Текст книги "Последний варяг"

Роман Канушкин
Последний варяг

Пролог

Человек в сером шёл сквозь ночной лес. Его шаги были почти бесшумны. Длинным посохом он раздвигал ветви деревьев, преграждавших путь. Он умел быть тихим, очень тихим.

Человек в сером не боялся тьмы, окутавшей мир. Уже очень давно он жил в ладу с этим миром. Он был мудр и спокоен, и крепость духа заставляла его сейчас пробираться через лес, полный хищных теней и ночных чудовищ. Их он тоже не боялся. Он умел не бояться. Скорее сам лес сейчас притих и настороженно вглядывался в высокую фигуру длиннобородого седовласого старца с тяжёлым посохом волхва в сильной руке. Человек в сером умел внушать почтение окружающим.

Но теперь цель его была близка. На поляне, посеребрённой луной, находилось жилище, укрытое за деревянным частоколом. Что ж, лес – хорошее убежище для усадьбы мирных охотников. Лес надёжно прятал от бесконечной распри родовых князей и от безжалостных хазарских коней, которые всё чаще стали топтать щедрую землю. С трёх сторон лес подходил очень близко к частоколу. И лишь с четвёртой извивалась лента реки, и в ней, как в серебряном зеркале, переливались живые блики полной луны.

Человек в сером не желал зла этим людям. Невзирая на то, что род Куницы, а именно так называли себя люди из племени тиверцев, спящие сейчас в просторной избе с красивым резным крыльцом, признали власть варяжского князя и согласились платить ему дань куницей, соболем или горностаем.

Мир менялся, и человек в сером обязан был хранить его от разрушения.

Но, конечно, не всех людей рода Куницы сморил сладкий сон. Дозорные на островерхом частоколе бдили. Их глаза прекрасных охотников видели во тьме, а уши различали в звуках ночного леса малейший шорох. Да и собаки, охотничьи псы во дворе, заволновались, словно чуя неладное.

Всё это не беспокоило человека в сером. Он умел ещё кое-что. Это было очень древнее умение. И оно передалось ему от его отца, а тому – от его отца, и так было от начала времён, с момента появления первых волхвов, когда они пробудились в этом мире и взяли на себя заботу о его сохранении. Человек в сером умел становиться невидимым. Незамечаемым. Исчезать из сознания людей. Самое интересное, что для хищного лесного зверья, да и многой иной скотины, человек в сером тоже становился неразличим, когда пользовался этим своим умением. Они лишь чувствовали его, чувствовали его скрытую природу, и даже матёрых волков она заставляла, поскуливая, отползать в сторону. Да, было у человека ещё одно умение. Самое древнее. Но им он воспользуется лишь в крайнем случае.

Человек в сером вышел на кромку леса и двинулся к частоколу. Дозорные встрепенулись, но к тому моменту лишь слегка примятая трава обозначала его шаги.

А в доме рода Куницы мальчик, которого прозвали Авось, укрыл полотняной тканью свою маленькую сестричку. Девочка была белокурой и необычной. Авось знал это. Хотя, когда тебе девять лет, четырехлетняя сестренка всегда будет казаться самой необычной.

– Авось, Авоська, – шёпотом просит девочка, – покажи лодочку.

– Ш-ш-ш. Спи, – отвечает брат. – Отец заругает. – И всё же показывает сестрёнке вырезанную из дерева лодку, и даже мачта для паруса уже поставлена.

– Касивая… – шепчет девочка.

– Спи, – говорит Авось. А сам прислушивается. С каким-то еще непонятным ему беспокойством оглядывается по сторонам. Прячет лодку и… снова прислушивается. Затем бесшумно спрыгивает с лежанки и прокрадывается к окошку. Смотрит в резную щель ставенки.

– Ты чего? – шепотом просит девочка.

– Не знаю.

– Ну чего?!

– Да не знаю, – тихо отмахивается Авось.

Лукавая улыбка вот-вот растянет губки девочки – братик, наверное, играет с ней. Но Авось, не поворачивая головы, приглядывается и говорит что-то непонятное.

– Стало как-то очень тихо.

Это правда. Эту тревожную тишину слышат дозорные, хмуро переглядываются. В голубятне закурлыкали голуби. Шорохи, таящиеся шорохи. А потом… Холодное, тоскливое ощущение, словно какая-то волна прошла мимо. Только во дворе, залитом бледным размазанным светом луны, никого нет.

