Текст книги "Первое правило диверсанта"

Роман Белоцерковец
Первое правило диверсанта

Глава 1

На улице пекло, будто мир провалился в преисподнюю. Хотя, в принципе, так все и обстояло на самом деле. Мы сами загнали себя в яму, потеряв разум в гонке за лучшую жизнь. Температура приближалась к критическому градусу, доводя до умопомрачения. Как бы я выглядел, окажись снаружи?

Такие вещи даже приятно представлять, находясь в надежном убежище. В подвале полуразрушенного дома, где я укрылся от жары, было темно и прохладно. Впрочем, несмотря на это, расслабляться, вовсе не стоило. Неизвестно, кто мог еще искать здесь спасение от палящих лучей радиоактивного солнца. Да и я тоже молодец – додумался же, вышел перед самым рассветом. Можно ведь было догадаться, что не успею к сроку дойти до «базы».

Сняв автомат с предохранителя, устроился в нише между прохладных бетонных блоков, выставив ствол «калашникова» вперед в качестве «оберега». Так возникает обманчивое ощущение покоя. Слишком обманчивое, и в этом тоже можно упрекнуть себя. Мало ли кто решит включить мою персону в качестве одного из пунктов обеденного меню. Быть постоянно на взводе тяжело. Но ничего другого не остается. Я знаю, они услышат мой запах, но и запах оружия тоже, и не станут дергаться. Наверное, остается скрестить пальцы, трижды сплюнуть через левое плечо, постучать по дереву, что там еще… да просто рассчитывать на удачу. Куда больше.

Без вариантов.

А сейчас можно прикрыть глаза и отдохнуть в тишине, в ожидании, когда смертоносный диск светила покинет точку в зените. Тогда появятся спасительные тени, и я снова отправлюсь в путь.

Тишина. Она пугала меня с самого детства, ассоциируясь не столько со смертью, сколько с ее неизбежностью.

В общине, где я родился и вырос, каждый второй страдал от лучевой болезни или рака кожи, их смерть была неизбежна, как впрочем, и моя, но их конец был частью общего молчания. Они, точно сговорившись, всегда уходили в тишине. В мертвом доме тихо. Это один из законов, усвоенных мною с младых ногтей. Когда не слышно звуков, значит, кто-то уже умер или готовится к смерти. Сколько раз я ловил себя на мысли, что в тишине всегда прислушиваюсь к собственному сердцебиению, как бы убеждаясь в том, что до сих пор жив.

А еще я никогда не видел своих родителей, считая, что у меня их и не было. Позже, повзрослев, я, конечно, понял, что этого не может быть, но уже настолько свыкся с этой мыслью, что стал считать родителями всех, кто хоть сколько-нибудь принимал участие в моей судьбе. Бред, конечно, но в данное время и в данном мире сложно найти рациональное объяснение чему бы то ни было, а уж тем более измышлениям малолетнего сироты. Слишком тяжело бремя, взваленное на нас предыдущими поколениями, слишком велика ответственность перед идущими следом. Этот мир мог бы быть лучше, но он таков, какой есть.

Не имея собственного крова, я жил в разных семьях, приютивших меня: иногда на ночь, иногда на неделю, иногда, если повезет, дольше. Только везение это можно назвать относительным, поскольку оно означало, что в доме, приютившем меня, рано или поздно станет тихо и мне придется искать новый кров.

Потеряв один, я перебирался под другой. Как правило, это были одинокие и больные люди, нуждающиеся, как и я, в посторонней помощи. Просыпаясь посреди ночи, лежал, замерев, вслушиваясь в темноту – раздается ли возле меня дыхание? Тогда я начинал бояться. Бояться, что останусь один и никто больше не возьмет меня к себе. И в те моменты, когда я слышал лишь тишину, тихо плакал и не спал до утра, дожидаясь похоронную команду. Затем собирал свои вещи и вновь уходил на поиски. Из таких эпизодов и состояла вся моя жизнь. Как коллаж, как случайная склейка кадров из разных фильмов.

