Текст книги "Воин Добра"

Афанасьев Роман Сергеевич
Воин добра

* * *

Доска попалась сучковатая, и теперь станок натужно ревел. Вадик откинул со лба мокрую от пота прядь и, переведя дух, стал с силой проталкивать доску вперед. Наконец фреза взвизгнула, одолев непослушную заготовку.

Вадик выключил станок и придирчиво оглядел получившийся брус. Вышло кривовато. Грязной щеткой он смахнул со станка свежую стружку и щепки, бросил брус на пол и оглянулся. Жизнь в цехе кипела. Два десятка станков установленных в огромном зале создавали равномерный гудящий фон, к которому примешивался матерный говорок рабочих.

Вадик бросил взгляд на подготовленные к распилке заготовки и тоскливо вздохнул. До конца рабочего дня было еще далеко, рядом со станком громоздилась гора заготовок, которые следовало распустить на брусья.

Вадик еще раз вздохнул, удивляясь, что его мечтательная натура чудом притерпелась к работе за станком, и решил, что в качестве компенсации можно немного помечтать. Он бросил щетку на пол, и решительным шагом направился в туалет.

В фабричном туалете было пусто и тихо. Он представлял собой маленькую комнатку с рукомойником и двумя кабинками, одна из которых была заколочена намертво.

Вадик забрался в открытую кабинку и неловко завозился в тесноте, задевая локтями стенки. Достал сигарету. Зажав ее в зубах, он прикурил, спрятал пачку и полез с ногами на унитаз, обложенным со всех сторон плотным желтым кирпичом.

Спустив штаны, он присел и, затягиваясь едким сигаретным дымом, принялся мечтать, не забывая держаться одной рукой за ручку двери. Мечта должна была быть в этот раз короткая, это Вадик хорошо понимал. Поэтому он сосредоточился, напрягся и попытался представить себе, что он сейчас пойдет домой и найдет кошелек, пухлый такой кошелек, из черной блестящей кожи. Он раскроет его, а внутри будут доллары, много зеленых долларов.

Потратить доллары Вадик не успел. Все кончилось быстро, конец у мечты вышел неловким и скомканным. Подтираясь, Вадик пытался представить себе что его жопы касается не старая газета а хрустящие, шершавые на ощупь доллары. Но все это было как-то неубедительно, и он поскорее вышел из кабинки и отправился мыть руки. Стоя над бьющимся в истерике краном, Вадик с тоской думал о том, что мечты у него выходят не качественные, мелкие, мещанские. Нет бы, замахнуться на что-то большее. Вот, например, стать бы в мечтах властелином мира, или на худой конец, героем спасающим мир…

За спиной хлопнула дверь, и в туалет ввалился Саныч – толстый мужик, с заметной лысиной, алкоголик и прекрасный механик. Он тихо прошел мимо замечтавшегося Вадика и втиснулся в освободившуюся кабинку. Вадик его и не заметил, пока из-за дверки не донеся его добродушный бас:

– Померанцев, гондон драный, когда ж ты за собой гавно будешь смывать!

Мечты вспорхнули с насиженного места, и Вадик очутился перед грубой реальностью. Он обижено поджал губы и, не удостоив Саныча ответом, вышел из туалета.

* * *

Домой Померанцев возвращался в привычной задумчивости, не замечая луж и собачьего дерьма налипшего на ботинки. Он мечтал о том, что дома его будет ждать грудастая топ модель, которая удовлетворит его орально, прямо в прихожей.

Однако дверь открыла жена, Маринка, и мечтам пришлось отступить.

– Где ж тебя носило? – Гавкнула она, поправляя фартук. – Давно жрать готово, раздевайся, давай!

Вадик стал вяло стаскивать с себя старенькое пальто, пытаясь понять, почему Маринка, пять лет назад казавшаяся ему пределом мечтаний, теперь стала обыденной реальностью. Тогда она была крашеной блондинкой с огромными сиськами, от которых двадцатипятилетний Померанцев просто млел. Когда же Маринка, работающая в палатке продавщицей, сделала Вадику первый в жизни минет, он твердо решил на ней жениться.

