Текст книги "Лабиринт Минотавра (сборник)"

У-Баркар представлял собой скопление плантаций, на которых пятьдесят землян работали надсмотрщиками, а две тысячи аборигенов сажали, растили и собирали урожай с дерева ли, произраставшего только на этой части планеты. Плоды ли созревали два раза в год и были незаменимой приправой к блюдам китайской кухни.

Кромптон встретился с десятником, краснолицым верзилой по имени Гаарис. На бедре у него болтался пистолет, а вокруг пояса был аккуратно намотан бич из удава.

– Дэн Стэк? – переспросил десятник. – Ну как же, работал здесь почти год. Потом как-то внезапно исчез.

– Если вам не трудно, расскажите почему, – попросил Кромптон.

– Отчего же, пожалуй, – сказал десятник. – Только лучше поговорить за стаканчиком виски.

Он провел Кромптона в единственный в У-Баркаре салун. И там, потягивая пшеничное виски, поведал Кромптону историю Дэна Стэка.

– Он явился сюда с Восточного болота. Что-то у него там было с девчонкой – то ли он дал ей по зубам, то ли еще что-то. Но меня это не касается. Все мы здесь – или почти все – далеко не сахар, и думается мне, что там, в городах, были рады-радешеньки избавиться от нас. Да-а-а… Так вот, я поставил Дэна надсмотрщиком над пятьюдесятью йигганами на поле в сотню акров. Сначала он чертовски здорово справлялся с ними. – Десятник опрокинул стаканчик. Кромптон заказал еще и заплатил. – Я ему советовал погонять их, чтобы от них был толк: здесь в основном работают аборигены из племени чипетцев, а они народ злой, вероломный и крепкий. Мы заключили с их вождем контракт на двадцать лет в обмен на ружья. Этими же ружьями они пытаются расправиться с нами – ну да это уже другой разговор. У нас не принято делать два дела сразу.

– Контракт на двадцать лет? – уточнил Кромптон. – Выходит, йиггане фактически ваши рабы?

– Так оно и есть, – согласился десятник. – Кое-кто из хозяев старается приукрасить это дело, называют его временной кабалой или феодальной экономикой. Но на самом-то деле рабство – оно и есть рабство, и нечего тут финтить. Да и другого способа цивилизовать этот народец просто не существует. Стэк отлично понимал это. Здоровенный был малый, и с бичом управлялся – дай Бог каждому! Я думал, дело у него пойдет.

– Ну и… – подбодрил Кромптон десятника, заказывая очередную порцию виски.

– Сначала он был просто молодцом, – сказал Гаарис. – Лупил их своей удавкой, исправно получал свою долю и все такое прочее. Но не было у него чувства меры. Стал до смерти избивать своих ребят, а ведь замена тоже недешево стоит. Я уговаривал его не перебарщивать, но он не слушал. Однажды его чипетцы взбунтовались, и ему пришлось пристрелить восьмерых, чтобы усмирить их. Я поговорил с ним, что называется, по душам. Объяснил, что наша задача – заставить йигган работать, а не убивать их. Мы, конечно, списываем какой-то процент на потери, но Стэк зашел слишком далеко, и это стало сказываться на наших доходах.

Десятник вздохнул и закурил сигарету.

– Стэк слишком любил пускать в ход свой бич. Да и многим из наших парней это нравится, но Стэк просто удержу не знал. Его чипетцы снова подняли бунт, и ему пришлось прикончить целую дюжину. В драке он потерял руку. Руку с бичом. Думаю, чипетцы просто сжевали ее. Я поставил его на работу в сушильне, но и здесь он затеял драку и убил четырех чипетцев. Тогда терпение мое лопнуло. В конце-то концов, эти рабочие денег стоят, и мы не можем держать у себя бешеного идиота, который вышибает из них душу, как только ему что-то не понравится. Я дал Стэку расчет и послал его ко всем чертям.

– Он сказал, куда собирается идти? – спросил Кромптон.

– Он сказал, что йигган надо стереть с лица земли, чтобы расчистить пространство для землян, и что мы в этом ни черта не смыслим. Сказал, что собирается присоединиться к Бдительным. Это что-то вроде кочующей армии, которая контролирует воинственные племена.

Кромптон поблагодарил десятника и спросил, где ему найти штаб-квартиру Бдительных.

– Они расположились лагерем на левом берегу реки Дождей, – сказал Гаарис, – и пытаются навязать свои условия сериидам. Вам, видно, позарез нужен этот Стэк, а?

