Текст книги "Отступник"

Хэмфри не уставал поражаться легкости, с какой она обсуждала политику, учитывая ее молодость. Бесс исполнилось девятнадцать, и она была на шесть лет моложе его, являясь ровесницей новой супруги короля. Он часто спрашивал себя, а не привыкла ли она к подобным разговорам в замке своего первого мужа, конта Холланда, но их брак продлился совсем недолго, после чего он оставил ее вдовой.

– Нельзя позволить Филиппу потребовать от твоего отца выкуп.

– Но если мой отец откажется, он рискует навсегда лишиться герцогства, на войну за обладание которым у него ушли годы, – герцогства, включающего в себя богатейшие и самые плодородные земли.

– А если Баллиол вернется на трон, то все усилия окажутся напрасными. – Лицо Хэмфри посуровело; воспоминания об отце по-прежнему не давали ему покоя. – Мы пожертвовали многим и дорого заплатили за победу. У нас нет другого пути. Потому что только объединенная под властью одного короля, Британия может выжить и уцелеть. И мы заставим их в это поверить. Всех до единого.

Бесс всматривалась в его посуровевшее лицо.

– Разве ты не хочешь покончить с войной, Хэмфри? Покончить с бесконечными кампаниями, походами и кровопролитием? – Когда он не ответил, она вздохнула и стала смотреть на толпы мужчин, пьянствующих и веселящихся внизу. – Быть может, перемирие станет лучшим выходом. Для всех.

Он пристально взглянул на нее.

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь.

Ее серые глаза вспыхнули огнем, и в этот миг она была очень похожа на своего отца.

– Я – дочь короля, Хэмфри. И цена войны мне известна ничуть не хуже, чем большинству этих пьяниц там, внизу. Мое детство прошло в отцовских походах. Мы с сестрами переезжали из одного замка в другой, не зная, вернется он к нам или нет. Мы видели, как страдала мать, когда не могла быть рядом с ним, и чувствовали ее боль, когда ей это удавалось. Она редко оставляла его одного. Я стала подростком в ее отсутствие, зная, что его жажда победы и ее желание всегда быть рядом с ним сильнее их любви ко мне. Так что не говори мне, что я чего-то там не знаю.

Он коснулся ее плеча.

– Бесс, я устал, и эти мысли гнетут меня. Утро вечера мудренее. Завтра все будет казаться другим… – Хэмфри оборвал себя на полуслове. Его внимание привлекли красные светлячки, замерцавшие на опушке леса за частоколом.

Пока он смотрел на них, они взлетели в воздух, бесшумно описывая широкую дугу, похожие на изящные кометы, а потом обрушились вниз, на лагерь. Некоторые огоньки угодили в палатки, другие воткнулись в землю или отскочили от нее, рассыпая искры. Третьи отыскали свои жертвы, вонзившись в спины и плечи людей. Крики боли и ужаса заглушили музыку.

Схватив Бесс за руку, Хэмфри увлек ее за собой по парапетной стенке к наружной лестнице, которая вела вниз. По галерее метались стражники, отдавая распоряжения друг другу и тем, кто оставался внизу, а тем временем за частоколом зажглось еще одно созвездие огоньков. Кто-то потянул за веревку колокола, установленного на бастионе форта. Громкий набатный звон поплыл над лагерем, и в это время на него обрушился новый град огненных стрел. Некоторые попали в лошадей, и какой-то конь встал на дыбы, порвав путы. Обезумевшее от боли животное помчалось прямо через толпу с торчащей в боку горящей стрелой, сбивая с ног людей, отчаянно разбегающихся в поисках укрытия. В палатки попали еще несколько стрел, и те загорелись, а налетевший ветер принялся радостно раздувать пламя.

Хэмфри был уже на середине лестницы, когда на лагерь обрушился третий огненный залп. Он прикрыл Бесс своим телом, когда стрелы застучали по бревнам вокруг них. Как только стрельба прекратилась, они вновь помчались вниз по ступенькам; Бесс одной рукой поддерживала юбки, чтобы не упасть. Оказавшись на земле, он повел девушку ко входу в форт, где двое стражников наблюдали за разыгрывающейся на их глазах драмой, сжимая в руках обнаженные мечи и готовясь отразить нападение невидимого врага.

