Текст книги "Дом с бельведером. Мини-роман"

Глава 2 – Актъ II

Июльское утро. На листьях деревьев ярко сверкает роса, а между свежеотштукатуренных колонн Дома с бельведером гуляет свежий ветерок. Из приоткрытых рам он вынимает своим прикосновением кружевные занавески. На заднем дворе хлопочет дворня.

– Борька, ты перепелов-то занёс?

– Да, вон – в корзине, поглянь!

– А салады приве́зли уж?

– Сей час должны вот подъехать. Ты уж не мелькай, дай пройти, а то барыня заругает.

Бояться особого гнева суть88
  Есть, имеются (уст.)


[Закрыть] все основания. Матушка Андрея Фридриховича устраивала une banquette d’été99
  Летний банкет (фр.)


[Закрыть], на которую были приглашены виднейшие люди губернии и ближайших к ней уездов. Такое важное событие само по себе требовало деликатных действий, а с учётом страсти барыни к порядку и красоте – приобретало огромную силу. Нарушения точных и колких указаний карались по законам Серебряного века вне зависимости от крестьянского или дворового табеля. Поэтому те стоящие во дворе невольно поёжились при упоминании организаторши сегодняшнего действа.

Но, диво! – во двор вошла, несомая продолговатыми кожаным бурдюком, машина, движимая двумя чадящими паровыми котлами с винтовой передачей. Машина влетела во двор, распространяя клубы дыма и было дошла уже до испуганного Борьки… но тут Андрей Фридрихович споткнулся о небрежно оставленную лохань и упал на влажную траву. « A communi observantia non est recedendum»1010
  Нельзя пренебрегать тем, что принято всеми. (лат.)


[Закрыть] – изрекли басовито отроческие губы.

На князе была серого цвета пижама из байки, украшенная двуглавым орлом, вышитым золотой нитью на левой груди, прямо над сердцем. Ноги были обуты в китайские войлочные тапочки фиолетового цвета. Андрей Фридрихович размышлял о проекте нового средства передвижения, предложенного ещё Леонардо Да Винчи (к слову, мы тогда ещё не родились, и доказать оное не можем), но бурная фантазия дала осечку. Князь привстал на колени, боязливо поглядывая на многочисленную дворню.

Люди стояли напротив и не знали, как себя повести. С одной стороны, надобно было подойти и помочь встать молодому барину, но ведь невольно можно причинить неудовольствие дражайшему дитяте. Как уже не раз бывало, непродуманное прикосновение либо заставляло Андрея жаловаться маменьке, либо (когда последний чувствовал превосходство) он сам мстил своим слугам за незнание этикета. Поэтому – с другой стороны, дворовые предпочти постоять в стороне. Немые гляделки продолжились примерно с полминуты, после чего Андрей Фридрихович напряг свои лодыжки, приподнялся, и, поглаживая ушибленную ягодицу, попятился к стене Дома. Со взглядом волка, он не сводил глаз со слуг и медленно направился к торцу дома. По-паучьи передвигая ладонями князь, уже набравший три аршина в высоту, переходами покинул задний двор – прищуриваясь и похихикивая.

Борис поспешно убрал лохань, и все вернулись за приготовления. Занесли снедь в дом, закатили в погреб бочку хорошего вина и аккуратно положили на кухне листья хрустящего салата, обёрнутые в жёсткую бумагу. Работа переместилась с заднего двора внутрь дома.

– А ну быстро, быстро, уроды блаженные, сейчас губернатор приедет! – пронизывал Дом голос барыни. Крестьяне сновали между комнатами и переходами, топая по пахнущему можжевельником паркету. Громыхал весь дом, наполняясь запахами жаренных перепелов, растительного масла, вина, свежевыпеченного хлеба, супа с говяжьим хвостом на фасоли и человеческого пота. Барыня стояла на первом этаже у парадной лестницы – в белом кружевном платье. Оно ей не шло: платье было воздушным и нежным, в то время как напряженные скулы Пульхерии Петровны источали строгость и некую маскулинность. Она глядела вдаль, на вьющуюся дорогу, обрамлённую аллеей из деревьев, оперевшись на чёрный зонтик. В это время за ней кругами ходил молодой князь Андрей, уже переодетый в тёмно-синий матросский костюм. Фридрих Георгиевич же сидел подавленно на втором этаже и листал труды по инженерии.

