Текст книги "Телефонист"

6. Лекция и пятая книга

Удивительно, как он умеет рассказывать – не зря, что писатель. Прямо заслушаешься, хоть я уже и была на его такой лекции. Пришлось пройти электронную регистрацию и прихватить паспорт: в универ без этого не пропустят. Когда-то я мечтала поступить сюда, а сейчас и не знаю. Сама не знаю, чего хочу. У них день открытых дверей, и лекция открытая. Обычно на такие мероприятия собирается в основном абитура, но сейчас здесь полно студентов и кое-кого постарше. Интересно, он специально решил прочитать лекцию об изменённых состояниях сознания в День дурака? С чувством юмора у него норм. А ещё поздравил всех с Песахом, Вербным воскресеньем и днём геолога. Не, ну жжёт, конечно. Эти все тёлочки, особенно в первых рядах, явно в него влюблены. Не пропускают ни одной лекции. Им, наверное, всё равно, о чём он говорит. Нее, ну дуры дурами. На нём светлые джинсы и длинная спортивная толстовка крутой фирмы с расстёгнутой молнией. Тёмно-синяя майка с дикой рожей не скрывает растаманские бусы. И накачанный пресс. Бриллиант в ухе горит сегодня особенно ярко – хорошее настроение, видимо. Всё-то ему к лицу! У меня настроение не такое хорошее, сижу в аудитории с краешку на задних рядах. Когда придёт время вопросов, меня слышно не будет, но мне и не надо. Я передам записку, мне необходима личная встреча. Мы как-то виделись, я была с папой, но он вряд ли меня запомнил. Ваще круто, как можно рассуждать о бета-, альфа– и тетаволнах, а в зале гробовая тишина? Как будто он пересказывает приключенческий роман, а потом, как взмах дирижёрской палочки, и все смеются. Он беззлобно шутит над методом Сильвы – это отстой, конечно, а потом начинает говорить о великих учёных, наркоманах, шаманах, экстремалах и прочих типах, которые умели «останавливать мир». И можно услышать, как в зале упадёт пушинка. Опыты с ЛСД, галлюциногенными грибами и так далее переплетаются с теориями Юнга, Маккены и Рейнхольда. Как всегда, немножко его любимого Тимоти Лири… Паломничество в Страну Востока, проживание нескольких жизней, путешествия по другим измерениям или по чужим снам… Порой мне кажется, что он просто выдумывает истории, а все эти великие имена вставляет только для правдоподобия, потому что в этих историях, сказках для взрослых, они и не нужны. Просто водит всех за нос. Он ведь и в книгах своих так делает.

Но сегодня кое-что изменилось. Он впервые заговорил о супергероях. И о страхе. О множественных личностях в одном человеке (речь, конечно, о шизофрениках! И его напускная серьёзность меня-то не обманет) и о той, что решит доминировать над остальными, возможно, понадобится питаться чужими страхами, чтобы… выйти за сдерживающие пределы и стать супергероем. Если я правильно поняла. Вот так вот. Походя он разобрался с целой комикс-культурой. Со всеми этими Человечками-пауками, Мстителями и прочими. Маньяки, короче. Хитрый врунишка. Просто рассказывает о своих книгах. А эти дуры с первых рядов уши развесили. Напуганы, как зачарованные коровы. Конечно, сплёл только что целый рассказ ужасов. Но уже смеётся, и дуры-невротички облегчённо вздыхают. Посмотреть, как они благодарны ему, – уписаешься от смеха. Лекция окончена. Теперь вопросы. Передача записок и вопросы с места. Оживлённенько, опять все ржут. Он – шоумен, конечно… Но как при этом можно оставаться таким симпатягой? Шоумены – трэш и отстой! Обычные люди гораздо интересней. Обычный человек в нём надёжно скрыт, как чернослив в сердцевине моих котлет, хотя с виду миляга и душа на распашку. Сразу предупредил, что на вопросы о книгах отвечать не будет. Но только я свой вопрос заготовила давно, записку ещё дома соорудила. И она о книгах. Точнее, об одной. Возможно, новой пятой книге. Мне немножко страшно. Слежу, как моя записка движется по рядам, ложится на кафедру, о которую он облокотился. Рассказывает о своей дружбе с одним тибетским ламой (был вопрос, правда ли это) и о путешествии к масайским колдунам. Говорит с жаром, жестикулирует, прыгает, как обезьяна. Рок-звезда… Конечно, такие аплодисменты только на концерте и услышишь. Интересно, если я его спрошу о тибетских масаях, что он будет делать? Да, ржак будет, чё там. Но мне необходимо получить ответ совсем на другой вопрос.

