Текст книги "Мистер Капоне"

Арти Финнеган занимал низкую ступень в банде. Но в любом случае кто-то избил члена банды White Hand до полусмерти. Билл Ловетт не собирался терпеть дело рук какого-то грязного гинзо[26]26
  Гинзо (Ginzo, амер. презр.) – итальяшка, макаронник.


[Закрыть], прихвостня Йеля. Вопрос был, кто этот заносчивый парень.

Вскоре Йель узнал, что Ловетт поставил задачу опознать и выследить человека, посмевшего искалечить Финнегана. Шрамы значительно облегчали идентификацию Капоне, и, кто знает, сколько это могло бы продолжаться? Было ясно, рано или поздно его вычислят – Капоне преследовал враг с большими возможностями.

Вскоре до Йеля докатились сведения, что Ловетт поклялся найти обидчика Финнегана. Сколько времени требовалось, чтобы шрамы выдали Аль Капоне? Все знали, что произойдет в таком случае. Теперь за Аль Капоне шла настоящая охота.

Будь Аль Капоне холост и бездетен, стал бы ждать Ловетта? Каким бы ни был ответ, Йель решил проблему, позвонив Джонни Торрио. Разумеется, Торрио мог пристроить к себе ребенка, да и самого Аль Капоне тоже. Пары лет должно было хватить, чтобы Ловетт успокоился и оставил поиски…

– Аль, ты всегда можешь вернуться в Бруклин. Мы будем рады.

В конце 1919 года Йель отправил Аль Капоне в Чикаго.

Глава 3
Как развивается город

Чикаго и Аль Капоне оказались крайне удачной парой. Стороны охотно приняли то, что могли предложить друг другу. На протяжении долгих лет совместной жизни они учились, совершенствовались, накапливали опыт, усваивали различные новые техники. При этом ни один не мог упрекнуть другого в каком-либо тлетворном влиянии. В отношениях важна готовность идти бок о бок, развиваясь совместно. В этом смысле отношения Аль Капоне и Чикаго были удачными. Они были созданы друг для друга.

Чиккагу и Чекагу. Индейцы потаватоми называли так и реку, которая впадает в одно из великих озер, и симплокарпус[27]27
  Симплокарпус (лат. Symplocarpus foetidus) – широко известен как скунсовая (или вонючая) капуста.


[Закрыть] вонючий, произраставший в близлежащих болотах.

Это слово также означает «дурной запах». В конце семидесятых годов XVII века французский торговец Пьер Моро построил землянку и заодно заложил две чикагских традиции. Он продавал индейцам огненную воду. В Новой Франции такая деятельность была запрещена. Моро делал это под покровительством своего друга, губернатора. Так он стал первым бутлегером Чикаго, а граф Фронтенак – первым продажным чиновником.

Растение распространяет зловоние, которое можно сравнить лишь с тошнотворным запахом жидкости (секрета) скунса.

В 1779 году мулат из Эспаньолы[28]28
  Эспаньола (исп. La Español) – прежнее название Гаити.


[Закрыть], Жан Баптист Поинт де Сейбл, построил дом на месте слияния северной и южной частей реки. Он стал первым постоянным жителем здешних мест. В 1804 году появился первый местный бизнесмен и общественный деятель. Серебряных дел мастер и торговец Джон Кинзи приобрел имущество Сейбла и занялся энергичной предпринимательской деятельностью, вскоре привлекшей других поселенцев. Эту чикагскую традицию можно отнести к числу положительных.

В 1825 году местные жители выбрали констебля. При этом в Чикаго не было произведено ни одного ареста, вплоть до 1833 года, когда приняли первый городской устав и во временную, наспех организованную тюрьму посадили одного бродягу и одного вора. В следующем году в Чикаго прошло первое дело об убийстве. Уголовное преследование провалилось, ирландец, несомненно, убивший жену, остался на свободе из-за просчетов судьи. 4 марта 1837 года Чикаго получил статус города.

Три года спустя впервые состоялась казнь преступника, насильника и убийцы, так и не признавшего вины.

