Текст книги "Тайна Нереиды"

Глава III
Игры Элия

«Сегодня Гаю Элию Мессию Децию Цезарю исполняется тридцать два года».

«Акта диурна», 8-й день до Календ октября [6]6
  24 сентября.


[Закрыть].

I

В день рождения римлянин приносит жертвы своему гению – цветы на домашний алтарь, несколько капель вина, несколько зерен благовоний. Рассорившись с гением, Элий уже три года не делал этого. Но сегодня утром он поджег палочку благовоний и положил на ларарий. И даже сказал:

– Тебе, Гэл…

Но просить ничего не стал – ни удачи, ни здоровья. Только сам себе подивился. Существу (он чуть не подумал о гении – человеку), которое готово было разрезать его живьем на куски, он приносил жертву. Зачем? Заискивал перед ним? Пытался умилостивить? Боялся? Ни то, ни другое, ни третье. Так зачем же?

Он и сам не знал.

«С бесноватыми надо бесноваться». Для чего? Чтобы бесноватые не заметили, что ты не такой, как они? Это глупо. Так зачем? Понять, почему они беснуются? Да можно ли это сделать? Или понять то, что заставляет их бесноваться? Элий так задумался, что не заметил, что кто-то подошел и встал рядом. Элий скосил глаза. Рядом с ним стоял Гэл. Его мучитель. Его враг. Его гений.

Сейчас Гэл совсем как человек – одежда проста, матерчатые сандалии изношены. Внешне даже похож на Элия: темные волосы, прямой нос. Но не Элий. Лицо невыразительное, бледное, глаза светлые, чуточку сумасшедшие.

Гэл вдыхал аромат благовоний и улыбался. Гению казалось, что он все еще обладает силой.

– Что тебе? – спросил Элий не особенно любезно.

– Денег, – отвечал тот почти с ребячьей непосредственностью.

Элию показалось, что он ослышался. Гений приходит к нему и просит… денег?

Он переспросил.

– Ну да. Денег. Я теперь живу среди людей, и сам почти как человек. Без денег в вашем мире неуютно. Ты хоть понимаешь, что произошло? У нас была такая скотская должность – всю жизнь следить за одним-единственным человеком. Мы вас нянчили, берегли. Теперь старый мир исчез в безвозвратно, и все чувствуют себя потерянными – люди, боги и гении. Но люди и боги остались на своих местах, меж ними просто исчезла связь. А гении – они потеряли все. Даже свою сущность. Ныне мы антропогении, то есть и люди, и гении одновременно. Разумеется, те, кому удалось уцелеть во время перехода. Мы гибли тысячами, превращались в змей и котов, и вновь гибли, уже от рук людей… Боги так перепугались, что изгнали всех разом, не разбираясь, кто виноват, а кто нет. Это так похоже на богов. Все гении сброшены вниз. Буквально. С неба на землю. Пожизненная ссылка. И в итоге подлинная смерть. У нас нет шансов даже отправиться в Аид после смерти.

– Хочешь, чтобы я пожалел ваше племя?

– Всего лишь постарался понять, что происходит. Понять иногда бывает так страшно… Ты ведь тоже боишься. Подумай… Прежде весь мир был наполнен гениями…

Гэл замолчал, и Элий мысленно продолжил вместо него…

…мир был наполнен гениями, у каждого человека за плечом стоял покровитель и вдохновитель. А что же ныне? Звенящая пустота. Люди должны сходить с ума от этой пустоты. Люди – да. Но не Элий. Он привык к одиночеству. Прежде Элий вел непрекращаемое сражение за свою душу, а другие были покойны и счастливы. Теперь все переменилось. В его душе поселился покой, в душах обывателей – смятение.

– Мир опустел и сделался хрупок, – сказал Цезарь. – Рим стал беззащитен. Гении должны объединиться с людьми, чтобы его защитить.

– Значит, мировая?

– Да.

– И ты мне вновь подчинишься?

– Нет, – отрицательно покачал головой Элий. – Ты подчинишься мне.

– Я – тебе? Я – гений, подчинюсь тебе – человеку?!

– Я – Цезарь. А ты живешь на территории Империи, даже не имея гражданства. Так что я приказываю, и это закономерно.

– Гордый Элий просит меня о помощи, хотя и в столь странной форме. Так о чем же ты просишь?

– Гении обладают тайным знанием. Вы должны передать его людям.

Гэл расхохотался.