Показалось или я задремал в ожидании? Но время прошло; когда посмотрел на часы, их светящиеся в темноте стрелки показывали без четверти два пополудни.

Пора собираться в путь.

Поглубже натянул кепку, вышел из подвала и быстрым темпом пересек улицу, оказавшись на теневой стороне.

Жарко.

Даже через толстые подошвы ботинок чувствуется, как раскалился спекшийся до состояния окаменевшего вулканического пепла асфальт, он крошился и пылил при каждом шаге.

Первые часы после полудня самые тяжелые.

В это время вероятность встретить мутантов равна нулю, но стоит зазеваться, и доза облучения гарантирована. К счастью, имеется портативный индикатор излучения. Раньше такие были только у военных. Но однажды кто-то из общины нашел грузовик с армейской амуницией. Благодаря этому наша жизнь была немного облегчена.

Сейчас он молчал, и этот факт успокаивал.

Самое главное – не стоять на месте, дожидаясь пока солнечные лучи, доберутся до тебя. Вся жизнь в движении, все подчинено только ему. Мы двигаемся вслед за солнцем, или точнее – бежим от него. Или прячемся в норах словно кроты, чувствуя себя в безопасности лишь по ночам, да в редкие периоды затяжных дождей. Но полной гарантии дожить до старости не имеет никто.

Идти вперед, сжимая цевье верного «АКСУ», – вот мое кредо. Я свыкся с этим. Ни шагу без оружия. Спал с автоматом и даже ходил с ним в туалет. Никогда не знаешь, когда могут понадобиться навыки выживания.

Я привык к оружию.

К любому.

Иногда я доверяю ему больше, чем друзьям, которых не так уж и много.

Сегодня мне повезло – успел найти уютный уголок в подземных недрах города. Не всем так везет, и не всегда. Любая ошибка может стоить жизни, а жить без ошибок дьявольски сложная задача. Выход один – жить с оглядкой и надеяться, что везение не изменит.

Все-таки хорошо наверху, свободно. Несмотря на смертельные лучи дневного светила. В принципе, мое поколение уже привыкло жить так, а не как-то иначе. Мы не видели другого мира, зная о нем лишь из рассказов старших, но я, наверное, родился с богатой фантазией, и мир из их историй нравился больше, чем нынешней. Но ничего не поделаешь – судьбу не выбирают. Приходится довольствоваться тем, что есть. А что у меня есть? Не так уж и много, если разобраться, но и не мало.

Я егерь.

Для тех, кто не знает: егеря – особый, почитаемый клан. Нечто вроде полиции, охраны и почты в одном лице. В любой общине всегда есть для нас место, даже если эти общины находятся в состоянии вражды. Егеря – это нечто священное в нашем мире. Не то, чему бездумно поклоняются, а то, что уважают. И, надо признаться, есть за что. И, пожалуй, это единственное, что сулит егерская служба. Содержание ничтожное, несопоставимое с риском. Хватает только, чтобы ноги не протянуть. Но к риску привыкаешь и в какой-то момент начинаешь нуждаться в нем. В этом нет ни благородства, ни возвышенности цели – самообман и адреналиновая зависимость.

Двигаясь вдоль полуразрушенных стен, погруженный в свои мысли, я не сразу заметил движение впереди. Не подвело реактивное чувство, выработанное годами – патрон в патроннике, предохранитель сдвинут в крайнее нижнее положение, на автоматическую стрельбу, дуло выискивает цель.

Я притормозил, спрятавшись за ближайшим углом, и, немного выждав, крикнул:

– Если ты человек и не враг мне – выйди из тени!

В ответ ни звука.

– Я все равно пройду здесь! – Тишина, хотя это был один из условных сигналов, используемых в обиходе клана егерей. Любой гражданин любой общины знал, что после такой фразы, он должен был выйти навстречу с поднятыми руками или по крайне мере снять палец со спускового крючка и дать мне пройти.

– Ты слышишь меня? Я все равно пройду здесь!

И снова молчание в ответ.

