Текст книги "Для стихов нет карантина"

Роман Айзенштат
Для стихов нет карантина

Бабочка поэзии

 
Бабочку поэзии в сачок,
Право же, ловить тебе не стоит,
Подожди, пока она освоит
Лоб, затылок, грудь или плечо.
Выберет она, и не всегда
Тех, кто так упорно ее ловит.
Таинство живет в высоком слове,
Может, не поймаешь никогда.
Ну а если все же прилетит,
Не вспугни ее неловким жестом.
Пусть сидит подольше, неизвестно,
Сколько длится волшебства визит.
Так, не вспоминая о часах,
Ты не поднимаешься со стула,
А потом вдруг бабочка вспорхнула,
Смотришь – а она уже в стихах.
 

«Ах, эти поздние цветы, успеть им надо…»

 
Ах, эти поздние цветы, успеть им надо
Очаровать людей и пчел до снегопада.
Когда их занесут снега, скуют морозы,
Грядут необратимые метаморфозы.
Получится, что зря цвели, что не успели
Ни проявить себя и ни достигнуть цели.
А цель была такой возвышенно-простою —
Наш тусклый мир спасти своею красотою.
 

А есть стихи…

 
А есть стихи, как данности,
Живут без сроков давности.
Со строчками знакомыми
Какими-то законами
Навечно в память внесены
Народа и твоей страны.
Поэтов нет уже давно,
Жизнь поменяла полотно,
Но и на новом, на другом,
Мы те же краски узнаем.
О, божество волшебных слов!
В вас трепет крыльев ангелов.
Я это слышу каждый раз,
Когда, стихи, читаю вас.
Нет, будущее не украли!
Продолжим с вами жизни ралли.
 

«Биенье сердца чувствуешь в виске…»

 
Биенье сердца чувствуешь в виске.
Что? Выпал из гнезда груди, мой скворчик?
Когда я в радости или тоске,
Ты сам не свой, ведь птенчик – не моторчик.
Мы дружим, но прости, я не могу
Быть абсолютно ко всему бесстрастным.
Ты прав, что я тебя не берегу,
Но разве можно жить со всем согласным?
Живу между улыбкой и слезой,
С вершины счастья – прямо в пропасть горя.
Мечусь! Ты, скворчик, мечешься со мной,
Отвергнув миф о пламенном моторе.
 

«Уйдешь негаданно-нежданно…»

Борису Роланду

(Роланду Букенгольцу)

 
Уйдешь негаданно-нежданно
Волной, отхлынувшей с борта.
Тебя возьмет к себе нирвана
В приют последнего порта,
Где якорь Вечности, как рейдер,
Захватит, скроет от людей.
И будешь ты стоять на рейде
Средь безымянных кораблей.
 

Будь готов. таков урок

 
В голубую линзу моря
Вместе с солнцем смотрим мы,
Чтоб проникнуть в суть историй,
Их извлечь из донной тьмы.
Славно так скользить по глади
С ветром верным в парусах.
Жизнь легка, и только гладит,
Забываешь о штормах.
Разве те, кто спит в пучине,
Успокоившись на дне,
Думали, судьба их «кинет»,
Все сулило счастье с ней.
Шторм приходит к нам незванно,
Поменяв судьбу на рок.
Смерть стремительна, нежданна.
Будь готов. Таков урок.
 

Бывает, боль мешает сну

 
Бывает, боль мешает сну,
Ты мечешься тогда в постели.
Хотя отходную не спели,
На шаг ты ближе в ту страну,
Где строги голубые ели
И волки воют на луну.
 
 
Я так себе и представлял:
Не кладбище среди пустыни,
А лютый холод зимней стыни,
Могилы сумрачный подвал,
Что вырыт в непокорной глине,
И пан, что на кону, пропал.
 
 
Удобной позы нет уже,
А боль несет с собой виденья,
И не найти успокоенья.
Не только тело в неглиже,
Душа обнажена, владенья
Ее на роковой меже.
 
 
Пока ты не ушел совсем,
Но выпадаешь из комфорта,
Как мячик с теннисного корта.
Не будут ждать тебя, зачем?
Заменят. Вот законы спорта.
 