– Он мой брат, – сказал Кромптон, ощущая внезапно подступившую к горлу тошноту.

Десятник внимательно посмотрел на него.

– Да-а-а, брат есть брат, тут уж ничего не поделаешь. Но хуже вашего братца я никого не встречал, а повидал я всякого на своем веку. Лучше не связывайтесь с ним.

– Я должен его найти, – сказал Кромптон.

Гаарис безнадежно махнул рукой.

– До реки Дождей дорога неблизкая. Могу продать вам вьючных мулов и провизию и прислать местного парнишку-проводника. Вы пойдете по замиренным районам, так что сможете спокойно добраться до Бдительных. Надеюсь, там все еще мирно.

Весь вечер Лумис уговаривал Кромптона отказаться от продолжения поисков. Ясно ведь, что Стэк – вор и убийца. Какой смысл объединяться с таким подонком?

Кромптон считал, что все не так просто. В конце концов, все эти россказни о Стэке могли быть несколько преувеличены.

Но даже если все в них было правдой, это означало, что Стэк – всего лишь еще один стереотип, неадекватная моноличность, так же выпадающая за рамки нормальных человеческих отношений, как и Кромптон с Лумисом. Внутри целого, после слияния, Стэк станет другим. Он лишь восполнит то, чего недостает Кромптону и Лумису – внесет некую толику агрессивности, твердости, жизненных сил.

Лумис так не думал, но решил промолчать хотя бы до встречи с недостающим собратом.

Утром Кромптон за невообразимую цену купил мулов и снаряжение и на рассвете следующего дня тронулся в путь в сопровождении молодого чипетца по имени Рекки.

Девственными лесами вслед за проводником Кромптон вышел к острым горным хребтам Томпсона; потом долго карабкался на заоблачные вершины, пробирался узкими гранитными ущельями, где ветер завывал, как мученик в аду, и наконец спустился в густые, насыщенные испарениями джунгли по другую сторону хребта. Лумис, напуганный тяжестью долгого пути, забился в самый отдаленный уголок сознания и возникал только по вечерам, когда в лагере уже горел костер и висел гамак. Кромптон, сжав зубы, с налитыми кровью глазами брел, спотыкаясь, сквозь пышущие жаром джунгли, волоча на себе весь груз лишений и задаваясь вопросом, насколько еще хватит его сил.

На восемнадцатый день они вышли на берег мелкой грязной речушки. Это, сказал Рекки, и есть река Дождей. Двумя милями дальше они нашли лагерь Бдительных.

Командир Бдительных, полковник Прентис, высокий, худощавый человек с серыми глазами, истощенный недавней лихорадкой, хорошо помнил Стэка.

– Да, какое-то время он был с нами. Я сомневался, стоит ли его принимать. С одной стороны, его репутация… К тому же однорук. Но он научился стрелять левой рукой лучше, чем другие – правой, да и культя у него заканчивалась бронзовым зажимом. Он сам его смастерил и сделал паз для мачете. Соображал парень, ничего не скажешь! Он был с нами почти два года. Потом я его отчислил.

– Почему? – спросил Кромптон.

Командир с грустью вздохнул.

– Вопреки общему мнению, мы, Бдительные, вовсе не разбойничья армия завоевателей. Мы здесь не для того, чтобы преследовать и казнить туземцев. Мы здесь для того, чтобы следить за соблюдением добровольного соглашения между йигганами и поселенцами, не допускать набегов как с одной, так и с другой стороны, а главное – чтобы поддерживать мир. Но втемяшить это в тупую башку Стэка было трудно.

Видимо, Кромптон немного изменился в лице, и командир сочувственно кивнул ему.

– Вы ведь знаете, каков он, да? Так что легко представите себе, что случилось дальше. Я не хотел терять его. Он был сильным, способным солдатом, легко освоил лесную и горную науку и в джунглях чувствовал себя как дома. Пограничные патрули разбросаны далеко один от другого, и у нас каждый человек на счету. Мы Стэка ценили. Я приказывал сержантам следить за ним и не допускать жестокости по отношению к туземцам. Сначала это действовало. Стэк очень старался. Поведение его было безупречным. И вдруг этот случай у пика Тени, о котором вы, полагаю, слышали.

– Нет, не слыхал, – сказал Кромптон.