А мальчик всё прислушивался. Но вроде бы всё спокойно. И этот чуть слышный скрип входной двери и тревожный шорох в сенях, наверное… Наверное, просто показалось. Да и эта необъяснимая тоска вдруг улеглась. Всё спокойно. Лишь сонное дыхание людей. Авось передёрнул плечами, ещё постоял недолго и вернулся к своей лежанке. Сон вот-вот захватит его.

Только человек в сером был уже в доме. Теперь он ушел из глаз, ушей и мыслей этих людей. Он позволил их сну быть спокойным и приятным. Его благородное чело разгладилось, человек в сером улыбнулся. Вполне даже добродушно, никакие хищные складки не залегли в уголках его губ. Он нашёл то, что искал.

Прямо над домашним очагом, над непотухающим пламенем, но аж под самым потолком, подальше от проказливых детских рук, висел амулет – оберег клана: высушенная голова куницы и кожаный мешочек с травами, кореньями, серой и солью под ней. Человеку в сером не нужен весь этот тотем – лишь клок шерсти. Ему подойдёт, ему хватит укрытой там магии.

Блеснуло лезвие ножа – дело сделано. Теперь можно уходить. Волхв, как и всегда, справился со всем быстро. Как и всегда, но… не в этот раз.

Поначалу человек в сером даже решил, что ослышался. Слишком уж этот звук контрастировал с сонным спокойствием, которому он позволил залить всё пространство дома.

Это был смех ребёнка. Человек в сером и сам чуть не улыбнулся. Возможно, малышка видит счастливый сон. Да только… что-то слишком уж живое и бодрое почудилось в этом детском голоске. Смех был любопытный и даже где-то озорной. Человек в сером недоумённо обернулся. Недоумение быстро переросло в озадаченность. Это было невозможно. Белокурая девчушка весело улыбалась и показывала на него пальчиком. Но… Невозможно. И вот тогда на какое-то мгновение человек в сером потерял над собой контроль.

– Ты что, видишь меня? – обескураженно то ли вопросил он у девочки, то ли просто озвучил свою невероятную и пугающую мысль. Как будто подтверждая его слова, девочка снова безмятежно засмеялась.

Лицо волхва застыло, словно окаменело. От прежнего спокойного добродушия не осталось и следа. Хмурая складка на миг прочертила лицо человека в сером, сделав его угрожающе страшным. И этого мига оказалось достаточно. Девочка испуганно расплакалась, и её согнутый пальчик, указывающий на волхва, задрожал в воздухе.

Медлить было нельзя. Человек в сером начал поднимать посох.

Плач сестрёнки вывел Авося из сонного оцепенения. Как будто дурман развеялся. Мальчик вскочил на ноги, но в короткий миг, пока он поднимался, Авось увидел, на что был нацелен пальчик девочки. Там, рядом с очагом, у негаснущего пламени, в переливах воздуха какое-то движение…

– В доме кто-то есть! – закричал Авось.

Охотники рода Куницы были детьми леса, такими же, как и человек в сером. И они умели действовать без промедления. Мужчины уже были на ногах; длинные ножи – не такие, конечно, как мечи княжеской дружины, но всё равно весьма грозные – покидали ножны. Стрелы ложились на тетиву. Охотничьи копья и рогатины…

Волхв застыл. Стоило признать, что это и есть тот самый крайний случай. Сейчас человеку в сером понадобится его самое древнее умение. Авось увидел, как отец, вождь охотников рода Куницы, вскинул левую руку, требуя тишины, молчания. Мужчины замерли. Авось подхватил сестренку, успокаивая девочку. В правой руке отец сжимал нож в локоть длиной – с таким ходят на медведя или на волка. Сейчас он чуть пригнулся, вслушиваясь в тишину, пытаясь своим безошибочным инстинктом охотника обнаружить источник опасности. Взгляд его серо-голубых глаз, таких же, как и у Авося, переместился на очаг. Языки пламени подрагивали и чуть отклонялись в сторону входной двери – сквознячок. Вождь выпрыгнул молниеносно, безошибочно и легко, как рысь, выбрасывая вперед руку с ножом. Но рассек лишь пустой воздух. Снова взмахнул оружием – прежний результат.