Низкий уровень преступности, конечно, относителен. Все зависит от того, что мы понимаем под преступностью. В тридцатых годах XIX века процветали азартные игры, технически противозаконные, но тем не менее допустимые, за исключением редких случаев, когда нужно было посадить пару-тройку человек, чтобы успокоить духовенство. В скором времени игорный бизнес процветал в Чикаго больше, чем где-либо в Новом Орлеане или на западе Питсбурга.

То же касалось проституции. Она была официально запрещена в 1835 году. При этом на улице Уэллс открыто работало столько борделей, что в 1870 году городской совет был вынужден переименовать ее в Пятую авеню, чтобы не порочить память капитана Билли Уэллса, прославленного бойца с индейцами, принявшего мученическую смерть во время одного из ранних восстаний. (В XX веке Чикаго вернул улице историческое название.) О том, чтобы просто закрыть бордели вместо смены названия улицы, не возникало и мысли. В Чикаго больше ценили внешние качества этой деятельности, чем содержание, и проституция в каком-то смысле почиталась. Это тоже можно отнести к сложившимся местным обычаям.

Неудивительно, что странствующий трезвенник, побывавший в Чикаго, вскоре заявил, что «никогда не видел город, который бы выглядел как одна единая винная лавка».

Газеты наперебой кричали про резкий скачок уровня преступности.

Этот скачок породил еще одну важную чикагскую традицию. Вплоть до 1855 года городская стража (которую не воспринимали всерьез из-за бесполезности) выполняла в Чикаго полицейские функции. Городу этого было мало. Члены партии Know Nothing, выступавшие против иммиграции, преобладали в городском совете, несмотря на то что 60 % населения составляли иммигранты. Представители этой партии сформировали городскую полицию, в которую вошли восемьдесят человек, разумеется, уроженцы США и члены партии Know Nothing. Член Комиссии по предупреждению преступности Чикаго писал: «Политическая неоднородность первого департамента полиции города Чикаго стала постоянной традицией. Эта традиция, по сути, сделала правоохранительные органы практически бесполезными».

Сказались и другие факторы, такие, например, как открытая и повсеместная коррупция. В конце XIX века на свадьбе игрока Кэпа Хаймана и проститутки Энни Стаффорд в качестве почетного гостя присутствовал начальник управления полицейского департамента Джек Нельсон. По словам историка-социолога, такие связи привели к тому, что «преступники и подобный им честной народ относились к полиции как к органу продажному и неэффективному». Чикаго обрел мировую славу как самый преступный город США.

Не все было настолько неприглядным. Бизнес в духе Джона Кинзи процветал. Чикаго обошел Нью-Йорк в мясной и зерновой промышленности и стал конечной остановкой двадцать первой железнодорожной линии. Город активно развивался как промышленный центр. Во времена Гражданской войны и после нее характер роста стал экспоненциальным. Чикаго был вратами на Запад. Он привлекал огромное количество людей, ищущих легкого заработка. Такая атмосфера представляла определенные трудности даже для эффективной, профессиональной, порядочной и полноценно экипированной полиции.

Изначально полиции, в привычном понимании, в Чикаго не было. Народ не стал бы терпеть то, как пресекаются бесчинства. С точки зрения гражданского права ничего вопиюще недопустимого не происходило.

Само по себе существование игорных заведений не делает полицию коррумпированной. Во многих штатах существуют скачки и лотереи, в некоторых – собачьи бега, удивительно большое количество церквей потворствует игре в бинго. Все это не влечет за собой коррупции.

Однако, если общественность признает деятельность такого рода зловредной (хотя бы малая часть этой общественности), это неизбежно влечет за собой распространение коррупции.

Незадолго до Гражданской войны мэр Джон Вентворт, сильно ударивший по азартным играм, был отвергнут избирателями. Приступая к деятельности в следующий раз, он был куда более осмотрителен, осознавая, в честь чего бы жители Чикаго ни говорили по воскресеньям «аминь» – подавляющее большинство избирателей свято чтут традицию «цель оправдывает средства». В 1873 году, когда мэр Джозеф Медилл попытался провести реформы, глава игорного дома Майкл Кассий МакДональд созвал общее собрание владельцев баров и игорных заведений, на котором создали открытую городскую платформу. На ее базе выдвинули собственного кандидата, победившего на выборах.

