Текст книги "Сборник рассказов ''Глаз реальности''"

ЗИРН БЕЗ ОХРАНЫ, ДВОРЕЦ ДЖЕНГИК ГОРИТ, ДЖОН ВЕСТЕРЛИ МЕРТВ

Донесение было полустерто страхом.

– Кто-то пляшет на наших костях, – сказал Шарлеруа и оглянулся, обнимая взглядом Землю. – Это будет достойный мавзолей.

– Странны слова твои, – произнесла она. – Но кое-что в твоих манерах я нахожу привлекательным… Подойди же, незнакомец, и объяснись.

Я отступил и вытащил из ножен меч. За моей спиной зашипел металл. – Окпетис Марн тоже обнажил клинок. Мы стояли бок о бок, вдвоем против наступающей мегентской орды.

– Ныне дорого продадим мы свои жизни, Джон Вестерли, – произнес Окпетис Марн с шипяще-горловым мнерианским акцентом.

– Воистину так, – отозвался я. – И немало вдов станцуют Пляску Перехода, прежде чем кончится день. Он кивнул:

– И немало скорбящих отцов принесут одинокие жертвы богу ухудшений.

Мы улыбнулись собственным отважным словам. Но было нам не до шуток. Мегентские воины надвигались медленно и неудержимо, шагая по заросшему зеленым и лиловым мхом лугу. Их рафтии – длинные кривые обоюдоострые ножи, наводившие ужас на самые отдаленные уголки обитаемой Вселенной, – были обнажены. Мы ждали.

Первый враг скрестил свой клинок с моим. Я парировал удар, пронзил великану глотку. Он рухнул, и я повернулся к следующему противнику.

Теперь на меня кинулись двое. Позади слышалось прерывистое дыхание Окпетиса, рубившего и резавшего своим мечом. Положение было совершенно безнадежным.

Я вспомнил невероятное стечение обстоятельств, приведшее меня сюда. Вспомнил города Землянской Множественности, чье существование зависело от уже предрешенного исхода этой схватки. Я вспомнил осень в Каркассоне, туманное утро в Саскатуне, стальной дождь, секущий Черные Холмы. Неужели все это сгинет? Нет, конечно. И все же – почему нет?

– Вот факторы, вот нынешнее наше положение, – сказали мы компьютеру. – Сделай одолжение – реши нашу проблему, спаси наши жизни и жизни всех землян.

Компьютер задумался.

– Проблема не поддается решению, – ответил он.

– Так как же нам спасти Землю от разрушения?

– А никак, – отрезал компьютер.

Мы мрачно вышли. Потом Дженкинс заявил:

– Какого черта?! Это всего лишь мнение одного компьютера.

Это нас ободрило. Мы подняли головы. Мы решили консультироваться дальше.

Цыганка вытащила карту. То был аркан «Страшный Суд». Мы мрачно вышли. Потом Майерс заявил:

– Какого черта?! Это всего лишь мнение одной цыганки.

Это нас ободрило. Мы подняли головы. Мы решили консультироваться дальше.

«Ты сам сказал: „Яркий кровавый цветок расцвел у него на лбу“. Ты странно глядел на меня. Должна ли я тебя любить?»

Все началось так неожиданно. Усмиренные давным-давно орды мегентских ящеров начали внезапно плодиться благодаря сыворотке, подаренной им жаждущим власти телепатом Чарльзом Энгстремом. Джон Вестерли был срочно отозван из тайной миссии на Ангот-2. Но, к величайшему несчастью, Вестерли материализовался посреди кольца Черных Сил, и произошло это благодаря нечаянному предательству его верного друга мнерианина Окпетиса Марна, который был пойман в Зале Плывущих Зеркал, чтобы его рассудком смог завладеть отступник Сантис, главарь Энтропийной гильдии. То был конец Джона Вестерли и начало конца всех нас.

Старик находился в ступоре. Я отстегнул его от дымящегося кресла перед пультом. Ноздри мои уловили характерный солено-кисловато-сладкий запах манжини – гнусного наркотика, что растет лишь в пещерах Ингидора и чье гнусное влияние подчинило себе стражу Пояса Стенных Звезд.

Я грубо встряхнул старика.

– Престон! – вскричал я. – Ради Земли, ради Магды, ради всего святого скажи мне, что случилось?! Глаза его закатились, губы дрогнули.