Вот тогда Авось понял, что ему делать. Впервые он ослушался отца, впервые вскочил без разрешения.

У очага стояла большая деревянная миска с мукой. И хоть мука была в доме огромной ценностью, мальчик всю её без сожаления высыпал на пол.

Вождь взмахнул ножом. И тогда все присутствующие увидели на муке отпечатки ног – кто-то невидимый торопился покинуть дом. А потом Авось почувствовал, как у него холодеет спина. Волна жути прошла по помещению. Только что у всех на глазах эти торопливые человеческие следы на муке стали… Там, ближе к двери, они стали следами собачьих лап. Или лап волка.

Какая-то немыслимая сила устремилась отсюда вон, она вышибла входную дверь, сбила с ног одного из дозорных. Качнулся частокол, и треск веток в лесу…

Вождь был уже на крыльце. Авось поспешил за ним. Мальчик даже не успел заметить, когда отец поменял оружие, – сейчас он держал в руках натянутый лук. Но странной была стрела – Авось никогда прежде такой не видел. Чёрная стрела с серым оперением и длинный, светлого металла наконечник. Необычный, с какими-то рунами, которые Авось видел прежде только у волхвов.

– Прости, отец, – начал мальчик. – Я ослушался.

– Ты ослушался, – серьезно перебил его вождь, опустив лук, но потом улыбнулся. – И не ругать мне тебя за это, а хвалить. Ты молодец, Авось.

Теперь и мальчик расплылся в улыбке. Но всё не мог оторвать взгляда от необычной стрелы.

– А… Что же это?.. – Авось с жадным любопытством смотрел на наконечник. Отец перестал улыбаться.

– Это зачарованное серебро, – тихо пояснил он.

Авосю показалось, что он уловил какую-то печаль в глазах отца. Мальчик спросил:

– Зачарованное серебро? Но зачем оно?

Отец вдруг потрепал Авося по волосам – мальчику не часто перепадали знаки его нежности. Отец помолчал, глядя во тьму леса. Потом чуть сощурил глаза и произнёс ровным голосом:

– Сегодня наш дом посетил оборотень.

Часть 1
Пророчество и узелок

892 год. Уходит старая эпоха. Мир почти расколдован. Солнце распятого Спасителя воссияло над возрождающейся Европой. Рим на западе и Византия на востоке превратились в духовные центры нового миропорядка. Но по краям этой просвещенной цивилизации все еще живет древняя магия.

Именно сюда новгородцы призвали на княжение варяжского конунга Рюрика. «Ибо, – как рассказывал летописец, – восстал род на род. Сильна и обильна земля наша, да порядка в ней нет».

Умирая, Рюрик оставил заботу о наследнике – младенце Игоре – на своего родственника Олега.

Князь Олег впервые в истории начинает собирать русские земли в одних руках, пытаясь положить конец родовой усобице. Выходя из Новгорода, князь берёт Смоленск, двигаясь по Днепру, берёт Ловеч и не останавливается до самого Киева. Олег подчиняет древлян, подчиняет северян, подчиняет тиверцев, он подчиняет радимичей и предлагает всем данникам хазар перейти под его покровительство и поглядывает в сторону Царьграда. Князь Олег соединяет оба конца великого пути «из варяг в греки», и по имени его племени собранные славянские земли прозовут Русью, а самого князя – Вещим.

«Но, – говорит летописец, – сердятся волхвы. Сердятся на Олега. Милы им старые родовые устои, хотят они сохранить привычный порядок вещей». А времени всё меньше. Потому что существует пророчество о витязях из-за моря. Древнее пророчество, смысл которого вот-вот будет разгадан.

