Текст книги "Евгений Белкин. Сезон 1"

Евгений Белкин
Сезон 1
Роман Арт

© Роман Арт, 2023

ISBN 978-5-4493-6638-2 (т. 1)

ISBN 978-5-4493-6639-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

 
Зачем придумали, вообще, стихи писать?
Хореи с ямбами и прочий амфибрахий…
Порою хочется послать всё это на хуй
И так, как было, прозой рассказать.
 
 
Но вот опять слетятся музы и амуры,
Когда смеркается вечерняя пора,
И будто слышен скрып гусиного пера,
А не щелчки ключей клавиатуры.
 
 
Не принесут ни славы, ни бабла
Слова, в размер составленные рядом,
Но отравить способны, словно ядом,
Ответные недобрые слова.
 
 
Так для чего ж писать и кто читатель?
Ужели в этот виртуальный век
Такой найдётся в мире человек,
Чтоб стал стишков каких-то почитатель?
 
 
Скорей, отнюдь. Но надо понимать,
Что прекратят сменяться дни и ночи,
Настанет час предстать пред светлы очи
И показания за все дела давать.
 
 
Из заповедных десяти основ
Все понемногу что-то нарушают:
Жену у ближнего, к примеру, возжелают
Иль создают кумиров из певцов.
 
 
На небесах таких грехопадений
Никто б от скуки вынести не смог,
И потому, оставив декалог,
Желают позитивных впечатлений
 
 
И вопрошают, искренне любя:
«Чем племя человечье ты прославил?
Земной удел навеки ты оставил
Прекраснее, чем был он до тебя?»
 
 
«О, я репостил, силы не жалея.
Котятками, и фотками детей,
И изреченьями умнейших из людей
Я интернеты сделал красивее».
 
 
«А был ли благ твой путь земной?»
«Куда же блаже? Я ведь даже
Был на работе крайне важен.
Начальник был доволен мной.
 
 
На мне одном была забота:
С утра его опередить
И полный чайник вскипятить
К его приезду на работу.
 
 
Вообще, я скромно жил и тихо:
Не доставляя никому вреда,
Я и добра не делал никогда,
Но не чинил и лиха.
 
 
Бывали, каюсь, дни такие
Что лишнего порою пил,
Но никогда жену свою не бил,
И на свои бухал, не на чужие».
 
 
«Великой волей дан тебе был разум.
Как мудро ты распорядился им?»
«Я миссию терранов проходил
И протоссов всех изничтожил разом».
 
 
«Всевышний, он, наверное, дебил…
Таких в котёл бросать засранцев,
А не под кущами средь агнцев
Селить, чтоб он нектары пил».
 
 
Тут враты огненной геенны
Перед безумцем растворились,
В них тут же бесы появились,
Несут трезубцы охуенны.
 
 
И грешник на колени пал,
И молит, и в поклонах бъётся.
В итоге, бедный, признаётся:
«Ведь я стихи ещё писал!»
 
 
«Вот как? Искусство доставляет!
Стихи его несите мне!
Постойте, черти, в стороне,
А там посмотрим, чьим он станет».
 
 
Том со стихами достают.
Вот фолиант на длань ложится,
И за страницею страница
Пред светлым взором предстают.
 
 
Но вскоре взор, что так блистал,
Совсем становится невесел:
«А забирайте его, бесы.
Такой хуйни понаписал!»
 
 
***
 
 
Нет в жизни проку от стихов,
После неё, по ходу, тоже,
И вклад поэтов так ничтожен
В сравненьи с замыслом богов.
 
 
Увы, не каждый оказался
В том месте и на том пути,
Где он сумел себя найти,
И в памяти людской остался.
 
 
Но я, хотя бы, попытался.
 

Эпизод один

 
«Вещей престранных в мире много,
Но всех престраннее – судьба:
Никто, я думаю, не в курсе,
К чему, вообще, ведёт она.
 
 
Иной вчера был на вершине,
Сегодня ищет, что пожрать,
Потом случайно подфартило,
Но вновь сумел он всё просрать.
 
 
Другой, путём трудов, лишений,
Всего добился в жизни сам,
Но рока перст непредсказáнный
Отправил это всё к хуям.
 
 
Сидят у Ясеня три норны
И нити режут невпопад,
Им по приколу судьбы мира
Кромсать и править на свой лад.
 
 
Но высший промысел возможен
В причинно-следственной фигне,
И смысл, неведомый людишкам,
Таиться может в ней вполне.
 
 
Так что ж теперь не выпить пива,
Коль жизни путь известен мой
И нет назад уже дороги?
Да, нет дороги мне домой…» —
 
 
Так размышлял, в купе возлёжа,
Печальный будущий студент,
Своих родителей надёжа,
Короче – абитуриент.
 