Эти преценденты задали тон эры Аль Капоне. Полицейский либо дурак, либо фанатик, если отказывается брать взятки за то, чего не делает, когда народ не стремится к строгому соблюдению законов, а полицейский получает не повышение, а осмеяние и понижение за выполнение долга.

Власти решили успокоить население, сосредоточив противозаконную деятельность в ограниченных зонах. Эту концепцию пытались провести в семидесяти семи американских городах.

В Чикаго, с его характерной энергетикой, получилось лучше всего: районы борделей и игорных заведений были самыми большими и распутными. По большей части они располагались в Первом административном районе, который тогда простирался от 12-й улицы по реке на юг, включая в себя современный Чикаго Луп[29]29
  Чикаго Луп (Chicago Loop) – название исторического делового центра Чикаго, происходит от канатной дороги, построенной в 1882 году, которая делала поворот в этой части города (другие источники утверждают, что Loop как имя собственное появилось после строительства в 1895–1897 годах железной дороги типа метро, расположенной на эстакаде, которая делала повороты, образуя в плане петлю).


[Закрыть].

Все тридцать пять административных районов Чикаго выдвинули по два олдермена в городской совет. Победивший на выборах 1893 года тридцатитрехлетний Джон Кофлин, со своим со-олдерменом[30]30
  Со-олдермен (Co-aldermen) – член городского управления, старший советник муниципалитета.


[Закрыть], тридцатипятилетним Майклом Кенной (позже Аль Капоне сместил обоих), относился к Первому административному району, как к вотчине: предоставлял району протекцию за плату.

Кофлин начинал карьеру в роли массажиста. Прозвище Банька Джон прилипло к нему за ассоциацию с банями и сексуальность.

Несмотря на телосложение борца и вспыльчивый характер, он оставлял впечатление нежного великана и симпатичного свойского рубахи-парня, поражающего невообразимыми костюмами. Чего стоили фрак, цвета бильярдного сукна, лавандовые брюки и галстук того же цвета, лиловый жилет, изящные бледно-розовые перчатки и блестящие желтые бальные туфли-лодочки, повергавшие окружающих в ступор: «Банька, ты похож на лужайку Эванстона[31]31
  Лужайка Эванстон (Evanston lawn) – в данном случае исторически сложившийся стиль ландшафтного дизайна.


[Закрыть], поцелованную росой». Привлекательный характер Кофлина вызывал забавную привязанность даже у людей, презирающих его требования и привычки.

Партнер Баньки, Майкл Кенна, носил прозвище Хинки Динк, взятое из популярного комикса[32]32
  Petey Dink – первый комикс известного американского художника Чарльза Энтони Войта (1887–1947 годы).


[Закрыть] о коротышке Пите Динке. Ростом Кенна едва дотягивал до 5 футов и 1 дюйма, был худощав, суров и немногословен, не пил, не курил и ни перед кем не пресмыкался. Он владел двумя весьма прибыльными питейными заведениями. Кенна обеспечивал государственную машину необходимыми голосами. Он бесплатно кормил обедами бездомных в своем баре и предоставлял ночлег на верхних этажах, не занятых игорными заведениями. В тяжелые времена Кенна тратил $8000 в неделю. Герберт Уэллс, посетивший заведения Кенна, написал: «пожалуй, он был единственным человеком, оказывающим достойное влияние» [на постоянных клиентов].

В наши дни один из баров в Чикаго Луп назван в честь Хинки Динка.

Кофлин и Кенна совместно заправляли коррумпированным Первым административным районом, как хотела большая часть жителей. Именно этим была обусловлена их поразительная политическая сила. Вдвоем они готовили район для Аль Капоне.

В 1894 году, на пике процветания взяточничества и продажности в Чикаго, кресло мэра занял Джон Хопкинс, с самыми благородными помыслами. Коррупция к тому моменту стала неотъемлемой частью жизни местного населения. Полиция, прокуратура, адвокатура, судебная, гражданская системы, все в Чикаго было опутано сетью вымогательств и угроз настолько, что честность была моветоном. К тому времени как Аль Капоне переехал в Чикаго, один олдермен сказал: «Чикаго поистине уникален. Это единственный абсолютно коррумпированный город в Америке». Появление Аль Капоне именно в Чикаго было предопределено судьбой.