– Зирн! – выдавил он неимоверным усилием. – Зирн потерян, потерян!

Голова его запрокинулась. Черты лица исказила смерть.

Зирн потерян! Мысли мои бешено неслись. Это значит, что открыт Верхний Звездный перевал, отрицательные аккумуляторы бездействуют, робосолдаты повержены. Зирн был раной, сквозь которую вытекала кровь нашей жизни. Но должен же быть какой-то способ выбраться?

Президент Эдгаре поглядел на райский телефон. Его предупреждали никогда не использовать его, кроме как в случае страшнейшей опасности, и даже тогда, наверное, не прикасаться к нему. Но неужели нынешнее положение не оправдает?.. Президент снял трубку.

– Райская приемная. Мисс Офелия слушает.

– Это президент Эдгаре, с Земли. Я должен немедленно поговорить с Господином Богом.

– На данный момент он покинул свой офис, и связаться с ним невозможно. Могу я вам чем-то помочь?

– Ну, видите ли, – сказал Эдгаре, – у меня на руках серьезная катастрофа. Я хочу сказать, что всему конец.

– Всему? – переспросила мисс Офелия.

– Ну, не в буквальном смысле. Но нам тут точно конец. И Земле, и всем вокруг. Если бы вы помогли мне обратить на это внимание Господа…

– Поскольку Господь всезнающ, то, я уверена, он уже осведомлен об этом.

– Я тоже в этим уверен. Но я полагал, что если я смогу побеседовать с ним лично, только один раз…

– Боюсь, что на данный момент это невозможно. Но вы можете оставить сообщение. Господь бесконечно милостив и честен, и я уверена, что он рассмотрит вашу проблему, как только у него выдастся время, и сделает то, что сочтет справедливым и благим. Знаете, он просто чудесен. Я люблю Господа.

– Как и мы все, – печально согласился Эдгаре.

– Еще что-нибудь?

– Нет. Да! Вы не могли бы соединить меня с мистером Джозефом Дж. Эдгарсом?

– А кто это?

– Мой отец. Он умер около десяти лет назад.

– Извините, сэр, но это не разрешено.

– Не могли бы вы хотя бы сказать, он с вами или где-то еще?

– Прошу прощения, но подобной информации мы не разглашаем.

– Ну так скажите хотя бы, есть там у вас хоть кто-нибудь? Я хочу сказать, есть вообще эта самая загробная жизнь? Или, кроме вас с Господом, там наверху и нет никого? Или просто кроме вас?

– За информацией касательно загробной жизни, – ответила мисс Офелия, – будьте добры, обращайтесь к ближайшему священнику, пастору, раввину, мулле или любому другому аккредитованному представителю Господа. Спасибо, что обратились к нам.

Зазвенели колокольчики. Потом в трубке воцарилась мертвая тишина.

– Что сказал большой начальник? – осведомился генерал Мюллер.

– Ничего я не получил, кроме отговорок от секретарши.

– Лично я не склонен к суевериям вроде веры в Бога, – заметил генерал. – Даже если это и правда, не верить в него полезнее для здоровья. Ну что, продолжим?

Они продолжили.

Свидетельство робота, который мог быть доктором Заком:

"Истинная моя личность остается для меня тайной, и тайну эту при нынешних обстоятельствах вряд ли удастся раскрыть. Но я был во дворце Дженгик. Я видел, как мегентские воины лезут через алые балюстрады, переворачивают церемониальные бронзовые котлы, ломают, убивают, рушат. Губернатор погиб с мечом в руке. Терранская гвардия заняла последний рубеж у Скорбной цитадели и сгинула до последнего человека в страшном бою. Придворные дамы защищались кинжалами столь ничтожными, что защита эта была лишь символической. Им была дарована легкая смерть. Я видел, как пламя пожирает серебряных земных орлов. Я наблюдал, как дворец Дженгик – этот шедевр архитектуры, символизирующий размах земного владычества, – беззвучно рушится в прах, из которого восстал. И понял я, что все потеряно и что Терре – планете, чьим верным сыном я себя считаю, несмотря на то что был я (скорее всего) создан, а не сотворен, произведен, а не рожден, – что божественной Терре судьба уготовила быть уничтоженной дотла, пока не сотрется даже память о ее памяти.