– Да ну? А я думал, на Йигге все знают о нем. Так вот как было дело. Патруль Стэка окружил сотню йигган из дикого племени, доставлявшего нам немало хлопот. Их препровождали в особую резервацию, расположенную на пике Тени. На марше они учинили небольшую драчку. У одного из йигган был нож, он полоснул Стэка по левому запястью. По-видимому, потеряв одну руку, Стэк стал особенно чувствителен к возможности потерять вторую. Рана была пустяковая, но Стэк будто обезумел. Он пристрелил аборигена, а потом перестрелял и всех остальных. Остановить его не было никакой возможности, и лейтенанту пришлось вырубить его ударом по башке. В результате был нанесен страшный урон отношениям землян с йигганами. И я не мог оставить такого человека в своем полку. Ему необходим психиатр. Я его отчислил.

– Где он теперь? – спросил Кромптон.

– На что вам этот человек? – в свою очередь, раздраженно спросил командир.

– Мы родственники.

– Понятно. Я слышал, что Стэк отправился в порт Нью-Хэзлен и работал там в доках. Сошелся с неким Бартоном Финчем, оба попали в тюрьму за пьянство и дебош. Потом их выпустили, они вернулись на границу Белого Облака и теперь совместно владеют лавочкой где-то возле Кровавой Дельты.

Кромптон устало потер лоб и спросил:

– Как туда добраться?

– На каноэ, – ответил командир. – Нужно спуститься по реке Дождей до развилки. Ее левый рукав и есть Кровавая река. До самой Кровавой Дельты река судоходна. Но я не советую вам пускаться в это путешествие. Во-первых, это слишком рискованно. Во-вторых, бесполезно. Стэку помочь невозможно, он прирожденный убийца. Лучше всего оставить его в покое в этом пограничном городишке, там он, по крайней мере, не сможет принести большого вреда.

– Я должен добраться до него, – выговорил Кромптон пересохшим ртом.

– Законом это не возбраняется, – сказал командир с видом человека, исполнившего свой долг.

Кровавая Дельта, как узнал Кромптон, находилась на самой границе освоенной человеком территории Йигги. Ее окружали враждебные племена грелов и тенгтцев; в отношениях с ними был достигнут непрочный мир, и приходилось закрывать глаза на непрекращающуюся партизанскую войну, которую вели эти племена. В этом краю легко было стать богачом. Аборигены приносили бриллианты и рубины величиной с кулак, мешки с редчайшими пряностями и случайные находки, вроде резьбы по дереву из заброшенного города Альтерейна. Они обменивали все эти ценности на оружие и снаряжение, которое потом с энтузиазмом использовали против тех же торговцев и друг против друга. Так что в Дельте можно было обрести и состояние, и смерть – внезапную или же медленную и мучительную. В глубинах Кровавой реки, которая тихим потоком вливалась в самое сердце Дельты, таились свои, особые опасности, уносившие в мир иной не менее пятидесяти процентов путешественников, рискнувших пуститься в плавание.

Кромптон решительно отверг все разумные доводы. Теперь до Дэна Стэка, их недостающей части, было рукой подать. Конец их странствий был не за горами, и Кромптон намеревался достичь его. Он купил каноэ, нанял шестерых гребцов-туземцев, приобрел ружья, снаряжение, продовольствие и объявил о выходе из лагеря на следующее утро, на заре.

Ночь они провели в маленькой палатке на краю лагеря. При свете коптящей керосиновой лампы Кромптон набивал патронами нагрудный патронташ и настолько погрузился в это занятие, что не замечал, да и не хотел замечать ничего вокруг.

– Выслушай меня наконец, – не выдержал Лумис. – Я признал тебя главным в нашем союзе. Я не предпринимаю попыток завладеть телом. Я всегда был в хорошем настроении и помогал тебе сохранять бодрость духа, пока мы тащились по этой проклятущей Йигге. Верно?

– Да, – согласился Кромптон, неохотно откладывая в сторону патронташ.

– Я сделал все, что было в моих силах, но теперь с меня хватит. Я тоже хочу реинтеграции, но не с маньяком-убийцей! И не толкуй мне о моноличности. Стэк – убийца, и я не желаю иметь с ним ничего общего!

– Он – часть нас, – возразил Кромптон.

– Ну и что? Прислушайся к себе, Кромптон. Ты ведь самая трезвомыслящая часть из нас троих. А теперь тебя словно бес обуял – ты готов отправить нас на верную смерть в этой паршивой реке!

– Мы ее одолеем, – не очень уверенно сказал Кромптон.

– Одолеем ли? – усомнился Лумис. – Ты слышал, что рассказывают о Кровавой реке? Но предположим, мы благополучно пройдем эту речку – и что нас ждет в самой Дельте? Маньяк-убийца! Он нас прикончит, Эл!

Кромптон не нашел подходящего ответа. Чем больше в процессе поисков он узнавал о Стэке, тем больше ужасался и одновременно все сильнее хотел найти его. Лумис никогда не стремился к реинтеграции, для него эта проблема возникла под воздействием внешних обстоятельств, а не в результате внутренней потребности. Но Кромптона всю жизнь обуревала жажда выйти за искусственные рамки своей личности, стать полноценным человеком. Без Стэка это было невозможно. С ним появлялась надежда, пусть даже призрачная.

– Мы продолжаем поиски, – сказал Кромптон.

– Ну пожалуйста, Элистер! Ты и я, мы прекрасно уживаемся друг с другом. Нам и без Стэка будет очень хорошо. Давай вернемся на Эйю или на Землю.

Кромптон покачал головой.

– Ты не согласен? – спросил Лумис.

– Нет.

– Тогда держись, Эл!

Личность Лумиса неожиданно пошла в атаку и частично захватила контроль над двигательными функциями организма. Кромптон на мгновение остолбенел. Затем, почувствовав, что власть уплывает из его рук, схватился с Лумисом не на жизнь, а на смерть. Это была безмолвная война при свете коптящей керосиновой лампы, который с наступлением утра все больше бледнел. Полем боя служил мозг Кромптона. Наградой за победу должно было стать тело Кромптона, которое тряслось мелкой дрожью в парусиновом гамаке и обливалось потом, вперив невидящий взор в керосиновую лампу и подрагивая жилкой у виска.

Личность Кромптона была доминирующей, но конфликт с Лумисом и чувство вины ослабили ее, к тому же она была подавлена грузом собственных сомнений. Лумис, хотя и был по натуре слабее, на этот раз собрался, чувствуя уверенность в собственной правоте, и целиком отдался сражению; ему удалось завладеть двигательными центрами и заблокировать поток опасных антител.

На долгие часы две личности схватились в поединке, и тело Кромптона, подвешенное в гамаке, стонало и корчилось, словно в лихорадке. Наконец, когда забрезжили серые предрассветные сумерки, Лумис стал одолевать. Кромптон попытался собрать последние силы для решающего удара, но ничего не вышло. Тело угрожающе перегрелось в этой битве: еще немного, и ни для одной личности не осталось бы оболочки.

Лумис продолжал наступление, захватывая все новые жизненно важные синапсы и подчиняя себе моторные функции.

К рассвету победа целиком и полностью была за Лумисом.

Лумис встал на дрожащие ноги, потрогал щетину на подбородке, потер онемевшие пальцы и огляделся. Теперь это было его тело. Впервые после того как он покинул Эйю, он видел и чувствовал непосредственно, сам; восприятие внешнего мира не фильтровалось и не ретранслировалось больше через личность Кромптона. Приятно было вдыхать застоявшийся воздух, чувствовать прикосновение одежды к телу, ощущать голод, просто жить! Он вернулся из мира теней в мир сверкающих красок. Чудесно! Он хотел, чтобы так было всегда.

Бедняжка Кромптон…

– Не волнуйся, старина, пойми, я и для тебя стараюсь.

Никакой реакции не последовало.

– Мы вернемся на Эйю, – продолжал Лумис, – и все образуется.

Кромптон то ли не хотел, то ли не мог ответить. Это слегка встревожило Лумиса.

– Где ты там, Эл? У тебя все в порядке?

Кромптон молчал.

Лумис нахмурился и поспешил в палатку командира.

– Я передумал, не буду я искать Дэна Стэка, – сказал Лумис полковнику. – Он и в самом деле слишком далеко зашел.

– По-моему, вы приняли мудрое решение, – сказал командир.

– Так что я немедленно возвращаюсь на Эйю.

– Все космические корабли отправляются из Йиггавилля, куда вы в свое время прибыли.

– Как мне добраться до него?