– Оставайся здесь, – сказал он Бесс, которая согласно кивнула. Лицо девушки побледнело от волнения. – Охраняйте ее ценой собственной жизни, – приказал он стражникам.

– Береги себя! – взмолилась она, схватив его за руку.

Хэмфри поспешил к королевскому шатру, миновав грумов, которые тушили занявшиеся копны сена. Не успевали они погасить один язычок пламени, как тут же рядом вспыхивал новый. Воздух наполнился дымом и отчаянным звоном колокола. Хэмфри увидел одного из голых по пояс борцов – тот лежал на спине, раскинув руки в стороны, а из глазницы у него торчала стрела. В небе вспыхнуло очередное созвездие, и на лагерь обрушился новый залп.

– Стойте! – крикнул Хэмфри, пытаясь остановить разбегающихся в разные стороны людей. – Следите за небом!

Но его послушались всего несколько человек, а сам он нырнул под груженную бочками повозку. Какой-то пехотинец, так и не выпустивший кружку из рук, выгибаясь, упал на колени, когда в спину ему ударила стрела. Он заорал не своим голосом, хватаясь за древко и пытаясь выдернуть его.

– Помоги ему! – приказал Хэмфри оруженосцу и вскочил.

Король стоял перед своим шатром, отдавая короткие приказы столпившимся вокруг него рыцарям, число которых все увеличивалось по мере того, как к ним присоединялись их товарищи. Среди них Хэмфри заметил Ральфа, Генри и Эймера. Когда он подбежал к шатру, то услышал, как один из стражников на наблюдательной платформе у ворот кричит королю, перегнувшись через перила:

– В лесу прячутся стрелки, сир! Их там человек сто или даже больше!

– Седлайте Байярда, – коротко бросил король, поворачиваясь к своему оруженосцу. Отблески пожаров освещали его угрюмое лицо. – Где мой сын?

– Я здесь, отец! – Принц Эдвард подбежал к королю. Пирс не отставал от него. У гасконца на руке висел щит, из которого торчала стрела, и язычки пламени лизали разрисованное дерево.

– Мы выйдем из лагеря и захватим этих простолюдинов! – крикнул король, обращаясь к окружившим его рыцарям. – Седлайте коней!

Хэмфри протолкался сквозь группу людей, заприметив Хью, своего оруженосца, и нескольких рыцарей.

Хью уже оседлал Урагана и держал в руках его меч. На лице оруженосца отразилось облегчение, когда он увидел, что к нему приближается хозяин.

– Сэр, – он протянул ему оружие, – должен ли я принести вашу кольчугу?

– Нет времени, – отказался Хэмфри, взял обнаженный клинок и сунул его в петлю на поясе. – Принеси мой гамбезон и шлем. На коней, – на одном дыхании обратился он к своим рыцарям, когда Хью нырнул в палатку.

Оруженосец вернулся, держа в руках его гамбезон. Стряхнув с плеч накидку, Хэмфри натянул на себя стеганую тунику, подбитую войлоком. Она до сих пор была влажной от пота после целого дня, проведенного им в седле. Накинув на голову стеганый койф, который протянул ему оруженосец, Хэмфри надел поверх него свой огромный шлем, украшенный плюмажем из лебединых перьев. Ураган уже нетерпеливо перебирал копытами, пламя и всеобщая суета заставляли коня нервничать, но он успокоился, когда Хэмфри поднялся в седло и взял поводья. Вокруг садились на своих скакунов и его рыцари.

Король Эдуард уже гарцевал на своем жеребце Байярде, когда Хэмфри присоединился к нему со своим отрядом. Все они вместе – король, его сын, несколько сотен рыцарей и сержантов – поехали к воротам. С неба продолжал сыпать дождь из горящих стрел, но они падали у них за спиной, где огонь быстро распространялся среди стоящих тесными рядами палаток. Часть лагеря уже полыхала ярким пламенем, и дым застилал вечернее небо. В прорези шлема окружающий мир для Хэмфри сузился в полоску дыма и огня. Краем глаза он видел яркие плюмажи и мантии своих спутников. Все они, как и он сам, были в шлемах, делавших их безликими. Он боялся за Бесс, но поделать ничего не мог – и ему оставалось только надеяться, что стражники сумеют защитить ее. Часовые тем временем уже раздвигали массивные бревенчатые створки ворот.