 
Он был неглуп, но и не гений,
Читал и Сартра, и Камю,
Но в думах экзистенциальных
Не признавался никому.
 
 
Сын из приличного семейства:
Отец – на ферме, в школе – мать,
Другого он не видел плана,
Как в институты поступать.
 
 
Хотя горячего желанья
Граниты грызть он не имел,
Но и границ своей отчизны
Копать он тоже не хотел.
 
 
Нет перед ним громадья планов
Слетать на Марс, построить БАМ
И посвятить остаток жизни
Служенью людям иль богам.
 
 
Закрывшись зόнтом фатализма,
Как покорившийся судьбе,
На дальней станции за пивом
Под дождь он вышел из купе.
 
 
«Стоянка ровно три минуты!» —
Предупреждает проводник.
И наш герой бежит с пакетом
К ларьку по лужам напрямик.
 
 
Но – вот беда! – окно закрыто,
А за окном томятся в ряд
Будвайзер, Балтика и Туборг,
В пакет к нему они хотят.
 
 
«О, где же ты, ларька хранитель,
Когда так нужен ты мне днесь,
Лишь три минуты есть в запасе…»
А из кустов: «Да здесь я, здесь!»
 
 
Качнулась куща, ветвь согнулась,
И из листвы являет лик
Зарос щетиною суровой
В дырявом свитере мужик.
 
 
Заправлен свитер как попало,
Что из ширинки край торчит.
Паскудный вид не замечая,
Мужик задумчиво ворчит:
 
 
«Да что за жопа-то, ей богу,
Полдня ни поезда совсем,
А сядешь срать, ети за ногу,
Так сразу, сцуко, нужен всем».
 
 
С замком расправился на двéри,
Вошёл в ларёк, открыл окно,
Взял деньги чинно, пиво выдал —
Но было поздно всё равно:
 
 
Гудком со станцией прощаясь,
Уж мерно двигался состав,
Свой путь урочный продолжая
И никого не подождав.
 
 
Был наш герой в смущеньи полном,
И, взглядом поезд проводя,
Он сел на мокрую скамейку,
Щеку к киоску прислоня.
 
 
Однако ж вспомнил он о норнах
И прочих происках богов,
И что расстраиваться вздорно,
Раз путь такой ему готов.
 
 
Воспрял от дум он этих сразу,
Чему способствовал глоток
Из банки сделанный. Под пивом
Принять гораздо легче рок.
 
 
Тут заскрипела дверь киоска,
С другой от лавки стороны,
И слышно было, как прошлёпал
Тот мужичок опять в кусты.
 
 
«Эх, мля! – раздáлось из акаций. —
Всё снова тихо и темно.
Смогу теперь посрать нормально.
Теперь-то времени полно». —
 
 
«А скоро ль следующий поезд?» —
«Ипать! Опять ты тут?! Ага,
Никак ларёк ограбить хочешь,
Пока я делаю дела?» —
 
 
«Богатство вашего киоска
Меня ни капли не ебёт.
Я не из тех, кто для наживы
На сделку с совестью идёт.
 
 
Пока ларёк вы открывали,
Мой поезд смылся втихоря.
Я тут торчать теперь обязан,
Во многом вам благодаря». —
 
 
«Повёл ты речь, конечно, дерзко, —
Ему ответ был из кустов, —
Но говоришь ты, парень, честно,
И я помочь тебе готов.
 
 
Зайди пока в киоск, укройся
От проливного-то дождя,
А я, разделавшись с делами,
Приду немного погодя.
 
 
Там щёлкни чайник, что на плитке,
И в жёлтом тазике с водой
Стаканы, те, что возле печки,
Пока с «Доместосом» отмой».
 
 
Наш фаталист всё так и сделал:
В ларьке уютно и тепло,
Свистит вскипевший махом чайник,
Блестит гранёное стекло.
 
 
Мужик на ящике с жевачкой,
Наш друг – на бочке огурцов.
Один пьёт чай, другой пьёт пиво.
С таких хозяин начал слов:
 
 
«Меня Вергил зовут Иваныч,
Иван мой батя, значит, был,
А дед мой был казак Вергила,
И в честь него вот я – Вергил.
 
 
По мне так что? Оригинально.
А как тебя зовут, вообще?
Хоть говорил ты и нахально,
Но мне, признаться, по душе». —
 
 
«Я не хотел, прошу пардону,
Ни в коем разе оскорбить.
Но мне и по сейчас досадно,
Что не смогу я в срок прибыть.
 
 
К тому ж в купе остались вещи,
Найти их я не знаю как.
Хоть документы и со мною,
Но всё равно я был дурак.
 