Глава 1. Морские короли

Сбор гостей – кровь Рюрика – белокурая девочка – тень врага – вода заговорила

Кто только не съезжался к просторному княжескому терему, срубленному недавно на вершине живописного холма в самом сердце Киевских гор. Приходили славянские князья из земель кривичей и вятичей, новгородских словен да радимичей, из древлянских лесов и лугов тиверцев; распря с Олегом осталась позади, и вожди славянских племён были желанными гостями за княжеским столом. Из самой степи, из далёкого Итиля и дивной крепости Саркел, что на реке Танаис, приезжали на гордых скакунах хазарские посольства. Воины этого народа славились храбростью, женщины – красой, а столица Итиль – справедливостью к купцам. Водным путём из городов, прекрасных, как сон в весеннее утро, приходили греки посмотреть на молодого и энергичного князя нового государства, неожиданно утвердившегося от южной степи до самых северных морей. И шептались люди, говорили о разном. Кто-то об очевидной выгоде жизни под князем, мол, и «примучивает» меньше, и дань Олегу мягче, чем хазарам. Кто-то о том, что сейчас, прямо на глазах, рождается сила огромная, но, как отнестись к ней, пока не ясно. Вроде бы на землях воцарились мир и спокойствие, да уж больно много власти потребовал себе молодой князь.

Но осторожней всех были греки. Они умели произнести много пышных слов, не сказав ничего. Они умели ждать. Носы их красивых кораблей, галер и триер венчали боевые тараны, скрытые под водой, и они были украшены глазами, зрящими уже множество человеческих жизней. Эти глаза видели начало первой войны из-за женщины, падение дивной Трои (хвала расположению Афины и хитроумию Одиссея!), – в ту юную пору люди ещё сражались бок о бок с героями; видели нашествие бесчисленных армий персов с царями-чародеями во главе; видели взлёт и падение Рима и рождение новых царств. Когда молодые невежественные народы приходили из тьмы дремучих лесов разрушить эллинский мир, но сами оказывались побеждены, если не греческими армиями, то солнечным светом и синевой бездонного неба, растворёнными, как застывшая музыка, в камне их городов. «Хитрый народ», – говорили о греках с глубоким уважением, но и не без доли насмешки в доме Рюрика. Просвещённые греки платили норманнам той же монетой. И вели хроники, что покоятся в тиши библиотек. В зависимости от обстоятельств, греки предпочитали видеть викингов то великими морскими королями, то пиратами, промышляющими прибрежным разбоем. Ещё бы, их подвиги были известны по всей Европе: от Аквитании и Сицилии до северных морей и Фрисландии – их грозные драккары, чудовищные корабли-драконы, внушали ужас жителям портовых городов. Сам Рюрик из клана Скёльдунгов был в молодости известен под говорящим именем «язва христианства». Когда-то германский император Лотарь лишил его за неуправляемость фамильных владений, округа Рустринген. Тогда этот морской король (или пират, уж как посмотреть!) во главе флота из 350 кораблей-призраков погулял по Эльбе, опустошил северные берега страны, что звалась когда-то Галлией и где сейчас сливались в новые царства остатки Франкской империи, а в году 850 от рождения Спасителя нашего напал на Британию. И везде он лишал добрых христиан того, что, по его мнению, было излишками. Правда – и хитрые греки это признавали, – никогда прежде пираты не основывали новых царств. Поэтому на продолжателя дела Рюрика, князя Олега, византийцы посматривали с настороженным любопытством.

А ещё на волхвов, длиннобородых и длинноволосых колдунов, которых здесь чтили и которым за княжеским столом выделено было особо почётное место. Почти такое же, как и верной дружине, что зовёт себя гриднями князя.

Эта белокурая девочка всё не шла из головы. Хотя беспокоиться сейчас следовало о другом, но… Слишком много совпадений в последнее время. Слишком много знаков. Однако ж смысл их тёмен и пока не ясен. И ошибиться очень легко.

– Тут всё очень хрупко, – прошептал человек в сером, глядя, как река неспешно несёт свои зелёные воды, на поверхности которых играли, переливаясь, солнечные зайчики и деловито шныряли водомерки.

(Тень врага уже в доме князя. Из-за него всё изменится.)

Человек в сером мучительно поморщился и… снова подумал о девочке.

Она видела его. Более того, она могла его видеть. С детьми иногда случается, что им открыт тайный мир или они чувствуют его присутствие, но в ту ночь человек в сером закрыл любое зрячее око надёжной пеленой. Однако ж…

Волхв улыбнулся, снова вспомнив, как девочка смеялась в ту ночь, и хмурые складки на его лбу разгладились. Малышка не смогла спрятаться от него, когда он гадал на рунах, следовательно, не враг она, затаившийся в тельце ребёнка, их судьбы сейчас никак не пересекаются. Но… девочка, конечно, необычная.