К тому времени олдермены открыто продавали голоса в интересах компаний, занимающихся трамвайными путями, железными дорогами и различным оборудованием. Никто не боролся с коррупцией. Выявляя откровенно невыгодные для города фирмы, Чарльз Йеркс предлагал совершенно упомрачительные суммы – по $50 000 за ключевые голоса. Решительно все были довольны. Обычные тарифы взяток выглядели так: $100 за лицензию для бара и $500 за восстановление отозванной лицензии.

Как бы рьяно реформаторы ни боролись с игорным бизнесом и проституцией, боссы прекрасно понимали – им совершенно ничего не грозит. Жители предъявили мэру Хопкинсу адреса игорных заведений, требуя, чтобы полиция прикрыла их. Мэр попытался отделаться ничего не значащими фразами и заявил, что все-таки позволит нескольким заведениям продолжить деятельность, потому что «авторитетные бизнесмены желают, чтобы азартные игры существовали. Главы крупных оптовых фирм регулярно жалуются, что очень трудно принимать клиентов издалека, нет возможности сводить их в игорное заведение». Чикагский аналитик писал: «В крупных городах люди стекаются вовсе не в заведения вроде Юношеских христианских организаций, а в места куда похуже».

Реформаторы (не просто педантичные дилетанты и сторонники запрещения продажи спиртных напитков) не понимали, почему народ не поддерживает их. Масштабы коррупции ужасали. Никто не стремился пресечь деятельность откровенных мошенников. Всех устраивала политика, проводимая городской администрацией. Большинство голосовавших желали, чтобы в мрачной жизни появился какой-то проблеск.

Историк тех времен говорил: «Уличная политика – непрекращающаяся помощь Тому с поиском работы, забота о больной матери Дика, освобождение Гарри из цепких лап очередного особо мстительного прокурора». Если прокурор выполнял работу без жестокости и личной неприязни – и большую благодарность. Чикагский судья с большим стажем заметил: реформаторы ожесточались против власти, как и преступники-рецидивисты, если случалось попасть в беду.

Аль Капоне как-то сказал: «Никто не чист… Допустим, ваш брат или отец попадает в передрягу. Что вы станете делать? Сделаете вид, что ничего не было? Не попытаетесь помочь? Только самая позорная собака не попытается. Никто не чист, когда дело пахнет жареным».

Невозможно представить избирателя, который не рассчитывал бы на какую-то выгоду, отдавая голос за того или иного кандидата. Только самоубийца добровольно отдаст голос за секулярных святош, которые, конечно, станут проводить в жизнь свои принципы, если одержат победу на выборах. Тонкое искусство местного самоуправления, проявляющееся в махинациях с заработной платой на муниципальном уровне, кумовстве, искажении правосудия и другом, стало бы невозможным. Платформы таких кандидатов предлагали избирателям хорошее правительство, никому не нужное на самом деле. Честные реформаторы много и со страстью говорили о необходимости установления минимального уровня оплаты труда, насущной потребности в унификации индексов зданий и подобных мерах, которые впоследствии должны были пошатнуть зависимость бедных слоев населения от вмешательства со стороны администрации района. Однако до того, как эти реформы действительно были проведены и стало возможным говорить об относительном благополучии, о чистом городском правительстве не могло идти и речи.

Вовсе не значит, что в чикагской администрации не было честных людей. На самом деле доля порядочных чиновников была такой же, как и в любом другом индустриализованном большом городе. Для выживания в политическом мире даже самый непреклонный идеалист должен обладать хоть какими-то связями. Даже честным политикам «ради пользы приходилось идти на компромисс с теми, кто представляет откровенное зло». Коррупция и преступность настолько распространились, что все обязательно было нечисто. «Нельзя игнорировать преступников и при этом побеждать. Если с ними время от времени не сотрудничать, можно проиграть выборы. Нередки случаи, когда исключительно порядочным людям ничего не остается, кроме как смириться с поддержкой такого рода. Людям обычно трудно это понять». По мере развития система начала поддерживать коррупцию.

Аль Капоне говорил: «Я никогда не меняю решения. Если я их принял – провожу». Возможностью рассуждать так, живя в Чикаго, Аль Капоне обязан Джеймсу Колозимо. Его привезли в Чикаго в десять лет. Большую часть жизни Колозимо провел в Первом административном районе. В детстве работал чистильщиком обуви, распространителем газет и разносчиком питьевой воды для рельсоукладчиков. Колозимо был широкоплечим, высоким парнем, приятной наружности, с ухоженными усами и густыми черными волосами, экстравертом по натуре. Его все любили. К восемнадцати годам Колозимо достиг совершенства в искусстве карманных краж и стал сутенером нескольких прелестных женщин.

Пару лет он занимался рэкетом в банде Black Hand. Потом что-то пошло не так, возможно, к нему слишком близко подобрались представители закона. В 1897 году Большой Джим Колозимо примкнул к чикагским дворникам, в основном итальянцам. Из-за белой униформы их называли белыми крыльями. Остряки говорили, они следуют за лошадьми.

Вскоре Колозимо с коллегами организовали социальный и спортивный клуб. Они стали поставщиками голосов для олдерменов Кофлина и Кенны.

За эту услугу Джеймс получил должность участкового партийного босса – и снова поднялся. Для начала открыл бильярдный зал. Колозимо взимал плату с владельцев борделей и игорных заведений за протекцию, которую оказывали Кофлин и Кенна ($100 в месяц за этаж и $25 ежедневно. Если заведение хотело работать круглосуточно, нужно было доплачивать $50 в неделю. Владельцы заведений должны были закупать товар исключительно у четырех определенных поставщиков, плативших комиссию олдерменам).

Все обожали Большого Джима – даже проститутки, долю которых он отнимал; каждый визит в бордель неизменно отмечался галантными шутками, от которых все оставались в восторге.

Кончилось тем, что одна из «мадам» полюбила Колозимо. Виктория Мореско содержала два борделя, находящихся под его юрисдикцией. Виктория была на шесть лет старше Колозимо, простая, склонная к полноте. Мореско не устояла перед чарами этого демона, хотя и подозревала, что его привлекало имущество. Свадьба состоялась в 1902 году. Колозимо по этому случаю повесил на один из борделей табличку с надписью «Виктория». Жена назвала это лучшим подарком, о котором может мечтать женщина.

Колозимо продолжил карабкаться вверх.

Примерно в то же время Кофлин и Кенна обнаружили, что фундамент их авторитета и могущества размывается. Начиная с восьмидесятых годов XIX века полиция закрывала бордели в развивающемся деловом районе, который в будущем стал называться Чикаго Луп, и изгоняла оттуда игроков и проституток. В 1893 году многие добровольно переместились на юг, поближе к Всемирной Колумбовой выставке, первой всемирной выставке, прошедшей в Чикаго. В конце XIX века мэр Картер Гаррисон-младший приказал полиции зачистить Чикаго Луп и окрестности. Большая часть заведений переместилась в район, граничащий с 18-й и 22-й улицами и Кларк и Уобаш-авеню.

Район приобрел мировую известность под названием Дамба. До начала иммиграции это название носил особо гнилой участок южной улицы Стейт.

Проблема была в том, что новая Дамба целиком находилась во Втором административном районе. Кофлин и Кенна решили вернуть Дамбу в Первый административный район, переделав границы районов. Мэр Гаррисон был многим обязан Кофлину и Кенне и охотно пошел бы им навстречу, но, к сожалению, олдермен Второго административного района решительно выступил против. Мэр не посмел вступать в конфликт. Но надежда оставалась. Чарльзу Гантеру, представителю демократов в преимущественно республиканском Втором административном районе, пришлось повторно баллотироваться в 1900 году. Его противником стал Уильям Хейл Томпсон, миллионер, поспоривший с друзьями на $50.