Следующая записка моя. Разворачивает. Игриво произносит: «Не читайте это вслух». Все смеются. Но он больше нет. На миг его лицо застывает. Говорит: «Так, ладно, это…» Сжимает записку в кулаке. Дуры с первых рядов уже ревнуют – кто-то их опередил и назначил личное свидание. А я слежу с замиранием сердца. Что произойдёт дальше. Если он выкинет мою записку, то как быть? Бежать за ним после лекции?! Да он пошлёт меня. Но… он убирает записку в карман толстовки, в этот миг чуть рассеян, и я понимаю, что выиграла. Дальше в моей записке так: «…мне необходимо поговорить. Тропарёвский маньяк – не Телефонист. Я знаю, что его задержали благодаря вам. Всё это может показаться чудовищным бредом, но я почти уверена, что вы начали пятую книгу. Потому что настоящий Телефонист снова появился. Вчера». Когда надо, я умею нормально писать. Мне показалось, или его лицо не только застыло, но и немного побледнело? И ещё что-то я увидела в выражении его глаз. Отчего на тот же короткий миг мне стало немножко не по себе. Не знаю, как объяснить. С ним это произошло непроизвольно, как будто часть его отсутствовала. И вот эту часть внезапно застукали за чем-то… непристойным. Он уже снова весел, непринуждённо отвечает на следующие вопросы. И мне надо отогнать от себя это неприятное чувство. Не знаю, что сейчас увидела. Словно… эта часть знает о тьме и тащит её в его книги? Да нет, там что-то другое. Мне надо помочь папе. Мне надо помочь им обоим. Мысли путаются. Я б ушла, если б могла. Но нельзя. Поздно. Выбор сделан.

Все расходятся. Стою в уголке у стеночки. Меня ждёт сюрприз. Он давно отыскал меня глазами, направляется прямо ко мне. Улыбается. Я в ответ, только немножко напуганно, хотя это можно принять за застенчивость. Но он улыбается широко и открыто, и как-то хорошо. И мои страхи проходят. Я – дура из первых рядов? Будущая дура… Сюрприз! Он говорит:

– Ты ведь Ксения Сухова?

Теперь я выгляжу как дура настоящая. Только киваю в ответ. Он продолжает:

– Я сразу узнал тебя.

Ого. Вот это память! Виделись-то только раз. Но мне приятно. Дура будущая и дура настоящая!

– Не то чтобы у меня суперпамять на лица, – объясняет он. – Хотя твоё личико не забудешь. Просто никто другой не мог этого написать, – показывает мою записку. – Даже твой отец.

Что-то в его глазах неопределимое. Опять думаю про эту другую, тёмную часть, которая отсутствовала. Не совершила ли я ошибку?

– Папа не должен знать об этой встрече, – говорю.

Он удивлён, пожимает плечами.

– Ну… в зависимости от того, что ты собираешься мне сообщить.

– Он меня убьёт, если узнает, – объясняю, почти прошу я.

Смотрит на меня с интересом, морщится, словно немного сбит с толку, и задаёт свой вопрос:

– Как ты догадалась о пятой книге?

– Я знала, что это ещё не всё, – отвечаю, не задумываясь.