– Что?! Добровольно взять и отдать? Знание – наше тайное и единственное оружие, единственная гарантия безопасности. Стоит только нам раскрыть свои тайны, и вы нас уничтожите!

– Пытаешься строить из себя обиженного, но именно ты виноват во всем.

– Нет, это ты виноват! – закричал гений. Напускное спокойствие его покинуло. – Ты виноват! Ты! Отрекся от меня, взбунтовался! Если бы не ты, я бы не принял участия в заговоре. Не ты ли говорил, что надо разрушать условности, но нельзя трогать фундамент. А сам занялся фундаментом!

– Я не мог подчиниться твоим указаниям.

– Не мог подчиниться… – передразнил гений. – Откуда у тебя подобные мысли? Ты не мог думать иначе, чем я. Ведь ты не бог, а лишь маленький человечек. Лучше бы тебе вообще родиться без гения.

– Такое бывает?

– Случается иногда. К примеру, Бенит. У него не было гения с самого дня рождения. Теперь этот парень далеко пойдет.

Бенит? Этот наглец и выскочка – ровня Цезарю? Элий по привычке закрыл глаза. Что же это такое? Получается, что так… Они с Бенитом схожи в своем духовном уродстве. Как ни оскорбительно это звучало, но Элий должен был это признать: в нынешнее время Бенит чувствует себя так же комфортно, как и Элий. Да нет, еще комфортнее.

– Ладно, не будем о прошлом, – примирительно сказал гений. – Надеюсь, ты не собираешься мне мстить? Это не благородно, учитывая твое и мое нынешнее положение. Я два дня не ел. Вспомни, друг, что говорила Сивилла. «Не первины, но половина…» Не прошу половину. Всего лишь тысчонку сестерциев.

Элий помедлил, потом достал кошелек и протянул бывшему покровителю пачку купюр. Тот поспешно схватил деньги.

– Как ты добр, о, Цезарь! – с издевкой воскликнул Гэл. – Знаешь, я даже постараюсь тебя отблагодарить и на время оставлю тебя в покое. – Гэл похлопал Элия по плечу.

Цезарь невольно передернулся. Гэл вызывал у него неприязнь, почти отвращение.

«А ведь Гэл смотрит на меня точно так же», – подумал Элий.

Но едва гений вышел из павильона, как какой-то человек набросился на него сзади, мгновенно заломил руку и прижал к стене. Гэл попытался вырваться, но куда там! Человек был куда сильнее. Ловкие пальцы обшарили карманы и извлекли на свет пачку купюр, золотое кольцо с печатью и записную книжку Элия.

– Цезарь мне подарил! – выкрикнул Гэл в отчаянии.

– Подарил свою записную книжку? Знаешь, старина Квинт слышал на своем веку много всякой лжи, то такое… А ну, пошли!

И Квинт потащил Гэла к воротам. Гений уже почти не сопротивлялся. Преторианцы, стоявшие на страже, с изумлением смотрели, как новый секретарь Цезаря тащит к ним человека… самого Цезаря? Или…

– Как вы его пропустили? – крикнул Квинт издалека.

– Мы думали, это Цезарь… – отвечал гвардеец.

Квинт выхватил кинжал и рассек Гэлу кожу на предплечье. Гений закричал. Брызнула кровь в ореоле платины.

– В самом деле, гений, – изумился преторианец.

– Но мы же не можем каждый раз набрасываться на Цезаря с мечами и полосовать ему кожу, – возразил второй.

– Точно, Авл! – ухмыльнулся первый.

Квинт схватил Гэла за руку и повернул кисть ладонью вверх.

– Предлагаешь гадать по руке? – поинтересовался Авл.

– У гениев в линиях судьбы и жизни проступает платина. Разумеется, в крови ее легче обнаружить. И потом, гений лишь притворяется хромым. К тому же голос у него хриплый, как будто простуженный. Так что совсем нетрудно отличить гения от человека. А проще всего… – Квинт сделал эффектную паузу, – спросить у него пароль, который гений не знает.

И Квинт вышвырнул гения за ворота.

– Верно, пароль он нам не назвал, – подтвердили преторианцы. – А мы и не спрашивали.

С видом победителя Квинт вернулся в павильон и выложил перед Элием пачку купюр, кольцо и записную книжку.

– Деньги я дал ему сам, – признался Элий. – Ты зря их отнял.

– Ничего, обойдется!