Вдруг вдалеке по дороге вознеслись клубы пыли.

– Щххх! – прошипела хозяйка Дома, после чего из-за торцов дома вышли крестьяне в праздничной одежде (бывшие солдаты одели старую изношенную, застиранную до бледности, форму) и встали перед фасадом. Двое, вставшие аккурат у парадной лестницы достали инструменты – флейту и барабан, затянули один из многочисленных встречных маршей, окутывая окружающие поля и рощи в дробь и тонкие звуки пикколо.

Через минуту на плац перед домом прикатила карета, запряжённая пятью лошадьми. Из экипажа вышел тучный мужчина – уже в возрасте, но с ярко-чёрными неувядшими волосами.

– Пульхерия Петровна!

– Матвей Варфоломеевич!

Барыня и губернатор по-английски обнялись у первой ступеньки лестницы.

– Êtes-vous fatigué après de la route?1111
  Устали ли Вы с дороги? (фр.)


[Закрыть].

– Спасибо, дражайшая моя, всё прошло удачно. Как я вижу наши друзья ещё не изволили прибыть?

– Полагаю, скоро будут – что с них взять, дорогой Вы мой. – мать князя хитро прищурилась и словно лисица из норы посмотрела из своей шляпы-кибитки на губернатора.

– Эхехе, – отсмеялся натужно Матвей Варфоломеевич, – ну что же, разрешите я пока осмотрю Ваш чудесный сад?

– Конечно, проходите, через Дом на заднюю веранду.

Музыка стихла, но выставленные крестьяне остались стоять на месте по стойке «смирно». Барабанщик напряжённо держал в руках палочки, слегка дотрагиваясь кожи инструмента, будучи готовым встретить нового гостя. Губернатор поднялся по лестнице и повстречался с молодым хозяином поместья. «Здравствуй, голубчик мой!» – с толикой притворства провозгласил гость. Андрей Фридрихович сначала поёжился, потупил взор, затем неуверенно расправил рот в широкой улыбке и поклонился. «Проводи-ка меня на веранду!»

Стоящая внизу у лестницы матушка тем временем медленно ходила взад-вперед – от одних перил к другим. Она обдумывала темы предстоящей беседы. Губернатор, промышленник Илларион Шпон и владелец обширных земель в соседнем уезде Ростислав Дребышевич были приглашены для обсуждения важного дела – матушка задумывала одновременно вложиться в строительство фабрики в уездном городе и вместе с этим продемонстрировать свою преданность царствующему двору. Последнее планировалось обеспечить проведением пышных празднеств в день рождения Государя. Впрочем, её планы были шире – глядя далеко, она стремилась путём ряда хитрых махинаций разорить соседних помещиков – не без помощи и доли губернатора, и расширить собственный капитал. Пульхерия Щ. продумала размеры долей и меры, которые она предложит своим визави.

Наконец вдали показалась два экипажа, – поскромнее губернаторского, но не менее резвые. После их остановки, на плац вышли стройный, но с длинными усами в чёрном пальто с накидкой Илларион Семёнович и средних размеров Ростислав Иванович в добротном кафтане «под венгерку». Хозяйка поместья встретила и их, любезно пригласив внутрь. Как только Пульхерия прошла по пятам своих гостей, привратник затворил широкие двери, а стоящие у фасада встречающие отмеренным шагом вернулись на рабочие места.

Столовая была готова разорваться от душных вкусных запахов. На большом толстом жестяном поддоне в середине стола пошкварчивали перепела с салатом, рядом стояли многие иные блюда, от которых у поваров текли слюнки. Но притронуться к ним они не могли. Запах вырывался через открытые ажурные окна, из которых сидящие могли лицезреть великолепный поместный пейзаж. «Mes amis1212
  Друзья мои (фр.)


[Закрыть], прошу, присаживайтесь» – начала трапезу Пульхерия Петровна.

Как все заняли свои места, хозяйка привстала из-за стола, положив руку на поясок своего платья. «Позвольте представить, мой сын – Андрей Фридрихович! Матвей Варфоломеевич уже знакомы, – подмигнула она губернатору, выманивая рукой своего сына из дверного проёма, – Андрей – будущий владелец моего наследства, un genie extraordinaire1313
  Небывалый гений (фр.)


[Закрыть], мысленная опора нашей державы. Я уверена, что совместная компания хорошо послужит нашему общему делу». Губернатор сжал по-азиатски губы в лукавой улыбке, глядя на Андрея. Шпон покачал приветственно головой, а Дребышевич искренне изрёк: «Виват птенцу славного гнезда!». Андрей же, стыдливо придерживая полы своей матроски, смущаясь от приветственных взглядов, занял своё место за столом по левую руку от матушки.

Начался обед. Чисто одетые служанки положили каждому по куску перепела и разрезали его, дабы гостям елось легче и приятнее; только Дребышевич со Шпоном взялись за собственные ножи. Немного покушав, губернатор поднял хрустальный фужер, в котором багряно лучезарилось вино, и, дождавшись внимания присутствующих изрёк: «Господа! Пульхерия Петровна! Я вельми рад присутствовать в компании вас, русских людей, которым не безразлично дело нашего государства. Да восславим нашего царя, восславим наше Отечество!»

Гости поднял свои фужеры, а хозяйка хотела прокричать «ура», но от радости смогла лишь взвизгнуть. Андрей Фридрихович немного растерялся и пролил вино на свои белые брюки, отчего спереди по ним стало расползаться розовое пятно. Благо никто не заметил данного конфуза, но молодому князю стало очень неловко, отчего последующие полчаса он то и дело поглядывал на свои мариненхозе1414
  Штаны моряка (нем.)


[Закрыть], – не испарилась ли влага, – чем вызывал недоумённые взгляды Шпона и Дребышевича. Губернатор уже не удивлялся.

– Пульхерия, дорогая моя, давайте поговорим о делах государственных.

– Конечно, Матвей Варфоломеевич!

– Итак, кхм, диспозиция наша такова: наша держава расширяется и растёт – внутреннее и внешне, и наш долг —следовать этому направлению. Будучи опорой и слугами государя нашего, я и Пульхерия пришли к выводу, что постольку Империя крепка, поскольку хозяйство наше цветёт и процветает, мы, средние единицы промысла, связываем мужика и царя, руку с серпом, и руку с державой, что ведёт первую… И… – в это время перед губернатором пролетала муха и он на неё засмотрелся, – да, нами было положено, что в нашей Н-ской губернии не так уж всё идеально с хозяйством.

– Да-с, всё очень плохо. – Пульхерия оперлась локтём одной руки на стол и стала вращать ладонью от собеседника к собеседнику, – Поля стоят, а вот Клавдий Спиридонович – тот, la folie totale1515
  Полная глупость (фр.)


[Закрыть], решил у себя керамическую мануфактуру завести. Ну какая в наших краях – да керамика, пустой разброс средств и денег. И дабы сберечь ценное достояние нашего края, господа, мы просим вас вступить в наш союз!

– Весьма интересное предложение… – начал Ростислав Спиридонович, – но почему Вы не пригласили других помещиков?

– Дражайший мой, – улыбкой кота, укравшего сало, отвечал губернатор, – Я уверен, Вы слыхали о новомодной теории происхождении рода людского – от англичанина Дарвина, дескать, выживали лишь самые сильные и умные приматы, из которых вышло высшее творение Божие. Так вот, будем считать, что я и Пульхерия Петровна словно Дарвин отсекаем лишнее и нежизнеспособное, оставляя на службе государю полезное и…

– Прибыльное! – метнула очами хозяйка поместья.

– Пожалуй, я понимаю. – смутился Дребышевич столь явно корыстным интересом собравшихся, хотя и разделяя его сам.

– Ну вот, прекрасно! – продолжал губернатор. – Моё дело здесь – гувернировать в интересах державы, и действия наши в этой зале совершеннейше внутри моих полномочий. Давайте объединимся, отстраним неумелых от серьёзных дел, и возьмём экономику сего региона… – он забыл слова, – под уздцы?

– Понимаю Вас, Ваше превосходительство, но, – Шпон задумался и провёл глазами по потолку, – в чём будет выражаться деятельность нашего союза?

– Для начала, – заговорщически улыбнулась Пульхерия Петровна – мы возведём в Абагряново гостиницу на паях, под двадцать пять процентов каждому. Село совсем рядом с уездным городом, посему приток столичных гостей будет силён.

– Я возьму на себя эту заботу, – поднял указательный палец губернатор.

– Но Абагряново ведь есть владением Оглоблина?

– Это не важно – отмахнулась хозяйка: для это мы и собрались, чтобы наше cause de cœure1616
  Сердечное дело (фр.)


[Закрыть] удалось самым чудесным образом. Вы кушайте, господа, перепёлки высшего отлову!

Состоялась небольшая пауза, во время которой каждый сидящий обдумывал свой новый партизанский1717
  Предопределённый, с предубеждениями


[Закрыть] статус и привыкал ко своим достопочтимым сообщникам, обгладывая сочную ножку жирного перепела. Думал каждый, – пожалуй, кроме Андрея Фридриховича, который одной рукой оттягивал скатерть чтобы закрыть пятно на брюках, а другой витиевато выводил на белоснежной скатерти перепелиной подливкой «marquis de Condorcet1818
  Маркиз Кондорсе (фр.)


[Закрыть]». Действия князя вновь привлекли внимание сидящих, и маменька продолжила разговор.

– Андрей. Встань и подойди ко мне. Молодец. Господа, Андрей Фридрихович Щ., мой дорогой сын – уважаемый в губернии юноша, философ и изобретатель. В скором времени дражайший Матвей Варфоломеевич даст бал, на котором будут все дворяне нашей округи. Конечно, там будет и наш дорогой Оглоблин.

– И что же мы хотим с ним уделать? – нетерпеливо спросил Дребышевский

– Голубчик, всё очень просто. Губерния полна слухов, которую не в первую очередь порождают с явственным намерением. Voici, par example,1919
  Вот, например, (фр.)


[Закрыть] заговорили о том, что Оглоблин Иван Васильевич прелюбодействовал со своею служанкой при том, что имеет законную супругу. Наш же замысел состоит в том, чтобы выявить пороки сего человека de l’autre genre en essence2020
  В корне другого роду (фр.)


[Закрыть]. – Шпон и Дребышевский сощурили глаза и подняли брови в недоумении, Пульхерия зловеще улыбнулась.

– Задача моего дражайшего сына будет состоять в том, чтобы продемонстрировать свои чертежи в одном из покоев Матвея Варфоломеевича. И, когда в главной зале все будут кружится в танце, мы устроим так, чтобы в этом покое остались только Оглоблин и Андрей Фридрихович. – губернатор с удовольствием вжал голову в плечи, Дребышевский и Шпон раскрыли глаза, в недоумении сжав брови.

– Да, да…, впрочем, всё в рамках Божьего закона. Вне зависимости от происходящего в комнате, mon fils2121
  Мой сын (фр.)


[Закрыть] выбежит из неё, возвещая о непотребных посягательствах господина, чьё присутствие отравляет жизнь и развитие нашей губернии.

– Сударыня, но это же театр! Ваш сын ещё весьма мал, и совершеннейше не блудница! – выпалил Дребышевич.

– О-о, сладчайший мой, – медленно повернула голову хозяйка, – Поверьте, вся жизнь театр, а лучший приз в нём имеют хорошие актёры, – она стала гладить Андрея по голове, – а мой сын – актёр великолепный и талантливый, хоть во многом ему ещё и нужно учиться.

Пока помещица гладила и смотрела на сына в зале воцарилась неловкая паузка. Разрядить её решил губернатор, он, оперевшись на ручки кресла, встал из-за стола и подошёл к окошку. Пронизывающий нежный солнечный свет лился через открытые проёмы.

– Господа, прошу Вас не бояться – рамки нравственного наши действия не покинут, а здоровье Андрея Фридриховича повреждено не будет. – губернатор ухмыльнулся невидимой присутствующим стороной рта, – от Вас же потребуется при дальнейшем обсуждении и на, скорее всего, неминуемом суде чести и достоинства высказаться за моральное спокойствие нашей округи, пострадавшее от падшего Ивана Васильевича. Калькуляции не хитры, имущество, за исключением родового дома, мы думаем перевести во временное правление губернской канцелярии, откуда оно потом уйдет на торгах. Естественно, нашими преференциями, господа.

– Андрей, Ваша миссия вам ясна? – обратился ко князю губернатор.

– Детально! – обвёл глазами присутствующих Андрей

– Ну вот и хорошо! Господа, предлагаю выпить за наш договор! Вы согласны участвовать в наших деяниях во имя нашего общего и частного блага?

– Признаться, – отвечал Шпон, – характер действий меня смущает, но, вероятно, раз Вы, Матвей Варфоломеевич, считаете наш поступок благом, то я развею свои сомнения.

– Я также согласен – пожал плечами Дребышевский. Он и Илларион Семёнович осознавали могущество двух сидящих рядом с ними людей и понимали, что, откажись они – за учтивым реверансом последует тайная подоплёка, ведущая к потере имущества, а то и свободы. Конечно, можно было составить высочайшее прошение о расследовании преступных заговоров, но не было гарантии его открытия, да и сами господа были не столь благочестивыми чтобы отказываться от солидного куша, – Дискуссия тут не уместна, по моему суждению.

– Ура! Bravó! Благослови Вас господь!

Заговорщики опустошили ещё раз наполненные прислугой бокалы вина. «Ну, Андрей, а теперь – проводи наших гостей в сад!» – приказала матушка, после чего хлопнула в ладоши. Молодой князь понуро встал в арку и боязливо смотря на высоких гостей сделал пригласительный жест. Ему было непривычно общаться с уездными людьми (хотя и обычнее чем с дворней), но он чувствовал свою важность, от которой зависит благо всего Отечества, которое он всем сердцем любил и был готов отдать все свои силы, дабы лета ея были долгими, а севы – богатыми. И так, думая о будущем поступке (скрытую эссенцию коего он ещё не осмыслил) он повёл гостей на летнюю веранду.

Там, по хлопку хозяйки, на притоптанной песчаной площадке выстроилось три девушки и три парня в праздничных одеждах, вместе с двумя детьми. За ними цвело полдничной синевой небо и пыхали зрелостью поля вперемешку с рощицами – вид с веранды открывался прекрасный. Гости уселись на резных стульях из красного дерева, чьи спинки состояли из сплетения тончайшей, но крепкой березы, тщательно обработанной до нежного состояния. Рядом стояла девушка, готовая в любой момент подать инкрустированную чарку водки или вина.

По следующему хлопку, из-за углов веранды вышли утренние музыканты и затянули мелодию.

Певцы запели:

У Успенского собору

В большой колокол звонят,

Нашу милую Парашу

Венчать с барином хотят…

Разморённая публика завела праздные беседы о недавних покупках и делах коммерческих. Молодой князь же перестал смущаться запятнанных штанов и подставил нижнюю часть своего тела свежему ветерку. «Государя…», «общее благо» – билось в его голове. Для него мысль о полезности чему-то крупному, тёплому и важному, снисходящему от Господа Бога, была настоящим упоением. Этот отрок, окружённой душной невыпускающей заботой, никогда не видел всей своей отчизны, но хотел быть ей полезен; и из своего поместья – даже не уезда, и уж тем более не губернии, он хотел сделать хоть что-то во славу Его.

Госпожою быть мне лестно,

А Ванюшу очень жаль,

Госпожою-то я буду,

А Ванюшу не забуду,

Я Ванюшину семью…

Пайщики подружились. За очередной шуткой барыня заливисто засмеялась и схватила с подноса служанки сочную сливу. Она была отменной охотницей и метнула плод прямо в лоб поющего мальчика.

Всю на волю отпущу.

Глава 3

В опочивальне было жарко. Влага, накопившаяся в комнатном воздухе из-за ночного дождя, испарялась под лучами встающего солнца, отчего на стёклах возникали стекающие вниз капельки. К тому же затопил подвальную печку Фрол, поэтому пол опочивальни знатно раздавал теплоту. От начинающей быть нестерпимой духоты, Андрей проснулся. Томным утренним барским взглядом от сонно посмотрел на потолок. Штукатурка не менялась с года маменькиной смерти, отчего по ней пошли лёгкие трещины, а бывший альпийско-белым потолок приобрёл серость.

Хозяин дома через едва открытые ресницы смотрел на эти трещины, и ему виделись в них улицы, ровные улицы, будущего города, который следовало воздвигнуть вокруг его усадьбы. Через пару мезерей2222
  Минут


[Закрыть] в голове его возник очередной план прекрасного здания – церковно-приходской школы. Нехотя Андрей начал стягивать со своего тела одеяло. Сделать это было сложно, ибо под утро толстая черниговская перина прилипла к вспотевшей коже. Однако, победа. «Фрол, изволь играть побудку!» – обозначил барин сигнал к работе для своей прислуги, сам же поплёлся к массивному дубовому столу.

На мягком стуле с резными золотистыми подлокотниками висел бархатный с серебристой выделкой персидский халат. Андрей переоблачился в него, сняв свой ночной наряд, однако оставив ночную шапочку с кисточкой. Завязав халат на вид крестьянского кушака, он, гордо подбоченившись, взглянул на себя в высокое зеркало. «Ну и сонный же я». – стянул он губы трубочкой и медленно опустился в мягкое лоно старого кресла, которое помнило ещё времена Павла Первого, что вызвало нестерпимое неудовольствие кресла – уже на протяжении двадцати лет его не обновляли, на ножках отпала краска, а сидение глубоко просело.

Творец же, закинув ногу на ногу, достал из ящика стола настоящий свиток рисовой бумаги, и начал набрасывать чертёж школы. Школа выходила в неорусском стиле, с каменными лжеставнями на окнах и античными колоннами при входе. Крышу здания навершала статуя архангела Михаила с крестом.

– Чего изволите, барин-с – промолвил Фрол, оповестивший других обитателей дома по особой системе колокольчиков, – Долго же ты; поди всю ночь пьянствовал шельмец! – отчитал слугу Андрей.

Фрол и вправду пригубил бутылёк браги, однако плёлся медленно не от незаметного похмелья, а от предвкушения общения с хозяином. В отличие от других жильцов особняка молодой крестьянин не считал барина эталоном совершенства. Последний продолжал:

– А вот знаешь, что во Франции, дурья твоя голова, уже поставили электричество в трёх четвертях Парижа? Никак не могу взять в толк, почему в пределах нашей империи не ведётся скорейшая модернизация! Хотя знаю… – и начал описывать стоящему с кислым лицом Фролу детальные причины неудач российский электрификации. Несчастный слуга тем временем глядел в окно. На капельках играло ещё выше встающее солнце, красным светом весенней зари. За окном, недалеко от дома, двое крестьян поднимали на флагштоке огромное трёхцветное полотнище, три на два аршина, имперского стяга, а ещё трое особо отряжённых стояли в шеренге на особом постаменте рядом и играли гимн могучей страны – на трубе, барабане и скрипке. Из нескольких окрестных домов в поле потянулись заспанные крестьяне, до сих пор не выкупившие себя, а те, кому это посчастливилось, просто просыпались: дворянский «окрестр», как назвала его одна местная баба, уже два года будил их заместо петухов.

Но перенесемся же ненадолго из уютного старинного дома с бельведером, стоящего посреди старинной усадьбы, на несколько верст к югу, где за узенькой речкой расположилось поместье хозяйственного Дмитрия Романовича Л. Роду же он был, прямо скажем, худоватого: еще прадед нашего барина рано поутру тащился за плугом, а иногда и впрягался в него вместо клячи, сеял, пахал, собирал урожай и порою получал горячих на конюшне, но, будучи смекалистым, смог вырваться в люди. И вот могучий, косая сажень в плечах, барин стоял на крыльце собственноручно сработанного дома, хотя это были скорее хоромы сказочного князя: пятиэтажный сруб из бревен в два охвата, искусно изукрашенный разноцветной росписью в неорусском стиле и резьбой, выполненной им же с помощью своих лучших столярных дел мастеров.

Хотя достопамятные времена крепостничества уже милостью государя Александра миновали, вся прислуга Дмитрия Романовича решила остаться с барином, так как его все любили за его добродушный нрав и внимание к простому народу. Вот и сейчас он добродушно поучал Федьку, 13-летнего белобрысого балбеса, отряжая его с товарами на ярмарку: «Ты, Федор, муку-то купцу третей гильдии, Афанасию Максимовичу Литвинову, продай по 45 копеек за пуд, да поклон от барина своего передавай, ибо уж больно хорошо мы сговорилися с ним, хохохо! Да вот сие лукошко с грибным пирогом Андрею Фридриховичу завези, не забудь уж… И да, скажи, что жду-с я его сегодня на наливочку-то, хохо» – а после захлопотал по хозяйству, поучая свою прислугу, аки детей своих неразумных. В общем, вел он образ жизни простой и благодеятельный, носил косоворотку с бархатной жилеткой и суконным черным сюртуком поверх и рабочие штаны с хромовыми сапогами. И несмотря на всю свою противоположность владельцу старинного дома с бельведером, считались они на всю округу лучшими друзьями. Искренней сей дружбе в окрестностях противилась только одна особа, о коей читатель, коли будет терпелив, узнает в последующих главах.

Страстью же Дмитрия была охота, походы в лес по грибы и торжественные обеды в старорусском стиле, для коих он выстроил собственноручно, с небольшой помощью крестьян, специальную террасу. На этой террасе покоились длинные лавки и столы из лучшего в окрестностях дуба. Обыкновенно Дмитрий устраивал сии приемы по большим народным да церковным праздникам. На обедах этих обыкновенно подавалась питательная гречневая каша, ароматное жаркое из утки, щи, окрошка, кисели да сбитни, красная и черная икра. Ну и помимо традиционных русских кушаний не забывал наш барин и о классических европейских блюдах, которые очень нравились Андрею, и из-за коих (помимо просто хорошей дружбы) и навещал его на сих обедах.

Федька уже дернул вожжи и почти исчез за пределами усадьбы, а Дмитрий Романович, с удовольствием наблюдая за рутинной суетой крестьян, покуривал сладковатый табачок, приговаривая:

– Хорошо…

Тем временем в доме с бельведером прозвонили обед. Фирс, как всегда, в парадном, суетился возле кухни:

– Быстрее, раззявы!!! Давайте сюда поднос с закусками!!! Его сиятельство желают обедать! – с яростью собаки, защищающей хозяина, голосил Фирс. Фрол в это время накрывал вместе с еще двумя мужиками стол на три прибора: сегодня Андрей обедал не только с Фирсом, но и со своим недавно нанятым финансистом, Шмуэлем, для оговаривания оставшихся деталей сделки. Поскольку наш князь недолюбливал сынов Израиля, а, попросту говоря, был очень напуган по прочтении новомодных памфлетов про Сионских Мудрецов, решил он сразу показать, кто в доме хозяин. Специально к сегодняшнему обеду повариха Марфа зарезала упитанную свинью и приготовила ее в луковом соусе, да и еще сварила легкий суп-канапе на свином бульоне. Несчастный бухгалтер остался голодным и униженным. Отобедав, князь всё с той же задумчивостью на лице снова ушел в кабинет, кутаясь в необъятный халат, писать свой новый памфлет про особую роль Русского Государя в мировом духовном континууме.