"Ты сам сказал: «В глазу его взорвалась звезда». В эти последние часы я должна любить тебя. Слухи сегодня кишат, и алеет небо. Я люблю, когда ты поворачиваешь голову вот так. Может, и правда, что мы лишь мякина меж стальных жерновов жизни и смерти. Но я предпочитаю следить за временем по собственным часам. И я лечу в лицо очевидному, лечу с тобой.

Это конец, я люблю тебя, это конец".

КОНЕЧНАЯ

Это случается вот так: ты откидываешься на спинку кресла (первый класс, компания «Мажорские космические линии»), закуриваешь сигару и берешь бокал шампанского – начинается рейс из Развал-Сити, Земля, на Гнусьвилльский Перекресток, Арктур-ХII. Сразу за таможенным барьером тебя ждет Магда, а в «Ультима Хилтоне» устроят шикарную вечеринку в твою честь. И ты понимаешь, что, прожив наполненную борьбой жизнь, ты наконец добился богатства, успеха, привлекательности и уважения. Жизнь похожа на кусок печеночного паштета – сочная, жирная, вкусная. Ты столько лет перекапывал дерьмо ради этой минуты, и вот она настала, и ты готов насладиться ею.

И тут загорается табло: «ПОСАДКА».

– Эй, красотка, – окликаешь ты стюардессу, – что творится?

– Мы высаживаемся на Конечной, – отвечает она.

– Но ее нет в расписании. Почему мы приземляемся?

– Сюда нас завел корабельный компьютер, – пожимает плечами стюардесса. – Придется вылезать.

– Послушайте, – холодно начинаешь ты, – мой добрый друг Дж. Уильяме Нэш, президент вашей линии, заверил меня, что остановок вне расписания не будет…

– На Конечной гарантии недействительны, – объясняют тебе.

– Может, вы и не собирались сюда, но то, что сюда вы приехали, – это точно.

Ты застегиваешь ремни и думаешь: «Ну что за невезение! Всю жизнь вкалываешь, как ишак, врешь, воруешь, жульничаешь, а только захочешь повеселиться – нате вам, Конечная».

На Конечную попасть легко. Всего и дел – появиться тут. Космолет припаркуйте на свалке. Никаких бумаг подписывать не надо. Ни о чем не волнуйтесь. Пройдитесь, познакомьтесь с ребятами.

В крутом оттяге подваливает Живчик с вопросом:

– Чуваки, а с чего вы тут кайф ловите?

– Да навроде как с «Надежды-98», – отвечает Нюхач Морт.

– А какие с той «Надежды» глюки?

– Начинаешь думать, что у тебя есть будущее.

– Эк, мне бы так потащиться, – грустно вздыхает Живчик.

Познакомьтесь с Люси-Лапочкой, девушкой с тысячью ожиревших тел.

– Каждый понедельник я захожу в «Небесную лавку тел» и хочу выбрать себе наконец симпатичное тело – вы понимаете, что я имею в виду, симпатичное. Но каждый раз на меня словно находит что-то, и я вновь оказываюсь в мешке с жиром. Если бы я только могла победить этот дикий невроз – о, какой бы красоткой я стала!

Комментарий доктора Бернштейна:

– Ее спасение в ее похмелье. Неудачники всегда принимают истинный облик. Будете уходить – пните ее. Она напрашивается.

Жирардо много путешествовал, но никогда не забирался далеко от дома.

– Точно говорят, что вся Галактика поместится у меня в голове. Чем дальше едешь, тем меньше видишь. Был я на Акмене-IV – вылитая Аризона. Сардис-VI – калька с Квебека, а Омеона-VI – двойник Земли Мэри Бэрд.

– А на что похожа Конечная?

– Если бы я не знал, где я, – отвечает Жирардо, – то подумал бы, что вернулся домой в Хобокен.

На Конечной приходится все импортировать. Ввозят кошек и тараканов, мусорники и мусор, полицейских и статистику преступности. Ввозят кислое молоко и гнилые овощи, ввозят голубую замшу и оранжевую тафту, ввозят апельсиновые шкурки, растворимый кофе, запчасти от «Фольксвагена» и запальные свечи «Чемпион». Ввозят мечты и кошмары. Ввозят тебя и меня.

– Но зачем это все?

– Глупый вопрос. С таким же успехом можешь поинтересоваться, а для чего реальность?

– М-м… а для чего реальность?

– Заходите в любое время. Я живу в доме 000 по улице Зеро, на перекрестке с Минус-бульваром» близ Нулевого парка.

– У этого адреса есть некое символическое значение?

– Да нет, просто я там живу.

На Конечной никто не может позволить себе необходимого. Зато роскошь доступна всем. Каждую неделю бесплатно раздаются десять тысяч тонн первосортных устриц. Но майонеза вы не найдете ни по дружбе, ни за деньги.

Разговор на Лимбо-лейн – Доброе утро, молодой человек. Все еще занимаетесь этой глупостью о целях и средствах?

– Да, наверное, профессор.

– Так я и думал. Ну, до свидания, молодой человек.

– Кто это был?

– Профессор. Он всегда спрашивает про глупости о целях и средствах.

– А что это значит?

– Не знаю.

– А почему не спросишь?

– Плевал я на него.

– Монизм постулирует, что существует нечто одно, – говорит доктор Бернштейн, – дуализм – что не одно, а два. И в том и в другом случае выбор у вас небогатый.

– А-а! – восклицает Джонни Каденца. – Может, поэтому все тут на вкус похоже или на острый перец, или на апельсиновый соус.

***

Реплики философского общества Конечной:

Ад – это бесконечно откладываемая поездка. Ад – это твое настоящее лицо. Ад – это когда получаешь то, чего не хочешь. Ад – это когда получаешь то, чего хочешь. Ад – это повторение.

Гляди перед собой: там чернота Вселенной, провала, конца, прыжка в ничто. А за тобой – все места, где ты побывал: прошлогодние надежды, вчерашние прогулки, старые мечты. Все использовано и выброшено.

Ты дошел до финиша. Садишься и думаешь, чем же заняться дальше.

Добро пожаловать на Конечную.

РАССКАЗ О СТРАННОМ ПРОИСШЕСТВИИ СО СРЕДНИМ АМЕРИКАНЦЕМ

Дорогой Джоуи!

В своем письме вы спрашиваете, что надо делать, если внезапно, из-за собственной дурацкой ошибки, человек оказывается в ситуации, когда над ним нависает опасность грозных неприятностей, избавиться от которых он не может.

Вы поступили совершенно правильно, обратившись ко мне как к своему духовному пастырю и руководителю, чтобы я помог вам в этом деле.

Я полностью разделяю ваши чувства. Приобрести репутацию двуличного, лживого и вороватого мазилы, которого вряд ли примут в свою компанию даже албанские кретины, это действительно тяжело, и я прекрасно понимаю, что подобная ситуация может сильно подорвать ваш бизнес и ваше самоуважение, больше того, она угрожает вам, как члену общества, полнейшим уничтожением. Но это не причина для того, чтобы, как вы пишете, стать камикадзе, врезавшись в крутой склон горы Шаста[1]1
  Шаста-гора на Западном побережье США


[Закрыть] на пикирующем планере.

Джоуи, безвыходных ситуаций не бывает. Другим людям приходилось вылезать и из куда более вонючих дел, нежели ваши, и, выйдя из них, благоухать подобно розам.

Чтобы просветить вас в этом отношении, я изложу вам недавнее происшествие с моим хорошим другом. Джорджем Блакстером. Не думаю, чтоб вы встречались с Джорджем. Вы были в Гоа в тот год, когда он жил на Ибице, а потом вы с группой Субуда оказались на Бали, тогда как Джордж со своим гуру отправился в Исфахан. Важно то, что во время событий, которые я собираюсь живописать, Джордж проживал в Лондоне, пытаясь всучить тамошним издателям свой роман, который только что закончил. В те дни он сожительствовал с Большой Карен, каковая, как вы, может быть, помните, была любовницей Ларри Шарка, когда Ларри играл на электрогитаре в ансамбле «Чокнутых» на фестивале в Сан-Ремо.

Так или иначе, но Джордж тихо-мирно поживал в своей меблирашке в Фулхэме, пока в один распрекрасный день у него не появился неизвестный, представившийся ему в качестве репортера парижской «Геральд трибюн». Гость спросил Джорджа, как тот относится к последней сенсации.

Джордж ни о какой последней сенсации понятия не имел, разве что о проигрыше «Кельтов» «Никсам» на розыгрыше кубка НБМ, что он и высказал пришельцу.

– Но ведь кто-то должен был сообщить вам об этом! – воскликнул репортер. – В таком случае, я полагаю, вам неизвестно, что исследовательская группа Эмерсона в Аннаполисе, штат Мэриленд, только что завершила монументальный научный проект по приведению концепции усредненности в соответствие с современными и все еще меняющимися демографическими и этноморфическими аспектами нашей великой нации.

– Никто мне об этом не говорил, – промычал Джордж.

– Какая небрежность! – воскликнул репортер. – Что ж, так вот, в связи с этим исследованием, эмерсоновской группе был задан вопрос, не могут ли они назвать реально существующую личность, которая бы точно соответствовала и даже олицетворяла новые параметры современного среднего американца. Репортерам нужно было знать, кто именно заслуживает звания Мистера Среднего Американца. Вы ж знаете, что за публика эти журналисты!

– Но какое мне до этого дело?

– Да, тут действительно допущена грубейшая небрежность, что вы не поставлены в известность, – ответил репортер. – Так вот, этот вопрос был введен в компьютер, который принялся отыскивать возможные соответствия до тех пор, пока наконец не выдал на-гора ваше имя.

– Мое? – несколько удивился Джордж.

– Ага. Им следовало немедленно известить вас об этом.

– Меня считают средним американцем?

– Так, во всяком случае, утверждает компьютер.

– Но это же полный идиотизм, – возопил Джордж. – Как я могу быть средним американцем? Рост у меня всего 5 футов 8 дюймов, фамилия Блакстер, пишется через «л», а произносится без него, я смешанного армяно-латышского происхождения, а родился в каком-то Шип-Боттоме, что в Нью-Джерси. Что ж тут среднего, скажите, ради бога? Им следовало бы проверить свои расчеты! Им нужен какой-нибудь фермер из Айовы, блондин, подписчик какого-нибудь местного «Меркурия» и с 2,4 ребенка.

– Это прежний и давно устаревший стереотип, – ответил репортер. – Сегодняшняя Америка состоит преимущественно из расовых и этнических меньшинств, чья повсеместная распространенность абсолютно исключает выбор англосаксонской модели. Средний мужчина сегодня должен быть уникален, чтоб стать средним, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Ну… и что же я должен делать в этом случае? – спросил Джордж.

Репортер пожал плечами:

– Предполагаю, вы должны производить те же усредненные действия, которые производили до того, как это с вами случилось.

В это время в Лондоне, как обычно, ощущалась нехватка сенсаций, а потому Би-би-си направила целую группу сотрудников брать интервью у Джорджа. Си-би-эй сделала его сюжетом для своего тридцатисекундного репортажа, и Джордж за одну ночь превратился в знаменитость.

Последствия были незамедлительны. Роман Джорджа был условно принят знаменитой издательской фирмой «Гратис и Спай». Его редактор Дерек Полсонби-Джиггер протащил Джорджа через уйму читок, переделок, сокращений и улучшений, повторяя: «Теперь все почти хорошо, но кое-какие мелочи меня беспокоят, и мы обязаны довести его до совершенства, не так ли?»

Через неделю после выхода в эфир программы Би-би-си Джордж получил свою рукопись обратно с вежливым отказом от публикации.

Он отправился на Сент-Мартин-лейн и повидался с Полсонби. Тот был вежлив, но тверд.

– Видите ли, у нас просто отсутствует рынок для книг, написанных средними американцами.

– Но вам же нравился мой роман! Вы собирались его публиковать!

– Однако в нем всегда присутствовало нечто, беспокоившее меня, – ответил Полсонби. – И теперь я знаю, что это было.

– Ну и…

– Вашей книге не хватает уникальности. Это просто средний американский роман. А что же еще может написать средний американец? Вот что скажут критики. Я очень сожалею, Блакстер.

Придя домой, Блакстер увидел, что Большая Карен упаковывает свои чемоданы.

– Джордж, – сказала она ему, – боюсь, что между нами все кончено. Мои друзья надо мной смеются. Я потратила годы на то, чтоб доказать, что уникальна и неповторима, а теперь, видишь, что из этого получилось, – выходит, я путалась со средним американцем!

– Но это ж моя проблема, а не твоя!

– Слушай, Джордж, средний американец должен быть и женат на средней американке, иначе какой же он, к шуту, средний, верно?

– Я об этом не задумывался, – признался Джордж. – Черт возьми, не знаю, все может быть.

– В этом есть резон, малыш. Пока я буду с тобой, я всего лишь средняя женщина среднего мужчины. А этого творчески мыслящая женщина, уникальная и неповторимая женщина, в прошлом «старуха» Ларри Шарка в его бытность членом ансамбля «Чокнутые» в тот самый год, когда они получили «Золотой диск» за свой сногсшибательный шлягер «Все эти носы», просто перенести не может. Но дело не только в этом. Я обязана сделать это ради детей.

– Карен, о чем ты? У нас нет никаких детей!

– Пока нет. Но когда будут, это будут средние американские дети. Не думаю, что я перенесу такое! Да и никакая мать не сможет. Я ухожу, меняю фамилию и имя и начинаю с нуля. Прощай, Джордж.

После этого жизнь Джорджа начала рушиться с необычайной быстротой и фундаментальностью. Он слегка повредился в уме. Ему казалось, что люди, смеющиеся за его спиной, смеются именно над ним, а это, ясное дело, ничуть не содействовало излечению его психоза, даже если выяснялось, что они смеются по другому поводу. Он стал носить длинные черные пальто, черные очки, он оглядывался, входя и выходя из дверей, а в кафе сидел, закрывая газетой свое усредненное американское лицо.

Наконец Джордж бежал из Англии, оставив позади презрительные ухмылки былых друзей. Теперь он не мог найти убежища в тех местах, где бывал раньше – в Гоа, на Ибице, в Пуне, Анапри, Иосе или в Марракеше. Во всех этих местах у него были друзья, которые обязательно станут хихикать за его спиной.

В отчаянии он отправился в изгнание в самое невероятное и невообразимое из всех мест, какое только мог придумать, – в Ниццу, Франция.

А теперь держитесь, Джоуи, мы сразу пропускаем несколько месяцев. Февраль в Ницце. Холодный ветер дует с Альп, и пальмы на Bouleward des Anglais[2]2
  Английская набережная (фр.).


[Закрыть] выглядят так, будто собираются сложить свою листву в чемоданы и вернуться в Африку.

Джордж лежит на давно не прибиравшейся кровати в своем отеле «Les Grandes Meules»[3]3
  Большая мельница» (фр.).


[Закрыть]. Излюбленный приют самоубийц. Выглядит как склад в Монголии, только куда мрачнее.

Стук в дверь. Джордж открывает. Входит восхитительная женщина и спрашивает, не он ли знаменитый Джордж Блакстер, Средний Американец. Джордж отвечает, что так оно и есть, готовя себя к тому новому оскорблению, которое этот жестокий и беззаботный мир собирается ему нанести.

– Я – Джекки, – говорит она ему. – Из Нью-Йорка, но сейчас отдыхаю в Париже.

– Хм-м, – отвечает Джордж.

– Решила потратить несколько дней, чтоб взглянуть на вас, – продолжает она. – Узнала, будто вы тут.

– Ну, и чем могу быть полезен? Еще одно интервью? Последние приключения Среднего Мужчины?

– Нет, нет, ничего подобного! Однако, боюсь, я немного нервничаю… Нет ли у вас чего-нибудь выпить?

В эти дни Джордж погрузился в такие глубины самоедства и отвращения к себе, что перешел на абсент, хотя и ненавидел его всей душой. Он налил Джекки стаканчик.

– О'кей, – сказала она. – Пожалуй, лучше сразу перейти к делу.

– Что ж, послушаем, – мрачно отозвался Джордж.

– Джордж, – сказала она, – вам известно, что в Париже есть платиновый брус длиной точно в один метр? Джордж в изумлении уставился на нее.

– Этот платиновый метр, – продолжала она, – является эталоном для всех остальных метров в мире. Если вы хотите узнать, правилен ли ваш метр, вы везете его в Париж и сравниваете с их метром. Я упрощаю, конечно, но вы понимаете, к чему я это говорю?

– Нет, – ответил Джордж.

– Этот платиновый метр в Париже был изготовлен по международному соглашению. Все страны сравнили свои метры и вывели среднюю величину. Эта средняя величина и стала стандартным метром. Понимаете теперь?

– Вы хотите нанять меня, чтоб я украл для вас этот метр?

Она нетерпеливо качнула головой:

– Послушайте, Джордж, мы с вами взрослые люди и можем говорить о сексе, не ощущая неловкости, правда?

Джордж выпрямился. В первый раз за все время в его глазах появилось осмысленное выражение.

– Дело в том, – говорила Джекки, – что за последние несколько лет я испытала уйму разочарований в моих отношениях с мужчинами. Мой психоаналитик – доктор Декатлон – говорит, что все это из-за моего врожденного мазохизма, который превращает все, что я делаю, в сплошное дерьмо. Таково его мнение. Лично же я полагаю, что мне просто не везет. Правда, я в этом не уверена, и для меня крайне важно узнать, так ли это на самом деле. Если у меня мозги набекрень, мне придется пройти курс лечения, чтоб потом получать полное удовольствие в постели. Если же врач ошибается, то я с ним даром теряю время и к тому же немалые деньги.

– Мне кажется, я начинаю понимать, – протянул Джордж.

– Проблема в том, каким образом девушка может выяснить, являются ли ее неудачи следствием собственной неполноценности или мандража у парней, с которыми она имела дело? Стандарта для сравнения нет, нет специального сексоизмерителя, нет способов оценить истинно усредненное сексуальное поведение американца, нет платинового метра, с которым можно сравнить все прочие метры мира…

И тогда Джорджа как бы озарило сияние солнечных лучей, и все стало для него яснее ясного.

– Я, – возопил он, – я – средняя величина американской мужской сексуальности!

– Детка, ты – уникальный платиновый брус точно метр длиной, и в мире нет ничего равного тебе! Иди ко мне, мой дурашка, и покажи мне, что такое настоящий средний сексуальный опыт!

Ну, вот так и разнеслась слава Джорджа, ибо девушки вечно делятся своими секретами друг с другом. И множество женщин узнали об этом, а услышанное заставило их заинтересоваться возможностью сравнения, так что вскоре у Джорджа совсем не осталось свободного времени и его жизнь оказалась так плотно и божественно заполнена, что подобное ему не только не снилось, но даже в самых смелых мечтах не могло быть воображено. Бесконечным потоком к нему сначала шли американки, а потом дамы всех национальностей, узнавшие о нем с помощью подпольной глобальной женской сексуальной информационной сети. К нему приходили неудовлетворенные испанки, сомневающиеся датчанки, беззащитные суданки, женщины отовсюду летели к нему, как мошки на свет лампы или как пылинки, увлекаемые в сточную трубу течением по часовой стрелке (в Северном полушарии). В худшем случае все было хорошо, а в лучшем – неописуемо прекрасно.

Теперь Блакстер независим и богат – благодаря дарам, подносимым ему благодарными дамами-обожательницами всех национальностей, типов, форм и цветов. Он живет в великолепной вилле, подаренной ему французским правительством в знак признания его исключительных талантов и огромных заслуг в деле развития туризма. Он живет в роскоши и совершенно независим; он категорически отказывается иметь дело с исследователями, желающими изучать его феномен, чтоб писать книги под названием «концепция усредненности в современной американской сексуальности». Блакстер в этом не нуждается. Чего доброго, они навредят его стилю.

Он живет своей собственной жизнью. Как-то он поведал мне, что по ночам, когда последняя дама, радостно улыбаясь, покидает его, он садится в огромное глубокое кресло, наливает стакан старого бургундского и обдумывает парадокс: его общеизвестная усредненность превратила его в чемпиона среди большинства, если не всех американских мужчин, сразу в нескольких жизненно важных и приятнейших областях. То, что он оказался средним, дало ему возможность обогатить свою жизнь бесчисленными преимуществами. Он – платиновый эталон, счастливо проживающий в хрустальном ящике, и он никогда не вернется к тому, чтобы быть просто уникальным, как все остальные экземпляры человеческой расы.

Быть средним – залог счастья. Проклятие, от которого он когда-то не мог избавиться, стало даром, который он никогда не потеряет.

Трогательно, не правда ли? Как видите, Джоуи, я постарался показать вам, что очевидные убытки могут быть превращены в солидные доходы. Как применить это правило к вашему случаю – тоже очевидно. Если вы этого не понимаете, то напишите мне новое письмо с приложением обычного чека за эксплуатацию моих мозговых извилин, и я с удовольствием сообщу вам, каким способом можно, будучи известным как паршивый кусок мелкого ганифа[4]4
  Ганиф – прохвост, жулье (идиш)


[Закрыть] и еще к тому же как никудышный любовник, на случай, если вы еще этого не слыхали, воспользоваться всем этим в ваших собственных интересах.

Всегда ваш Энди – человек, отвечающий на все вопросы.