Элий покачал головой:

– Нет никого страшнее изгоя.

Но Квинта было трудно смутить:

– Ты отдал проходимцу тысячу сестерциев, а мне пожалел заплатить пятьсот за щенка. Но сейчас не о том. У меня срочное сообщение. Секретное донесение «Целия». – Квинт протянул Цезарю бумагу.

Тот развернул сложенный вчетверо листок. Прочел раз. Перечел.

– Академик Трион убит. Ничего не понимаю. – Элий скомкал листок. – Кому понадобилось убивать Триона? Охранники перебиты. Труп академика найден в ванной со вскрытыми венами. Все залито кровью. Похоже на забаву маньяка.

– Ты уверен, что это устроил Руфин?

– Уверен? – Элий задумался. – Как раз нет… не уверен. Проверь, что стало с остальными физиками из лаборатории Триона. Возможно, кто-то хочет наказать их за дерзость.

– Гении?

– Не исключено.

II

Сервилия Кар не сразу узнала гостя, что пожаловал в ее таблин. Он не только обрядился в белоснежную тогу, как полагалось кандидату в сенаторы, но еще и выкрасил волосы белой краской и надел красные башмаки, украшенные серебряными полумесяцами, будто уже был избран. В госте было что-то шутовское, но Сервилии понравилось это шутовство. Ее привлекали люди неординарные, способные на быстрый и неожиданный взлет. Одно время ей нравился Вер, уверенный в себе, красивый, дерзкий. Но Вер исчез. Как и многие, он оказался пустышкой. А вот Бенит не пустышка. О нет! Этот достигнет всего. Возможного и невозможного. Этот не будет путешествовать от должности к должности, чтобы годам к пятидесяти получить тогу с пурпурной полосой. Ему достаточно репутации неординарной личности, и перед ним откроются все двери. Три месяца назад Сервилия Кар указала выскочке на дверь, позавчера он обедал у нее и был принят благосклонно.

– Я выставил свою кандидатуру в бывшей трибе Элия, – сообщил Бенит. – Рим уже три часа как в шоке. Репортеры бегают за мной по пятам. Дал штук десять интервью, а потом сбился со счета.

– Слышала. Недурно придумано, – улыбнулась Сервилия. – Только дело безнадежное…

– Фортуна ко мне благосклонна. А если будешь благосклонна и ты, домна…

– Я буду благосклонна, – пообещала Сервилия. – Но даже все миллионы Пизона не помогут тебе пробраться в курию.

– Заключим пари на тысячу сестерциев. Ты выиграешь, если я буду избран. Идет?

Сервилия на мгновение задумалась.

– Ну что ж, по рукам.

От Бенита веяло энергией, как жаром от натопленной печи. Давненько ей не встречались такие люди.

«Мерзавец, ах, какой мерзавец!» – против воли она улыбнулась Бениту.

«Ты хочешь выиграть. Всегда и во всем. Выиграем вместе, дорогая… – Кандидат положил ладонь на руку матроны. – Наш союз заключен, не так ли?»

III

Бенит вышел из дома Сервилии Кар, мурлыкая под нос скабрезную песенку. Он уже собирался остановить таксомотор. Но передумал. Вместо того чтобы сесть в авто, крадучись двинулся по мощеной дорожке вдоль ограды садов Мецената. Девушка лет пятнадцати в коротенькой пестрой тунике выбирала у цветочницы розы. Бенит заговорщицки подмигнул цветочнице и хлопнул девушку по ягодице. Девушка развернулась и хлестнула ладонью, надеясь влепить оскорбителю пощечину. Но Бенит ловко отскочил и расхохотался.

– Что за шутки? – Ноздри ее тонкого носа раздувались от гнева.

– На обеде позавчера ты так мило говорила о сенате и обязанностях сенатора. Я просто уписался.

– Проваливай, Бенит, я не собираюсь с тобой разговаривать! – Девушка и на всякий случай отступила на шаг, чтобы у кандидата в сенат не явилось желания вновь похлопать ее по заду.

– Не надо гневаться, Летти. Когда я стану сенатором, я смогу позволить себе гораздо больше. Что не позволено быку, то Юпитер позволяет себе каждый день.

– Ты навсегда останешься быком, придурок, даже если попытаешься изображать Юпитера, – огрызнулась Летиция и зачем-то толкнула Бенита в грудь.

