Текст книги "Р. Л. Стивенсон. Сборник произведений"

Дик, снова оставшись один, стал оглядываться. Стрелы летели в меньшем количестве. Враги отступали со всех сторон, и большая часть площади была пустынна. Снег в иных местах превратился в грязь оранжевого цвета, в других был окрашен пятнами густой запекшейся крови; он был покрыт рассеянными повсюду трупами людей и лошадей и густо усеян оперенными стрелами.

Потери со стороны Дика были очень велики. Входы в маленькую улицу были завалены мертвецами и умирающими; из сотни людей, с которыми он начал битву, не осталось и семидесяти, способных держать оружие.

Между тем день клонился к вечеру. Первые подкрепления могли появиться каждую минуту, а ланкастерцы, уже потрясенные результатом отчаянного, но безуспешного нападения, были в слишком плохом настроении, чтобы отразить новое нападение врагов.

На стене одного из двух крайних домов были солнечные часы; при свете морозного зимнего солнца они показывали десять часов утра.

Дик обернулся к стоявшему рядом с ним маленькому, незаметному стрелку, перевязывавшему свои раны.

– Хорошо сражались, – сказал он, – и, вправду говоря, они не нападут на нас дважды.

– Сэр, – сказал маленький стрелок, – вы хорошо бились за Йоркский дом и еще лучше за себя. Никогда еще ни одному человеку не удавалось приобрести так скоро расположение герцога. Просто чудеса, что он доверил такой пост незнакомому ему человеку. Но берегите свою голову, сэр Ричард! Если вы будете побеждены, если вы отступите хоть на фут – секира или веревка накажут вас. Я честно говорю вам, что я приставлен к вам для того, чтобы нанести вам удар сзади, если вы сделаете что-либо сомнительное.

Дик с изумлением взглянул на маленького стрелка.

– Вы! – крикнул он. – И удар сзади!

– Вот именно, – ответил стрелок, – и так как мне не нравится это дело, то я и говорю вам. Вы должны удержать позицию, сэр Ричард, иначе вам грозит опасность. О, наш горбун – храбрый, хороший воин, но любит, чтобы его приказания исполнялись независимо от того, хладнокровно или горячо он относится к данному делу. Те, кто не исполняет их совсем или медлит с исполнением, подвергаются смерти.

– Однако, клянусь святыми! – проговорил Ричард. – Неужели это так? И люди идут за таким вождем?

– И с радостью, – ответил стрелок, – если он строг в наказаниях, то щедр на награды. И если он не жалеет крови и пота других, то не щадит и себя – всегда в первом ряду во время битвы, всегда последним ложится спать. Он далеко пойдет, горбатый Дик Глочестер!

Если и прежде молодой рыцарь отличался храбростью и бдительностью, то теперь он еще больше чувствовал необходимость осмотрительности и мужества. Он начинал понимать, что неожиданная милость герцога принесла с собой опасность. Он отвернулся от стрелка и тревожно оглядел площадь. Она была по-прежнему пустынна.

– Мне не нравится это спокойствие, – сказал он. – Без сомнения, нам подготавливается какой-нибудь сюрприз.

Как будто в ответ на его замечание неприятельские стрелки снова двинулись к баррикаде, и стрелы снова полетели градом. Но что-то нерешительное замечалось в атаке. Стрелки как будто поджидали сигнала к дальнейшим действиям.

Дик тревожно оглядывался вокруг в ожидании скрытой опасности. И действительно, в доме, стоявшем приблизительно посередине маленькой улицы, внезапно отворилась дверь, и в продолжении нескольких секунд из двери и окон дома словно лился поток ланкастерских стрелков. Они поспешно выстроились, натянули луки и стали осыпать стрелами тыл отряда Дика.

В то же время нападавшие на площади увидели большое количество стрел и начали энергично наступать на баррикаду.

Дик вызвал из домов весь свой отряд, поставил людей на два фронта и, ободряя их словами и жестами, стал отвечать, насколько возможно лучше, на град стрел, сыпавшихся с двух сторон на его позицию.