– О чём ты?

– О Телефонистах… Об обоих.

Мне удалось его удивить. Улыбается… недоверчиво или как-то странно? Снова эта мимолётная рассеянность?

– Забавно… – теперь пристально смотрит мне прямо в глаза. – Если мы думаем об одном и том же, конечно. Кофе уже пьёшь?

– Что?

– Ну не здесь же нам разговаривать? Внизу кафетерий неплохой.

– Латте, – киваю. – Папа одно время вас подозревал.

– В курсе, – усмехается, кивает в ответ.

– Я так не считаю, – быстро вставляю я.

– Вот как? Похоже, тебе известно больше нас всех. – Смеётся. Нормальная улыбка. Нет никакой отсутствующей части. Это я с перепугу накрутила. – Идём, угощу тебя латте.

Охренеть! У меня свидание с моим любимым писателем! Который, по папиному мнению, мог бы быть маньяком. Да и по логике его книг так выходит… Пытаюсь понять, что сейчас чувствую. Помимо ликования: иду рядом с ним, на нас все таращатся, и меня распирает от гордости. Прямо дура из первых рядов. Ну нет – фиг! Я здесь для другого. Что-то внутри меня вновь начинает накручивать – подростки такие неровные, нестабильные… А вдруг он и вправду маньяк?! Усмехаюсь, сейчас вот ржать начну. Это нервное.

А он говорит:

– Правда, забавно.

– Что?

– С пятой книгой, – объясняет. – Видишь ли, дело в том, что даже я о ней не знал.

Глава третья

7. Уязвимость жёстких конструкций

Сухов пристально разглядывал пробковую панель в собственном кабинете, в центре которой была пришпилена открытка с репродукцией Мунка. Вчера здесь добавилось ещё две картинки: фотография этой безумной инсталляции с резиновой женщиной и копия оставленной ему записки про две свечи. Сама записка ушла к экспертам в качестве вещдока, как и всё остальное, и следственная машинка закрутилась: отпечатки, следы ДНК, допрос этого бухарика, хозяина квартиры, пробивка по базам всех его возможных контактов… Сухов знал, что, скорее всего, там ничего не будет. Рутинный набор действий, который всегда даёт результат, в этот раз не сработает. Потому что это…

– Игра в имитацию, – чуть хрипло прошептал Сухов, слушая вполуха отчёты о проделанной работе. Всем собравшимся в его кабинете казалось, что он мысленно отсутствует.

Имитация – это главное. Он знает, как мы работаем, и ему нужно, чтобы мы занимались этой, на его взгляд, белибердой, он уводит всё в сторону и потешается сейчас над нами. Не совсем, конечно… Не найдут никаких следов, всё останется стерильным, здесь главное – информация, это он и пытается сообщить. Его игра в этом. Но чего он хочет? Чего он хочет на самом деле? Опять не совсем так: что нужно его больному уму?! О чём, может, даже не догадывается рациональная, логичная и очень дееспособная часть его рассудка? Если и будет прокол, то он здесь. В этом диссонансе. В коротких тёмных трещинках, разломах, между его мотивами, рациональной частью его желаний, ведущей безупречную игру, и той, другой. Иррациональной. Но если у нас и есть зацепочки, то они здесь. Именно она одна, иррациональная часть, и может наследить. Вот о чём твердила Ванга: общие лекала здесь не годятся. Тропарёвский в них вписывался по всем эпизодам, но осталось что-то, лежащее за рамками…

Ещё вчера вечером, когда Ксюха уснула, Сухов сел на кухне и напился в одиночестве. Он смотрел на ночь за окном и думал о Ванге. Она вот могла мыслить как преступник. Даже больше: могла погружаться в эти крохотные разломы, трещинки, где в липкой темноте плескались чудовища чужих болезней. Так это было в книгах у этого долбаного Форели? Наливая себе очередную рюмку, Сухов усмехнулся: его слова.