И тут же день померк, навалились густые сумерки, вместо солнца повис матовый зеленый фонарь, в его свете многочисленные статуи перистиля казались восставшими из Аида мертвецами. Страшно было человеку на ложе в саду, страшно и тошно так, что хотелось выть в голос. Он дрожал, всматриваясь в зеленый сумрак. Летиция как бы выглядывала из-за его спины, видела затылок, скулу, тонкую шею, узкие плечи. Мальчишка чуть постарше ее. Кто-то вошел в перистиль. Неровные шаркающие шаги. Элий? Нет, нет, у Элия совсем другая походка. Летиция и сама задрожала, поняла: быть беде. Из темноты сада вышел Бенит. В сенаторской тоге, в черном парике с гладкими волосами. Почему же мальчишка не бежит, или он не понимает, что сейчас произойдет? Беги же, беги… Но мальчишка остался лежать. Он заговорил. Летиция не слышала слов, но почему-то была уверена, что несчастный о чем-то просит Бенита. Не просит – умоляет… И вдруг мальчишка умолк на полуслове. Замер. Окаменел. Понял наконец… Бенит замахнулся. Что-то было зажато в руке. Но что – не разобрать. Кинжал? Нож? Мальчишка бессильно выставил руку, напрасно пытаясь защититься… Кровь брызнула на сенаторскую тогу.

– На по… – только и выдохнул несчастный.

– Беги! – закричала Летиция, и видение пропало.

Летиция в ужасе и метнулась через дорогу. Несколько авто взвизгнули тормозами, а девушка уже была на другой стороне.

Убийца! Бенит – будущий убийца!..

– От меня не убежишь! – крикнул ей вслед Бенит, хохоча.

Его забавляла ее злость, и ее страх. Таких козочек приятно укрощать!

Летти влетела в дом, оттолкнула служанку и ворвалась в таблин матери.

– Запрети Бениту к нам приходить! – выкрикнула она. – Он наглец. Видеть его не могу. Вообразил, что может ухаживать за мной. Вели его не пускать сейчас, чтобы не гнать потом палками.

Сервилия что-то писала и не потрудилась даже отложить стило или поднять голову.

– А почему ты решила, что я прикажу его гнать палками? – бросила она небрежно.

Девушка изумилась:

– Что? Ты относишься к этому подонку всерьез?

Сервилия многозначительно приподняла насурьмленную бровь.

– В мире много подонков. Но большинство из них абсолютно бесперспективны. А Бенит – перспективен. Он далеко пойдет. Дальше, чем ты можешь предположить. Оказаться рядом с таким человеком – большая удача.

– Не для меня! – в ярости выкрикнула Летти. – Его удача – подлая удача. Я его терпеть не могу – запомни это!

– Меня не волнует твое мнение, глупая девочка. Думаешь, я молилась на Гарпония Кара, благодаря которому мы теперь купаемся в золоте? Да меня тошнило, когда я смотрела на его острый лисий нос и близко посаженные глазки. Но такова судьба женщины – спать с тем, кто богат. А для удовольствий, девочка моя, существуют любовники.

– Противно тебя слушать!

– Неужели ты надеешься, что я позволю тебе встречаться с Элием?! – рассмеялась Сервилия. Смех ее был злобен и при этом как-то неестественно глуп. Летиции сделалось нестерпимо стыдно за мать, и она выбежала из таблина.

Перепрыгивая через две ступеньки, она поднялась в спальню, заперла дверь и бросилась на постель. Какая же она дура! Зачем рассказала матери о том, что произошло в Никее! Надеялась, что Сервилия с ее связями и честолюбием постарается устроить брак дочери с Цезарем. А вместо этого мать пришла в неописуемую ярость, отхлестала Летицию по щекам, а потом носилась по комнатам и вопила, что Элий изнасиловал ее девочку, и она, Сервилия, немедленно обратится в префектуру вигилов и добьется осуждения негодяя. Сервилия как будто сошла с ума, она била посуду, металась по дому, орала, не давая в ответ вставить хотя бы слово. И даже Фабия, прибывшая на помощь внучке, не могла приструнить обезумевшую дочь. Никакие доводы на Сервилию не действовали. Она продолжала проклинать Элия и Летти.

– Вот уж не думала, что ты будешь себя вести как хозяйка притона в Субуре, у которой увели доходную девчонку, – сказала Фабия.