Я начал медленно продвигаться вперед, готовый в любую секунду выстрелить, и в этот момент до моих ушей явственно донеслось всхлипывание. Кто-то плакал за углом. Первые секунды даже не мог представить, кто бы это мог быть. Но когда, достигнув противоположного края дома, заглянул за угол – признаюсь, был поражен: мальчик лет семи, грязный и оборванный, тощий до неприличия, с копной давно не мытых, спутавшихся волос; он сидел, обняв костлявые плечи, обтянутые рваной футболкой, и дрожал от страха.

Я немного растерялся.

– Ты кто? – был первый вопрос.

Мальчик поднял голову и что-то произнес сквозь слезы.

– Ты как здесь оказался? – задал я второй вопрос, не разобрав ответа.

– Я потерялся.

– Давно? – Это был третий вопрос и не менее глупый, чем два предыдущих.

– Не знаю, – он снова заревел, уткнувшись лицом в немытые предплечья.

– Подожди, не реви, – попросил я. – Давай разберемся…

Похоже, сегодня был мой день, просто бездна глубокомыслия и рассудительности. Какую чушь я несу! Чего здесь разбираться? Ребенок один в городе, чудом уцелел и нуждается в помощи! Егерь ты – или нет? В том-то и дело, что егерь. Помни: у тебя важное задание. Ты не имеешь права… Заткнись! – резко оборвал сам себя. Совсем озверел, что ли?

После коротких раздумий, я спросил:

– Как тебя зовут, паренек?

– Сеня, – коротко ответил тот, немного успокоившись.

– Слушай, Сеня, – начал я, – перестань плакать. Успокойся и пойдем со мной.

– Куда?

Правильный вопрос. И куда собственно мы пойдем? Не мог же я его таскать с собой, но и бросить здесь тоже.

– Домой.

– У меня нет дома.

Сказано это было с такой интонацией, что я невольно содрогнулся.

– Не говори так, я помогу тебе найти его, – я и сам поверил в то, что говорил. – Ты из какой общины?

Сеня непонимающе посмотрел на меня, размазывая грязными ручонками слезы по лицу:

– Что такое «община»?

Тут настала моя очередь потеряться.

– Ну, – попытался я яснее сформулировать мысли. – Это люди, которые тебя окружали.

– Я жил один, с мамой.

– Не может быть…

Мальчик кивнул.

– А мама где? – спросил, не придумав ничего лучшего.

Глаза мальчика сузились в две щелки, рот округлился и надсадный вой прорезал тишину. Честно, но я пожалел о своей дурацкой манере задавать вопросы прямо в лоб. В определенных случаях это прокатывало, но явно не сейчас, в общении с малолетним ребенком.

– Не реви, – попросил, попутно еще раз отругав себя. – Покажи где, я пойду посмотрю.

Мальчик дрожащей ручонкой указал мне направление. И я пошел. Внутренний голос, ранее апеллировавший к чувству долга, теперь настойчиво призывал к благоразумию. Возразить было нечего. Но Сеня продолжал всхлипывать за моей спиной. Я не мог остановиться, хотя отчетливо осознавал, что совершаю большую глупость.

Дом почти полностью развалился. Уцелел только первый подъезд, остальные два лежали в руинах. Двери распахнуты, точно ожидая гостей. Именно туда я и направился.

Меня встретила темнота и затхлый запах запустения. Немного постоял в дверях, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, и направился дальше – вверх по лестнице. Под ногами хрустело битое стекло и осколки кирпича, заставляя кривиться от гадливости и настороженности при каждом шаге. Не хотелось афишировать свое присутствие, только если кто-то и ждал меня, он точно знал о моих перемещениях. Это «окрыляло». Нет, если все обойдется, я выскажу все и маленькому паршивцу, и его непутевой мамаше тоже.

Будем надеяться, что лимит моего везения не исчерпан.

Заглянул в первую квартиру: двери давно отсутствовали, и практически вся обстановка тоже, из мебели остался только ржавый остов металлической кровати, да перевернутый вверх ножками почти превратившийся в труху стул. Пусто.