– Писака, – процедил он после того, как залпом опрокинул рюмку. Вот бы Ксюха оказалась удивлена, узнав, что он не просто прочитал – проштудировал все его книги. Именно потому, что подозревал. Хотя с Тропарёвским делом книжки и помогли, но Сухов искал в них этот тёмный разлом, надеясь, что в тексте он – писака (как раз потому что и вправду был неплохим писателем) – и выдаст себя. Хотя Ванга сразу заявила, что это не Форель. И взбесила всех.

– Ты ошибаешься, Сухов, – сказала она, бесцеремонно забирая книгу у него из-под носа. – Не то ты там ищешь.

– Книжку-то верни, – попросил Сухов.

– Это не он, там что-то другое. Форель мог бы им быть, но ему повезло – он стал писателем.

– О чём ты? – бросил Сухов и мысленно добавил: «О чём ты, мать твою?! И хватит умничать».

– Говорю же, там что-то другое. Совсем. И уж точно у Телефониста нет подсознательного желания быть остановленным, пойманным. Это ты всё оставь для хрестоматий. Он активен, контактирует, пусть и в одностороннем порядке, и всегда пользуется мобильниками своих жертв. Но… мы ему нужны не для того, чтобы его раскрыть. Всё другое! А вот что? Ведь мы нужны… Возможно, вопрос «для чего» – один из главных, а? – она насмешливо посмотрела на Сухова и подмигнула ему, затем указала на книгу Форели:

– Но там ты ничего не найдёшь. Или мы имеем дело с таким чудовищем, что даже я ничего не понимаю.

Даже… вот эти её вечные «даже» всех и достали. В том числе и Сухова.

Сейчас, закинувшись парой таблеток аспирина и разглядывая пробковую панель в собственном кабинете, Сухов думал, что Ванга имеет право на все эти «даже». Вздорная глупая Ванга, только лучше её нет. И она необходима ему. Как это всё связать, чтобы она не взорвала снова его слаженный коллектив? Похмелье делает нас уязвимыми, голова гудела, раскрывая в рассудке Сухова свои потайные трещинки. И сейчас он впервые подумал, что… его раздраженность Вангой могла носить и личный характер? Сухов сразу же забаррикадировался от опасной мысли. Так или иначе, вздорная и невыносимая, с мозгами то ли маньяка, то ли преступника («пограничная», как выразился о подобных людях пресловутый Форель), Ванга была ему необходима.

– Мне нужна моя следственная группа, – заявил он сегодня после утреннего доклада шефу. – Оба моих криминалиста, эксперты, мой патологоанатом, эта… Людмила не годится…

– Так-так-так… Не годится ему, – недовольно буркнул Егорыч.

– И мне нужна Ванга, – выпалил Сухов. И испуганно замолчал.

Егорыч закашлял. И повисла тишина. «Сейчас начнётся», – подумал Сухов.

– Ты в себе? – шеф снял очки, протёр их, водрузил на место. Посмотрел на бумаги в папке, уныло отвёл от папки взгляд. – Дело закрыто! Ты… под нож меня решил подставить?

Сухов стоял перед ним, вытянувшись по струночке. Вполне возможно, с видом побитой собаки.

– Ты хоть понимаешь? – Егорыч оборвал сам себя. Его глаза под очками завращались, словно собрались выпрыгнуть из орбит.

Сухов угрюмо кивнул. Шеф снова взял папку, начал перелистывать бумаги и снова уронил её на стол.

– А если это не связано?

– Ещё один подражатель?! Н-е-ет…

– Ты хоть понимаешь, какое у нас место в мыле будет?

– Это он, товарищ полковник.

– Ты мне… – шеф поднял кулак и угрожающе потряс указательным пальцем. – Когда дело закрывал…

– Готов взять всю ответственность на себя, – мрачно объявил Сухов.