Между тем на улице дом отворялся за домом; ланкастерцы продолжали выливаться потоками из дверей, выпрыгивать из окон с победными криками; вскоре число врагов в тылу у Дика почти равнялось числу стоявших перед ним. Становилось очевидным, что он не в состоянии удержать позиции и, что было еще хуже, она становилась бесполезной: если бы даже он мог удержать ее, все войско йорксистов оказалось в беспомощном положении и на краю гибели.

Стоявшие у него в тылу люди составляли, очевидно, слабую сторону неприятеля; на них-то и бросился Дик во главе своего отряда. Атака была так энергична, что ланкастерские стрелки дрогнули и отступили, потом, сомкнув ряды, начали толпами возвращаться в дома, из которых вышли так недавно и с такой самоуверенностью.

Между тем враги, явившиеся с площади, прорвались через незащищаемую больше баррикаду и ожесточенно напали на стоявших позади нее воинов. Дику снова пришлось повернуться и отгонять неприятеля. Опять мужество его воинов одержало верх; они с торжеством очистили улицу, но как раз затем из домов снова вышли ланкастерцы и в третий раз напали на них с тылу.

Йорксисты были рассеяны; несколько раз Дик оказывался один среди врагов и должен был усиленно работать своим блестящим мечом, чтобы спасти себе жизнь; несколько раз он чувствовал, что ранен. А битва на улице все продолжалась без решительного результата.

Вдруг Дик услышал громкий звук труб, доносившийся с окраин города. Боевой крик йорксистов, повторяемый множеством ликующих голосов, вздымался к небу. Наступавшие неприятели поспешно отступили и бросились с улицы обратно на площадь. Кто-то отдал приказание бежать. Трубы звучали отчаянно – кто трубил сбор, кто атаку. Очевидно, был нанесен сильный удар, и ланкастерцы, по крайней мере в данную минуту, были отброшены в полном беспорядке и даже бежали в паническом страхе.

Затем, словно театральный эффект, наступил последний акт битвы при Шорби. Воины, нападавшие с фронта, вдруг повернулись, как собака, которую призывают домой, и побежали с быстротой ветра. В то же самое время через площадь пронесся вихрь всадников; ланкастерцы, оборачиваясь назад, отбивались мечами, йорксисты опрокидывали их, давили копытами своих коней и кололи копьями.

Среди этой отчаянной схватки Дик увидел горбуна.

Он особенно выделялся и давал уже почувствовать ту яростную отвагу и умение пробиваться сквозь ряды воинов, которые он показал много лет спустя на Босвортском поле, когда он уже был запятнан преступлениями, и которые чуть было не изменили исхода сражения и не решили судьбы трона Англии. Он ловко избегал ударов, наносил их, топтал павших; он так искусно управлял своим могучим конем, так успешно защищался, так обильно расточал смертельные удары своим противникам, что давно опередил всех своих рыцарей и окровавленным мечом пролагал себе путь к лорду Райзингэму, собиравшему вокруг себя самых храбрых из своих приверженцев. Еще одно мгновение, и они встретились; высокий, величественный знаменитый воин с безобразным, болезненным мальчиком.

Шельтон ни минуты не сомневался в исходе этого поединка. Когда толпа сражающихся поредела, граф исчез. А горбатый Дик вскочил на коня и бросился в самый разгар схватки, яростно размахивая мечом.

Таким образом, благодаря мужеству Шельтона, удержавшего за собой вход в улицу во время первой атаки и своевременному появлению подкрепления в семьсот человек, юноша, известный впоследствии потомству под вызывающим омерзение и проклятия именем Ричарда III, выиграл первое свое значительное сражение.

На всем видимом пространстве не осталось ни одного врага. Дик, печально оглядывая остатки своего храброго отряда, начал подсчитывать, во что обошлась победа. Теперь, когда прошла опасность, он чувствовал такую боль от раны и одеревенелость во всех членах, так устал, был так разбит, и главное – так истощен от отчаянных и беспрестанных усилий, что казался не способным к новым.

Но время отдыха еще не наступило. Шорби был взят приступом, и хотя это был неукрепленый город, который не мог оказать сильного сопротивления, было ясно, что грубые воины будут не менее грубы после окончания сражения, и что теперь должен произойти самый ужасный акт войны. Ричард Глочестер был не из тех вождей, которые стали бы защищать горожан от своих разъяренных солдат; впрочем, если бы у него и было это желание, то еще вопрос, нашлось бы у него достаточно власти для этого.