Реплика неожиданно подействовала. Сервилия замолчала, уселась в кресло и долго сидела неподвижно, пожав губы и глядя в одну точку, обдумывая свое, тайное. После этого она больше не грозила обратиться к вигилам, но строго-настрого запретила Летиции встречаться с Элием.

IV

Запершись в спальне, Летти вытащила спрятанную под подушкой фотографию Элия, упала на кровать и прижала фото к губам. Сегодня у Цезаря день рождения. Интересно, каков будет пир вечером? Кто приглашен? Какие подарки присланы? Что, если удрать из дома и тайком явиться к Элию? Наплевать на все приличия и… О нет, пожалуйста, без глупостей! Летиция будет хитра и расчетлива. У нее есть один союзник – Фабия. Летти всегда была ее любимицей. К тому же старушка сентиментальна. В отличие от практичной Сервилии, бабушка обожает слезливые истории. Дадим ей возможность прослезиться. Пусть Сервилия против, зато Фабия – за. Летиция добьется своего, и никто не сможет ей помешать. Все получится. Потому что она, Летти, прозревает будущее. И в ее будущем звучит только одно имя: Элий.

Летиция вновь поцеловала фото. Она пыталась вспомнить, как Элий целовал ее в полумраке сада и ласкал ее грудь. Боль и страх – все ушло. Теперь ей казалось, что в ее жизни не было ничего восхитительней тех минут. Но восстановить их в памяти невозможно. Их можно только заново пережить.

Глава IV
Игры императора Руфина

«Сегодня, в праздник Либерты Победительницы на Авентине ожидается около трехсот тысяч человек. На церемонии будет присутствовать Элий Цезарь. Сам он когда-то служил волонтером в фонде Либерты».

«Вспомним в этот день слова Эпиктета [7]7
  Эпиктет – древнеримский философ-стоик.


[Закрыть]:

«Чего не желаешь себе, не желай и другим; тебе не нравится быть рабом – не обращай других в рабство».

«Пожертвования клиентам за первую половину месяца возросли вдвое. Ночлежки переполнены. В бесплатных столовых очереди. И хотя раздача продуктов увеличена, столовые не могут обеспечить всех желающих горячим питанием».

«Несмотря на подвоз дополнительного зерна из Галлии, Полонии и Винланда, хлебные очереди не уменьшаются. Рим испытывает так же недостаток в молоке и овощах. Цены неуклонно растут».

«По неподтвержденным данным те многочисленные перегрины [8]8
  Перегрин – негражданин.


[Закрыть], что объявились в пределах Империи – это бывшие гении, принявшие антропоморфный вид».

«Пожар на автомобильных заводах в Медиолане пока не удается локализовать».

«Акта диурна, 7-й день до Календ октября [9]9
  25 сентября.


[Закрыть].

I

В это утро Юний Вер почувствовал себя лучше. Он понимал, что поблажка кратковременная, и скоро боль вернется, но рад был и этому.

Проснувшись, он сразу вспомнил, что сегодня праздник Либерты – любимый день Элия. Вспомнил и позавидовал другу. Если бы Вер мог верить, как Элий, что «Декларация прав человека» может решить все вопросы! Но, к сожалению, Вер не верил декларациям.

На столике рядом с кроватью вновь появилась золотая чаша, куда больше и изысканнее прежней. Чаша, до краев полная амброзии. Вер не удивился. Аккуратно перелил густую жидкость в золотую флягу, стараясь не потерять ни капли. Но все же пролил – руки его дрожали. С трудом натянул тунику, надвинул соломенную шляпу на глаза, взял суковатую палку и вышел на улицу. Брел, всем телом наваливаясь на палку. Носильщики сами к нему подошли; ни о чем не спрашивая, донести до Эсквилинки. Денег не взяли.

Воздух второго корпуса тревожил его. Будто он, Вер, был зверем и чувствовал по запаху родных среди чужого народа. Он миновал атрий и поднялся на второй этаж, безошибочно идя по следу. Девушка стояла в криптопортике и смотрела сквозь цветные стекла в никуда. Ее профиль по-прежнему мнился профилем на медальоне саркофага. Обреченность сквозила в каждой черточке лица, в повороте головы, в безвольно поникших плечах. Вер коснулся ее. Она повернулась. Он протянул ей флягу. Она взяла. Поняла без слов. Запах амброзии все сказал вместо Вера. Он дарил ей жизнь. Она кивнула в ответ. Он повернулся и ушел. Боялся, что она начнет его благодарить. Слов благодарности он бы не вынес.