– Да молчи ты, герой хренов! – казалось, Егорыч чуть не задохнулся от возмущения. – Конечно, возьмёшь… А хозяйственное мыльце я тебе сам куплю.

Шеф отвернулся и молча уставился в окно. Пауза угрожающе растянулась. Облажался следак Сухов, все они облажались. По полной. Неподходящее время для таких проколов. Всегда, а сейчас особенно. Неподходящее политически. Все как на иголках – на носу формирование нового правительства. Перетряска на всех уровнях. Много чего поговаривали. Мудрый Егорыч играл в молчанку. Хороший мужик. Хотя с виду простак и душа на распашку. Вполне возможно, шефа ждёт резкий карьерный взлёт. Сухов пытался сейчас об этом не думать. То, что цейтнот жесточайший, очевидно всем. Наконец Егорыч решил перестать интересоваться происходящим за окном. Покачал головой, посмотрел в упор на Сухова.

– Двадцать первым пальцем думал, да? – осуждающе бросил он.

– Понимаю…

– Чего ты понимаешь?

– Дело не шуточное.

– Какие уж тут шутки, когда хрен в желудке? – Егорыч фыркнул. Снова посмотрел на папку с бумагами, тоскливо вздохнул и отвалился на спинку кресла. – Рассказывай!

И Сухов понял, что самого страшного не случилось. Будет ему его следственная группа. Дальше дело за техническими вопросами. Пару раз шеф перебивал его своими привычными репликами, матерными, солёными и беззлобными, скорее, ворчанием, но всё прошло гладко.

– А Вангу можно было бы прикомандировать на правах консультанта, – заключил Сухов.

– Не-е, вот это уж, мил человек, ты сам разбирайся.

– Ну, формальные основания…

– Это не твой вопрос! Это я решу. А вот с придурошной этой…

– Она оказалась права, товарищ полковник. А её никто не слушал. Я её не слушал.

– С бабой чем меряться решил, а? – и он, покачав седой головой, опять отвернулся к окну. Сухов чуть подался вперёд: к побитой собаке добавилась заискивающая собака. Обычно это срабатывало.

– Вы могли бы… своим приказом, – осторожно начал он, – чтобы не от меня исходило…

– Нет! – отрезал шеф. – Думаешь, не вижу, чего юлишь?! Жар чужими руками выгребать… На меня не рассчитывай. Если такая ценность, сам найди к ней подход.

Сухов тяжело вздохнул.

– Не просто это теперь.

– А ты чего хотел – на наждак сесть, и жопы не порезать? – язвительно заметил Егорыч. – Конечно, не просто. Теперь, – он помолчал, затем хитровато улыбнулся: – Так и скажи ей: был не прав, ты права. И низко в ноженьки поклонись. И не вздумайте мне тут своё кольцо всевластия опять разводить! Так вот.

– Кольцо? А… Ясно, – Сухов кивнул. Он и так лояльности получил от шефа по максимуму. Наверное, требовать большего, было бы перебором.

– Ну я пойду? – сказал он.

– Ступай, ступай, дорогой.

И уже перед самой дверью Егорыч его окликнул:

– Сухов, хочешь хороший совет?

– Хороший всегда не помешает, – улыбнулся.

– Хотя она мне вот тут, – шеф провёл ребром ладони себе по горлу. – Она подранок, твоя Ванга. Образно говоря.

– В смысле? – Сухов удивился. Хотя переход шефа к таким вот сравнениям – хороший признак: Егорыч сменил гнев на милость.

– В прямом. Невзирая на твою характеристику.

Теперь Сухов мысленно усмехнулся: «Жесткая, закрытая и абсолютно довольна собой», – как-то отозвался он о Ванге. – «Да, и очень умная». Дело было давнее, на каком-то корпоративе, и они с Егорычем пребывали в приятном подпитии. Интересно, шеф хоть что-то забывает?

– Да… вроде бы всё у неё в порядке, – Сухов пожал плечами. – Даже более чем.