Поэтому, Дику нужно было отыскать Джоанну, чтобы защитить ее. Он внимательно оглядел своих людей. Трех-четырех из них, на послушание и трезвость которых он больше рассчитывал, он отозвал в сторону и, обещав щедро наградить и рекомендовать герцогу, повел их по пустынной теперь площади в более отдаленные улицы.

То тут, то там на улицах происходили еще схватки между двумя, а иногда и дюжиной бойцов; там и сям защитники какого-нибудь осаждаемого дома выбрасывали из окон стол и стулья на головы нападавших. Снег был усеян оружием и трупами, но, за исключением отдельных стычек, улицы были пустынны; некоторые дома стояли с растворенными настежь дверями; у других были закрыты ставни и загорожены входы; из труб не подымался дым.

Дик, пройдя между сражавшимися, быстро повел своих спутников по направлению к церкви аббатства. Крик ужаса сорвался с его уст, когда он вышел на главную улицу. Большой дом сэра Даниэля был взят приступом. Разбитые двери висели на петлях, толпы людей входили в дом и выходили оттуда, унося добычу. Но в верхних этажах, очевидно, еще оказывали сопротивление грабителям, потому что как раз в это время, как Дик увидел дом, одно из окон открылось изнутри; какого-то беднягу, сопротивлявшегося с громкими криками, подтащили к окну и выбросили на улицу.

Страшная тревога овладела душой Дика. Как безумный бросился он к дому, растолкал всех стоявших впереди и не останавливаясь добежал до комнаты на третьем этаже, где он в последний раз расстался с Джоанной. Она вся была разрушена: мебель опрокинута, шкафы открыты; кусок оторванных обоев дымился на полу.

Дик почти бессознательно затоптал начинавшийся пожар и потом остановился пораженный. Сэр Даниэль, сэр Оливер, Джоанна – все исчезли, но кто может сказать, убиты ли они в схватке, или им удалось в безопасности выбраться из Шорби?

Он схватил проходящего стрелка за плащ.

– Любезный, – спросил он, – ты был здесь, когда брали этот дом?

– Пустите, – сказал стрелок. – Черт возьми, пустите, не то я побью вас.

– Слушай, – сказал Ричард, – в эту игру могут играть двое. Остановись и отвечай ясно.

Но стрелок, разгоряченный вином и битвой, ударил Дика в плечо одной рукой, а другой вырвал одежду из его рук. Тут молодой вождь дал полную волю своему гневу. Он крепко сжал стрелка в своих сильных объятиях и прижал его как ребенка к своей закованной груди; потом, держа его на расстоянии протянутой руки, он приказал ему говорить, если дорожит жизнью.

– Сжальтесь, умоляю! – задыхаясь проговорил стрелок. – Если бы я думал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее. Да, я был здесь.

– Ты знаешь сэра Даниэля? – продолжал Дик.

– Хорошо знаю, – ответил стрелок.

– Был он в доме?

– Да, был, сэр, – ответил стрелок, – но как только мы вошли в ворота на дворе, он уехал через сад.

– Один? – крикнул Дик.

– С ним было, может быть, человек двадцать солдат, – сказал стрелок.

– Солдат! А женщин, значит, не было? – спросил Шельтон.

– Право, не знаю, – сказал стрелок. – Но в доме их не было, если вы это желаете знать.

– Благодарю тебя, – сказал Дик. – Вот тебе монета за труды. – Дик порылся в сумке и не нашел ничего. – Спроси завтра меня, – прибавил он. – Ричард Шель… – сэр Ричард Шельтон, – поправился он, – и я щедро вознагражу тебя.

Вдруг Дику пришла в голову одна мысль. Он поспешно выбежал на двор, пробежал изо всех сил через сад и очутился перед главным входом в церковь. Дверь была широко открыта, внутри вся церковь была набита беглецами-горожанами, окруженными семьями и нагруженными своим самым драгоценным добром; у главного алтаря священники в полном облачении призывали милость Господню. Как раз в то мгновение, когда вошел Дик, громкий хор раздался под сводчатой крышей.

Он поспешно прошел среди групп беглецов и дошел до двери лестницы, которая вела на колокольню. Высокий священник встал перед ним и загородил вход.

– Куда, сын мой? – сурово спросил он.