Большой Билл Томпсон стал олицетворением политических традиций Чикаго. Билли очень любил устраивать с друзьями (такими же сыновьями богачей) гонки на пони по крутым берегам реки Чикаго, а-ля ковбои против индейцев. В апреле 1881 года во время разлива реки мосты были непрочными. Операторы моста предупредили ребят, что лучше ехать медленнее. Они, конечно, проигнорировали предостережение. Находившийся в конце моста оператор не выдержал и схватил поводья пони Билли. Билли начал драку. Приехавшая полиция забрала его в тюрьму. Отец вызволил Билли в 2 часа ночи. Этим все могло закончиться, но не в Чикаго. Утром начальник полиции города стоял в офисе мэра и просил прощения, пытаясь отговорить мистера Томпсона от изначального требования уволить всех полицейских, касавшихся его сына. Билли увидел, что означает власть в Чикаго.

Власть у Томпсона-старшего действительно была. История семьи в США начинается в 1700 году, когда Роберт Томпсон перебрался в Нью-Гэмпшир из Англии.

Прапрадед Большого Билла командовал революционными войсками Нью-Гэмпшира; дед воевал против англичан на море во время Англо-американской войны. Отец служил флотским казначеем у адмирала Фаррагута[33]33
  Дэвид Глазго Фаррагут (David Glasgow Farragut, 1801–1870) – американский военно-морской деятель, во время Гражданской войны служил на стороне северян, в 1866 году стал первым в США адмиралом флота.


[Закрыть] во времена Гражданской войны. Он женился на Медоре Истам Гейл, девушке из влиятельной чикагской семьи: ее отец принимал первый городской устав. До начала войны Уильям Томпсон-старший перебрался в Бостон, где к наследству добавил доход от брокерства. К 1867 году, когда на свет появился Уильям-младший, старший Томпсон устал от бостонской расчетливой скуки. В следующем году семья переехала в шумный, грохочущий Чикаго.

Аль Капоне на рыбалке у острова Палм-Айленд, штат Флорида. 1931.

Первый биограф Большого Билла называл его неугомонным парнем. Он рвался из школы, мечтал податься на запад и стать ковбоем. После истории на мосту отец согласился. Он поставил сыну два условия.

Во-первых, Билл мог отправляться на все четыре стороны, если будет путешествовать на деньги, заработанные в продуктовом магазине.

Во-вторых, он должен возвращаться каждую зиму, чтобы получить образование.

В пятнадцать лет Билл отправился в Вайоминг. На протяжении шести лет он каждую зиму возвращался в Чикаго. Билл окончил старшую школу и проучился некоторое время в Чикагском бизнес-колледже. Остальное время он проводил на Западе. К совершеннолетию Билл скопил $30 000, торгуя скотом. Отец был впечатлен и купил сыну долю в ранчо в Небраске. В 1891 году Уильям-старший умер, и Томпсон, вняв слезным уговорам матери, вернулся в Чикаго. Он продолжил крайне успешный семейный бизнес по торговле недвижимостью.

Бывшие страсти не оставили бизнесмена в покое – спорт в полной мере заменил детские ковбойские утехи. На самом деле бизнесом руководил бывший счетовод Уильяма, а неугомонный парень занялся спортом. Томпсон вступил в Спортивный клуб Чикаго.

Под его началом команда по водному поло и футбольная команда дошли до чемпионата страны. В команде по водному поло он был капитаном, в футбольной – капитаном и тренером одновременно. Когда накануне матча выяснилось, что один из членов клуба регулярно покупал обеды для шести игроков (что являлось грубым нарушением принципов любительского спорта), Томпсон прямо заявил директорам Спортивной ассоциации Чикаго: «В этой ситуации мы можем сделать только одно. Мы в любом случае выступим на чемпионате, но этих людей дисквалифицируем». Клуб победил. Чикаго превозносил Томпсона.

По ночам он периодически появлялся в заведениях Дамбы с Джином Пайком, старым другом, с которым вместе гонялся на пони.

Они устраивали лихие холостяцкие попойки в отеле Metropole. Именно Пайк привел Томпсона в политику. В 1900 году, когда республиканцам нужно было сместить демократа Гантера, он предложил Томпсону баллотироваться. Томпсон, проигравший прошлой весной на выборах президента спортивной ассоциации, отказался. «Я не хочу больше участвовать в каких-либо выборах, – сказал он. – Если побеждаешь, – это одно, а проигрывать не хочу». Пайк стоял на своем. Как-то раз один из членов клуба бросил на стол $50, предложив Пайку спор. Член клуба сказал, что товарищ Пайка слишком труслив, чтобы баллотироваться. Неугомонный парень не устоял перед брошенным вызовом и прикрыл купюру рукой. Он принял спор вместо Пайка.

Олдермены Кофлин и Кенна были вне себя от счастья. Население Второго административного района скорее отдаст предпочтение Томпсону. Это позволило бы Кофлину и Кенне вернуть контроль над Дамбой. Богатые люди селились восточнее Второго административного района, ближе к озеру Мичиган. Бедняки жили на западе от Мичиган-авеню. Так называемый Черный пояс, афроамериканское гетто Чикаго, расположился к югу от Второго административного района.

Томпсона считали человеком серым, невзрачным. При этом его кампании всегда проходили блестяще. Состоятельные избиратели Второго административного района относились к выборам олдерменов с безразличием, неприязненно воспринимая и городской совет, и Дамбу. Многие на протяжении двух сроков, так или иначе, поддерживали демократа Гантера, будучи республиканцами. Он был реформатором и был богат. Бедняки Второго административного района, склонявшиеся к демократам, и воротилы Дамбы не вызывали у Гантера симпатии. Томпсон рассудил, что вполне может рассчитывать на поддержку зажиточных жителей района, ведь сам был одним из них. Томпсон активно занялся работой по привлечению жителей Дамбы на свою сторону.

Он изо всех сил старался угодить посетителям всех 270 питейных заведений района, тратя по $175 в день на организацию выпивки. Он работал в афроамериканском гетто. В те дни темнокожее население голосовало за партию Линкольна. Нужно было суметь привлечь их к выборам. Томпсон наносил визиты и уверял – ему не все равно. Незавидная участь угнетенных людей возбудила чувство справедливости неугомонного парня.

Томпсон победил. За него проголосовали 2516 избирателей, за Гантера – 2113.

Кофлин и Кенна осыпали Томпсона лестными благодарственными словами и всевозможными почестями. Он проголосовал за передел границ, что гарантировало переход на второй срок. Томпсон не остался в долгу перед жителями Черного пояса: добился разрешения построить там первый городской парк развлечений.

Этот шаг принесет ему выгоду несколько позже.

В 1902 году он получил должность федерального комиссионера, со вторым по величине относительным множеством голосов[34]34
  Относительное множество голосов – избирательный принцип, принятый в американской межоритарной системе голосования, при котором число голосов, поданных в пользу одного кандидата, превышает число голосов, поданных за любого другого.


[Закрыть]. Позже Томпсон несколько отошел от дел.

Тем временем Большой Джим Колозимо добился успеха и разбогател. В 1905 году он добавил ресторан и два борделя к уже имеющимся у них с Викторией. Колозимо организовал прибыльную оптовую торговлю проститутками. Средний возраст девушек составлял 23–24 года. Они не задерживались в крупных борделях больше чем на пять лет. После уходили в мелкие бордели, затем – на улицы. Потребность в свежих поставках была стабильно высокой. Колозимо объединил усилия с Морисом Ван Бевером, элегантным сутенером, передвигавшимся в экипаже, управляемом кучером в цилиндре и ливрее с золотыми пуговицами.

Организованную ими систему обслуживания клиентов называли «кругом белых рабынь».

Эта сенсационная формулировка прикрывала страшную действительность. В первое десятилетие XX века газеты с мельчайшими подробностями муссировали, как порядочные на вид прохожие заманивали отравленным лимонадом пятнадцатилетних деревенских девушек, появлявшихся в городе. Они вели разговоры о браке, а в итоге девушки попадали в бордели, где их многократно насиловали (этот процесс назывался «введением»), избивали, не давая одеться. В бульварных газетах любили писать про бегло нацарапанные послания на обрывках бумаги, выброшенные из окна, когда никто не видит.

Социолог из Чикаго детально изучил вопрос и пришел к заключению, что зверства таких масштабов были редкими. Но даже то, что они вообще имели место, красноречиво говорит о бесчеловечности сутенеров. Подмешивание наркотиков в напитки, избиения и изнасилования были явными излишествами.