 
Зовут меня Евгений Белкин,
Я еду в город, поступать.
Экзамен завтра ровно в восемь.
Жаль, мне теперь там не бывать…» —
 
 
«Не так уж жаль, – Вергил заметил,
Поверх стакана подмигнул. —
Хотел бы сдать – учил сидел бы,
А не за пивом скаканул».
 
 
Евгений думал возмутиться,
Но вдруг почувствовал, что да,
Плевать хотел он на экзамен,
И всё на свете ерунда.
 
 
Когда всем рулит провидéнье,
Покуда норны режут нить,
К чему какие-то движенья?
Уж лучше пива здесь попить.
 
 
Примерно этими словами
Вергилу Женя отвечал,
Но тот бесшумно рассмеялся
И головою покачал:
 
 
«Ну нет уж, друг, твой поезд скоро,
Ты мне всю ночь не нужен тут.
Получишь вещи по приезду
И сразу дуй в свой институт.
 
 
Приходит поезд в семь ноль восемь,
Успеешь даже выпить чай,
Потом давай сдавай экзамен
И лишь попробуй мне не сдай!»
 
 
Вергил плечо ему похлопал,
Весьма его приободрил,
Но после паузы минутной
Серьёзно с ним заговорил:
 
 
«Ты фаталистских, будто, взглядов?
Слыхал за это я дерьмо:
Мол делать ничего не надо,
Раз всё случается само…» —
 
 
«А вы считаете, конечно,
Я глуп ещё, совсем юнец,
А человек всем управляет
И счастья своего кузнец?» —
 
 
«Лишь крайность зрить – то свойство юных:
Добро и зло; здесь тьма, там свет;
Тот чёрен, этот бел – никак иначе,
Полутонов для вас как будто нет.
 
 
Зачем же дан был человеку разум?
В насмешку что ли, чтобы посмотреть,
Как он, всё зная, чувствуя, смышляя,
Всю жизнь под чью-то дудку будет петь?
 
 
Ужели будто мелом на асфальте
Начертан кем-то наш с тобою путь,
И мы, о том не зная, тупо прёмся,
Не смея ни на шаг с него свернуть?» —
 
 
«А как тогда?» – «Ты дальше слушай.
Ты волен делать то, в чём есть резон.
Из всех путей ты можешь выбрать лучший,
Хотя не факт, что это будет он.
 
 
Порой вмешаться может в дело случай,
И лучший, как казалось, из путей,
Благими вымощен задумками, бывает
Приводит в омут полный ёбаных чертей.
 
 
Другой пример, совсем тому обратный:
Любовь ты повстречаешь на пути.
Случится ж это, друг, не специально,
Её, поверь, нарочно не найти.
 
 
Казалось бы – судьба, куда деваться?
Осталось только жить да поживать.
Вот тут как раз так просто обосраться,
И чувства нежные все напрочь обосрать.
 
 
Невероятны вариации Вселенной,
Непредсказуемы и наши в ней дела,
Но если вечно ждать судьбы веленья,
Увидишь – жизнь никчёмная была».
 
 
«Я понял вас, – ему ответил Белкин,
Задумавшись на несколько минут. —
Я мог бы, право, даже согласиться,
Но свой пример хочу представить тут». —
 
 
«Давай, валяй, пока ещё есть время». —
«Есть дядя у меня, он брат отца.
Я, кстати, буду жить в его квартире,
Пока что он в разъездах без конца.
 
 
Особенный он тем, что у Фортуны
Он первый в списке, если не один,
И если может что хорошее случиться,
Как пить дать, что случится это с ним.
 
 
Какое бы ни начал дядя дело,
Его ждёт непременнейший успех,
И сам он удивлён, что удаётся
То, что не получается у всех.
 
 
Тут я уже молчу про лотереи,
Про казино отдельный разговор.
Скажу лишь, что к столу с сукном зелёным
Его не подпускают с давних пор.
 
 
В лихие времена свобод внезапных
Был, говорят, за ним и криминал,
Но не осталось по архивам данных,
И в сводках он ни разу не бывал.
 
 
Потом серьёзный бизнес он задумал,
Политика, оффшоры, все дела.
Везде ему почёт и уважуха,
Куда б его судьба не завела.
 
 
Сейчас немолод он, остепенился,
Хотя и не женат, и нет детей.
Турист, теперь он занят посещеньем
Различных континентов и морей.
 
 
Не зная бед, нужды, сомнений, страха,
Идёт он смело всюду и всегда.
Он знает точно – что бы ни случилось,
Над ним горит счастливая звезда.
 
 
С ним ничего плохого не случится:
С рожденья застрахован от всего
Он просыпается и снова спать ложится,
А фатум злой не знает про него.
 
 
Его пример – другим наука.
Нам провидéнье будто говорит:
Фортуна – как дворняга-сука,
Раз привязалась – до последнего бежит». —
 
 
«Успех лишь в том, что он богат и празден?
Позволь, но в том не вижу счастья я.
Успешен тот, кто занят важным делом
И у кого семья есть и друзья.
 
 
Ты говоришь, он не женат и не был?
И нету у него совсем детей?
Не ошибусь, предположив, пожалуй,
Что настоящих не имеет он друзей.
 
 
И, наконец, разумных, добрых, вечных
Каких наделал дядя в жизни дел?
Чтό людям он в наследие оставит,
Чтоб был благословен его удел?
 
 
Быть может, непрерывное везенье —
Проклятие, страшнейшее из всех,
Ведь человек не создан для безделья,
В его природе – достигать успех:
 
 
Мечтать, стремиться, думать, развиваться,
Обламываться, падать и вставать,
Заветной цели с боем добиваться…
И о другом тотчáс начать мечтать.
 
 
А тут – пиздец: осталось три копейки,
Купил лото – и вновь миллионер,
А вот с призванием, семьёй, друзьями
Никак не получилось, один хер». —
 
 
«Мы не о том, – сказал в ответ Евгений. —
Сейчас ты о проклятии сказал,
А значит превосходство злого рока
Над волей человеческой признал».
 
 
Вергил опешил, почесал затылок,
Дыру на свитере на пузе почесал,
Щеку без почесанья не оставил
И всё же головою покачал:
 
 
«Боюсь, мы очень многого не знаем,
И рассужденья наши ни о чём,
Мы, как волхвы, сидим тут и гадаем,
Но остаёмся каждый при своём.
 
 
Вот слышен стук колёс, идём скорее.
Стоянка три минуты, поспешим.
Я знаю проводницу из плацкарта,
С ней быстро дело мы твоё решим».
 
 
Чрез пять минут лежал на верхней полке
Евгений в полуяви-полусне.
Он весь промок, а полустанок тихий
Исчез в густой таёжной синей тьме.
 

Эпизод два

 
Минýли дни и стали чуть короче,
Хладнее стали ночи и длинней.
На низком небе тучи огласились
Тоскливой песней клина журавлей.
 
 
Желтьё листов осыпалось на лужи,
Сиверкий ветер начал задувать,
И, как то положено природе,
Природа стала нахрен увядать.
 
 
Какой тоской, случается порою,
Подобный климат напрягает нас,
Когда воззримся с грустию немою
На жёлтых листьев тротуарный вальс.
 
 
Но есть ли молодым до листьев дело?
В семнадцать всем на климаты плевать:
Другие в это время интересы,
Чем увяданья эти наблюдать.
 
 
Евгений сдал экзамен на отлично.
Уехал лето дома проводить.
В начале осени он прибыл снова в город,
Готовый мегаполис покорить.
 
 
Он выходил на станции далёкой
И – вот судьба! – опять насквозь промок,
Но тот киоск закрытым оказался,
Где был у них с Вергилом диалог.
 
 
Студент, теперь он занимался
Науками и прочей ерундой,
А после пар он сразу собирался
И на трамвае двигался домой.
 
 
В душе скучал: учёба не вставляла,
Ни с кем особо дружбы не водил.
По вечерам он в кресле на балконе
Сидел, читал, пил пиво и курил.
 
 
Пусть не был он душой компаний шумных,
Но в группе уважение имел,
Никто не лез знакомиться поближе
И напрягать его никто не смел.
 
 
Он делал всё, что нужно по учёбе,
Но никогда – что было сверх того.
Пытались дать общественных заданий,
Но вскорости махнули на него.
 
 
Он так и комментировал в курилке:
«Пусть сами заполняют свой журнал
И сами там на сценах фестивалят.
Я не за тем сто вёрст пропиздовал.
 
 
Учиться – моя главная задача,
Для этого сюда и ехал я,
А семинары, блять, и кавээны
Свои пускай проводят без меня».
 
 
Курилка с ним, конечно, соглашалась.
От мудрых слов растёт авторитет.
Разумный, рассудительный, он вскоре
Известен стал на весь свой факультет.
 
 
Печален, отстранён, задумчив
И визуально очень ничего —
Все девушки потока были крайне
Заинтригованы персоною его.
 
 
Он был приветлив с каждой, остроумен,
Не строил перед дамами понтов,
Простого был со всеми обращенья
И без излишне комплиментных слов.
 
 
Но холоден бывал, когда уместно,
Казалось, чувства малость показать,
Отшучивался с вежливой улыбкой,
Стараясь тему сразу поменять.
 
 
«Да он же гей!» – «Ты что, он же женатый» —
«Какой женатый? Просто с ней живёт» —
«Ты что несёшь, она же ведь погибла,
С тех пор он жизнь отшельничью ведёт».
 
 
«Ему цыганка как-то нагадала:
От женщины свою он примет смерть.
И вот всю жизнь страдает он немало,
На девушек стараясь не смотреть».
 
 
«Вконтакте его нет и, очевидно,
Он избегает социальных лент.
Такое поведение постыдно!» —
«А может быть, он вражеский агент?»
 
 
Порой загадка в человеке скрыта,
А часто только мнимая она,
И, если информаций не хватает,
Толпа всегда додумает сама.
 
 
Евгений игнорировал все слухи,
Не подтверждал и не опровергал,
Конспекты лекций делал аккуратно,
А после лекций сразу исчезал.
 
 
На самом деле, Женя много думал.
Он вспоминал с Вергилом разговор:
Раз нет судьбы, то что-то надо делать,
А если есть она, то что ни делай – вздор.
 
 
Как надо жить, чтоб правильно и ясно,
И где найти единственный ответ:
Что делать, чтоб себя приблизить к цели,
Когда и цели, по большому счёту, нет?
 
 
Ответы в книгах он найти не думал,
Там каждый пишет только за себя,
Но книги отвлекали, развлекали
И скрашивали Жене вечера.
 
 
Сентябрь прошёл. За ним прошёл октябрь.
Сильнее ветры, дόжди холодней.
Всё меньше поводов к просветам оптимизма.
Всё больше мрачной скуки серых дней.
 
 
Всё больше Женя пьёт и много курит,
Балкон теперь закрыт до лучших пор,
Но вот однажды вечером случился
У них по скайпу с дядей разговор.
 
 
«Привет, племяш. Ты как? Небось, скучаешь?
Да ладно, чё ты гонишь, я шучу.
А я в Австралии, по прериям гуляю.
Когда домой? Пока что не хочу.
 
 
Сегодня в оперу, а завтра на рыбалку,
Здесь скаты, вроде, с пивом хороши.
Чувак со мной – мой кот, его ты помнишь,
Он шлёт тебе приветы от души.
 
 
Смотри какую морду тут нахавал…
На Чувака смотри, не на меня!
Хвостяра – во! Усищи – во всю харю.
Излишне тучен? Право же, фигня.
 
 
А как ты сам? Один ты или с дамой?
Финансовая помощь не нужна?
Смотри мне там, без оргий и соседей,
Мне репутация пока ещё важна.
 
 
Чего? Один? Трубу-ка поверни-ка.
Действительно, совсем пуста кровать.
Ты чё, племяш? Заделался в монахи?
В твои ли годы, Джонни, твою мать?
 
 
Нет денег? Выслать? Есть? Так в чём проблема?
Эх, Джонни, мне б сейчас твои лета.
Всё было бы, наверное, иначе.
И не случалась б эта хуета…
 
 
Нормально всё, я это просто, к слову.
Взгрустнулось нам чего-то с Чуваком.
Он тут поймал намедни утконоса,
Я фотки сделал с ним, пришлю потом.
 
 
Давай, пока. За дядю не волнуйся,
Не скоро въявь увидимся с тобой.
Душевные лечу я, Женя, раны,
И рано мне пока ещё домой».
 
 
Потух экран. Евгений озадачен.
Он отложил задумчиво планшет.
Нашёл ответ. Нашёл его случайно,
Хоть и вопроса-то, по сути, нет.
 
 
Как «42» – ответ на все задачи
Вселенной, жизни, да и вообще,
Так и сейчас, когда его не просят,
Ответ пришёл как будто бы извне.
 
 
Евгений обозрел ряды бутылок,
Горý окурков в банке из-под шпрот,
Слегка шатаясь, встал, расправил плечи
И произнёс: «Ебись оно всё в рот!
 
 
Чего я, правда, как алкаш какой-то,
Стал каждый вечер напиваться в хлам?
Не лучше ль делать это в окруженьи
Гусаров бравых и прекрасных дам?
 
 
Как в песне той старинной, про студентов,
Я на пирушках насмерть не упьюсь.
Пусть веселей ноябрь в окно стучится —
Я параной осенних не боюсь!
 
 
Тоску лечить бухлом непродуктивно,
Не каждый можно выбить клином клин.
Мне одиночество становится противно:
17 ведь не 71!
 
 
Немедля в клуб! К цыганам и актрисам!
Подайте мне к парадному коня!
Сегодня пятница, накатим же в дорожку,
И в «Трёх коронах» ищут пусть меня!»
 
 
Извозчик ожидал возле подъезда,
Мотор запел, скрипнýла сталь ворот.
Судьбе навстречу выехал Евгений,
Конкретный сделав жизни поворот.
 

Эпизод три

 
Зима в лесу свежа, бела, уныла:
Тайга поутру инеем горит,
Лежат снега, и вроде всё красиво,
Но так однообразен этот вид!
 
 
Замёрзшее природ оцепененье,
Хрусталь дерéв, закованных во льдах,
И при малейшем ветра дуновеньи
Всё зримое скрывается в снегах.
 
 
Но то в лесу, а город греют люди,
Не погружаясь в долгий зимний сон.
Пульсирует вспотевшими телами
Диджейских сетов шумный марафон,
 
 
Бармéн у стойки лихо суетится,
Мерцает в общем ритме стробоскоп,
И в панике забились в угол мысли,
Не омрачив печатью думы лоб.
 
 
Вокруг танцпола, против барной стойки,
Столы, диваны, всё как у людей,
Куря΄тся ароматные кальяны,
И не спеша текут меды΄ речей.
 
 
Там где студенты – речи про учёбу,
Про фильмы, спорт и кто где побывал;
Где театралы – там о режиссёрах,
Про амплуа и кто кого играл;
 
 
Где про зарплаты, туры и машины,
Там отдыхает офисный планктон,
А более всего родную тему
«Приколы на работе» любит он.
 
 
В VIP-зоне разговоры посолидней,
Пока девчонки жопами трясут,
А как вернутся к папикам за столик,
То смех и беззаботность сразу тут.
 
 
Нет ничего надёжнее и твёрже
Дизайнерских стен клуба в час ночной,
И если вдруг случатся катаклизмы,
То клуб они обрулят стороной.
 
 
Евгений здесь теперь в своей тарелке,
И в будний вечер тут, и в выходной.
Знакомых – тьма, известен также многим:
Найт-клаб «Вальгалла» будто дом родной.
 
 
«Приветствую, братан!» – «Здорово, Джонни!»
И всем в ответ улыбка и ладонь.
Ту приобнял, той ручку нежно чмокнул.
Но не горит в глазах его огонь.
 
 
Скучал. Скучал один в квартире,
Теперь ещё и нá людях скучал,
Вот дамы, вот гусары, вот цыганы —
Но интерес к тому совсем пропал.
 
 
Пустые речи слушать было скучно,
Плясать всю ночь – то глупо, да и лень.
Сидел в углу, тянул свои коктейли
И ждал, когда наступит новый день.
 
 
Он стал носить шмотьё из «секонд хэнда»,
Бородку и усы хотел растить,
Но в зеркале узрел пизду под носом
И поспешил растительность обрить.
 
 
Нанёс он маркером на кроссы три полоски,
И стали те кроссовки «Adidas».
На джинсы старые нашил он шильдик «Levi’s»
И тем их стоимость поднял в десяток раз.
 
 
Не то, чтоб очень важное значенье
Он внешности реально придавал,
Но раз ты вышел в свет, то будь любезен
И уважай наш светский карнавал.
 
 
Тот, кто на публике бывает часто,
На полиграфе честно подтвердит,
Что человек на 95%
Из имиджа и шмоток состоит.
 
 
А как же пять оставшихся процентов?
Они-то и мешали Жене жить,
И стробоскопов блеск, и вкус коктейлей
Не помогли про них ему забыть.
 
 
Ещё и сессия внезапная подкралась,
Но был он сам немного удивлён,
Как просто и легко предметы сдáлись,
Хоть и не помнил, чтоб учил их он.
 
 
На зависть всем в зачётку автоматы
Посыпались – и вот уже печать,
«Кирпич» ему поставлен в деканате,
И остаётся только отмечать.
 
 
Родным отправил фотографию зачётки,
Звонят, гордятся, любят, очень ждут,
Но не спешит пока домой Евгений,
Одно есть дело через две недели тут.
 
 
По окончанью первых сессий зимних
Был в институте древний ритуал:
Для тех, кто по итогам не отчислен,
Здесь учиняли новогодний бал.
 
 
Про те балы легенды и сказанья
Ходили меж студентов круглый год,
Такими байками в итоге обрастая,
Что правды там сам чёрт не разберёт.
 
 
Бывало даже старенький профессор,
На лекции, а то и между лент,
Вещал аудитории притихшей
Какой-нибудь весёлый инцидент.
 
 
Как на песке не вырастают розы,
Так без огня не возникает дым:
Был стимул первокурсникам учиться —
На бал попасть хотелось молодым.
 
 
Евгений сам не мог себе ответить,
Зачем бы ему сдался этот бал,
Но непременно быть на нём задумал
И с неким предвкушеньем ожидал.
 
 
Пока ж все сессию усиленно сдавали,
Евгений оказался не у дел.
Ходил в кино, музеи и театры.
В конце концов, от скуки заболел.
 
 
Не отдавая в том себе отчёта,
Ходил по городу он в вирусном бреду
И вот, от холода и жара изнывая,
Забрёл раз в забегаловку одну.
 
 
Был очень слаб, упал за первый столик,
Не видя и не слыша ничего,
Взял сотню грамм и чуть не опрокинул:
Рука тряслась со стопкою его.
 
 
Приняв, чуть ободрился, огляделся:
Зал небольшой, есть сцена и танцпол,
У входа бар и столики рядами,
А здесь, в углу, диван и круглый стол.
 
 
И за столом сидит напротив парень,
А рядом девушка – и смотрят на него.
Евгению неловко сразу стало:
«Вы не подумайте, пожалуйста, чего.
 
 
Прошу простить, – он встал и поклонился, —
Я не заметил вас, здесь сό свету темно…
Уже я ухожу“ – „Ну что вы, право,
Останьтесь, здесь свободно всё равно».
 
 
Была та девушка юна и миловидна,
По плечи волосы каштановой волной,
И чёлка на глаза. Как изумруды,
Они зелёною сияли глубиной:
 
 
«Приятель наш, Степан, играет в группе,
Сегодня вечером урежут рок-н-ролл,
Нам надо подпевать и громко хлопать,
И зажигать, конечно же, танцпол».
 
 
«О, вот уж нет! – тут парень рассмеялся
И выставил ладони впереди. —
Согласия на танцы не давал я,
Когда рискнул с тобой сюда пойти!
 
 
Я – Михаил, а Даша – это Даша».
Она кивнула: «Даша – это я», —
Из пачки сигарету извлекая
И зажигалку ближе поднося.
 
 
«А я Евгений, будем же знакомы,
И если, в самом деле, вы не прочь,
Давайте вместе проведём мы этот вечер
И, может, вместе встретим эту ночь.
 
 
Я предлагаю выпить за знакомство,
Хотя, признаюсь, малость занемог,
И если вы боитесь заразиться,
То лучше удалюсь я за порог».
 
 
Тут Даша с Михаилом общим жестом,
Засунув руки за свои воротники
И там пошарившись, одновременно
Термометры наружу извлекли.
 
 
«Я – тридцать восемь!» – «Чёрт, я проиграл,
Мне двух десятых снова не хватило!». —
«Мы лечимся уже который день,
Но до сих пор болезнь не отступила.
 
 
К заразе вирусы прилипнуть не должны,
И, чтоб болезнь в корне уничтожить,
Попросим нам подать пока ноль пять,
А там посмотрим, чем ещё продолжить».
 
 
Всё так и сделали, закуску не забыв.
Разлили-выпили и снова повторили,
Пока на сцене подготовка к шоу шла,
О разных мелочах поговорили.
 
 
Но вот ударник стукнул в барабан
И вокалист сказал всем: «Добрый вечер»,
Запил гитары воздух резанул,
И не слышны теперь уж стали речи.
 
 
Евгений слаб был в музыкальном плане,
Он разбираться нужным не считал,
Бетховена иль Баха исполняют,
Панк-рок, шансоны или же металл.
 
 
Со школьных лет запомнил только песню,
Что под гармоху двигал крокодил,
Да про кровавый след за командиром,
Что раненый под знаменем ходил.
 
 
Репертуар музычки в сельской школе
Ни новизной, ни стилем не блистал,
И это позволяло ей надёжно
Губить в учениках потенциал.
 
 
Играла группа громко и ритмично,
Пел вокалист, а слов не разобрать,
И временами соло на гитаре
Старалось перепонки разорвать.
 
 
Но с удивлением Евгений вдруг заметил,
Что в такт об пол нога его стучит,
А пальцы по столу от ритма скачут,
Как будто на гитаре он бренчит.
 
 
И Даша с Мишей пальцами стучали,
А Миша будто даже что-то пел.
Они от сцены глаз не отрывали,
И Женя их получше разглядел.
 
 
Был Михаил на пару лет постарше,
В плечах широк, и строен, и высок,
Зелёные глаза, как у подруги,
Чуть вьётся светлый волос на висок.
 
 
Овал лица скорей прямоугольный,
Хотя какой тогда это овал,
С горбинкой нос и профиль благородный —
Евгений так Атоса представлял.
 
 
У Даши пальцы, как у пианистки,
С агатами ухоженных ногтей.
Белее снега кожа, алы губы,
Объёмен свитер в области грудей.
 
 
Быть филосόфом можно сколь угодно,
Над бытиями грустно размышлять,
Но два холма под тканью грубой вязи
Легко вернут к реальности опять.
 
 
И в дымном сумраке украдкой заглянувши
В блестящие зелёные глаза,
Почувствовал решительно Евгений,
Как плавно отвалились тормоза.
 
 
Но то не страсть внезапно захлестнула,
Хотя гормон ему добавил сил,
А дикой юности нормальные порывы,
Что столь успешно он в себе гасил.
 
 
Вскочив из-за стола, рванул он к сцене,
Тут понеслось всё вскачь и кверху дном,
И вскоре все уж были на танцполе,
Стремясь вперёд в движении одном.
 
 
Удачен рок-концерт тогда бывает,
Когда, законы физики поправ,
Энергия от зала бьёт по сцене
И банда выдаёт реальный драйв.
 
 
И в этот раз всё стало в лучшем виде:
Народ у сцены руки тянет ввысь,
Ударник, как безумный, барабанит,
И гитарист хуярит, что держись.
 
 
Не сразу понял – рядом Миша с Дашей,
Они втроём образовали круг,
И скачут, и кричат, руками машут,
И, вроде даже, что-то там поют.
 
 
Но всё кончается. Аккорд последний сыгран,
И публика, ещё возбуждена,
Расходится в курилки и сортиры
И вновь звенит бокалами вина.
 
 
А Даша с Михаилом Женю тянут
Туда, где в закулисье у стены
Сидят, со сцены сшедши, музыканты,
Герои электрической войны.
 
 
Поздравили с удачным выступленьем,
Что музыка кайфовая была,
Сказали, что, конечно, без сомненья,
Их ждут ещё великие дела.
 
 
Пошли за столик, места всем хватило,
И за искусство пόдняли бокал,
А по второй когда уже разлили,
Встал Миша и на Женю указал:
 
 
«Вот человек, который сделал вечер.
Боялся нас простудой заразить,
А заразил весь зал своим примером.
Его здоровье предлагаю пить!»
 
 
Взялись за кубки разом музыканты,
Подняли выше, звякнуло стекло:
«Спасибо, бро, реально двинул массы!
В твоём лице нам крайне повезло!»
 
 
В ответном тосте Женя был изящен:
Богов Олимпа к месту помянул,
За Прометеев и за их удачу.
Короче, тост глобально он загнул.
 
 
Но люди творчества, как раз, готовы слушать
В свой адрес сколь угодно похвалы
И склонны верить им по-детски безмятежно,
Хоть велики их достиженья, хоть малы.
 
 
Вот, наконец, Евгений закруглился
И предложил всем выпить за ребят,
Что на пегасах двигают к Парнасам,
И муз, что их на это вдохновят.
 
 
За их столом была одна лишь муза.
Лишь удивлённо приподняла бровь
И с Михаилом вмиг переглянулась,
Но тут же безучастна стала вновь.
 
 
Покинули их вскоре музыканты,
Дала усталость им внезапно знать:
Как ни крути, действительно, опасно
С высоким напряжением играть.
 
 
Остался лишь Степан, басист из группы:
Татароскулый, шея коротка,
Широкоплечий, невысокий, коренастый,
Восточный говор слышится слегка.
 
 
И вечер продолжался вдохновенно.
Евгений каламбурами блистал.
Он первый раз, как úз дому уехал,
Себя в своей тарелке ощущал.
 
 
Не отставали в образности речи
Ни Михаил, ни Даша, ни Степан:
Любая мелочь в их живописаньи,
Казалось, превращается в роман.
 
 
Банальная поездка на трамвае
У Миши обратилась в репортаж.
Кондуктор, наблевавший с перепою,
Был подан как трагический типаж.
 
 
Степан щемящую историю поведал
Про девочку, чей шарик улетел,
А храбрый Стёпа бросился вдогонку
И даже шарик подхватить успел,
 
 
Но, сам сражённый ловкостью своею,
От радости к груди его прижал…
Шар лопнул, девка в слёзы, мамка – матом,
И храбрый Стёпа в панике сбежал.
 
 
А Даша знала море анекдотов
И их вещала с каменным лицом,
Тогда как остальные рисковали
От смеха оказаться под столом.
 
 
Но вот их попросили удалиться,
Они всё так же вместе, вчетвером,
Пошли гулять по улицам пустынным,
Болтая обо всём и ни о чём.
 
 
Довольны вечером, а более друг другом,
Они под утро всё же разошлись,
И телефонами три раза обменялись,
И встретиться в «Вальгалле» собрались.
 
 
Не помня как, пришёл домой Евгений,
Лежал, курил, не выключая свет.
Спать не хотелось. Лишь едва моргнул он,
Глаза открыл… Но был уже обед.