– Отец мой, – ответил Дик, – я пришел сюда с поручением. Не останавливайте меня. Я распоряжаюсь здесь вместо лорда Глочестера.

– Лорда Глочестера? – повторил священник. – Разве сражение окончилось так печально?

– Сражение окончено, отец мой; ланкастерцы совершенно разбиты, милорд Райзингэм – упокой, Господи, его душу! – остался на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я пойду по своим делам. – И, отстранив видимо пораженного священника, Дик толкнул дверь, пробежал по лестнице, прыгая сразу через четыре ступеньки, не останавливаясь и не спотыкаясь, и вышел на открытую площадку наверху лестницы.

Колокольня церкви в Шорби не только возвышалась над всем городом, но с нее можно было с обеих сторон видеть море и сушу как на географической карте. Время близилось к полудню; день был чрезвычайно ясный, снег ослепителен. Когда Дик оглянулся вокруг, он мог оценить результаты битвы.

С улицы до него доносился смутный, глухой гул и временами, но очень редко, лязг оружия. В гавани не осталось ни одного корабля, ни одной лодки, но море было покрыто парусными и гребными судами, нагруженными беглецами. На берегу снежная поверхность лугов нарушалась группами всадников; одни из них пробивали себе путь к опушке леса, другие – без сомнения, приверженцы йорксистской партии, смело останавливали их и прогоняли обратно в город. На всем пространстве открытой местности, явно обрисовываясь на снегу, лежало громадное количество павших людей и лошадей.

В заключение картины пехотинцы, не нашедшие себе места на судах, продолжали бой у порта и из-под прикрытия прибрежных таверн. В этом квартале также было подожжено несколько домов, и дым, освещенный лучами солнца, высоко поднимался в морозном воздухе и несся огромными столбами к морю.

Одна группа всадников, приближавшаяся уже к опушке леса как будто по прямому направлению к Холивуду, привлекла внимание молодого наблюдателя на колокольне. Группа была довольно многочисленна, ни в каком другом месте сражения не было видно столько ланкастерцев сразу; они оставили за собой по снегу широкий след, загрязнивший его цвет, и Дик мог проследить шаг за шагом, откуда они выехали из города.

Пока Дик наблюдал за ними, они достигли беспрепятственно первой опушки безлиственного леса; когда они свернули немного в сторону, луч солнца упал на мгновение прямо на их одежды, видневшиеся на фоне темного леса.

– Темно-красные с синим! – выкрикнул Дик. – Клянусь, темно-красные с синим!

В следующее мгновение он спускался с лестницы.

Ему нужно было отыскать герцога Глочестера, который один при беспорядке, царствовавшем в армии, мог дать ему достаточное количество людей. Сражение в главной части города было, в сущности, закончено, и Дик, бегавший то туда, то сюда в поисках предводителя, постоянно встречал расхаживавших солдат; некоторые из них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и громко кричали. Никто не мог ответить на его расспросы о местопребывании герцога. Наконец, только по счастливой случайности, Дик нашел его. Герцог, сидя в седле, распоряжался, отдавая приказания насчет вытеснения стрелков из гавани.

– Сэр Ричард Шельтон, вы пришли вовремя, – сказал он, – я обязан вам тем, что не особенно ценю – жизнью, и еще тем, за что никогда не могу отплатить – этой победой. Кстати, будь у меня десять таких воинов, как сэр Ричард, я мог бы прямо идти на Лондон. А теперь, сэр, требуйте себе награды.

– Охотно, милорд, – сказал Дик, – охотно и громко. Бежал один человек, который причинил мне довольно много зла, и взял с собой любимую и уважаемую мной девушку. Дайте мне пятьдесят коней, чтобы я мог догнать их – и всякий долг, который вы так любезно берете на себя, будет вполне уплачен.

– Как его зовут? – спросил герцог.

– Сэр Даниэль Брэклей, – ответил Ричард.

– Вперед против него, лицемера! – крикнул Глочестер. – Это не награда вам, сэр Ричард, вы оказываете новую услугу и если привезете мне его голову, то это будет новый долг на моей совести. Кетсби, дать ему солдат, а вы, сэр, обдумайте покуда, что я могу дать вам, что было бы вам приятно, почетно или выгодно.