У выхода из корпуса кто-то бесцеремонно схватил Вера за руку. Но, говорят, даже мертвый гладиатор умеет защищаться. Человек так уязвим. На теле немало точек, одно нажатие на которые заставляет двуногую тварь ползать на коленях. Вер глазам своим не поверил: перед ним на колени упал Гюн.

– Идиот! – бормотал Гюн, поднимаясь. – Ты отдал амброзию смертной. Смертной! А тебя просил я… я…

– Ты свое уже получил, не так ли? Так оставь меня в покое.

– Я – гений! – Лицо Гюна исказилось.

– Да, знаю, гений. Вы прежде владели душами. Но что с того? Что вы сделали за две тысячи лет? Ничего. Упивались властью. Или надеетесь вернуть прежнее и вмиг совершить все, что не удосужились свершить за двадцать столетий?

– Гении не позволят людям так с собой обращаться! Вот увидишь еще: мы будем повелевать, а вы – подчиняться!

– Грози. Это тебя немного утешит.

Насмешливый тон взбесил Гюна окончательно:

– Я обещал открыть тебе тайну «Нереиды». Ну что ж, слушай… Я открою ее, – Гюн зло и торжествующе улыбнулся. – Это ты убил их всех.

Вер недоуменно смотрел на бывшего покровителя. Смысл сказанного не доходил до него.

– Ты убил их. Ты! И трусливо забыл об этом. Но я – твой гений, я все помню.

Вер по-прежнему не верил:

– Тогда расскажи, что произошло на самом деле!

– Ты их убил, убил, убил! – как ребенок дразнилку выкрикивал Гюн отступая. Потом неестественно расхохотался и кинулся бежать, зная, что Вер его не догонит.

– Это ложь… – прошептал Вер.

Да, он убил незнакомого парня в драке на улице, убил, чтобы узнать, что такое убийство. Потом убил Варрона на арене. Но тогда, ребенком, он не мог разом отправить в Аид пятьсот человек. Безумие… ложь… Ложь… Безумие…

И все же Вер чувствовал, что в словах гения была доля правды… Неужели? Нет, не может быть… Незнание делало Вера беспомощным. Он должен узнать истину, или сойдет с ума.

«Убил! Убил!» – это слово жалило, как оса, от него было не спастись, не увернуться. Вер забыл обо всем, даже о боли в боку. Он брел, как слепец. Не видел ни домов, ни улиц: перед его глазами был все тот же подвал, чадный свет факелов, длинный стол. И лица… лица… В своей безумной слепоте он натолкнулся на какого-то человека. Тот глянул на немощного гладиатора, брезгливо отстранился. Не узнал. Зато Вер узнал его тут же. Корнелий Икел. Бывший префект претория в Риме! Человек, который пытался убить Элия и… Юний Вер всмотрелся. Нет, это, конечно, не Икел. Кто-то другой, очень и очень похожий. Тогда выходило, что перед ним гений Икела.

Гений Икела! Гений трибуна погибшей когорты. Вот кто должен знать тайну «Нереиды»!

Гений Икела (Гик, надо полагать) больше не обращал внимания на больного оборванца. Гик задержался у лотка, перелистал номер «Акты диурны», купил и двинулся по улице быстрым шагом. Вер, заковылял следом, кусая губы и обливаясь потом. Но, несмотря на все усилия, отставал все больше и больше.

Он понял с тоскою, что вот-вот потеряет Гика из виду, когда из-под арки выскочили двое. Один огрел гения дубиной по голове. Второй тоже ударил (кулаком или ножом – с такого расстояния Вер не мог разглядеть), подхватил обмякшее тело и потащил под арку. Вер кинулся бежать, позабыв, что бежать не может. Споткнулся, ударился больным боком о базу статуи и ослеп от боли. Очнулся уже на мостовой, привалившись спиной к граниту. Подле него на корточках сидел юноша лет шестнадцати. А немолодая женщина поливала голову Вера водой из пластиковой бутылки.

– Ты болен, доминус, – вздохнула женщина. – Я вызвала «скорую».

– Не надо. – Оттолкнувшись от мостовой, Вер поднялся рывком.

Неловкое движение вызвало новый взрыв боли, но Вер превозмог, до крови закусив губу. Несколько мгновений он стоял, широко расставив ноги и пьяно пошатываясь. Боль накатывала, как волны морского прилива, норовя утопить. Но Вер устоял, взял из рук юноши шляпу, нахлобучил на самые глаза и двинулся дальше. Юноша пошел следом. Вер обернулся и махнул в его сторону палкой.