– Это не так-то просто. Думаю, смогу дать вам проводника из местных. Вам снова придется пересечь хребет Томпсона, чтобы добраться до У-Баркара. Советую вам на сей раз идти долиной Дессета, так как по лесам бродят орды Кмикты, а от этих дьяволов всякого можно ожидать. В У-Баркар вы попадете в период ливневых дождей, так что на зирни в Иниойо проехать не удастся. Можете присоединиться к каравану, переправляющему соль по кратчайшему пути через ущелье Ножа, если успеете. Если же опоздаете, направление легко определить по компасу, правда, при этом надо учитывать отклонения, характерные для данных областей. В Иниойо вы будете как раз в разгар муссонов. Это, я вам скажу, зрелище! Возможно, вам посчастливится поймать вертолет до Нью-Сен-Дени, а потом – до Йиггавилля, но сомневаюсь, чтобы они летали – из-за зикра. Этот ветер очень опасен для авиации. Так что, может, лучше вам добраться до Восточного болота на колесном пароходе, а затем на грузовом судне спуститься до Инланд Зее. По-моему, вдоль южного берега есть несколько удобных бухт, где можно переждать ураган. Сам я предпочитаю путешествовать по земле или по воздуху. Так что решайте, как вам удобнее.

– Спасибо, – сказал Лумис.

– Сообщите мне о вашем выборе, – попросил командир.

Лумис снова поблагодарил его и в сильном волнении вернулся в свою палатку. Он раздумывал о предстоящем путешествии через горы и болота, мимо первобытных поселений и диких бродячих орд. Он ясно представил себе, какие осложнения несут с собой ливневые дожди и зикр. Никогда еще его богатое воображение не проявляло себя с такой силой, как сейчас, рисуя жуткие картины обратного пути.

Трудно было добраться сюда; куда труднее будет возвращение. Ведь на этот раз его утонченная душа эстета будет лишена защиты спокойного, выносливого Кромптона. Ему, Лумису, придется ощутить на себе удары ветра, дождя, переносить голод, жажду, усталость, страх. Ему, Лумису, придется питаться грубой пищей и пить вонючую воду. И ему, Лумису, достанутся все утомительные будничные заботы, связанные с путешествием, которые раньше нес на своих плечах Кромптон.

Теперь на нем вся ответственность. Ему предстояло выбрать дорогу и принимать решения в критические моменты ради сохранения своей жизни и жизни Кромптона.

Справится ли он? Он ведь дитя города, чистый продукт цивилизации. Его проблемы всегда были сопряжены с капризами и странностями людей, а никак не с причудами стихии. Обитая в тщательно отделанных человеческих норках внутри городов-муравейников, он никогда раньше не сталкивался с грубой, первозданной мощью солнца и небес. Отделенный от земли тротуарами, окнами, дверями и потолками, он никогда всерьез не принимал рассказы о несокрушимой силе того гигантского, все перемалывающего механизма природы, которую с таким увлечением описывали в своих произведениях писатели древности и которая являлась великолепным исходным материалом для стихов и песен поэтов. Лумису, привыкшему нежиться под ласковыми лучами солнца в спокойный летний день или сонно прислушиваться к завыванию ветра за окном в штормовую ночь, эти рассказы всегда казались сильно преувеличенными.

И вот теперь волей-неволей он должен взять в свои руки и тяжелую ношу бытия, и штурвал управления.

Лумис задумался об этом и внезапно увидел картину собственной смерти. В какой-то миг, когда силы покинут его, он будет лежать в открытом всем ветрам ущелье или, понурив голову, сидеть под проливным дождем в болоте. Он попытается продолжить путь, обрести так называемое второе дыхание. Но второе дыхание не придет, и он, одинокий, обессиленный, почувствует себя потерянным в этом огромном мире и решит, что жизнь требует от него слишком больших усилий и напряжения. И, как уже многие до него, он расслабится, ляжет и будет ждать смерти, смирившись с поражением.

И Лумис прошептал:

– Кромптон?

Ответа не последовало.

– Кромптон! Ты слышишь меня? Я отдаю тебе управление телом. Только вытащи нас из этой непомерно разросшейся оранжереи. Верни нас на Эйю или на Землю! Кромптон, я не хочу умирать!

Ответа не было.

– Ну хорошо, Кромптон, – сипло прошептал Лумис. – Твоя взяла. Ты победил. Делай что хочешь, я сдаюсь. Только, пожалуйста, возьми все на себя!

– Спасибо, – ледяным тоном сказал Кромптон и вернул себе контроль над телом.

Через десять минут он снова был в палатке командира и сообщал ему, что опять переменил решение. Командир устало кивнул, а про себя подумал, что люди всегда останутся для него загадкой.

Вскоре Кромптон сидел в середине большого, выдолбленного из ствола каноэ, загроможденного самыми разными товарами. Гребцы грянули бодрую песню и пустились в путь по реке. Кромптон обернулся назад и долго смотрел на палатки лагеря, пока они не исчезли за поворотом.