Впереди, за спинами своих товарищей и крупами их лошадей, Хэмфри увидел опушку леса, ощетинившуюся бахромой деревьев, уходящих в темноту. В их тени вспыхнули новые светлячки, тускло освещая силуэты людей между стволов.

– Вперед, рысью марш!

Заслышав крик короля, напоминавший скорее львиный рык, Хэмфри обнажил меч и вонзил каблуки в бока Урагана. Жеребец рванулся вперед, и окружающие всадники последовали его примеру, перейдя с рыси на галоп. Земля задрожала под копытами коней. Хэмфри испустил яростный боевой клич, и звук его завибрировал в тесном пространстве шлема. Остальные подхватили его клич, посылая своих лошадей в галоп. Но едва король и рыцари лавиной хлынули из ворот форта, навстречу им устремился рой горящих стрел.

Хэмфри увидел, как какая-то лошадь, в голову которой угодил огненный светлячок, обезумев от боли, слепо рванулась в сторону. Всадник, не удержавшись, вылетел из седла, и она врезалась в скачущего рядом жеребца, опрокинув его на землю вместе с рыцарем, и они исчезли под копытами мчащейся вперед конной лавы. Хэмфри заметил, что прямо в него летит сгусток огня, и едва успел уклониться. Стрела пролетела мимо, но неожиданный рывок бросил его в сторону, и он сильно натянул поводья, защемив мундштук в губах Урагана. Конь споткнулся и налетел на жеребца Генри Перси. Хэмфри несколькими движениями успокоил его, а жеребец Перси отскочил на несколько шагов в сторону. Впереди быстро вырастала темная линия деревьев.

Среди стволов стояли лучники. Некоторые, завидев мчащихся на них рыцарей, повернули и бросились в лес. Другие остались на месте, перезаряжая луки и целясь в лошадей. Хэмфри увидел, как король вонзил шпоры в бока Байярда, посылая коня в высоком прыжке через кусты шиповника, и меч сверкнул в его руке, по широкой дуге врезаясь в шею лучника, который выстрелил в него секундой раньше. Струя крови окрасила сосновые стволы, когда лучник осел на землю и голова мягко скатилась с его плеч.

Хэмфри нашел взглядом двух мужчин, во все лопатки удирающих от него. Оба были вооружены луками и одеты в зеленые куртки и штаны, какие обыкновенно предпочитают охотники. Кровь вскипела у него в жилах, когда он устремился за ними в погоню, пригибаясь под низко нависающими сучьями, слыша, как ветки царапают его шлем и ощущая слабые удары по плечам и коленям. Догнав одного из лучников, Хэмфри взмахнул мечом и нанес жестокий диагональный удар, пролетая мимо. Мужчина споткнулся, захлебнулся криком и упал, а из жуткой раны на груди фонтаном ударила кровь.

Хэмфри натянул поводья, останавливая Урагана и пытаясь сквозь узкую прорезь шлема разглядеть второго лучника. Он заметил, как слева от него преследует свою жертву Эймер де Валанс. Яростно взревев, кузен короля привстал на стременах и подался вперед, кончиком своего широкого меча достав шею убегавшего лучника. Повсюду звучали крики – это рыцари расправлялись с пешими врагами. Хэмфри послал Урагана вперед, но деревья впереди росли все гуще, так что вскоре ему пришлось перейти на шаг. Большинство вражеских лучников благополучно скрылись в глубине леса, куда не могли последовать за ними рыцари на своих крупных и неповоротливых конях.

Заревел рог, сзывая рассыпавшихся по лесу всадников к своему королю, который уже выехал на Байярде на опушку. В ночном небе отражалось зловещее зарево пожара, бушевавшего за частоколом. Форт полыхал вовсю, и языки пламени жадно лизали бока бревенчатой крепости. В воздух с треском взлетали снопы искр, подобно сотням рассерженных светлячков. Там раздавались крики – это оставшиеся пехотинцы пытались потушить пожар. Хэмфри сорвал с головы шлем, отчаянно надеясь, что часовые успели увести Бесс в безопасное место.

– Это было войско Джона Комина! – прокричал Эймер де Валанс, склоняясь к шее своего коня и выныривая из-под низко нависавших еловых веток. – Там, дальше в лесу, были всадники на лошадях. Я узнал своего зятя по его цветам, но он ускакал раньше, чем я успел добраться до него.

– Будем преследовать их, сир? – осведомился Ральф де Монтермер, успокаивая своего возбужденного жеребца. – Милорд король? – вновь подал он голос, когда король не ответил. – Продолжим погоню?

Хэмфри оглянулся на короля, который как раз поднял забрало своего шлема. Он смотрел на пылающую крепость и в багровых отблесках пламени походил на ангела ада, охваченного непреодолимым желанием убивать.

Глава четырнадцатая

Окрестности Лохмабена, Шотландия 1301 год

Джон Комин пришпорил своего коня, заставляя его подняться еще на несколько последних ярдов по лесистому склону. Вокруг в темноте глухо шелестели деревья. Оказавшись на голой макушке холма, он запрокинул голову и увидел, что небо усыпано пылью звезд. Их призрачный свет холодно блестел на шлемах мужчин, собравшихся на вершине. Из‑за деревьев подходили все новые воины, конные и пешие, задыхаясь после подъема. Одного солдата, чье лицо исказилось от боли, а из глубокого пореза на лбу сочилась кровь, заливая ему щеки, втащили на холм двое его товарищей.

Натянув поводья, Комин сорвал с головы шлем и койф, жадно вдыхая полной грудью свежий воздух. Его недавно подстриженные темные волосы прилипли к голове, отчего худощавое лицо выглядело еще более изможденным и осунувшимся. Герб на черной накидке – три белых снопа пшеницы на красном поле, родовая эмблема Рыжих Коминов – повторял рисунок на попоне коня. На коже у него выступил пот, соленый вкус которого смешивался с металлическим привкусом предличника[20]20
  Предличник – нижняя часть шлема, закрывавшая челюсть и рот. Как правило, она крепилась к шлему завязками и шарнирами и была снабжена войлочной прокладкой.


[Закрыть]. Завидев своего оруженосца, Комин швырнул ему шлем, а сам соскользнул с седла, чувствуя, как ноют натруженные мышцы.

– Дунгал! – резко крикнул он, разглядев в толпе знакомое лицо.

Дунгал Макдуалл, бывший капитан армии Галлоуэя, протолкался в первый ряд. Его жесткое неулыбчивое лицо выглядело смертельно бледным в свете звезд, соперничая белизной со львом на его накидке.

– Они преследовали нас? – поинтересовался Комин, когда они сошлись лицом к лицу в толпе.

– Совсем недолго. Их лошади оказались слишком крупными, чтобы пройти меж деревьев. Я сам слышал, как король трубил в рог, сзывая их обратно.

Комин угрюмо кивнул.

– Полагаю, у них внезапно нашлись более срочные дела. Огонь распространялся даже быстрее, чем я мог надеяться.

– Еще до рассвета новый форт превратится в головешки, – согласился Дунгал, и в глазах его блеснуло мрачное удовлетворение.

Заметив высокую фигуру отца, Комин зашагал к нему, топча сапогами сосновые шишки.

Лорд Баденох беседовал со своим кузеном, графом Бучаном и главой клана Темных Коминов. Бучан, импозантный, хорошо сложенный мужчина, был схож с отцом Комина вытянутым лицом и темными глазами. Свой огромный шлем он держал под мышкой, а его накидку трепал ветер. Его наряд тоже украшали три снопа пшеницы, вот только поле было черным. Кузены на двоих правили самыми могущественными ветвями клана Коминов, чье влияние и власть были хорошо известны во всем королевстве, начиная от Пограничья и заканчивая горами и равнинами северо-востока. С ними стояли Инграм де Умфравилль, родственник Джона Баллиола, и Роберт Вишарт, епископ Глазго.

– В самом худшем случае мы потеряли не более двадцати человек, ваше преосвященство. В общем и целом это был грандиозный успех.

– Успех или нет, а потерянные жизни достойны скорби, сэр Джон. – Голос Вишарта прозвучал резко и даже грубо. Приземистая и коренастая фигура делала его похожим на рассерженного буйвола.

– И ваши молитвы послужат мертвым, как наши стрелы послужили живым. После целого лета потерь нашим людям нужна была победа. И мы им ее дали.

– Но мы должны сделать больше, – подойдя к ним, заявил Комин.

Когда мужчины повернулись к нему, он обратил внимание на то, каким измученным и опустошенным выглядит отец. Вот уже несколько недель его не отпускала болезнь, и кожа его стала бледной и обвислой. Нападение на Лохмабен, похоже, окончательно подорвало его силы, хотя голос его звучал отчетливо и властно, как прежде.

– Твой план сработал лучше, чем я ожидал, сын мой. Прими мои поздравления.

– Спасибо, отец, – сухо отозвался Комин. – Тем не менее я бы предпочел увидеть их лагерь уничтоженным полностью. Король Эдуард сможет заново отстроить то, что мы сожгли сегодня ночью.

– Зато это восстановление нарушит его планы на новую кампанию. Лохмабен был его главной цитаделью, из которой он мог наносить удары. А теперь ему придется направить свои и так весьма ограниченные ресурсы на его восстановление.

В разговор, выказывая свою заинтересованность, вмешался Инграм де Умфравилль.

– Совершенно верно. Это даст нам время, чтобы привлечь на свою сторону новых воинов и собрать снаряжение…

– У нас достаточно солдат. – Комин заметил, как недовольно поморщился Умфравилль, но ему было наплевать. Тот был недавно избран третьим хранителем Шотландии, и теперь, вместе с ним самим и Уильямом Ламбертоном, они составляли триумвират. Комин был и без того оскорблен тем, что благородные лорды сочли возможным назначить еще и третьего человека на эту высокую должность. Он ни в коем случае не собирался делиться с Умфравиллем той властью, которую обрел за последние два года. – Мы должны лишь правильно распорядиться своими силами.

– И что же вы предлагаете? Объявить войну Англии?

Заслышав столь издевательский вопрос, Комин обернулся и увидел Джона Атолла. Неверный свет звезд подчеркивал резкие черты графа, чьи вьющиеся волосы взмокли от пота. Вместе с ним подошел и его сын Дэвид, копия отца в молодости, и Нейл Кэмпбелл, рыцарь из Аргилла, один из самых ярых и верных сторонников Уильяма Уоллеса. Как бывало всегда, Комин ощутил острую неприязнь к графу, который, подходя, не сводил с него пристального взгляда. Он отметил, что кое-кто из рыцарей, стоявших поблизости, услышал вопрос Атолла и теперь выжидающе смотрел на него, ожидая ответа.

– Все может быть, – с вызовом ответил Комин. – Люди у нас есть.

– Люди у нас точно есть, – согласился Атолл, останавливаясь перед ним. – А вот военачальников не хватает.

Прежде чем Комин успел открыть рот, заговорил его отец:

– Ваше презрение неуместно, Атолл. Мой сын только что привел нас к первой победе в этом году. Или вы отказываете ему в этой чести?

– При всем уважении, победа оказалась незначительной и досталась нам слишком поздно. Все лето я призывал к действию, но меня никто не слушал. Мы позволили англичанам опустошать и грабить западные районы и захватывать замки, не встречая сопротивления.

Епископ Вишарт озабоченно нахмурился.

– Сэр Джон… – начал было он.

Но Атолл проигнорировал его, возвысив голос, чтобы и остальные могли слышать его.

– Эдуард и его армия получили полную свободу действий, а мы бросили своих людей на его милость. Можете быть уверены, они ее не дождались. Мы все слышали о сожженных городах и деревнях, убитых мужчинах, обесчещенных женщинах и искалеченных детях. Король Англии – толстокожий, у него шкура носорога. И то, что мы сегодня сделали, – всего лишь жалкий укол. – Граф с силой ударил по ладони сжатым кулаком. – А мы должны поразить его в самое сердце!

В толпе раздались возгласы одобрения, и Комин услышал их. Сын Атолла Дэвид во все глаза смотрел на отца, и на лице его была написана гордость. Неприязнь Комина сменилась откровенной ненавистью. Вот уже много месяцев Атолл был для него как бельмо на глазу, подвергая сомнению любое его решение и оставаясь постоянным источником раздражения. Более того, он продолжал оказывать поистине возмутительную поддержку Роберту Брюсу, отчего проклятый соперник незримо присутствовал в их среде, несмотря на то что этот сукин сын как сквозь землю провалился после того, как отказался от поста хранителя. Комин всей душой желал изгнать Атолла из их рядов, надеясь, что таким образом лишит Брюса последней возможности влиять на события в Шотландии, но граф командовал большим отрядом рыцарей, поддержка которого была крайне необходима окруженным мятежникам.

– Предлагаю не давать Длинноногому ни минуты покоя, – продолжал Атолл. – Осторожность стала нашим врагом. Агрессия должна стать нашим союзником. Давайте устроим набег на территорию Англии, пока король и его приспешники зализывают раны!

Когда одобрительный ропот сменился громкими криками, Комин с отцом заговорили одновременно, но воины, воодушевленные ночным триумфом и пламенной речью Джона Атолла, заставили их умолкнуть.

– Нужно позвать Уильяма Уоллеса домой! – крикнул какой-то мужчина, размахивая копьем. – Пусть он снова приведет нас к победе над английскими собаками!

Комин не выдержал и дал волю своему гневу.

– Уоллеса? – презрительно выкрикнул он. – Именно из‑за своей неспособности руководить он и отказался от должности хранителя нашей страны. Фолкирк стоил жизни десяти тысячам скоттов!

Его слова вызвали настоящую бурю возмущения, и Комин с опозданием сообразил, какую ошибку совершил. Уильяма Уоллеса вот уже три года не было с ними, но предводитель мятежников по-прежнему отбрасывал длинную тень. Он первым обнажил меч против англичан, его грандиозный триумф под Стирлингом, его ярость на поле брани, даже его разбойничьи подвиги в первые дни мятежа – все это было еще свежо в памяти повстанцев, невзирая на его поражение при Фолкирке. То, что Уоллес, второй сын в скромной семье, сохранил больше уважения в свое отсутствие, чем он сумел завоевать за два года своего пребывания на посту хранителя, приводило Комина в бешенство. Вокруг зазвучали протестующие крики, и он увидел, как Джон Атолл смотрит на него с нескрываемым удовлетворением во взоре.

– В поражении под Фолкирком нет вины Уоллеса, – гневно заявил Нейл Кэмпбелл. – В нем повинны дворяне, возглавляемые лордом Баденохом, которые бежали с поля брани, не нанеся ни одного удара по врагу!

Отец Комина и граф Бучан шагнули вперед, возмущенные оскорблением, нанесенным их фамильной чести. Грязно выругавшись, Комин схватился за рукоять своего меча.

– Замолчите все!

Резкий, скрипучий голос прокатился над поляной. Толпа притихла и расступилась, пропуская в первый ряд невысокого жилистого человека в черной сутане. Руки Уильяма Ламбертона, епископа Сент-Эндрюсского, были перепачканы кровью – он оказывал помощь раненым и отпевал погибших. На лице его застыло непреклонное выражение, а в странных глазах – один из которых был льдисто-голубым, а другой – белым, как жемчуг, – горел холодный огонь. Он встал между Кэмпбеллом и Комином, который уже наполовину вытащил меч из ножен.

– Как быстро от борьбы с англичанами мы переходим к борьбе друг с другом! Когда же мы поймем, что наша сила – в единстве, а не в разделении? – Голос его звучал страстно, как во время его яростных проповедей. – Сегодня вечером мы одержали победу, сэр Джон, – заявил он, поворачиваясь к Атоллу. – Не забывайте об этом в погоне за следующей. Подойдите ко мне. – Он жестом поманил графа. – Пожмите руку человеку, который принес нам эту викторию. Своему соотечественнику.

На скулах у Атолла заиграли желваки, но под тяжелым и непреклонным взглядом Ламбертона он шагнул вперед и неохотно протянул руку.

Комин долго пожирал графа взглядом, а потом с силой загнал наполовину вынутый меч обратно в ножны. Мужчины обменялись коротким рукопожатием, глядя друг другу в глаза, после чего разошлись.

Ламбертон обвел взглядом остальных, подмечая в лицах и позах неуверенность и внутреннее напряжение.

– Уничтожение Лохмабена позволило нам выиграть время, в течение которого мы должны решить, что делать дальше. Руководствуясь здравым смыслом, – добавил он, глядя на Атолла. – Восстановление Джона Баллиола на троне пока еще не состоялось. Мы с епископом Вишартом отправили гонца в Париж, чтобы выяснить, что требуется нашему королю для окончательного возвращения на престол. Давайте подождем его ответа и не станем принимать скоропалительных решений, ведь это запросто может изменить ход войны.

Вишарт и остальные согласно закивали головами, но Комин заметил, что Атолл задумался, словно эти известия его совсем не обрадовали. Было очень странно сознавать, что у них, оказывается, все-таки есть нечто общее.

Когда толпа начала расходиться – Джон Атолл ушел вместе с Нейлом Кэмпбеллом, а Вишарт отвернулся, чтобы продолжить разговор с лордом Баденохом, – Комин направился к тому месту, где оставил своего коня и снаряжение, не обращая внимания на оклики своих людей. На вершину холма все еще выходили последние отставшие от своих и уцелевшие воины, но большинство солдат уже рассеялись по склонам, чтобы передохнуть самим и дать отдых лошадям, прежде чем шотландская армия уйдет глубже в Лес, на свою базу. Комин миновал группу лучников, подсчитывающих оставшиеся стрелы. Закаленные люди из Селкиркского леса, их муштровал и готовил к боям еще Уильям Уоллес, когда был единоличным хранителем королевства.

Уоллес. Баллиол.

С тех пор как слухи о грядущем возвращении короля, подобно степному пожару, начали распространяться и шириться среди повстанцев, эти два имени стали преследовать его, словно в кошмарном сне. В отсутствие бывшего предводителя мятежников и низложенного короля он, Джон Комин, стал подлинным лидером Шотландии, завоевав это положение при поддержке своей семьи. Но теперь даже его честолюбивый отец с восторгом отзывался о реставрации своего зятя, короля. Он не уставал повторять, что Коминам всегда и неизменно лучше всего удавались закулисные интриги. «Король – это всего лишь инструмент, а играем на нем мы». Но Комину нравилось быть на виду и купаться в лучах славы, и он не желал уходить в тень другого человека.

Он остановился на краю опушки, где склон холма терялся в темноте. В нескольких милях к югу он разглядел багровые отблески пламени, пожиравшего Лохмабен. Перед его внутренним взором вдруг всплыло лицо Баллиола, и Комина охватила ярость. Его дядя оказался никудышным королем. Он не сумел противостоять требованиям Эдуарда, и потому знатным дворянам, таким как его отец, пришлось самим взять бразды правления королевством в свои руки и восстать против англичан. Баллиол бежал с поля брани во время вторжения Эдуарда и провел несколько недель в скитаниях, прежде чем позорно сдался на милость победителя. Он стоял чуть ли не на этом самом месте, покорный и смиренный, как ягненок, позволив сломать большую печать Шотландии и сорвать со своей мантии королевский герб. Неужели люди, которые столь радостно приветствуют его возвращение, забыли об этом? Его отец прекрасно видел слабость Баллиола в управлении страной и не единожды упоминал о том, что и сам имеет право претендовать на трон.

И его сын не забыл об этом.