– Пошел вон!

Тогда юноша наконец отстал. Вер озирался по сторонам, боясь, что может не узнать арку, под которую двое затащили Гика. Но узнал легко. Ибо след был материален. Капли крови рдели на мостовой. Пурпурная частая дорожка вела в глубь двора. А рядом с пурпурными в мостовую вплавились сверкающие белые капли. Вер завернул во двор. Гик лежал возле мраморного фонтана, неестественно вытянувшись и выбросив вперед руку, будто хотел взмыть в небо по старой памяти, но не взлетел, а рухнул на камни уже навсегда. Двое убийц склонились над ним. Один зачем-то тряс неподвижное тело, а второй ножом пытался соскрести с камней платиновые брызги.

– И зачем я тебя послушал, идиот! Я же говорил, не получится, – бормотал человек с ножом.

– Не получилось, – равнодушно подтвердил второй и пнул неподвижное тело.

– Глянь, еще один… – убийца заметил Вера.

Выставив руку с ножом, парень двинулся на бывшего гладиатора. Он был почти мальчишкой, на верхней губе слабо пробивался пушок. Губа была короткой и не могла прикрыть длинные передние зубы. Вылитый заяц. И глаза тоже заячьи, бесцветные, косо прорезанные.

– Что тебе надо, придурок? Валил бы ты отсюда, – прошипел Заяц.

Вер не двигался.

Тогда убийца ударил. Но рука его странным образом взлетела вверх, а нож, выбитый ударом палки, вонзился в стену. В следующее мгновение палка, описав дугу, грохнула незадачливого потрошителя по темечку. Парень, захрипев, повалился в ноги Веру. Его сотоварищ не стал дожидаться расправы, кинулся к наружной лестнице, птицей взлетел на верхний этаж, а оттуда – на крышу. Пробежал, громыхая сандалиями по черепице, спихнул кадку с цветами, перепрыгнул на соседний балкончик, смел веревку с бельем, и, закутанный в простыни и почти ничего не видя, нырнул на чердак, сопровождаемый хлопаньем голубиных крыльев и женскими воплями.

Едва убийца скрылся, как дверь на втором этаже отворилась, и на террасу выглянул дородный мужчина лет сорока.

– Опять гения убили. – Он с любопытством разглядывал неподвижное тело. – Вчера в соседнем дворе ночью одного прикончили. А сегодня уже днем зарезали. Ну и дела!

– За что их убивают? – спросил Вер. – Мстят?

– При чем тут месть? – фыркнул мужчина. – Говорят, если их убить, платиновое сиянье из них льется настоящей платиной. Чем мучительнее смерть, тем больше платины. Видишь на камнях белое? Из-за этих клякс и гоняются за ними. А вигилы не особенно шустрят. Пойду-ка возьму нож, поцарапаю платину, пока «неспящие» не явились.

Вер склонился над гением. Тот был еще жив. Тяжелое хриплое дыхание вырывалось из груди. Странные чувства охватили Вера. Надо же! Чувства! Раньше и одно-то вылуплялось с трудом. А теперь – и досада, и обида, и жалость – все вместе. И Вер никак не мог в них разобраться.

– Вызови «скорую»! – крикнул он мужчине вдогонку. – Этот парень жив.

Но мужчина уже скрылся в доме. Элий остался сидеть возле раненого. «Мне нужна твоя тайна, гений… не уходи… ты должен мне рассказать, что произошло тогда в подвале», – мысленно обращался Вер к умирающему. Судорога пробежала по телу Гика. Он силился приподняться, но не мог.

Послышался шорох шин: мигая синими огнями, под арку вкатилась громоздкая машина «скорой». Первым из машины выпрыгнул вигил в красно-серой форме. Уже дней десять как они непременно сопровождали медиков.

– Положение так себе, – неопределенно протянул вигил, склоняясь над раненым. – Гений. По платине в крови видно. – Он тронул пальцами белую кляксу. – Из-за них у нас столько мороки! Работы в два раза больше, а зарплата та же. В Иды обещали оплатить сверхурочные, но ничего не дали. И неведомо, получим ли в Календы. Власти делают вид, что ничего не замечают.