– Ага. С виду. В этом и проблема.

– Ну и?

– Баранки гну. Поэтически выражаясь… – Егорыч постучал себя пальцем по лбу. – Кумполок бы включил.

– Что мне-то до её внутренних проблем? – быстро сказал Сухов.

– Ты ваньку-то перестань валять.

Сухов сделал недоумённое лицо.

– Я таких жёстких и циничных за свой век столько перевидал, – пояснил Егорыч. – А копни чуть поглубже… образно говоря.

– Здесь другой случай, – убеждённо заявил Сухов.

– Эээ, мил человек, просто копнуть поглубже придётся. И нечего тут выдумывать. Баба – она вся одинаковая. Там.

– Где?

Сухов чуть поморгал. Ему с трудом удалось не выглядеть несколько ошеломлённым. «Хорошо хоть сиськи руками не показал, – подумал он. – Так, округленько. Или ещё чего похлеще… Может мне ему показать, где там?» Смешок удалось подавить с трудом, нехорошо бы вышло.

– Вот ты дурак, или родом так?! – усмехнулся Егорыч и сам указал руками на округлость груди. – Ну не здесь же! Здесь-то как раз все разные.

– Это верно, – согласился Сухов.

– Вопрос лишь в глубине штыка, когда копать будешь, – подытожил шеф и залихватски изобразил работу штыковой лопатой. – Образно выражаясь.

– Поэтически говоря, – не удержался Сухов.

– Вот, смекать начал, – Егорыч хитровато прищурился. – И нечего меня тут подкалывать!

– Никак нет, товарищ полковник.

– Думаешь, я не вижу?! Ты, Сухов, пацан ещё, да и слепой, как крот, – сообщил шеф. – Смекать начал, а сам того ещё не понял.

– Вероятно, – согласился Сухов.

– Эээ, слышь, – весело закончил Егорыч. – На всякую хитрую жопу есть болт с резьбой. Но я не в обиде. А вот ты покумекай, почему у мостов не бывает жёстких конструкций.

– Почему? М-м-м… Рухнут?

– Именно. Так и с придурошной твоей… Я даю тебе ключик. Подумай об этом, когда пойдёшь к ней. Такое моё напутствие.

Сухов кивнул. И всё равно вся эта нехитрая житейская психология сработала бы с кем угодно. Но не с этой, как выразился сам Егорыч, «придурошной». Так что то ещё напутствие.

Закрывая за собой дверь, Сухов снова вспомнил, как неуклюже шеф обозначил руками округлости сисек. И чуть не рассмеялся в голос. Ему вспомнилось другое напутствие: «Идёшь к женщине? Прихвати с собой кнут».

Чёрт… всё не так! Всё растянуто по полюсам. Это Телефонист так сделал или похмелье? И непонятно, плакать или смеяться. Сухов всё же прыснул, и ему это не понравилось. Встретившись взглядом с секретаршей Егорыча, тут же засмеялся громче.

– Чё, Лёх, с утра хорошее настроение? – бодро поинтересовалась та.

– Да что ты – полные кранты! – признался он и расхохотался. И подумал, что Ванга бы его сейчас поняла.

…Ровно пятнадцать минут спустя в собственном кабинете Сухов подумал, что Егорыч, только что выставив себя простачком, мастерски его переиграл. Сто раз такое было, и сто раз они на это покупались. Всё же не зря они восхищались шефом. Так же и с мостами. Так же, наверное, и с Вангой. Так же и…

– Буддист херов… А ведь он мне и вправду дал какой-то ключик, – пробубнил Сухов, не очень понимая, что именно он имеет в виду.

А потом тренькнул звонок его мобильного. Ему пришло видео. С неизвестного номера. Сухов сглотнул.

«Ксюха зовёт эти ролики видосами», – отстранённо подумал он. И открыл видео. Оно было со звуком. Сухов почувствовал, как на лбу начала выступать испарина.