В загоне для скота

 
Загон для крупного рогатого скота.
И в ночь перед клейменьем
Корова мудрая ведет не то что спор,
А разговор с теленком неразумным.
Он недоволен тем, что завтра заклеймят,
Тавро поставят на него без спроса,
Согласен он или, быть может, вовсе нет.
Он вопрошает: «Почему несправедливы люди?
Они как будто бы хозяева земли,
А мы, живущие на ней, рабы и только…»
– Ты не завидуй им, они совсем как мы.
Есть бойни для людей, к примеру те же войны.
Их, как овец стригут, порой клеймят…
Ну чем вакцина, скажем, не клеймо?
И потому прими спокойно участь эту,
Не стоит портить жизнь себе и стаду.
Их жизнь сложней, чем наша, но придет
                    к такому же концу.
 

В лощине, где журчание ручья

 
В лощине, где журчание ручья
Ласкает тишину задумчивого леса,
Брожу. Эх, жизнь, ты – недоигранная пьеса,
В которой наобум играю я.
Придумываю разные слова,
Что соответствовать могли бы этой роли.
Сам автор, режиссер, актер; жаль, что гастроли
Закончатся, начавшись лишь едва.
В высотках города не ощущаешь так,
Что жизнь прекрасна, хоть пускай недолговечна.
Здесь серость будней – ловкий мастер дел
                              заплечных
Вас убедит, что красота лесов пустяк.
И только вырвавшись из каменных оков,
В лесу ты ощутишь себя единым целым
С природой. Чтобы мудро жить на свете белом,
Не заглушай в себе природы вечный зов.
 

В любовном жаре

 
Твое заветное ущелье…
В него спускался много раз.
Нет, не погибнуть было целью,
А возродить обоих нас.
Не захлебнуться в сладкой муке,
В порыве страсти не сгореть,
Ты стонешь… Мне знакомы звуки,
Рождает их услады плеть.
Прекрасней нет на свете белом,
Когда не порознь, а вдвоем,
Наперехлест, единым целым
В любовном жаре мы живем.
 

В пустыне

 
Глаза пустынной розы
В объятиях песка,
В них только тень угрозы,
В них лишь намек – тоска.
Закутана в одежды,
Спадающие ниц.
Кто ты, о призрак нежный,
Восставший из гробниц?
Лик Ближнего Востока
Предстал передо мной;
Прекрасна и жестока
Здесь жизнь, как облик твой.
Кочевники пустыни,
Как тыщу лет назад,
Живут под небом синим,
И город им не брат.
В шатре у бедуинов
Ночь можно скоротать,
Верблюд подставит спину,
Да негде кочевать.
 

В сон пытаешься уйти

 
В сон пытаешься уйти,
Но никак не можешь.
Организму сон претит,
Спать не расположен.
Мыслей вереница, рой
Чувств, воспоминаний,
Не найти никак покой
От напоминаний.
Чем ты дышишь, чем живешь
Каждый день, годами
И чего от жизни ждешь?
Даже ночью с нами.
Тот спокойно ночью спит,
Кто живет бездумно.
Он в тепле, здоров и сыт —
Так благоразумно.
Как трава, как скот живет,
Без излишков знанья.
Сможешь так: к тебе придет
Легкость засыпанья.
 

«Венец весны… И призрак лета…»

 
Венец весны… И призрак лета
Готовится вступить на трон.
Но вдруг порывы злого ветра,
Задувшего со всех сторон.
Зачем ты дуешь? Хватит, хватит!
Мы ждем тепла, мы лета ждем!
И холод твой совсем некстати,
К тому же с проливным дождем.
Но ветер удалью кичится,
Пускай всего калиф на час.
Примчится лета колесница
И усмирит его тотчас.
 

«Порой стихи – молитвы сами…»

Вениамину Блаженному

 
Порой стихи – молитвы сами,
Не надобно других молитв.
В них небу видно за строками
И боль души, и сердца ритм.
Не каждый может так молиться
И вровень с Богом говорить.
Неразличимы наши лица,
Ни лицедейство и ни прыть
В молении не пригодятся.
Ты жизнь отдай, чтобы сказать,
Что важны для тебя не святцы,
Что в каждом дне есть благодать.
Ты можешь нищим быть, убогим,
Ты можешь сумасшедшим слыть,
Не видеть милостей от Бога,
Но все равно Его любить.
А если ты рожден поэтом,
В тебе за все живое боль,
Ему напомнишь ты об этом:
Жизнь – неизбывная юдоль.
 

«Ветра сотрут с могилы даты…»

 
Ветра сотрут с могилы даты,
Земля осядет под плитой;
Наш путь земной всегда покатый,
Политый потом и слезой.
Но что дает нам это знанье?
Нас поглощает суета,
Загробной жизни обещанья
И ложной мысли красота.
Уйдем… Ни хорошо, ни плохо,
Оценки неуместны тут,
Коль за эпохою эпоху
Уносит в Вечность звездный спрут.
 

«Вечерний пруд… Уже стрекозы…»

 
Вечерний пруд… Уже стрекозы
Над водной гладью не кружат,
И лилии – ночные розы —
Полураскрыты. Хит-парад
Хоров лягушек распевает
Свои привычные хиты.
Боль человека отпускает
При виде этой красоты.
Пришел он, прячась от утраты,
Природы непутевый сын,
Бедой нежданною распятый,
Оставшийся совсем один.
Хоть на мгновенье утешенье
Он в этой красоте найдет,
Магнит воды, лягушек пенье
И в тусклых звездах небосвод.
 

Надежда

 
Вот женщина, в глаза ее взглянул:
Они полны горючими слезами.
Мы вместе с ней стоим пред образами
В церквушке, что пережила войну.
Церкву не тронула ни пуля, ни картечь,
Но в воздухе печаль и запустенье,
И ангелы над ней прервали пенье,
Остались образа, их удалось сберечь.
Проездом был и заглянул сюда,
Окрест дома разбиты и упадок;
На посещенье храмов я не падок,
Но ведь беда других – моя беда.
Ее утешить я никак не мог,
Она молилась – в этом было утешенье.
Вдруг ангелы возобновили пенье,
И я с надеждой вышел за порог.
 

«Вот распустились вдруг цветы…»

 
Вот распустились вдруг цветы.
А как они старались сделать это,
Не видели ни я, ни ты.
Про это знают лишь весна и лето.
Как бабочки, мы к ним прильнем,
Пыльцу и красоту в себя вбирая
И радуясь, что мы живем
Здесь, на земле, и нам не надо рая.
 

«Все течет, но не меняется…»

 
Все течет, но не меняется
То, что ты хотел бы изменить.
Маятник все время мается:
Быть – не быть или не быть и быть.
Кажется, что верно: все проходит,
Но опять на круги на своя
(Волею природы иль Господней)
Новь сюжета с фабулой старья.
Вот она, не узнана вначале,
При ближайшем рассмотреньи, вдруг
Понимаешь с горькою печалью —
Жизнь привычный совершает круг.
Мы живем меж этими кругами,
Прошлое и будущее – даль,
Что известна нам, вглядитесь сами:
Новый век – знакомая спираль.
 

«В сердце жили бабочки…»

 
В сердце жили бабочки,
Их прогнали осы.
Все теперь до лампочки,
По стеклу я босый,
Словно в вате облака,
Волочусь без плана,
Но за жизнь держусь пока,
Несмотря на раны.
 

«Гуси улетели…»

 
Гуси улетели.
Когда прилетят,
Буду я в постели
Старостью распят.
Гуси спросят: «Кто ты?»
Я не отрекусь:
«Завершил полеты
Брат ваш, дикий гусь».
 

«Деревенская красавица Марыся…»

 
Деревенская красавица Марыся
С улыбкою жемчужною своей
Спустилась будто бы с небесной выси,
Чтоб красота жила среди людей.
Мгновенно я тогда в нее влюбился
(Прожил всего три дня в деревне той),
Уехал, и казалось, что забыл все,
Но все же вспоминал о ней порой.
И вот опять в деревне мне знакомой
(Прошел какой-нибудь десяток лет),
Переступил порог того же дома,
А радости от этой встречи нет.
«Марыся, ты ли?» – в горле стало сухо
И страх неописуемый объял.
На припечке беззубая старуха,
В чьем лике смерти гнилостный оскал.
 

«Дерево скрипит, но не ломается…»

 
Дерево скрипит, но не ломается,
Так и мается, так и мается.
Старое оно уже.
 
 
Рядом молодое – с пышным цветом
Весной и летом, весной и летом.
Здоровее, посвежей.
 
 
Но однажды ветры налетели,
Грозно загудели, засвистели.
Трудно выдержать напор.
 
 
Говорят, в саду одно осталось,
Ясно – молодое удержалось.
Заглянул через забор.
 
 
Дерево скрипит, но не ломается,
Так и мается, так и мается.
Старое оно уже.
 

«День сегодняшний прекрасен…»

 
День сегодняшний прекрасен
Тем хотя бы, что я жив;
Пасмурен он или ясен —
Все равно в нем позитив.
Разве только я доволен?
Птицы, звери и цветы
Не взыскуют лучшей доли,
Их желания просты:
День еще прожить и только,
Радость в нем испить до дна,
Чтобы все успеть, поскольку
Жизнь одна, всего одна.
 

Дождик брызнул

 
Дождик брызнул каплей звонкой.
Эй, бубенчики небес!
Вас ловлю земной котомкой,
С ней брожу наперевес.
Эх, котомочка, котомка,
Жизнь и смерть в тебе, судьба.
Бубенцы звенят негромко,
И под них растут хлеба.
В странах солнца дождь как чудо.
В ожидании народ,
Шлет молитвы отовсюду.
Каждый год так, каждый год.
 

«Дождик меленький… На дереве ворона…»

 
Дождик меленький… На дереве ворона
Чистит клювом перышки под ним.
Рада влаге и густая крона,
Дождик ласков – всеми он любим.
 
 
В жизни все же чаще видишь ливни,
Грозы, град, обильный снегопад,
Все они по-своему так дивны,
Встреть как должное и будь им рад.
 

«Друзья и недруги уходят…»

 
Друзья и недруги уходят,
Жалей ты их иль не жалей,
Но должное отдашь природе,
Невольно согласишься с ней.
Хотя казалось, что ей стоит…
Был человек хорош во всем.
Так почему же ей порою
На время не забыть о нем?
К людским оценкам равнодушна,
Свой у нее императив;
Бесстрастно счет ведет подушно,
В нем никого не позабыв.
 

«Для весны нет нужды в разрешеньях…»

 
Для весны нет нужды в разрешеньях
Ни правительств, ни властных особ.
Расцветают цветы, птичье пенье,
Обновляет земля гардероб.
Выйду я на лесные опушки —
Мой любимый природный анклав,
И плевать на ракеты и пушки,
Нет на сущность мою у них прав.
Я в душистые травы зароюсь,
Шар земной попытаюсь обнять.
Есть чем сердце мое успокоить,
Есть душевную боль чем унять.
 

«Если духовности перерезан шланг…»

 
Если духовности перерезан шланг,
Новое поколение – пониже ранг.
Какие-то капельки проходят все ж,
Но встречаем все меньше лиц, все больше рож.
Вы скажете: «Брюзжание старика!»
Нет, просто с возрастом смотришь через века.
Поэтому строгой будет оценка,
Современность в истории – только сценка.
Есть молодые, что косности против,
Но их выбить стараются на излете.
Не скроет потерь прогресса платьице,
Поэтому горюешь: куда все катится?
 

Живут и верят

 
Нет ничего навеки, навсегда,
И неизменны только измененья.
Ничтожная пылинка и звезда
Равны – не смогут избежать забвенья.
Но даже если так, они живут,
У каждого свое есть измеренье
Существования и свой маршрут.
Живут и верят: смерть – перерожденье.
 

«Жизнь – одна, и ты – один…»

 
Жизнь – одна, и ты – один,
Ты у нее, она у тебя.
Живешь, помалу себя губя,
В пустыне иль среди льдин.
Фитиль сгорит. Прощай, свеча!
Все по старинке, без батарей.
И плачь не плачь, жалей не жалей,
Нет ни лекарства, ни врача.
 

За моим окном

 
За моим окном теперь евреи молятся —
Карантин изгнал из синагог,
Кто во что горазд – голосовая «вольница»,
Так что слов я разобрать не смог.
Мне привычно: сквер – концертный зал для птицы,
В нем певцы пернатые царят.
Но внезапно люди, чтобы помолиться,
Заняли, сидят за рядом ряд.
Праздничные белые одежды, кипы,
В ритм качаясь, под молитв распев…
Я переношусь во времена Агриппы,
На тысячелетья постарев.
Но приходит окончанье ритуала,
Трелью птичьей сквер опять пропет.
Груза тысяч лет как будто не бывало,
Молод я: мне нет и сотни лет.
 

Запад и Восток

 
Человек расстроен,
Кто б подумать мог?
Он душой раздвоен —
Запад ли Восток?
Родился на Западе —
С детства ему мил,
Оказался в западне —
На Восток свалил.
Напрочь позабыты
Снег, мороз, метель.
Вместо хлеба – питы,
Солнце – новый босс.
Люд крикливый, бойкий,
Жизнь – сплошной базар.
Ждет он перестройки,
Чтобы не быть зар[1]1
  Зар – чужой (иврит)


[Закрыть].
Подрастают внуки,
К солнцу он привык.
Не опустит руки,
Выучит язык.
Он благополучен?
Как узнать секрет?
Жизнью он приучен
Не сдаваться, нет.
Вроде все неплохо,
Жить ему да жить.
 
 
Позади эпоха.
Как ее забыть?
Он мишенью в тире,
И настанет срок,
Смерть его помирит
Запад и Восток.
 

«Зимой я вижу: бабочка летит!..»

 
Зимой я вижу: бабочка летит!
Весна на крыльях или даже лето.
Календари, имейте-ка вы стыд —
Не смотрит в вас строптивая планета.
Все ваши предсказанья неверны,
Давно ведь перепутаны сезоны.
Здесь новые порядки введены,
И примеряют новые фасоны.
Ты, бабочка, лети, ищи цветок,
Стирает жизнь календарей границы.
И юг, и север, запад и восток,
Перемещаясь, могут даже слиться.
 

«Ищите друга, враг найдется сам…»

 
Ищите друга, враг найдется сам,
А ищущий врагов друзей теряет.
Наш поиск, разбросав по полюсам,
Поделит человечество на стаи.
Поближе бы к экватору, дружней…
Ведь на кону проблемы мировые.
Борьба религий, денег и идей
Уничтожает истины простые.
Вот-вот и будет перейден порог,
Откуда для людей возврата нету.
И не поможет нам ни черт, ни Бог,
Так Человек себя отправит в Лету.
 

К юбилею

 
Грустный лирик возраста преклонного
Отмечает скромный юбилей.
Настроенья нет пока паромного —
Отправляться в темный край теней.
И пока не застит тучей мрачною
Жизни суматошный циферблат,
Называет он ее удачною.
Что имеет, тем он и богат.
 

«К старости человек в конце концов понимает…»

 
К старости человек в конце концов понимает,
Что всю жизнь плавал в океане вранья,
Обещаний пустых, ожидании рая,
Соловьями считая грай воронья.
 
 
Поменял бы судьбу, да что он теперь может?
Только выбраться на пустой островок.
Хотя со всех сторон омывается ложью,
На клочке суши спасти бы себя мог.
 
 
Ему ясно, соль вранья под кожу забилась,
Но не смогла клеток испортить геном.
«Хорошо, что истина все же открылась,
У вранья я больше не буду рабом!»
 

«Каждый день настоящую жизнь откладываешь…»

 
Каждый день настоящую жизнь откладываешь
                              на потом,
А пока каждый день не живешь, а только лишь
                              существуешь.
Однажды почувствуешь себя обделенным
                              светом кротом.
А чего же ты хочешь, если по темным норам
                              кочуешь?
Вылезай на поверхность, осмотрись, да и перестань
                              ныть!
Ты приспособишься, нечего пенять на сложность.
Ты – человек, не крот, начинай по-настоящему
                              жить,
И для этого используй любую возможность.
 

Каждый причал выбирает свой

 
Мирное море – море без волн
В мареве пасмурном вечера.
Берег щербатый пирс так вспорол,
Что понимаешь: навечно он.
Только заброшен старый причал —
Пристань поэтная, чаячья,
Сколько стихов на нем написал,
Строчек надежд и отчаянья.
Много было причалов новей,
Действующих дебаркадеров —
Тех, что дарили близость морей,
Но не дарили радости слов.
Каждый причал выбирает свой.
Здесь, отрешась от вторичного,
Мостик в Вечность проложит судьбой,
Найдя себя органичного.
 

Картинка с натуры

 
Крики ее, истерики
Выводят из равновесия.
Будто совсем потерянный.
О, как же она бесит его!
Да что ей действительно надо?
Сама не знает, трудное детство…
Нету с ней никакого сладу.
Куда ему от этого деться?
 

«Клонится солнце к закату…»

 
Клонится солнце к закату,
Золото морю даря,
Чтобы пропасть без возврата,
Только исчезнет заря.
Звездочки в небе зажгутся,
Вспыхнет лампада луны,
И по волнам понесутся
Тропкой серебряной сны.
Кто не мечтал так у моря,
Лунной дорожкой скользя!
Людям, что с серостью в ссоре,
Жить, не мечтая, нельзя.
Трону ногою босою
Пену шуршащей волны,
Здесь я иллюзию строю,
Будто мы в жизни вольны.
 

«Когда мелодии вспорхнет голубка…»

 
Когда мелодии вспорхнет голубка,
То сердце чуткое за ней вспорхнет,
Забыв на миг, насколько оно хрупко.
И сладок, и опасен тот полет,
Но без него нам наша жизнь не мила.
С мелодией мы сызмальства вдвоем,
И сердце не случайно воспарило.
Без музыки – не жизнь! А с ней – живем!
 

«Когда по ночному небу летишь…»

 
Когда по ночному небу летишь,
Видишь: гаснет та звезда или эта.
Бездна неба бездонна, гладь да тишь,
На ней ты – падающая комета.
Можно напоследок распустить хвост:
Дивитесь люди, мол, вот я какая.
Астрономы знают вес твой и рост,
Не обманешь их, в глаза пыль пуская.
Сколько мне еще до Земли лететь,
Чтобы сгинуть на грустной окраине?
Не зазвенит на ней оркестров медь,
Ведь комет-изгоев хоронят втайне.
 

«Когда под окнами поют скворцы…»

 
Когда под окнами поют скворцы,
Ты, их язык не понимая,
А лишь мелодии внимая,
Решишь, что это славят жизнь певцы.
Природой посланы они ко мне,
Чтобы, прислушавшись к их пенью,
Предал я горести забвенью,
Свет истинный узрел в своем окне.
И я, поверив в это, тоже начал петь.
Нет-нет, не петь, а напевая
Мелодию, стихи читая,
Пришел в себя. Мне расхотелось умереть.
 

Когда покраснеет рябина

 
Когда покраснеет рябина,
Не будет меня в том лесу,
Повинную блудного сына
Сегодня я ей принесу.
Частицу мятежного сердца
Да пару неназванных слов,
Сыграв уже прошлого скерцо,
Оставлю у диких стволов.
Вернусь ли сюда, я не знаю,
Но есть среди многих причин
Одна: просто предан я краю,
Где горькая сладость рябин.
 

«Когда стихов вдруг ветер вольный…»

 
Когда стихов вдруг ветер вольный
Ворвется в будничную жизнь,
То мир прямой, прямоугольный
Под ним возьми и распадись.
Увидишь все неоднозначным,
Сместилась ось координат,
Ночь стала не вдовою мрачной,
В невесты облачась наряд.
День подтвердит: «Я тот, я – Божий,
Ты посмотри, я стал светлей!»
Поймет читатель: он – прохожий,
Но не на горестной земле.
 

Кот и кошка

 
Кошку кот домой привел и сказал он кошке:
«На кровати буду спать, а ты – на дорожке.
Буду я из миски есть, ну а ты из банки,
Дом ведь мой, а ты в него входишь иностранкой».
Согласилась та: «Ты прав, заживем мы дружно,
Мне ведь главное – любовь, большего не нужно!»
Годы пронеслись, слыхал, что живут, – не тужат,
Значит, в браке не всегда ссорятся, а дружат.
Заглянул я в домик тот: свет горит в окошке,
На кровати кошка спит, а кот – на дорожке.
 

«Коты дворовые нас в масках узнают…»

 
Коты дворовые нас в масках узнают,
Хоть нету нюха у котов собачьего,
И неизменен у жильцов всегда маршрут —
Призреть хоть как приблудного, бродячего.
В квартире теплой не отводят место им,
И днюют, и ночуют у парадного.
Живому хочется поближе бы к живым,
Работает эффект инстинкта стадного.
У них хозяев нет и, значит, нет имен,
И называет каждый их по-разному.
Корм – на землю, а воду – в разовый поддон,
Еду и жизнь благодарите разову
 

«Кто любит, тот верит; кто верит, тот ждет…»

 
Кто любит, тот верит; кто верит, тот ждет.
Быть может, это мир наш спасет.
Простые поступки, простые слова,
Добро – на уровне естества.
Чужого не трогай, свое береги,
Мы – не только друзья и враги.
И, цели наметив, к ним смело шагай.
Бог в помощь, но и сам не плошай.
 

«Кто-то может котом быть, собакой…»

 
Кто-то может котом быть, собакой,
Оставаясь в обличье людском,
Львом, быком, петухом-забиякой,
Дубом, кактусом, редким цветком.
Нахожу я подобное сходство
У врагов, у друзей, у родных.
Мне не видится в этом уродства —
Все похожи на нас, мы на них.
Важно лишь различать те приметы
И заметить в другом гусака,
Не просить понапрасну совета
У сверхважного, но дурака.