– Великая волхвиня родилась в глуши, – прошептал человек в сером. – Вдали от великих дел.

Он поднялся, опираясь на посох, и снова посмотрел на воду. У него было много имён. Князю и народу древлян, да и почти всем остальным, он был известен как Белогуб, и человека в сером это устраивало. Такое имя – лишь неверная тень его прозваний, а подлинное имя следовало всегда хранить в тайне. Даже волхвам, среди которых он давно почитался за первого, оно было неизвестно. Хотя – губы Белогуба опять растянулись в улыбке, только в глазах мелькнул колючий огонёк, впрочем, вполне доброжелательный, – все мудрые хранят свои имена в тайне. Даже любимец князя Олега волхв Светояр.

– Вряд ли девочка опасна, – внезапно произнёс Белогуб и сам удивился сказанному. Ведь на самом деле гораздо больше волновать должно другое. Что-то происходило прямо сейчас, в эту самую минуту, но смысл этого всё оставался скрытым для Белогуба.

«Тень врага уже в доме князя», – нахмурился волхв.

Кто он? Что за враг? Почему глаза слепы и не видят? И эта девочка… Почему всё не идёт из головы? Это из-за Лада? Сын древлянского князя, конечно, смышлёный мальчишка, да только никогда волхву не передать ему своих уроков. А эта девочка…

«Сила, что родилась в ней, смутила меня, – предположил Белогуб, – смутила и обрадовала».

Все его инстинкты в отношении девочки молчали. Никаких тревожных сигналов, никаких тёмных предчувствий. Ведь волхв гадал, и их судьбы действительно не пересекались – холодная тень вовсе не легла на сердце.

(Тень была. Только совсем другая.)

Да и потом… Никогда волхвине не стать женой князя. Её дом – лес да укромные места, а не княжеский терем. Иначе растеряет своё искусство, перестанет быть волхвиней. А вот Белогуб взял да и помянул её вслух.

Волхв вздохнул и пошёл от реки прочь. Он заставил себя больше не думать о маленькой белокурой девочке из рода Куницы. Сейчас были дела поважнее. Впереди ждал долгий день, а Белогуб всегда умел внимательно слушать и, главное, слышать и держал глаза широко открытыми. Волхвы на княжеском пиру, конечно, сразу же окружат его с расспросами о древнем пророчестве, о том, что ещё удалось выведать самому искусному из них. Но он им ничего не скажет. Потому что и меж них уже крадётся измена, и меж них уже поселилась… тень врага.

Вернее, скажет, но только то, что и так всем известно.

Белогуб шёл к Киевским холмам, глаза его были мудры и спокойны, а на устах светилась улыбка. Люди приветствовали волхва лёгкими кивками и почтительно уступали дорогу.

Невзирая на чистую ясную благостность, исходящую от него, внутри волхв оставался сосредоточен, как натянутая тетива. Белогуб почти полностью разгадал пророчество. Оставался последний вопрос, последний камешек в пугающем узоре. Но он знал, как получить ответ. Если не в это полнолуние, то в следующее. Пока через него и Говорящую воду не пройдут обереги всех славянских родов.

Белогуб нёс в своём сердце и посохе чистую магию древности. В определённые моменты, когда Луна, Ночная матерь, широко вставала над землёй и лик её был огненно красен, магия эта позволяла воде говорить. И вода сказала. То, отчего чистое и открытое сердце волхва сжалось в ледяной комок.

«Тень врага уже в доме князя. Из-за него всё изменится».

Волхв коротко и болезненно вздохнул, но вот его чело уже снова разгладилось. Белогуб обязан узнать эту тень. Он ничего не скажет другим волхвам, но будет внимательно смотреть. Вглядываться в лица. Искать знаки, намёки, еле уловимые смыслы.

Кто из княжеских гостей эта зловещая тень? В чьих глазах таится эта лиловая искорка обмана, а в сердце уже набухает капелька яда? Кто посмел бросить вызов Зову, что пробудил весь этот мир? Удушье, тёмное удушье подступало к горлу от таких вопросов. И главное: почему не сам враг, а лишь его тень? Вода на это не ответила. Да и никогда она не давала прямых ответов. Потому что вторая половина ответа должна родиться в зрячем сердце волхва. И только так, и не иначе. Поэтому Белогуб будет внимательно смотреть, искать и думать. И пытаться постичь смысл туманных и страшных слов, что открылись ему.

А волхвам он ничего не скажет. Не скажет, что пророчество, которого они так опасаются, оказалось намного более грозным. И что оно уже начало сбываться.

Столы были уставлены вкусными и обильными яствами, греческим вином и крепким хмельным мёдом. Во главе стола сидел князь Олег в чистом, но простом походном облачении. В сравнении с ним некоторые купцы выглядели богатыми восточными царями, не говоря уж о греческих вельможах. По обе руки князя расположилась его верная дружина – его соратники и друзья, княжеские гридни. Это было очень необычное сообщество, где князь был всего лишь первым среди равных. В некоторых из них, так же как и в самом Олеге, текла кровь конунгов: кровь пиратов и морских королей. Другие – из обедневших викингов – доказали своё право находиться здесь мечом и боевой удалью. Был среди гридней князя даже арабский воин Фатих, улыбчивый человек, чьи глаза могли становиться безжалостными. Ну и, конечно, гороподобный силач, всеобщий любимец Фарлаф, по прозвищу Железная Башка.

– А не выпить ли нам за волхвов? – предложил ироничный Свенельд, верный советник из княжеских гридней. – Много чего пролегло меж нами. Так оставим плохое гнить меж костей наших врагов!

– Йо-хо-о! – подхватили гридни.

– Ибо сказано, – смиренно добавил лукавый Свенельд, теперь поглядывая в сторону греческого епископа, – кто старое помянет, тому глаз вон.

Волхвы поднялись с мест и, хмурясь, поклонились князю.

– Глаз вон, – повторил Фарлаф, словно обрадованный неожиданной перспективой.

А перед князем появился баян; волхвы глядели на него благосклонно.

– Позволь, князь, спеть тебе хвалебную песнь, – попросил баян.

Не то чтобы на лице князя появилось нежелание слушать и скука, но какая-то весёлая радость на миг ушла из его взгляда. И все же Олег, почти незаметно поморщившись, согласился.

– Великий князь, любимец богов, – затянул баян, – врагов одолел в один миг. Сверкает, как буря, его грозный меч, как солнце – его светлый лик.

Фарлаф поднялся со скамьи.

– О ком сложили эту песнь, Олег? – изумлённо спросил он. – Кому это боги послали таких жалких врагов? В один миг… Кто тот несчастный?

Подобная бесцеремонность вызвала замешательство среди гостей. Баян побледнел и растерянно посмотрел на волхвов. Те с негодованием уставились на берсерка.

– Твоё поведение оскорбляет нашего господина, – сказал берсерку волхв, из тех, кто шушукался с Белогубом.

– Нашего господина, – с усмешкой возразил берсерк, – могут оскорбить лишь льстивые слова. Следует уметь уважать своего врага. Это говорю вам я, Фарлаф Железная Башка. А у меня их было немало.

Князь Олег, с трудом сдерживая улыбку, посмотрел на своего гридня. А Фарлаф, видимо, входил во вкус.

– Я вот что скажу, – заявил он и обвёл лукавым взглядом дружину, хотя на князя почему-то не посмотрел. – У нас говорят, что старый волк-оборотень родил скальда – дух поэзии. Я не знаю, я при этом не был.

Послышались одобрительные смешки, и довольный берсерк продолжил:

– И потом, давно это было. Но вот я знаю, что скальд нашептал мне эту песню.

Фарлаф коснулся струн небольшой походной арфы, смотревшейся комично в его огромных лапищах, и вдруг запел неожиданно приятным глубоким голосом:

 
За северным ветром Брунгильда жила,
Над морем в камнях её дом.
Ткала дева берсерку сияющий стяг,
но думала о другом.
Как бы с любимым мёду испить,
Как бы берсерку героя родить.
 

Дружина подхватила последнюю строчку и начала подпевать, а Фарлаф продолжил:

 
Ушёл любимый в далёкий край,
К озёрам и лесам.
Морской скиталец нашёл там свой дом,
Предел положив мечтам.
С кем же Брунгильде мёду испить,
Как же деве героя родить?
 
 
Стал строить варяг в чужом краю
Замки и города
И победил врагов, что злой рок ворожат,
Глядя в чёрные зеркала.
 

(При этих словах Фарлаф с насмешливым вызовом посмотрел на волхвов.)

 
Прощай, прощай, Брунгильда моя,
Лишь ветру Борею теперь ты сестра.
 
 
Но гордая дева не стала искать
Дороги земного царя.
Угасла надежда, песнь девы ушла,
Покинув родные края.
О где же ты, та, что Брунгильдой звалась?
Не в небо ль ночное звездой поднялась?
 
 
Клинок врага отыскал в бою
Морского скитальца грудь.
И смерть героя ему помогла
В Вальгаллу врата распахнуть.
Прощай, прощай, Брунгильда моя,
И в небе ночном воссияла звезда.
 
 
В чертоге небесном был пир королей,
И встретились двое. С тех пор
Каждую ночь две светлых звезды
Выходят на небосклон.
Любимая, здравствуй, Брунгильда моя!
Я муж тебе, ты мне навеки жена.
 

Фарлаф закончил петь. На какое-то время в тереме воцарилось молчание, потом человек в сером произнёс:

– Эта песнь о смерти какого-то скитальца. Баян же собирался петь о жизни князя.

Фарлаф усмехнулся, и тогда вмешался Свенельд.

– Это песнь о Рюрике, – вежливо возразил он. – И князь её любит. Нет для воина судьбы достойнее, чем погибнуть в бою.

– Йо-хо-о! – прогремел Фарлаф. – Да! Вот про это я и толкую. Скажи им, Свенельд, ты в разговорах похитрее грека будешь!

Однако глаза Свенельда приобрели неожиданную задумчивую мечтательность, и он продолжил:

– И тогда туманы этого мира развеются, и за радугой откроется путь в Вальгаллу. Я уверен, что Рюрику сейчас там подносят питьё девы-лебеди, которых мы зовём валькириями. И на пиру королей, среди Асов, Рюрику не стыдно смотреть в глаза своим предкам.

– За Рюрика! – поднял кубок князь Олег.

– За Рюрика! – подхватили гридни.

– За князя Олега! – закричал Фарлаф.

– За Олега! – откликнулась дружина.

Пир продолжался. И в этот момент в дверях гридни появился седовласый и седобородый старец с посохом и в одеянии волхва.

– Светояр! – обрадованно произнёс Олег, поднимаясь со своего места и направляясь к гостю. – Вот кого я жду уже давно.

Князь вежливо и с достоинством поклонился старцу. Они обменялись приветствиями, но вместо того, чтобы вернуться к столу, направились в дальний угол просторной залы.

– Только возвращайся скорей, Олег! – крикнул вслед вождю Свенельд. – А то Фарлаф обещал выпить сегодня бочку мёда, и, боюсь, он исполнит свою угрозу.

Князь улыбнулся. Однако, как только они отошли на достаточное расстояние и волхв заговорил, лицо князя стало совершенно серьёзным.

* * *

– Князь, я почти разгадал смысл древнего пророчества о витязях из-за моря, – сказал Светояр.

Олег чуть нахмурился, окинув взглядом гридню, почему-то задержался на княжиче Игоре, – как же быстро растёт мальчик! – затем с любопытством посмотрел на волхва:

– Вот как?

– О тебе это, князь, – быстро заговорил Святояр. – О родиче твоём Рюрике, что на кораблях пришёл в землю нашу, и о сыне его единственном Игоре.

– Он мал совсем.

– Да, князь. О том и речь. Кровь Рюрика, соединившись с кровью одного из славянских родов, и сотворят ту новую силу. – Светояр замолчал и коротко взглянул в сторону волхвов, угрюмо взиравших на разгорающийся пир, – что так стерегутся они. О том древние слова.

Олег задумчиво смотрел на старца:

– Светояр, ты волхв. В пророчестве говорится о конце власти волхвов, о гибели старых устоев. Зачем ты со мной?

– Я верю тебе, князь Олег. Верю, что благо творишь.

Князь кивнул. Прежнее лукавое любопытство во взоре его сменилось оттенком настороженности:

– Ты сказал, «одного из славянских родов». Но как же отыскать этот род?

– Ты зорок, князь. Именно это. Это последнее, что осталось разгадать.