Теперь же, сидя за обеденным столом на грязной кухне, склонившись над тарелкой с котлетой, он с грустью смотрел на Маринку, превратившуюся за пять лет в дебелую блондинистую бабищу. Она по-прежнему торговала в палатке, но минет не делала мужу уже давно, ссылаясь на то, что раньше была молодой и глупой, а теперь замужняя жена.

Это было обидно. Минет эта стерва умела делать знатно. Вадик вздохнул и уставился на погнутую вилку из старого ГДРовского набора, что подарила теща на свадьбу.

– Че замечтался – буркнула жена наливая в чайник воду из под крана – жри давай. Пашу на тебя как проклятая, хоть бы какой толк от тебя был… Жри, жри, мне еще посуду мыть после тебя…

Вздохнув, померанцев взял котлету рукой и откусив от нее знатный кусок принялся меланхолически пережевывать полусырое мясо. Мечты снова остались за горизонтом.

Ночью, устроившись на пахнущих маслятами простынях, Вадик отвернулся к стене, чтобы не видеть Маринку в соседней комнате, демонстративно уткнувшуюся в старенький телевизор. Двухкомнатная квартира, бывшая пять лет назад пределом мечтаний, безумно надоела Вадику, и в своих мечтах он часто представлял, что живет в огромном доме на берегу лазурного океана, и каждый день купается в теплых волнах. Правда, в мечтах дом приобретал иногда образ пятиэтажки, в которой Вадику принадлежал целый подъезда. А иногда казался дачным домиком тещи – со стенами из серых шлакоблоков.

Сегодня же, вспомнив размышления в туалете о том, что мечты у него сплошь мелкие, Вадик решил помечтать о чем-нибудь другом. Он очень любил это время – когда лежишь в постели, но еще не спишь. В это время можно было тихо мечтать о чем угодно, и никто не прервет твоих мечтаний криком или грубостью, никто не позовет работать или есть.

Вообще Вадик любил мечтать. С детства. Он ходил не замечая ничего кругом, мог часами сидеть на диване размышляя о необыкновенной семантике слова «подьебка» и параллельно мечтать о подвиге, Подвиге с большой буквы П. Из-за этой склонности к мечтанию Вадик едва закончил школу, – у преподавателей его склонность не вызвала понимания. Им хотелось что бы Вадик на уроках думал о том что написано в толстых учебниках, а не мечтал. Потом ему пришлось уйти из ПТУ и поступить работать на фабрику. Он работал целыми днями, а дома предавался мечтам на полную катушку. Иногда он выпивал водки со случайными знакомыми, иногда приводил домой дам, таких же мечтательниц как и он. Мечтательницы были, как правило, неопрятны, немыты, и все время хотели денег. Так он жил до тех пор, пока не встретил общительную блондинку Марину, продавщицу из продуктовой палатки.

Вадик сморщился, поняв, что вместо мечтаний, он предается воспоминания. Он зарылся носом в слежавшуюся подушку и срочно попытался представить себя спасителем мира. Выходило плохо. Пока был виден только белый костюм и золотой портсигар. Очертания самого подвига виделись крайне смутно.

Вадик всегда знал, что он создан для чего-то большего, чем работа на заводе. Он чувствовал, что его предназначение обязательно его найдет. Поэтому он часто думал о том, каким оно будет, его предназначение. В его мечтах оно принимало то облик всемирной известности, то облик великого богатства, которое он потратил бы на гуманные цели. Ну, половину то точно. Деньги Вадик не любил, считал, что не в них счастье, но постоянно их хотел.

И сейчас, засыпая на несвежих простынях, он думал о том, что хрен с ним спасителем человечества, лишь бы найти небольшой пухлый кошелек из черной кожи. Как всегда, в тот момент, когда его сознание расслаивалось, находясь на границе сна и яви, к нему пришла очередная мудрая мысль. Такие мысли всегда приходили к нему в этот момент. Правда, Вадик обычно их забывал, но помнил, что они были мудрые.

На этот раз он вдруг понял, что его Маринка, сидя в кресле перед телевизором, тоже мечтает, как и он, Вадик. Просто мечталка у нее не развита, и ей для качественной мечты требуется внешняя поддержка в виде красивых цветных картинок. Но, глядя на них, Маринка наверняка видит не то, что ей показывает экран, а нечто свое, сокровенное, и ждет прихода предназначения. Уверившись в истинности этой мысли, Вадик язвительно подумал, что это от недостатка ее образования и спокойно уснул.

* * *

Вадик стоял у станка и задумчиво рассматривал деревянный брус которой только что выпилил из заготовки. Фреза затупилась и оставляла в дереве темно-коричневые жженые полосы. Это было плохо. Во-первых, надо удалить эти повреждения и придать бурсу товарный вид. Это можно легко сделать на механическом рубанке, но тогда бы потерялся размер. Рубанок снимал быстро и хорошо, но много. Но это полбеды. Во-вторых, надо было снимать фрезу со станка и точить ее. Вадик перевел взгляд на станок. Точить, – значит провозиться час, шаркая напильником по железным зубьям. Этого Вадик не любил. Геморрой.

В животе ворочался обед – холодная вчерашняя котлета с горсткой недоваренного риса. Работать не хотелось. Мечтать – тоже. Вадик чувствовал себя странно опустошенным, вычерпанным до дна. Бросив испорченный брус, он огляделся, в поисках смысла жизни. За соседним станком работал незнакомый молоденький паренек в синем рабочем халате, заляпанным подтеками клея ПВА. Его длинные волосы были перехвачены черной банданой, с какими-то белыми змейками. Длинный чуб, выбившись из-под платка, лез пареньку в глаза, и тот сдержано матюкался, не отрываясь от работы.

Вадик прислушался. Гул в цехе стоял знатный, – работали сразу несколько станков. Но он уже привык к подобному шуму, и привычно вычленял из общего фона людской разговор.

– Это все хуйня! – Раздавался пронзительный голос Максимыча.

– Хуйня, она жидкая, а это тебе не хуйня, а фернамбук, гондон ты штопанный! – Гудел бас Саныча.

– Да пошел ты, Саныч, я эту хуйню моментом распущу на фрезе!

– Ты Саныча не дрожь, пиздрончик ушастый, не пили на фрезе фернамбук, он как краснуха будет ссаным матрасом вонять. Фрезу точно убьешь нах. Ты ее, что ли, точить будешь?

Вадик посмотрел на свою фрезу. Ее надо было точить уже прямо сейчас. Со вздохом он поднял кожух и взялся за ключ, чтобы снять зубчатое колесо.

В этот момент раздался жуткий визг, перекрывший хор станков. Померанцев вздрогнул и выронил ключ. Он резко обернулся – у дальней фрезы толпилось мужики. Они орали, размахивали руками, но их заглушал леденящий душу вой, доносившийся из центра толпы. Вадик заметил среди мужиков Саныча и пошел посмотреть, что случилось. Уткнувшись в стенку из спин, Вадик привстал на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что там такое.

– Померанцев, гондон, смотри, не наступи, сука! – Прогудел, не оборачиваясь, Саныч.

Вадик опустил взгляд и обомлел – на полу, в куче опилок, валялся указательный палец. Весь заляпанный кровью, он напоминал странного белого червяка. Вадик ошеломленно уставился на него, и вдруг ему показалось, что палец шевельнулся. Фантазия вдруг выдала отчаянное коленце, – Померанцев представил себе как отрезанный палец, сгибаясь, словно гусеница, рывками уползает за станок, чтобы потом…

Тут Вадик почувствовал, что волосы на его голове шевелятся, он повернулся и на негнущихся ногах пошел к выходу из цеха.

Захлопнув за собой деревянную дверь, Померанцев неуклюже потоптался на месте, не зная, что делать. Горло у него перехватило, и неожиданно для себя самого, он сблевал на цементный пол. Расстался с обедом, который совсем недавно с таким аппетитом съел – домашние котлетки с рисом. Рассматривая еще не переваренное месиво из фарша и риса, Вадик почувствовал себя совершенно обессиленным и опустошенным. Он вздохнул, и пошел в сторону раздевалки. Ему хотелось прийти домой, улечься на кровать и просто заснуть, отключившись от внешнего мира.