Хорошо, попробуем поискать у соседей. Здесь двери все еще висели на петлях, а в остальном та же картина полного запустения.

Я начал сомневаться в правильности места поиска, но решил, что пока не обойду все квартиры – не уйду. Любое дело надо доводить до конца.

Осмотрев весь подъезд снизу доверху, я с чистой совестью, направился обратно, намереваясь узнать у мальчика точное местонахождение их жилища. Уже в дверях заметил под лестницей какой-то темный провал, и нет, чтобы проскочить мимо по дурацкой привычке везде совать свой нос, осторожно подошел к нему.

Вход в подвал.

Сыро и беспросветно.

Вряд ли два беззащитных человека поселились бы в таком месте.

Еще раз упомяну, что у меня есть привычка все доводить до конца. Другой бы на моем месте плюнул и прошел дальше, а я – нет, полез в эту чертову дыру, на свою голову.

Включил подствольный фонарик и полез. Что я там хотел найти – не знаю. Разве приключений на одно место, именуемое «пятой точкой», что-то она у меня нервно подзуживала, явно предчувствуя скорое развитие сюжета.

Еле живой фонарик мерцал, и света от него хватало только на то, чтобы не споткнуться об остатки сгнивших труб или не вляпаться в какую-нибудь гадость.

Медленно продвигаясь вперед, я старался не упустить любую мелочь, способную помочь в поисках (нашелся, блин, сыщик недоделанный), и так увлекся, что совершенно забыл об опасности, могущей подобраться сзади (эх, плохо я учился в школе егерей).

Первое правило любого поисковика, работающего в заброшенных районах – не расслабляйся! Никогда и ни при каких обстоятельствах! Превратись в ком оголенных нервов. В такие моменты ты словно способен видеть кожей как кинестетик. Но что-то не сработало. Вероятно, так повлиял на меня, выбив из рабочей колеи, вид брошенного, беззащитного паренька? Впрочем, все это отмазки, попытка найти себе оправдание. За ошибки нужно платить.

И я заплатил за свою беспечность. В последний момент я уловил движение воздуха за спиной, но…

Сильный удар сзади, отправил меня в глубокий нокаут, погрузив в непроглядную тьму.

Очнулся с чугунной головой, привкусом крови во рту (разбил губу и прикусил язык при падении) и тяжелой, саднящей болью в области затылка. Хорошо меня приложили, грамотно. Убить не убили, а выключили надолго – на дворе была уже ночь. К гадалке не ходи – обчистили до нитки. Вот тебе и славный егерь – купился на старый, как мир, душераздирающий трюк с малолетним ребенком, и попал в засаду. Как сопливого кадета на тренировке уделали. Только на тренировке после подобного конфуза последовали бы нравоучения наставника с детальной проработкой каждого моего шага и объяснениями, где именно я совершил ошибку, а в довершение обязательное дружеское похлопывание по плечу с уверениями, что все получится в следующий раз, и новый заход на тренажере. Сейчас второго захода у меня не будет. К сожалению, тренировка только имитирует реальную ситуацию, вернее даже ее возможность. В жизни, как правило, все проще и грубее и если что-то случилось, то обратного хода уже нет. История, как известно не терпит сослагательного наклонения, и говорить себе «надо было быть умнее» – бесполезно.

Жаль.

Хотя бы потому, что другой возможности проявить свою смекалку у меня попросту уже может и не представиться.

Эх, Сеня (или как там тебя зовут на самом деле?), сидишь ты, поди, сейчас в какой-нибудь норе, в своем клане, и жуешь мой шоколад, честно заработанный на «подставе».

Рад был бы ошибиться, но жизнь сурова, и все получилось именно так, как я и предполагал, – у меня больше не было автомата, вещевого мешка с пайком, кепки, и самое главное – сумки с ценной корреспонденцией и деньгами.

Попал, блин!

В нашем клане ко многому относятся спокойно (жизнь такая штука, что может обернуться по-разному); многое прощается – не прощаются только две вещи: убийство егеря (потому-то я и жив до сих пор). Убийцу егеря обкладывают со всех сторон и линчуют. И утрата имущества принадлежащего Главной Государственной Общине. Тут отвечает уже сам егерь.

Главная Община – это некий анклав, созданный из нескольких уцелевших после многочисленных кровопролитных конфликтов сообществ, решивших, что жизнь в союзе и помощь друг другу увеличивают шансы на выживание и способствуют поддержанию цивилизации пусть на таком примитивном уровне, но все же заметно высшем, нежели первобытнообщинный строй. К сожалению не все это понимали, отказавшись от вступления в союз. Позже, из зависти к процветающему соседу, они устраивали набеги с целью грабежа. Главная Государственная Община, организовав под эгидой законно-избранного пресвитера общий фронт, легко подавила несогласных с существующим строем мятежников. Это была последняя, крупная военная операция в пределах города. Что творилось в других местах, нетрудно предположить по отрывочным сведениям, доходившим по радио, – везде то же самое, с небольшими вариациями. И только далеко на севере из костяка бывших военных была создана мощная тирания, где объединенный генералитет ставил четкие задачи и легко захватывал близлежащие территории. Но чем там закончилось дело, никто не знал, поскольку радио попало под запрет, и город оказался в полной изоляции.

Практически полностью разрушенный, брошенный людьми город, ушедшими на уцелевшие окраины, стал прибежищем банд наемников, выживших из ума, одиночек-отшельников и малочисленных религиозных сект. А также вышедших из ближайших тогда еще не выжженных одуревшим солнцем лесов диких зверей. Быстро мутировавших и наводивших страхи на любого выходившего за обжитые пределы. Им вполне успешно составляли конкуренцию обычные для любого города бродячие собаки, кошки, хозяева канализации и трущоб крысы и более экзотические животные, разбежавшиеся в свое время из зоопарка.

Все это вкупе доставляло большие неудобства для связи между объединенными общинами, разбросанными друг от друга на большом расстоянии, порою измеряемым несколькими десятками километров.

Тогда-то и был организован клан егерей, членом которого мне недавно посчастливилось стать. Клан связывал отдельно расположенные общины, следил за соблюдением законности и правопорядка, осуществлял перевозку ценностей ГГО и отвечал за доставку почты. Словом – на него была возложена большая ответственность.

А я оказался слабым звеном, позором для своего наставника! И это на первом же ответственном задании!

Остается только идти вперед и попытаться оправдаться, если не перед кланом, то хотя бы перед самим собой.

Если дорога через мертвый город без еды и оружия не убьет меня, то возвращение с пустыми руками станет для меня позором… И меня совершенно точно исключат из клана, выгнав прочь из общины.

А кому нужен бывший егерь?

Желающих свести со мной счеты за старые обиды будет предостаточно. Так или иначе – это почти что верная смерть. Необходимо было вернуть вещи и свое честное имя. Вот только как это сделать? Ведь я совершенно не знал, кто на меня напал и где их искать.

Идти по городу ночью без оружия – чистой воды самоубийство. А уж днем, когда солнце нещадно поливает все кругом радиоактивными лучами – тем более. Так, если только пересечь несколько кварталов, скрываясь в тени домов, в подворотнях, имея в кармане детектор излучения – тогда да, а топать с десяток километров – бред!

Но у меня не было выбора. Я сам подписал себе смертный приговор, и только от меня зависело, когда он вступит в силу, и вступит ли вообще.

Первым делом, оказавшись на улице, подобрал кусок толстой арматуры, подвернувшийся под руку. Пусть не старый верный автомат – но все-таки хоть какое-то оружие. Отбиться от мелких мутантов можно, да и от тех, что покрупнее и ходят на двух ногах тоже, если они, конечно, не будут иметь в арсенале чего-нибудь посерьезнее куска ржавого железа.

Теперь предстояла самая сложная задача – решить, в каком направлении двигаться. Мысль о поисках следов, оставленных грабителями, можно было смело выбросить из головы: искать их в кромешной темноте бессмысленно, все равно, что пытаться сделать это на ощупь. Сомневаюсь, что они обитают где-то поблизости и настолько обнаглели, что промышляют рядом со своей общиной. Слишком велик риск быть разоблаченными: в этом случае их ждала смерть без суда и следствия.

Все же нужно было что-то делать, и я направился к тому месту, где состоялась встреча с мальчишкой. Авось, удастся чего-нибудь да вынюхать?

Вот и узкий переулочек, который запомню на всю жизнь, занеся этот эпизод в черный список, под названием «Чего не следует делать, находясь на задании». Поздно, конечно, кулаками махать, но что поделать?

Пытаться что-то рассмотреть глазами, было равносильно попытке проделать это задницей, может, именно поэтому, чтобы удвоить свои шансы, я и встал на колени. Пришлось переворошить весь мусор и грунт руками, чего, собственно, делать ну очень не хотелось, памятуя о живности, водящейся в земле, и сейчас, в ночной тиши и прохладе, выбравшейся на прогулку. Я не трус, но опасаться некоторых многолапых особей все же стоило. Живы еще были в памяти случаи, когда люди погибали от укусов насекомых. Особенно теперь, когда солнечная активность нарастает с каждым годом и они изменяются отнюдь не в лучшую сторону.

Переворошив кучу бесполезного мелкого хлама, я подумал, что и эта идея была не из лучших. Только сейчас любая, даже самая идиотская затея могла иметь шанс на существование.

Неожиданно пальцы нащупали предмет, отличающийся от всего, что попадалось до этого. Это было нечто гладкое, имеющее овальную форму – какой-то амулет либо что-то на него похожее. Может быть, часы-кулон?

Раньше их носили на шее, на цепочке. Одни я видел еще в детстве, но они были сломаны и давно не работали, используясь исключительно в виде украшения своей хозяйки, которую я смутно помнил, точно она была обрывком какого-то давнего полузабытого сна.

Поднеся находку поближе к лицу, я понял, что не ошибся. Подсвечивая себе люминесцентным циферблатом часов и попутно строя догадки, почему их не взяли (скорее по невнимательности, из-за спешки: решиться напасть на егеря, для этого нужна смелость или полное отчаяние), я рассмотрел, что это точно был кулон в виде часов. И именно такой, как на той женщине, виденной мною раньше, или, может, все-таки приснившейся. Но самое потрясающее открытие ждало меня дальше. Щурясь до слез, я прочел дарственную надпись на крышке часов «Дорогой Анне, с любовью. А.».

И ту, женщину из прошлого тоже звали Анна. Это была раздавленная жизнью старуха. Она жила по соседству с одной из семей, где мне посчастливилось провести несколько достаточно светлых и по-своему радостных месяцев. Она очень тепло ко мне относилась. Может быть, я напоминал ей кого-то?

Воспоминания нахлынули широким безудержным потоком. Это уже не казалось сном, все проявилось, как уличный вид, когда со стекла широким движением руки стирают пыль. Я отчетливо вспомнил соседку, ее имя и сломанные часики-кулон, которые она носила на шее.

Я был обрадован находке и огорчен одновременно. Возможно, это просто совпадение, и это совсем не те часы, и надпись на них выполнена еще во времена, когда солнце было другом, а не врагом и убийцей, но я почему-то был уверен, что держу в руках именно их. А это значило, что люди, напавшие на меня, принадлежали к общине, где я когда-то рос.

Кулон мог потерять кто-то из тех, кто поджидал в засаде здесь, в подворотне. Может быть, даже тот самый мальчик, назвавшийся Сеней. Другого варианта я не рассматривал: слишком велико было расстояние отсюда до общины, чтобы совершать такие переходы ради прогулки, и к тому же – это хорошо вписывалось в мою недавнюю теорию о «банде, промышляющей вдали от дома».

Так или иначе, но в моих руках был ключ к раскрытию преступления, и теперь, зная, куда мне следовало идти, я не стал терять ни минуты.

Вскоре злосчастный подвал остался далеко позади, но еще долго напоминал о себе пульсирующей болью в затылке.