Как раз в эту минуту йорксисты взяли одну из прибрежных таверн, окружив ее с трех сторон. Защитников таверны они выгнали и взяли в плен. Горбатый Дик благосклонно приветствовал этот подвиг и, подогнав немного лошадь, потребовал, чтобы ему показали пленников.

Их было четверо или пятеро – среди них двое слуг лорда Шорби, один лорда Райзингэма. Последний, но не в глазах Дика, был высокий, седой, старый моряк, полупьяный, с неуклюжей походкой. За ним по пятам с визгом, подпрыгивая, бежала собака.

Молодой герцог остановился и окинул их суровым взглядом.

– Хорошо, – сказал он. – Повесить их.

И он повернулся в другую сторону и стал наблюдать за ходом боя.

– Милорд, – сказал Дик, – я нашел себе награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку.

Глочестер обернулся и взглянул в лицо Дику.

– Сэр Ричард, – сказал он, – я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов моих я убиваю без всяких извинений и милости. Вспомните, что в английском королевстве, раздираемом на клочки, у каждого из моих воинов есть брат или друг, принадлежащий к другой партии. Если бы я начал оказывать помилование, мне осталось бы только вложить мой меч в ножны.

– Может быть, милорд, но я буду очень смел и, рискуя навлечь на себя вашу немилость, напомню обещание вашей милости, – ответил Дик.

Ричард Глочестер вспыхнул.

– Заметьте хорошенько, – резко проговорил он, – я не люблю ни милости, ни торговцев милостями. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но клянусь небесами, тем и окончатся мои милости.

– Вся потеря с моей стороны, – сказал Дик.

– Отдайте ему его матроса, – сказал герцог и, дернув лошадь за повод, повернулся спиной к Дику.

Дик не чувствовал ни радости, ни печали. Он слишком многое видел со стороны герцога, чтобы особенно дорожить его привязанностью; возникновение благосклонности герцога и развитие ее были слишком необоснованы и поспешны, чтобы внушить доверие. Одного он боялся – мстительный вождь мог отказать ему в солдатах. Но тут он был несправедлив в своем мнении о чести Глочестера (какова бы она ни была) и, главное, о его решительности. Если он раз счел Дика подходящим человеком для преследования сэра Даниэля, то не изменил бы своего мнения. Он скоро доказал это, крикнув Кетсби, чтобы тот поторопился, так как паладин ждет его.

Дик между тем обратился к старому моряку, который, казалось, отнесся одинаково равнодушно как к осуждению на смерть, так и к последующему избавлению.

– Арбластер, – сказал Дик, – я причинил тебе зло, но теперь, клянусь распятием, я думаю, что загладил его.

Однако старый шкипер только глупо взглянул на него и продолжал хранить молчание.

– Ну, – продолжал Дик, – жизнь все-таки жизнь, старый ворчун, и значит больше всяких судов и напитков. Скажи, что ты прощаешь меня. Если твоя жизнь ничего не значит для тебя, то мне-то она стоила только что начинавшейся карьеры. Ведь я дорого заплатил за это, ну, не будь невежлив.

– Если бы у меня было мое судно, – сказал Арбластер, – я был бы теперь далеко, в безопасности, в открытом море – я и мой слуга Том. Но вы взяли мое судно, кум, и я нищий, а моего слугу Тома застрелил какой-то человек в грубой одежде. Черт возьми! – сказал он и больше ничего не добавил… «Черт возьми» были последние его слова, и бедная его душа отлетела. Я никогда уже не буду больше плавать с моим Томом.

Бесполезное раскаяние и жалость овладели душой Дика; он хотел взять руку шкипера, но Арбластер уклонился от его прикосновения.

– Нет, оставьте, – сказал он. – Вы сыграли со мной дьявольскую шутку, будьте довольны и этим.

Слова замерли на устах Ричарда. Сквозь слезы смотрел он, как бедный старик, сгорбленный от пьянства и горя, медленно, с опущенной головой потащился прочь по снегу, не замечая собаки, взвизгивавшей рядом с ним. В первый раз Дик начал понимать отчаянную игру, которую мы ведем в жизни, в первый раз понял, что раз сделанное не может быть изменено или исправлено никаким раскаянием.