* * *

Домой он добрался только через час, – задержалась электричка. На улице было уже холодно, и старое пальто ничуть не согревало. Поднявшись по лестнице, Вадик не стал звонить, было еще рано, а просто открыл дверь своим ключом и вошел в коридор.

Первое, что бросилось ему в глаза, были огромные стоптанные мужские кроссовки на месте его тапочек. Он с удивлением уставился на них, и тут до него донесся неясный шум из комнаты. Не раздеваясь, позабыв про распахнутую настежь дверь, Вадик прошел в зал. Шум раздавался из второй комнаты которую они с Маринкой обычно называли спальней. Дверь в нее была прикрыто, но не плотно. Оставалась большая щель, в которую Вадик и заглянул.

Из комнаты на него смотрела поджарая, волосатая мужская жопа. Вадик остолбенел, и робко подался вперед, увеличивая поле обзора. Его глазам открылась удивительная картина…

Около дивана, спиной к ему, стоял голый мужик. По бокам его бедер торчали полненькие женские ноги, в которых Померанцев моментально опознал конечности супруги. Мужик держался руками за них, как за ручки тачки, заслоняя собой Маринку, и совершал поступательные движения тазом. Судя по положению ног, Маринка лежала на животе.

«Ебет, – подумалось Вадику, – Маринку ебет!»

Невидимая за мужской жопой супруга Вадика сладострастно охала и что-то шептала. Ебарь хранил молчание. В странном оцепенении Вадик наблюдал эту картину, не шевелясь и почти не дыша.

Наконец Маринка всхлипнула особенно жалостливо и тяжело, с надрывом, задышала. Мужик бросил ее ноги, подался вперед и стал что-то делать руками в области собственного паха.

Вадик рассматривал его жопу, поросшую жестким черным волосом и размышлял о том, что все жопы удивительно похожи друг на друга.

«Ведь жопа не лицо, – думал он, – а жаль, так можно было бы различать по жопам, кто есть кто. Вот если бы у жопы были глаза, тогда, наверное, в них было бы больше индивидуальности».

В этот момент, прервав размышления мужа, Маринка отчетливо прошипела:

– Ну куда ты без вазелина! Вазелин возьми!

– Лежи! – Коротко выдохнул ебарь, и снова наклонился вперед.

«В жопу ебет, – с тоской подумал Вадик, – ебет ее в жопу!»

Сам он не раз пытался склонить жену к анальному сексу. Но Маринка активно отказывалась, называя мужа педерастом.

Мужик, склонившийся над пышным женским задом, вдруг неловко повернулся, и Вадик увидел его профиль с гордо торчащим носом. Это был Гийя – хозяин палатки, в которой работала Маринка.

Вадик вздохнул и на цыпочках отошел от двери. Он находился в странном оцепенении. Гнева и злости не было, словно и не его жену сейчас ебали в спальне. Была только глухая тоска, обида и еще удивление. Он столько слышал анекдотов на эту тему, рассказывал их сам – «возвращается муж из командировки» – и вот это случилось с ним самим.

Вадик вздохнул, вышел на площадку и аккуратно прикрыл за собой входную дверь. Выйдя из поезда, дрожащими руками он натянул на голову черную шапочку – пидорку. Было холодно, накрапывал дождь. Идти было некуда. У Вадика не было друзей, к которым бы можно было завалиться в гости и поплакаться в жилетку, утешаясь дешевой водкой. Вадик предпочитал одиночество, его никто не понимал, и с детства считали «с приветом», выслушивая его фантазии. Потом Вадик замкнулся и перестал рассказывать о своих грезах. И вот теперь ему даже не к кому было зайти. Знакомые у него были – такие что займут десятку, и пропадают на месяц. Но с ними Вадик бы ни за что не поделился бы ни своими мечтами, ни своим горем.

Потоптавшись на месте, Вадик оглянулся на черную пасть подъезда, и двинулся в сторону железнодорожной станции. На работу. Идти было больше некуда.

* * *

На работу Померанцев добрался через полтора часа, электрички ходили преотвратно. Рабочий люд уже разбегался. Вахтер, худощавый дед матершинник, носивший почему-то красную метрополитеновскую фуражку, увлеченно беседовал со стаканом чая и не обратил на подошедшего Вадика никакого внимания.

Померанцев поднялся по лестнице на третий этаж фабрик, где располагалась фирма в которой он работал. Раздевалка была закрыта. И офис – старая мастерская, украшенная для вида письменным столом с печатной машинкой – тоже. Вадик спустился на второй этаж, в деревообрабатывающий цех. Но и он был закрыт. Все разбежались.

Спускаясь по узкой лестнице с высокими ступенями, Вадик с грустью подумал о том, что придется ночевать на станции. Домой возвращаться не хотелось. А на улице было уже холодно, не лето, чай. Он спустился на первый этаж, и у него вдруг появилась замечательная мысль забиться где-нибудь в теплый уголок на фабрике и переночевать там. Он в нерешительности стал оглядываться по сторонам, и вдруг увидел, что дверь в подвал была приоткрыта. Вадик удивленно присвистнул. Вообще-то, строго говоря, эта дверь вела не в подвал. Просто сбоку от основной лестницы, в коридоре было странное ответвление. Оно уходило ниже первого этажа, в конце него имелась бронированная дверь. Она всегда была закрыта. Правда, иногда оттуда доносились странные звуки, и тогда по фабрике прокатывалась очередная волна слухов. Саныч, например, утверждал, что подвал сняла какая-то коммерческая фирма и делает там баяны на продажу. Максимыч, обладавший чутким нюхом, утверждал, что там расположен цех по копчению рыбы. Петрович же утверждал, что как то вечером видел у бронированной двери двух чертей, и вообще там дело нечисто. Но Петрович был конченым алкашом даже по меркам пьющих работяг, так что ему ни на грош не верили. Что там было на самом деле, – никто не знал. Да, и если честно, никто особо-то, и не стремился узнать.

Вадик осторожно подошел к двери, размышляя о том, что ему в последнее время везет на приоткрытые двери.

«Может, это предназначение?» – подумалось ему.

От этой мысли по его спине промчался легкий холодок, но странным образом это придало ему уверенности. Вадик открыл дверь и прошел вперед.

За дверью оказался длинный коридор, освещенный единственный блеклой лампочкой. Метров через пять коридор, делал поворот направо. Из-за угла шел свет, как от настольной лампы, и Вадик уверено направился к этому ориентиру. Его сердце замирало от страха, любопытства и странного предчувствия событий.

Заглянув за угол, он остановился, приоткрыв от удивления рот. Его взору предстала довольно большая комната, похожая на подвальную но с высоким потолком.

Здесь было темно. Только недалеко от входа прямо на полу стояла большая настольная лампа, включенная в розетку. Ее света едва хватало на треть помещения, но и этого было достаточно, чтобы Вадик осмотрелся.

Комната была пуста, голые стены, бетонный пол. Посреди комнаты, прямо в лучах лампы, топтались на месте трое мужиков одетых в грязное тряпье. Они стояли спиной к Вадику, и он видел только их спины. Они странно двигались, словно танцевали на месте медленный танец, едва отрывая ноги от пола. При этом руками одни делали странные медленные движения, словно пытались облапать невидимую партнершу.

От этой картины у Вадика перехватило дух, и он даже пропустил тот момент, когда из угла навстречу ему выскочил еще один персонаж.

Когда перед Померанцевым нарисовался невысокая фигура, облаченная в черный рабочий халат заляпанный машинным маслом, он едва не вскрикнул. Сердце подпрыгнуло и забилось, словно шмель в спичечном коробке. Но следующую секунду Вадик узнал подошедшего человека и облегчено вздохнул.

Это был татарин Фарит – фабричный дворник. За узкие глаза и жидкую бороденку, все на фабрике звали его Китайцем, и был он человек тихий и в сущности безвредный. Вадик, правда, с ним никогда не общался, но слышал о нем от всеведущего Саныча.

– Здравствуй. – Сказал Фарит и улыбнулся. Его морщинистое лицо растянулось в улыбке, бороденка задрожала, и он стал удивительно похож на китайского божка.

– Здорова, – довольно грубо выдохнул Вадик, – чего это вы тут делаете?

– Мы постигаем смысл жизни, – ответил дворник, – очищаем наши души лечебной гимнастикой. Что привело тебя к нам, как тебя зовут?

– Я Вадик, – представился Померанцев, – мне переночевать негде, увидел свет и зашел.

– Так проходи, – кивнул Фарит, – мы всегда рады новым лицам!

И он широким жестом обвел зал. Потом он повел Вадика в угол, в котором стояла широкая садовая скамейка. Мужики, переминающуюся с ноги на ногу, продолжали заниматься своим делом, не обращая внимания на гостя. Померанцев заметил, что глаза их были закрыты, и они тихо бормотали себе под нос.

– Садись – сказал Фарит, и первым сел на скамейку.

Вадик опустился рядом, с подозрением покосившись на грязную хозяйственную сумку, примостившуюся на краю скамейки.

– Расскажи, что привело тебя к нам, Вадик, – сказал Фарит, поглаживая свою бороду, – входная дверь открывается не всем. Только тем, в ком проснулось предназначение…

– Да я, – булькнул Вадик, – Да у меня жену в жопу выебли и я из дома ушел.

Он выдохнул это с деткой обидой и чуть не заплакал. Он сам не знал, почему сказал это незнакомому дворнику да еще татарину. Но, утерев рукавом нос, он почувствовал, что ему стало легче. С души упала странная тяжесть, и Вадик почувствовал себя снова легким как перышко, готовым к мечтаниям.

– Да нет, – тихо ответил Фарит, – просто ты ощутил свое предназначение, поэтому и пришел. Жена и жопа – это тлен. Это лишь повод. Не обращай на это внимания. Твое предназначение зовет тебя.

Разобрав, что дворник говорит про предназначение, Вадик насторожился. Да, конечно, он всегда чувствовал себя необычным, не таким как все. Он чувствовал что ему в жизни уготовано что-то особенное, что у него есть предназначение… Но неужели вот так вот сразу? И причем здесь татарин?

– Мы поможем тебе, – мягко продолжил татарин, – тебе будет хорошо, поверь. Все наладится, и ты найдешь себя.

Вадик с надеждой посмотрел на Фарита. Теперь он предстал перед ним в новом свете – благообразная бородка, вид умудренного опытом старца. Учитель. Наставник. Померанцев почувствовал, что внутри него разливается умиротворение, и удовлетворенно кивнул.

– Вставай – велел Фарит и пошел к центру комнаты.

Вадик послушно вскочил со скамейки, и засеменил вслед за дворником. Тот остановился прямо за лампой, чуть в стороне от танцующих мужиков.

– Стой на месте. – Сказал татарин – Расслабься.

Вадик послушался, поедая газами танцующие фигуры. Одежда на них была изрядно потасканная, грязная. Лиц он их не видел, но был уверен, что лица давно не бритые и жутко грязные. Вадику подумалось, что наверно это были бомжи.

– Фарит – шепотом спросил он – а кто это?

– Это люди, которые продвинулись на своем пути. Они почти пришли к своему предназначению, и постигают его сущность, оттачивая клинок свой души.

– А! – ошеломленно сказал Вадик – А чего они такие грязные?

– Ты об одежде? Это все внешнее, наносное. Мы больше внимание уделяем внутреннему, душе. Не важно, что у тебя с наружи, как ты выглядишь. Главное, то, что у тебя внутри! Когда занимаешься внутренним, время на внешнее и не хватает. Поэтому их одежды в таком запущении. А одежа это как раз внешнее. Как жена и жопа, понимаешь?

С этими словами Фарит коснулся пальцем живота Вадика, и тот почувствовал от этого прикосновения тепло. Он удивленно посмотрел на свой живот, но в этот момент дворник взял его за руку.

– Поставь руки так! – Сказал он и поднял его руку, показывая как.

– А ноги вот так. Теперь подними одну ногу на носок, поставь обратно, теперь вторую. Хорошо.

Вадик слушался Фарита, чувствуя, как изнутри, из живота, поднимается незнакомое ощущение того что он делает все правильно.

– Все верно, – продолжал Фарит, – теперь руки. Двигай кистями. Представь, что ты гладишь кошку. Или обнимаешь женщину.

Вадику вспомнилась Маринка с голой жопой, и он досадливо поморщился. Он представил себе, что держит в руках серую полосатую кошку, что жила у него в действе, и стал осторожно ее поглаживать.

– Закрой глаза, – скомандовал Фарит, – теперь делай все одновременной и чувствуй!

– Что чувствовать? – Удивился Вадик, не открывая глаз.

– Тихо! – Прикрикнул на него Фарит. – Не разговаривай! Чувствуй! Ты поймешь, когда почувствуешь…

Вадик стал послушно переминаться на месте, чувствуя себя довольно неловко. Вокруг было тихо. Татарин видимо отошел и Померанцев слышал только сосредоточенное сопение мужиков, которых про себя окрестил бомжами.

Вадик топтался на месте, сосредоточено водя перед собой руками, и рассматривал появившиеся перед глазами зеленые и синие круги.

«-Неужели это и есть предназначение? – думал он – а что дальше? Вот я топчусь. Что я должен чувствовать? Интересно слово „топтун“ не от этого танца произошло?»

Почувствовав легкость мыслей, он хотел помечтать о том, как спасет президента от шальной пули, но в этот момент ощутил жжение в подошвах. От удивления он чуть не раскрыл глаза, но ему помешал громкий шепот:

– Дальше, дальше давай! – Это был Фарит, который и не думал отходить. Просто он очень тихо стоял рядом.

Вадик еще плотнее сжал глаза, и стал дальше топтаться на месте, чувствуя, как тепло понимается до колен и начинает стучаться в бедра. Ему стало жутко интересно, что будет дальше, и он стал убыстрять движения.

– Не так быстро, – прошипел невидимый Фарит, – медленнее, нежнее!

Вадик послушался, и минут через пять теплота добралась до живота и стала наползать на ребра.

– Хорошо хорошо, – шептал татарин, – хорошо идет! Ты сильно продвинулся по пути! Ты пришел к нам уже подготовленным! Это хорошо…

Померанцев не обращал на этот шепот никакого внимания. Волны теплоты захватили его тело, и Вадику стало безразлично все происходящее кругом. Ему хотелось все больше этой теплоты, больше и больше. Когда эта волна захлестнула шею, Вадику вдруг показалось, что он ощущает рядом мохнатые фигуры. Он сразу догадался, что это были другие – те бомжи, которые топтались недалеко от него. Он попытался по ощущениям определить, где стоит Фарит, но не смог. Вернее смог, но это бы не Фарит. Вадику почудилось, что рядом с ним стоит небольшая кирпичная стенка. Именно так он ощущал Фарита – твердый и холодный как кирпич.

– Давай, давай! – Подбадривал его Фарит. – Давай!

Теплая волна рванулась выше и Вадика закружилась голова. Он вдруг почувствовал, что начинает излучать тепло, и в это время таинственная волна накрыла его с головою. Разум у Вадика помутился, он стал чаще дышать и делать резкие движения, словно пытался выскочить из одежды.

Когда в голове прояснилось, он почувствовал что спокойно стоит на месте. Он открыл глаза и сразу же наткнулся взглядом на Фарита.

– Ай, молодец! – крикнул дворник и расплылся в морщинистой улыбке, – ты готов, почти готов!

Вадик с удивление почувствовал себя освеженным, словно только что принял ванну. Он обернулся – мужики продолжали мяться на месте, кряхтя от нахлынувших ощущений.

– Да, – сказал дворник, – ты по настоящему приблизился к предназначению! Несколько дней и ты найдешь его! Осталось еще немного.

Он вдруг метнулся в темный угол – к хозяйственной сумке. Запустив нее руки по локоть и чем-то звякнув, татарин извлек из нее бутылку без этикетки.

Когда он вернулся к Вадику, тот увидел что в бутылке налито нечто прозрачное.

– Вот, – сказал Фарит, – это тебе поможет. Быть может, цветок твоего предназначения распустится уже сегодня!

– Это что, водка? – Опасливо осведомился Вадик, глядя на бутылку. Водку он не любил. От нее Померанцеву всегда делалось плохо.

– Нет. – Покачал головой дворник. – Это эликсир души. Тебе надо подпитать себя, ты сейчас растратил много энергии. Этот эликсир даст тебе дополнительные силы, и перед тобой откроются пространства твоей души. Ты поймешь самого себя и установишь мир в своем теле.

– Водку – не буду! – Решительно отказался Вадик.

– Это не водка! – Рассмеялся татарин. – То есть это выглядит как водка. Но бутылка купленная в магазине не будет эликсиром души. Новую бутылку надо заряжать своей энергией, придавать ей астральные свойства и устанавливать контакт с зыбким миром. В общем, немного побыть алхимиком. Надо передать водке часть своей сущности, отдать ей свою доброту, благожелательность, тепло и свет, и только тогда она станет эликсиром души, который сможет помочь другому человеку.

– Правда? – Неуверенно спросил Вадик, ошеломленный таким аргументом.

Вместо ответа Фарит протянул ему открытую бутылку. Померанцев неуверенно взял ее и принюхался. Пахло водкой. Наконец он решил, что надо попробовать и сделал большой глоток. Вопреки ожиданиям, горло не обожгло. Жидкость ловко скользнула в пищевод и оттуда легко перетекла в желудок. Там она на секунду затаилась, а потом взорвалась фонтаном тепла.

От удивления Вадик застыл на месте, прислушиваясь к новым ощущениям организма.

– Чувствуешь? – Спросил татарин.

– Чувствую.

– Что чувствуешь?

– Еще хочется. – Застенчиво признался Вадик.

Фарит тихо засмеялся и подбодрил Померанцева широким жестом, – давай, мол, продолжай!

Второй глоток пошел еще лучше. Прозрачная жидкость скатилась внутрь, и заворочалась внутри живота распространяя живительное тепло. Вадик глубоко вздохнул и почувствовал себя как воздушный шарик: полным легкой радости, от которой хотелось взлететь.

– Закрой глаза! – Велел Фарит. – И танцуй снова, танцуй с великими силами!

Вадик послушно закрыл глаза и принялся топтаться на месте, не выпуская бутылку с эликсиром души из рук.

На этот раз тепло из ног поднималось быстро, да что там, оно просто хлынуло потоком, в один момент, заполнив Вадика до самой макушки.

« Я как бутылка – подумал он, – я наполняюсь душой, я сам стал бутылкой с эликсиром души!».

В голове звонко щелкнуло и перед закрытыми глазами Вадика открылось небольшое окно. Из него бил яркий свет, который упал прямо на мысли Вадика и высветил их словно прожектор. Почему-то отчетливо запахло сладким дымом, – наверно рядом жгли солому.

Померанцев засмеялся. Он видел все свои мысли, ему стало легко и хорошо. Он отчетливо видел, что все внешнее не важно, а важно то, что внутри. И то, что нужно заботится о своем нутре, он тоже видел, мысли нужно было растить, культивировать, и прочищать, выдирая сорняки. Вадику подумалось, что к нему опять пришла мудрая мысль, и он снова засмеялся.

Он по прежнему топтался на месте, двигая руками и ногами так, как чему подсказывало его тело. Не открывая глаз, он еще раз приложился к бутылке с живительным эликсиром.

Энергия хлынула потоком, устроив в голове воронку водоворота. Вадик продолжал смеяться, не смотря на гарь, от которой першило в горле. Он чувствовал, что излучает энергию, чувствовал, что она просто льется из него в окружающее пространство, наполняя мир светом и теплом.

– Я горю! – прошептал он.

Перевел дух и тут же закричал:

– Я факел! Я – факел!!

Он действительно чувствовал себя факелом – своей горящей душой он освещал мир, делал его светлее и чище.

– Так гори! – Закричал в ответ Фарит, находящийся где-то далеко, – гори!

И Вадик вспыхнул. В голове его все смешалось. Он смеялся и чувствовал чужой смех, он танцевал и чувствовал чужой танец. Он светил в мир и чувствовал свет других.

А потом все смешалось в кучу: свет, мохнатые теплые туши, чьи-то касания и разговоры. Вадик мощным глотком допил эликсир души, и растворился в мировой радости отдавая ей свое тепло.