– Опять гений? – крикнул городской архиятер [10]10
  Архиятер – врач в Древнем Риме на государственной службе. Были архиятеры придворные и архиятеры городские. Придворные обслуживали императора, городские – простых смертных. Правительство платило им жалованье и снабжало бесплатными лекарствами.


[Закрыть], вытаскивая носилки. – И чего их на землю потянуло? Теперь куда ни плюнь – всюду гений.

– Я бы мог заплатить… – неуверенно предложил Вер.

Вигил с сомнением оглядел заношенную тунику бывшего гладиатора, его матерчатые сандалии.

– Сестерции тебе самом пригодятся, парень. – Юния Вера он явно не узнал.

Архиятер загрузил раненого в машину. Гик был белее мела, в груди у него что-то булькало и хрипело.

– Советую основать фонд «В помощь бывшим гениям»! – крикнул медик на прощание. – К нам их привозят за дежурство штук по десять. Одних режут. Другие сами кончают с собой. Если дело так пойдет, скоро в Риме не останется ни одного гения.

Вигил хмыкнул, но гладиатор не нашел в этой шутке ничего смешного.

II

На углу Вер взял у торговца горячую лепешку с сосиской, хотя не мог есть, и купил у мальчишки-лоточника номер «Акты диурны» (полчаса назад Гик здесь покупал вестник). Вер уже собирался вернуться в свою нору, когда взгляд его упал на обложку толстого ежемесячника. На цветном фото красовался огромный колодец, облицованный серым мрамором. Не колодец даже, а целый бассейн. Вер почти механически взял ежемесячник, перевернул страницу и прочел надпись: «На первой странице обложки таинственный Колодец Нереиды».

Все поплыло перед глазами. Веру почудилось, что он видит рябящую на солнце воду и слышит неведомые голоса. По спине пробежал озноб – ни плащ, ни туника как будто не касались уже его плеч.

Вер перелистал несколько страниц. Ежемесячник сам открылся на нужной:

«В одной из крепостей Нижней Германии находится удивительный колодец…»

Сердце бешено заколотилось. Тело обдало сначала нестерпимым жаром, потом – ледяным холодом. Колодец Нереиды! Крепость… закопченный свод… отсвет факелов. И, пробиваясь сквозь биенье крови в ушах, долетел чей-то крик: «Не могу!» Память готова была проснуться. Он вот-вот вспомнит. Надо только добраться до этого колодца! Сейчас! Немедленно. Вер повернулся и зашагал к своему домику. Ему казалось, что он бежит. На самом деле он едва волочил ноги.

В спальне золотая чаша опять до краев была полна амброзией. Вер отрицательно покачал головой, уверенный, что неведомый даритель видит его жест. Зачем Веру амброзия? Пища богов приведет его на Олимп. Но Олимп не интересовал Вера.

III

Праздник Либерты Победительницы стали отмечать в Риме относительно недавно – около двухсот лет назад, когда запретили рабство, и Большой Совет, собравшийся на свое ежегодное заседание в Аквилее, принял «Всеобщую декларацию прав человека».

Этот день Элий хотел провести в одиночестве. С утра он ездил в Рим и присутствовал на жертвоприношениях в храме Либерты. На алтаре богини Свободы сжигали списки выкупленных из рабства на невольничьих рынках за пределами Империи, и сами счастливчики в белых туниках и шапочках, какие прежде носили вольноотпущенники, бросали на алтарь благовонные зерна. Авентинский холм и миртовые рощи вокруг окутались благоухающим дымом. В чаше факела, что сжимала Либерта в своей мощной руке, пылало оранжевое пламя. Ветер срывал его и уносил в ярко-синее небо над Римом.

Всем, кто поднимался на Авентин в этот день, подавали в бумажных чашках «рабское» вино, приготовленное по рецепту Катона – жуткое пойло из смеси морской воды с водой простой, приправленное уксусом и перебродившим виноградным соком [11]11
  Рецепт приведен в книге Катона Старшего «Земледелие».


[Закрыть]. Когда-то подобной гадостью вместо настоящего вина поили рабов. Теперь каждый свободный человек раз в год должен был хлебнуть этой отравы, чтобы понять, каково рабство на вкус. После того как, морщась и давясь, участник церемонии проглатывал рабское пойло, жрицы храма Либерты подносили в серебряных чашах столетний фалерн. На каждой чаше было выбито «Вкуси Свободы». Подавая чашу, жрица произносила ритуальную фразу: