрак Артемиса Энтрери.

– Не волнуйся, Дондон, – властно оборвал его убийца. – Я пришел поговорить, и ничего более. Мне нет дела ни до Реджиса, ни до того, приложил ли ты руку к смещению паши Пуука много лет назад. Город нужен живым, а не мертвым, ведь так?

– Да, конечно, – согласился хафлинг, заметно дрожа. Он чуть перекатился вперед, пытаясь сесть, и лишь тогда Энтрери заметил цепь, прикованную к толстому кольцу вокруг его левой лодыжки. В конце концов толстяк оставил попытки и снова откинулся назад. – Старая рана, – пояснил он.

Энтрери пропустил мимо ушей нелепое оправдание. Он подошел еще ближе, нагнулся над хафлингом и отодвинул складки его одежды, чтобы получше разглядеть кандалы.

– Я только недавно вернулся, – сказал он. – И надеялся, что Дондон посвятит меня в подробности всего, что происходит в городе.

– Всюду опасность и жестокость, куда ж без этого, – ответил толстяк со смехом, перешедшим в мокрый кашель.

– Кто у власти? – очень серьезно спросил Энтрери. – Какая гильдия сейчас верховодит, какие у нее солдаты?

– Хотелось бы оказать тебе услугу, друг мой, – волнуясь, ответил хафлинг. – Правда-правда. Я бы ничего от тебя не утаил. Ни за что! Но ты же видишь, – добавил он, приподнимая скованную лодыжку, – меня теперь почти не выпускают.

– И долго ты здесь?

– Три года.

Энтрери недоуменно и с неприязнью посмотрел на несчастного, потом недоверчиво рассмотрел довольно простой замок на оковах, с которым Дондону ничего не стоило справиться при помощи обычной шпильки для волос.

Поняв, о чем он думает, Дондон вскинул невозможно толстые руки. Его ладони так раздулись, что он даже не мог соединить кончики пальцев.

– Они уже плохо слушаются меня, – пояснил он. В душе Энтрери заклокотала ярость. Ему вдруг захотелось убить хафлинга и срезать с него драгоценным кинжалом весь жир слой за слоем. Но вместо этого он наклонился к замку, бесцеремонно повертел его, проверяя, нет ли каких хитростей, и потянулся за маленькой отмычкой.

– Не надо, – раздался у него за спиной высокий голос. Но убийца почувствовал чье-то присутствие еще прежде, чем прозвучали слова. Он развернулся, готовый метнуть зажатый в руке кинжал. Женщина-хафлинг, одетая в тонкую рубашку и брюки, с густыми вьющимися темными волосами и громадными карими глазами, стояла в дверях, подняв ладони и всем своим видом выражая миролюбие.

– Это будет плохо и для меня, и для тебя, – с легкой усмешкой договорила она.

– Не убивай ее, – взмолился Дондон, пытаясь схватить Энтрери за руку, однако промахнулся и упал на спину, хватая ртом воздух.

Энтрери, от которого ничто не ускользало, заметил, что обе женщины, прислуживавшие хафлингу, тайком потянулись одна к карману, другая к роскошным, по пояс, волосам, видимо, за оружием. Тогда он понял, что вновь пришедшая женщина была здесь главной.

– Двавел Тиггервиллис, к твоим услугам, – сказала она с изящным поклоном. – Услугам, но не прихотям, – с улыбкой уточнила она.

– Тиггервиллис? – негромко повторил Энтрери, оглядываясь на Дондона.

– Двоюродная сестра, – отозвался жирный хафлинг. – Самая влиятельная из хафлингов города и новая владелица «Медного муравья».

Убийца оглянулся на женщину, стоявшую совершенно непринужденно, руки в карманах.

– Ты, конечно, понимаешь, что я пришла сюда не одна, раз уж мне предстояло встретиться с человеком вроде Артемиса Энтрери, – сказала Двавел.

Представив, сколько хафлингов сейчас тайно следят за ним в этой комнате, Энтрери усмехнулся. Все происходящее было жалкой пародией на подобную ситуацию в покоях темного эльфа Джарлакса, наемника в Мензоберранзане. Когда Энтрери случалось бывать у Джарлакса, всегда заботившегося о надежной защите, он ясно понимал, что его настигнет мгновенная смерть, стоит сделать неверное движение и если у Джарлакса или кого-то из его подчиненных возникнет хотя бы малейшее подозрение в том, что у него что-то на уме. Невозможно было представить, чтобы у Двавел Тиггервиллис или любого другого хафлинга могли быть такие же вышколенные стражи. Но все же он пришел сюда с миром, хотя та часть его существа, что была воином, восприняла слова женщины как вызов.

Поэтому он просто ответил:

– Конечно.

– Несколько человек с пращами сейчас следят за тобой, – продолжала она. – А в пращах разрывные снаряды. И болезненно, и сокрушительно.

– Очень изобретательно, – похвалил убийца.

– Только так и можно выжить, – ответила Двавел. – Только будучи изобретательными, осведомленными и надлежащим образом подготовленными.

Молниеносным движением – у Джарлакса его бы уже убили за это – Энтрери перебросил кинжал в другую руку и сунул в ножны, потом выпрямился и отвесил Двавел глубокий почтительный поклон.

– Половина детей Калимпорта слушается Двавел, – сообщил Дондон. – Другая половина – вовсе не дети, – подмигнув, добавил он. – Но и они слушаются Двавел.

– И конечно, все они следили за Артемисом Энтрери с того самого мгновения, как он вступил в город, – добавила она.

– Очень рад, что моя слава бежит впереди меня, – важно произнес Энтрери.

– До недавнего времени мы не знали, кто ты, – ответила Двавел, чтобы осадить его, хотя он совершенно не был подвержен самомнению.

– И каким образом тебе это стало известно? – поторопил ее Энтрери.

Двавел чуть смешалась, поскольку, если бы она ему ответила, выдала бы сведения, которые намеревалась удержать при себе.

– А с какой стати ты решил, что я тебе отвечу? – сказала она, несколько раздосадованная. – К тому же у меня нет причин помогать человеку, сместившему Реджиса с места главы гильдии паши Пуука. Реджис обрел тогда такое положение, что мог помочь всем хафлингам Калимпорта.

Энтрери нечего было сказать, и он промолчал.

– Тем не менее нам нужно переговорить, – закончила Двавел, повернулась и указала на дверь.

Энтрери оглянулся на Дондона.

– Пусть остается со своими радостями, – сказала Двавел. – Ты хотел его освободить, но уверяю тебя, он вовсе не хочет уходить отсюда. Здесь прекрасная еда и хорошая компания.

Энтрери с отвращением взглянул на разнообразные пироги и сласти, на с трудом перекатывавшегося по ложу Дондона, на обеих женщин.

– Он не слишком привередлив, – со смехом заявила одна из них.

– Ему бы только преклонить сонную голову на чьи-нибудь теплые колени, – добавила другая, и обе захихикали.

– У меня есть все, что душе угодно, – подтвердил и Дондон.

Энтрери только покачал головой и вышел вместе с Двавел, проследовав за ней в ее комнату, охранявшуюся, без сомнения, гораздо лучше и находившуюся в глубинах «Медного муравья». Женщина опустилась в низкое мягкое кресло и показала убийце на другое. Энтрери было очень неудобно в маленьком креслице, не рассчитанном на таких рослых посетителей, его коленки оказались почти у самого носа.

– У меня в основном бывают хафлинга, – извиняясь, сказала Двавел. – Мы редко допускаем сюда чужаков.

Очевидно, она думала – Энтрери скажет, что очень польщен, но он промолчал, продолжая укоризненно глядеть на нее.

– Мы держим его здесь для его же блага, – прямо заявила Двавел.

– Дондон когда-то был одним из самых уважаемых воров Калимпорта, – парировал Энтрери.

– Когда-то, – подчеркнула она. – Вскоре после твоего ухода он прогневил одного пашу, обладавшего очень большой властью. По счастью, тот был моим другом, и я умолила его пощадить Лондона. Мы пришли к соглашению, что Дондон никогда не покажется в городе ни под каким видом. Но если сам паша или кто-то из его приближенных когда-либо узнает, что он гуляет по улицам, я должна буду согласиться с тем, что его казнят.

– По мне, так это лучшая судьба, чем медленное умирание, на которое ты обрекла его, посадив на цепь.

Двавел громко рассмеялась.

– Тогда ты совсем не знаешь Дондона, – сказала она. – Давно уже святые и мудрые люди назвали семь смертных грехов, угнетающих душу. Правда, первым трем – гордыне, зависти и гневу – Дондон не подвержен, зато полностью во власти четырех остальных – лени, алчности, обжорства и похоти. Ради спасения его жизни мы заключили с ним сделку. Я обещала ему, что предоставлю ему все, что он пожелает, без всякого обсуждения, в обмен же взяла с него обещание не покидать пределы дома.

– Тогда зачем было приковывать его за ногу? – спросил убийца.

– Потому что Дондон бывает пьяным гораздо чаще, чем трезвым, – объяснила Двавел. – И вполне способен устроить мне скандал или выбраться на улицу. Все это лишь затем, чтобы защитить его.

Энтрери хотел возразить, потому что более жалкого зрелища, чем являл сейчас собою Дондон, он в жизни не видал и сам предпочел бы мучительную смерть такому уродливому существованию. Но, припомнив, каким хафлинг был лет десять тому назад, когда любил сладкое и женщин ничуть не меньше, он понял, что Дондон сам во всем виноват, что все эти «радости» вовсе не навязаны ему заботливой Двавел.

– Если он не выйдет за порог «Медного муравья», его никто не потревожит, – негромко сказала женщина после некоторого молчания, дав Энтрери возможность все обдумать. – Никакие наемные убийцы. Хотя, конечно, его безопасность держится только на слове паши пятилетней давности. Поэтому нетрудно понять, почему мои друзья несколько взволновались, когда такой человек, как Артемис Энтрери, вошел в заведение и начал расспрашивать о Лондоне.

Энтрери бросил на нее скептический взгляд.

– Сначала они не были уверены, что это ты, – объяснила Двавел. – Хотя нам известно, что ты вернулся в Калимпорт пару дней назад. Но, сам понимаешь, на улицах о чем только не говорят, и по большей части это слухи, а не полезные сведения. Некоторые говорят, что ты вернулся, чтобы сместить Квентина Бодо и вновь взять в свои руки гильдию Пуука. Другие намекают, что причина твоего возвращения гораздо серьезнее, и наняли тебя сами Правители Глубоководья, заказав убийство нескольких высокопоставленных лиц Калимшана.

По выражению лица Энтрери ясно было, насколько нелепым показалось ему это предположение.

– Таковы уж издержки громкой славы, – пожала плечами Двавел. – Многие люди готовы заплатить большие деньги за любые, пусть и нелепые, слухи, лишь бы они помогли им разгадать загадку возвращения Артемиса Энтрери в Калимпорт. Из-за тебя они лишились сна, наемный убийца. Можешь считать это лучшим комплиментом… а также и предостережением, – продолжала она. – Если уж гильдии боятся чего-нибудь или кого-нибудь, они в лепешку разобьются, но уничтожат того, кто внушает им страх. Многие уже настойчиво расспрашивают о том, где ты и что делаешь, а ты сам знаешь, что это означает – на тебя открыта охота.

Энтрери поставил локоть на ручку кресла и упер подбородок в ладонь, внимательно рассматривая маленькую женщину. Нечасто с Артемисом Энтрери разговаривали так прямо и смело, и за те несколько минут, что длилась их беседа, Двавел Тиггервиллис завоевала больше уважения наемного убийцы, чем многие за целую жизнь.

– Я могу добыть тебе более подробные сведения, – лукаво продолжала она. – У меня, как говорится, уши – как у соссланского мамонта, а глаз больше, чем у толпы зевак. И это правда.

Энтрери потряс кошельком на поясе.

– Ты переоцениваешь мое богатство, – сказал он.

– Оглянись-ка по сторонам, – осадила его Двавел. – У меня есть все, что мне надо. Зачем мне еще золото, хоть из Серебристой Луны, хоть еще откуда?

Она нарочно упомянула Серебристую Луну, чтобы он понял, что она знает о его странствиях.

– Назови это дружеской услугой, – пояснила женщина-хафлинг, – за которую ты мне, возможно, когда-нибудь отплатишь.

Пока Энтрери обдумывал предложение, на его лице ничто не отражалось. Получить нужные сведения, да еще задаром? Убийца очень сомневался, что женщине-хафлингу когда-нибудь потребуются его услуги, потому что маленький народец обычно разрешал свои трудности без помощи убийства. А если Двавел и обратится к нему, он может согласиться, а может и отказаться. Энтрери, конечно, ничуть не боялся, что Двавел отправит по его следу своих головорезов-коротышек. Наверняка все, что ей было нужно, – иметь случай похвастаться, что Артемис Энтрери у нее в долгу, и уже от одного этого заявления у большинства обитателей улиц Калимпорта кровь отлила бы от лица.

Энтрери сейчас нужно было решить, действительно ли ему нужны те сведения, которые Двавел предлагала разведать. Он размышлял еще с минуту, а потом кивнул в знак согласия. Двавел просияла.

– Тогда приходи завтра ночью, – сказала она. – У меня будет что тебе рассказать.

Выйдя из «Медного муравья», Артемис Энтрери долго думал о Дондоне. И почему-то каждый раз, когда в его памяти всплывал образ жирного хафлинга, запихивающего в рот кусок пирога, его охватывала необъяснимая ярость. Не омерзение, а именно ярость. Разбираясь в своих чувствах, он подумал, что если и мог в Калимпорте считать кого-нибудь своим другом, то только Дондона Тиггервиллиса. Паша Басадони был его наставником, паша Пуук – первым нанимателем, однако с хафлингом его связывали совсем иные отношения. Они всегда работали на пользу друг другу, предупреждали об опасности, когда надо, причем без всяких взаимных расчетов. Это было выгодно обоим. Сейчас же Дондон утратил всякую цель, видел в жизни одни лишь удовольствия и медленно загонял себя в гроб.

Ярость убийцы нельзя было объяснить состраданием – в таком количестве это чувство в душе Энтрери не водилось. Но потом он понял, что вид Дондона подействовал на него так сильно потому, что на месте хафлинга вполне мог быть он сам, учитывая его душевное состояние в последнее время. Но, само собой, не прикованный за ногу среди яств и девушек. Суть была в том, что Дондон сдался. И Энтрери тоже.

Может, пришло время спустить белый флаг?

Дондон был ему своего рода другом, но был еще один человек, с которым его связывали похожие от ношения. Пришла пора навестить Ла Валля.

Глава 4. Зов

Спуститься на уступ, куда прыгнула Гвенвивар, Дзирт не мог, поэтому он отозвал пантеру с помощью статуэтки. Она растворилась и ушла домой, на астральный уровень, залечивать раны. Реджис и его громадный приятель скрылись из виду, а Вульфгар и Кэтти-бри направились к Бренору, на уступ пониже и южнее, где был повержен последний из гигантов. Темный эльф стал пробираться к ним. Сначала он думал пойти в обход, тем же путем, что попал сюда, по потом передумал и с необычайной ловкостью спустился прямо вниз к остальным, крепко цепляясь сильными, тренированными пальцами за многочисленные выступы и трещины. К тому времени, как он оказался рядом с друзьями, они уже успели побывать в пещере.

– Эти гады могли бы припрятать побольше сокровищ, раз уж решились на такую битву, – брюзжал дворф.

– Наверное, ради них они и рыщут по дороге, – отозвалась Кэтти-бри. – Может, лучше было бы нагрянуть сюда, возвращаясь от Кэддерли? Тогда бы мы нашли больше сокровищ, к твоей радости. А еще, может, и несколько черепов мирных торговцев в придачу

– Пф! – фыркнул дворф, а Дзирт расплылся в широкой улыбке.

Среди населения всех Королевств мало кто меньше нуждался в богатстве, чем Бренор Боевой Топор, восьмой король Мифрил Халла (хоть сейчас он и находился далеко оттуда), бывший также главой богатой колонии рудокопов в Долине Ледяного Ветра. Но, как понял Дзирт, причина раздражения Бренора была не в этом, и он заулыбался еще шире, когда дворф заговорил снова.

– Какие же коварные боги ставят тебя лицом к лицу с таким опасным врагом и даже не могут вознаградить тебя толикой золота? – ворчал он.

– Но мы же нашли золото, – возразила Кэтти-бри. Дзирт вошел в пещеру и заметил в ее руках увесистый мешок, набитый монетами.

Бренор кисло взглянул на Дзирта.

– В основном медяки, – проворчал он. – Три золотые монеты, парочка серебряных, а остальное – вонючие медяшки.

– Зато дорога теперь безопасна, – заметил Дзирт. Говоря это, он взглянул на Вульфгара, избегавшего его взгляда. Дроу постарался не осуждать страдающего друга. Вульфгар должен был атаковать первым. Никогда еще варвар не подводил его в совместном бою. Конечно, Дзирт понимал, что Вульфгар медлил не потому, что хотел подставить эльфа, и уж тем более не потому, что струсил. Его друг вновь погрузился в водоворот своих мучений, глубину которого Дзирт До'Урден даже представить себе не мог. Дроу знал о состоянии варвара, когда уговорил его пойти с ним в горы, поэтому не имел права упрекать его.

Да и не хотел он этого. Дзирт только надеялся, что сама схватка, после того как Вульфгар все же в нее вступил, помогла ему избавиться хотя бы от малой части демонов, терзавших его, что, как сказал бы Монтолио, конь хоть немного «выбегался».

– А сам-то ты что? – заорал Бренор, подскочив к Дзирту. – О чем ты думал, уходя в ночь и ни слова не сказав никому из нас? Думал, все удовольствие достанется тебе, эльф? Думал, что ни я, ни моя девочка не можем вам помочь?

– Я не хотел беспокоить вас ради такой незначительной схватки, – невозмутимо ответил Дзирт, улыбнувшись самой обезоруживающей улыбкой. – Я же знал, что мы будем драться наверху в горах, где обстановка не самая подходящая для коротконогих дворфов.

Бренор чуть было не стукнул его – Дзирт видел, как он весь аж затрясся.

– Пф! – Бренор только махнул рукой и направился к выходу из маленькой пещеры. – Всегда ты так, мерзкий эльф! Всегда отправляешься один, рассчитывая развлечься в одиночку. Но по дороге нас еще ждут приключения, не сомневайся! Так что молись, чтобы ты увидел врагов раньше меня, а то я прикончу их всех до того, как ты успеешь выхватить свои тоненькие сабельки из ножен или вызвать свою противную кошку! Если только их не окажется слишком много, – продолжал он, выйдя из пещеры, и голос его зазвучал глуше. – Тогда я оставлю их всех тебе, поганый эльф!

Вульфгар, не говоря ни слова и не взглянув на Дзирта, вышел вслед за дворфом, оставив Кэтти-бри и Дзирта в пещере. Бренор продолжал ворчать, и дроу негромко посмеивался, но, взглянув на девушку, заметил, что ей ничуть не смешно и она тоже чувствует себя уязвленной.

– По-моему, отговорка недостаточно веская, – заметила она.

– Я хотел, чтобы мы с Вульфгаром были вдвоем, – объяснил ей Дзирт. – Чтобы он вспомнил другую жизнь – до того, как его постигла беда.

– А ты не подумал, что я и отец тоже могли бы помочь? – спросила она.

– Я не хотел, чтобы здесь был кто-то, кого нужно защищать, чтобы Вульфгара это не сковывало, – сказал Дзирт, и Кэтти-бри даже отшатнулась от него, не веря своим ушам. – Я говорю правду, и ты сама должна это понимать, – уверенно продолжал он. – Ты помнишь, как Вульфгар вел себя с тобой до этой схватки с йоклол. Он так опекал тебя, что это мешало ему сражаться. Как бы я мог позвать тебя с нами, если все могло повториться вновь и Вульфгар, возможно, чувствовал бы себя еще хуже, чем прежде? По той же причине я не позвал ни Бренора, ни Реджиса. Мы с Вульфгаром и Гвенвивар сражались бы с гигантами втроем, как когда-то давно в Долине Ледяного Ветра. И возможно, только возможно, пойми, что он вспомнил бы, каким был до того, как попал к Эррту.

Лицо Кэтти-бри потеплело, она закусила губу и кивнула.

– И что, получилось? – спросила она. – Не сомневаюсь, что бой прошел отлично и Вульфгар дрался достойно и от души.

Дзирт бросил быстрый взгляд на вход в пещеру.

– Он допустил ошибку, – сознался дроу. – Хотя вполне загладил ее потом, в ходе боя. Надеюсь, Вульфгар простит себе первоначальное промедление и будет вспоминать только саму битву – во время ее он был безупречен.

– Промедление? – недоверчиво переспросила Кэтти-бри.

– Когда мы только начали бой… – начал рассказывать Дзирт, но потом махнул рукой, как будто это не имело особенного значения. – Минуло уже много лет с тех пор, как мы сражались вдвоем. Это было вполне простительное недопонимание, ничего особенного.

Хотя, по правде говоря, Дзирту было нелегко заставить себя не думать о том, что промах Вульфгара мог дорого стоить и ему, и Гвенвивар.

– Ты великодушен, – заметила чуткая Кэтти-бри.

– Я надеюсь, что Вульфгар вспомнит, кто он такой и кто его друзья, – ответил дроу.

– Надеешься? – переспросила девушка. – Но веришь ли?

Глядя в сторону выхода из пещеры, Дзирт только молча пожал плечами.

Вчетвером они вышли из ущелья и вскоре вернулись на тропинку. Тут Бренор обратил свое недовольство с Дзирта на Реджиса.

– Где, девять проклятых кругов, носит Пузана? – громыхал он. – И как, девять проклятых кругов, он ухитрился заставить великана швырять камни туда, куда надо?

Он еще не договорил, как все они почувствовали, что земля у них под ногами сотрясается под тяжестью чьих-то шагов, и издали донеслась дурацкая песенка, которую распевали два голоса. Один был радостный голос хафлинга, а другой грохотал, как осыпь, сползавшая по горному склону. Чуть позже из-за поворота показался Реджис, ехавший на плече у великана, оба они пели и смеялись на ходу.

– Привет! – весело воскликнул хафлинг, остановив великана подле компании друзей. Он заметил, что Дзирт держит руки на рукоятях сабель, хоть и не вынимает их из ножен (но дроу был так проворен, что это ничего не значило), Бренор покрепче ухватил свой боевой топор, Кэтти-бри тянется к луку, а Вульфгар, державший в руках Клык Защитника, уже готов, казалось, броситься на них.

– Это Джангер, – сообщил Реджис. – Он с теми не был – говорит, даже не знает их. К тому же он сообразительный.

Джангер поднял руку, чтобы придержать Реджиса, и поклонился ошеломленным друзьям.

– Вообще-то Джангер даже не спускается к дороге, он вовсе не покидает горы, – продолжал Реджис– Говорит, его не волнуют дела людей и дворфов.

– Это он так тебе сказал, да? – с сомнением спросил Бренор.

Реджис кивнул, широко улыбаясь.

– И я ему верю, – сказал он, помахивая рубиновой подвеской, чья гипнотическая власть была хорошо известна друзьям.

– Это ничего не меняет, – рявкнул Бренор и взглянул на Дзирта, словно ожидая, что тот сейчас ринется в бой. Великан есть великан, как ни крути, а для дворфа любой гигант казался гораздо привлекательнее, когда валялся на земле с топором, глубоко засевшим в затылке.

– Джангер не убийца, – твердо сказал Реджис.

– Я только гоблинов, – с улыбкой сказал великан. – И гигантов с холмов. Ну и, конечно, орков, кто ж пройдет мимо этих тварей?

Дворф, услышав его правильную речь и перечень врагов, смотрел на него вылупив глаза.

– А еще йети, – добавил Бренор. – Про йети не забудь.

– Нет, йети – нет, – ответил Джангер. – Я не убиваю йети.

Бренор снова нахмурился.

– К чему, они же такие вонючие, их даже есть нельзя, – пояснил гигант. – Я их не убиваю, я их приручаю.

– Ты – что? – не понял Бренор.

– Приручаю их, – объяснил Джангер. – Вы же приручаете собак или лошадей. Да, у меня хорошие работники-йети там, в пещере в горах.

Бренор недоуменно воззрился на Дзирта, но дроу, как и дворф, не знал что и думать и только повел плечами.

– Мы уже и так потеряли много времени, – вмешалась Кэтти-бри. – Камлейн со спутниками будут на середине пути, когда мы их нагоним. Прощайся со своим другом, Реджис, и тронемся в путь.

Реджис затряс головой.

– Джангер обычно не спускается с гор, – сказал он. – Но ради меня спустится.

– Тогда мне больше не придется тебя тащить, – буркнул Вульфгар, отходя прочь. – И то хорошо.

– А ты и так не обязан его таскать, – заметил Бренор и посмотрел на Реджиса. – Думаю, он и сам может идти. Не нужен тебе великан вместо лошади.

– Он не просто лошадь, – сообщил Реджис, просияв. – Он мой телохранитель.

И дворф, и Кэтти-бри хмыкнули; Дзирт усмехнулся.

– Я в каждом бою трачу множество времени на то, чтобы не попасться под ноги, – объяснял Реджис– От меня никогда никакого толку. Но вместе с Джангером…

– Ты по-прежнему будешь стараться не попасться под ноги.

– Если Джангер будет сражаться вместо тебя, тогда он ничем не отличается от любого из нас, – добавил Дзирт. – Или мы тоже только телохранители Реджиса?

– Нет, конечно нет, – смешался хафлинг. – Но…

– Прощайся с ним, – повторила Кэтти-бри. – Разве мы будем похожи на мирно настроенных путешественников, если вступим в Лускан вместе с горным великаном?

– Мы вступим туда вместе с дроу, – не подумав, брякнул Реджис и тут же стал малиновым до кончиков ушей.

Дзирт снова лишь усмехнулся.

– Опусти-ка его, – обратился Бренор к Джангеру – Надо с ним поговорить.

– Только не обижай моего друга Реджиса, – сказал великан. – Этого я просто не могу допустить.

– Опускай его! – фыркнул Бренор.

Глянув на Реджиса, все еще независимо восседавшего на его плече, Джангер уступил. Он осторожно поставил хафлинга на землю перед Бренором, который сначала протянул руку, как будто хотел ухватить Реджиса за ухо, потом закинул голову, еще и еще посмотрел на Джангера и передумал.

– О чем ты думаешь, Пузан? – тихо сказал он, отводя Реджиса в сторонку. – Что будет, если эта громадная тварь найдет способ освободиться от твоих чар? Да он расплющит тебя прежде, чем кто-нибудь из нас успеет его остановить, и я не уверен, что стану его останавливать, потому что ты как раз заслуживаешь того, чтобы превратиться в лепешку!

Реджис хотел возразить, но потом вспомнил первые мгновения встречи с Джангером, когда тот заявил, что любит пюре из крыс. Маленький хафлинг понимал, что великан раздавит его и даже не заметит, а власть рубиновой подвески ненадежна. Он повернулся, отошел от Бренора и велел Джангеру возвращаться домой в горы.

Великан улыбнулся – и покачал головой.

– Я слышу его, – загадочно изрек он. – Поэтому должен остаться.

– Что ты слышишь? – в один голос спросили Реджис и Бренор.

– Просто зов, – ответил Джангер. – Он говорит мне, что я должен идти с вами, чтобы служить Реджису и защищать его.