Но у него не было времени на напрасные сожаления. Кетсби собрал всадников; подъехав к Дику, он сошел с лошади и предложил ее Дику.

– Сегодня утром, – сказал он, – я несколько завидовал милостям, которыми вас осыпали, они недолго продолжались; а теперь, сэр Ричард, я от всего сердца предлагаю вам эту лошадь, чтобы вы ускакали на ней.

– Погоди минутку, – сказал Дик. – Эти милости – на чем они были основаны?

– На вашем имени, – ответил Кетсби. – Это главный предрассудок милорда. Если бы меня звали Ричардом, завтра я стал бы графом.

– Ну, сэр, благодарю вас, – сказал Дик, – а так как мне вряд ли придется добиться такого высокого положения, то я заодно прощусь с вами. Не стану притворяться, будто мне было неприятно считать себя на дороге к удаче, но не стану и принимать вид, будто очень огорчен, что это кончилось. Конечно, власть и богатство – славные вещи, но шепну вам на ухо одно словечко: ваш герцог – страшный человек.

Кетсби рассмеялся.

– Зато с горбатым Диком можно далеко уехать, – сказал он. – Ну, да сохранит Господь всех нас от зла! Доброго пути!

Дик стал во главе своих людей и, дав приказание отправиться, поехал вперед.

Он ехал через город, следуя, как он полагал, дорогой сэра Даниэля, и оглядывался вокруг в ожидании увидеть что-либо, что могло подтвердить его предположения.

Улицы были усеяны мертвыми и ранеными, положение последних в этот жестокий холод было гораздо более достойно сожаления. Шайки победителей расхаживали из дома в дом, грабя и убивая, а иногда распевая песни.

Со всех сторон до ушей молодого Шельтона доносились звуки, говорившие о насилии и оскорблениях: то удары большого молота в какую-нибудь забаррикадированную дверь, то отчаянные крики женщин.

Сердце Дика только что пробудилось. Он только что увидел жестокие последствия своего собственного поступка, и мысль о той сумме несчастий, которая накопилась во всем Шорби, наполняла отчаянием его душу.

Наконец он выехал в предместье города и ясно увидел прямо перед собой тот широкий, утоптанный след на снегу, который заметил с вершины колокольни. Он поехал скорее, не переставая внимательно вглядываться в павших людей и лошадей, лежавших по обе стороны следа. Он с облегчением заметил, что все эти люди были одеты в цвета сэра Даниэля, и даже узнал лица тех, которые лежали на спине.

Приблизительно на полдороге между городом и лесом на людей, по следам которых он ехал, очевидно, напали какие-то стрелки: каждый из трупов, лежавших довольно близко друг от друга, был пронзен стрелой. Среди других Дик заметил очень молодого юношу, лицо которого показалось ему странно знакомым.

Он остановил свой отряд, сошел с лошади и приподнял голову мальчика. При этом капюшон спал, и длинные, пышные темные волосы рассыпались по плечам. В то же мгновение мальчик открыл глаза.

– А, укротитель львов! – сказал слабый голос. – Она дальше. Поезжайте, поезжайте скорей!

И бедная молодая девушка снова лишилась сознания.

У одного из людей отряда Дика была с собой фляжка с каким-то крепким напитком. Дику удалось привести девушку в чувство. Тогда он взял к себе на седло подругу Джоанны и снова поскакал к лесу.

– Зачем вы взяли меня? – сказала девушка. – Это задержит вас.

– Нет, миссис Райзингэм, – ответил Дик. – Шорби полон крови, пьянства и убийства. А здесь вы в безопасности, успокойтесь.

– Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии, – кричала она, – пустите меня!

– Вы не знаете, что вы говорите, сударыня, – возразил Дик, – вы ранены…

– Нет, – сказала она. – У меня убита лошадь.

– Это все равно, – сказал Ричард. – Вы здесь в открытом месте, на снегу, окружены врагами. Хотите вы или не хотите, я увожу вас с собой. Очень рад этому случаю, потому что таким образом уплачу хоть часть нашего долга.

Некоторое время она молчала. Потом внезапно спросила:

– Мой дядя?

– Лорд Райзингэм? – спросил Дик. – Хотелось бы мне сообщить вам хорошие вести, но у меня нет их. Я видел его раз во время сражения, только раз. Будем надеяться на лучшее.