Большая часть проституток начинала деятельность исключительно из отчаяния. В 1913 году Уильям Баулер, сержант полиции Чикаго с тринадцатилетним стажем, четыре года прослуживший в Дамбе, дал показания следственной комиссии сената штата Иллинойс:

– Сержант, будьте добры, назовите главную причину падения девушек?

– Нищета.

– Вы уверены?

– Естественно. Можно назвать с десяток разных причин, списать все на любовь к определенному виду одежды, грешить на несчастную любовь, свадьбы, разводы, греческие рестораны и кафе, и так далее. Однако, если присмотреться, становится ясно, дело просто в нищете.

Одна журналистка была вынуждена переехать в комнату с арендной платой $2 и устроиться на работу в универмаг. Девушка работала шесть дней в неделю, с понедельника по субботу с 08.15 до 18.35. На работе старалась незаметно облокачиваться на прилавок, потому что боль в ногах была невыносимой. Девушка пыталась выжить на $6 и 50 центов в неделю. Завтрака за 15 центов хватало на час, по истечении которого она снова чувствовала мучительный голод. То же касалось обеда, ценой от 14 до 17 центов, и ужина. По воскресеньям она считала недельные расходы. Даже с чаевыми в 15 центов ей не хватало 11 центов. «Чтобы как-то держаться на плаву, – писала она, – приходилось обходиться без ужина за 20 центов в воскресенье. Для бедной женщины питаться крекерами с молоком – дело обыденное. Хотелось купить газету, но денег не оставалось».

В таких условиях никого не нужно было усыплять и заманивать – сами шли. Проанализировав сведения, полученные из 805 страниц показаний и вещественных доказательств, следственная комиссия пришла к выводу, что «Бедность является основной причиной… проституции. К сожалению, не признавать это – значит врать себе».

Воспользовавшись ситуацией, Колозимо и Ван Бевер начали устанавливать первые связи с сутенерами в других городах: Нью-Йорке, Сент-Луисе и Милуоки. Между городами был налажен обмен проститутками. Это было грамотным бизнес-решением, гарантировавшим постоянные поступления в бордели новых девушек, каждую из которых можно было продать за $400.

Деньги текли рекой. Успех Колозимо привлек внимание мародеров из банды Black Hand, придерживавшихся одной и той же тактики. Преуспевающему итальянцу приходило письмо. В нем был контур руки, закрашенный черными чернилами. Рисунок мог быть дополнен изображениями черепа, костей, наложенных одна на другую в форме креста, собственно крестами, ножами. Требуемая сумма приводила в отчаяние. Не обходилось и без угроз семье, имуществу или всему сразу. Письмо могло быть выдержано в высоком слоге в лучших традициях Старого Света:

«Достопочтимый мистер Сильвани! Смеем надеяться, наша скромная просьба не произведет слишком сильное впечатление. Если Вам дорога жизнь, будьте, пожалуйста, любезны прислать $2000. Покорнейше прошу оставить деньги у Вашей двери в течение четырех дней. Даем честное слово, от Вашей семьи не останется ни следа, если денег в условленном месте не окажется. На этом откланиваемся».

Но чаще угрозы были прямыми и неприкрытыми, учитывающими все возможные последствия, которые могут наступить для жертвы:

«У вас водятся деньги. Мне нужнa $1000. Положите эту сумму купюрами $100 в конверт под тротуарную доску на северо-восточном углу 69-й улицы и Юклид-авеню сегодня вечером. Если оставите деньги в указанном месте, будете жить. Если нет, умрете. Если обратитесь в полицию, я убью вас, когда освобожусь. Полиция может спасти ваши деньги, но не спасет жизнь».

Еще одно письмо от Black Hand заканчивалось следующими словами: «Даже если уедете из города, вам не избежать самой жестокой мести». Некоторые смельчаки игнорировали письма от Black Hand. Это, как правило, приводило к разрушению жилищ и предприятий и массовым убийствам. В какой-то момент письма от Black Hand приобрели особый вес, отношение к ним начало меняться. По разным показаниям, от сорока до шестидесяти независимых банд, выдававших себя за банду Black Hand, за тридцать лет убили в США свыше четырехсот человек.