Текст книги "Когда смеется Кутх. Книга вторая. Часть первая"

Глава 4

Война это бардак. Всегда. По определению. Точка. Это потом ученые головы, историки, мемуаристы и прочие фантасты будут описывать гениальность замысла, рисовать красивые карты с разноцветными стрелочками, с умными лицами объяснять стратегические задумки полководцев. В жизни все не так. Это пот, грязь, кровь, слезы и непрерывная череда косяков и провалов. Нет, конечно, есть и замысел, и планирование, и полководческий талант. Никто не отрицает. Без этого невозможно выиграть войну или осуществить наступательную или оборонительную операцию. Это правда. Но на практике все упирается в конкретных людей, которые находятся в прямом столкновении с противником, бегут вперед, рвут врага не части, или зубами вгрызаются в землю, ожесточенно дерясь за каждый квадратный сантиметр, обильно поливая эту землю своей кровью. И это не компьютерные человечки, которых можно бросить в бой одним кликом мыши, и они послушно побегут умирать во исполнение стратегического замысла игрока. Это люди. Живые люди. Со своими мыслями, желаниями и страхами. При должной мотивации они могут стать несокрушимой скалой, монолитной стеной, закрывающей путь любому противнику, горсткой спартанцев, как кость в горле застрявшей на пути огромного войска, как наши деды ценой собственных жизней развалившие непобедимую доселе немецкую военную машину под Брестом, Нарвой, Севастополем, Москвой, Воронежем, Смоленском, Ржевом, Сталинградом, Курском… Или же могут побежать, как деревенская шпана от старика сторожа. Так что по жизни получается, что в искусстве войны лучше всех разбирается взводный, ну, может еще, ротный командиры. Это вам скажет любой, кто прошел хоть одну кампанию. Эту нехитрую истину Игорь Викторович, известный в узких кругах широкой общественности под позывным «Сто седьмой», знал очень хорошо. За плечами у него были обе чеченские, Абхазия, Грузия. Когда 107-й слышал рассказы о знаменитой войне 8—8—8, которую наши СМИ выставляют чуть ли не образцом эффективности, он смеялся, как дитя. Сам он никогда не говорил о ней как о «войне, где мы победили», только как о «войне, где грузины просрали». Наиболее сочные эпитеты и комментарии обычно приходились на долю связи. Но об этом знали все. Связистов не ругал только ленивый. Но почему-то мало кто рассказывал, что сорок процентов техники не дошло до Рокского тоннеля, что надежа и опора сердюковской военной реформы гражданские специалисты на войну просто не поехали. Не захотели. Там им неуютно показалось. Что у молодых лейтенантов и контрактников отцы-командиры и «сволочи» особисты замучались отнимать мобильные, ибо те строчили СМСки как гимназистки в период первой влюбленности, и звонили всем, кому не лень, с подробными рассказами, кто, куда и зачем едет. Особисты и командиры, замахнувшиеся на «святое», со своей задачей не справились, в итоге молодежь просто обрушила мобильную связь. Игорь мог часами рассказывать анекдотические истории об особенностях и превратностях использования топографических карт времен второй мировой войны, в результате чего неожиданно для всех был взят Тори. Эти истории сильно смахивали на армейские байки в силу своей запредельной глупости и нереальности, но для знающих людей они были очень похожи на правду, особенно с учетом личностных характеристик военных руководителей тех лет. Достаточно вспомнить не остановленный на период войны переезд ГОУ ГШ, ибо вопросы ремонта здания и освоения бюджета для тех вождей были всегда приоритетней какой-то там войны. Ну а постановка задач по принципу «а давайте разбомбим вон ту хреновину, или взорвем вон тот мост, или этот, на что взрывчатки хватит» была вообще делом привычным. Да еще к таким задачам авиацию привлекали… Да мало ли чего! Обо всем не упомнишь. Но «сто седьмой» был убежден, что это-то как раз и нормально. Тоже самое говорят и про Вьетнам, и про Афганистан, и про Великую Отечественную. Только все эти рассказы не опубликуют в мемуарах, не напечатают в учебниках. Может быть и разберут где-нибудь в специальных работах под страшными грифами, но исключительно в узком кругу профильных специалистов. Элита всегда считала, что неподготовленный разум не способен вынести неразбавленное откровение. Без пояснений мудрость для толпы непостижима. Истину нужно дарить людям в готовом виде. Вот и дарят. Кто-то и может сказать, что боевая задача была сорвана из-за потери связи. Но никто и никогда не расскажет на людях, что связь потеряли из-за того, что прапорщик Хватайбери не выдал новые аккумуляторы для радиостанций. А не выдал он их, ибо с похмелья было лениво переться на дальний склад. Или как всю спецгруппу накрыло градами только потому, что им навязали корреспондента, который не выключил мобильник. С экрана телевизора не объяснишь, что максимально сложный измерительный прибор, который реально работает на поле боя – это глаз, а самый инновационный инструмент, который способен освоить воин – это кувалда и разводной ключ. Что если проводов, которые надо вставить в разъем больше чем один, то на решение этой нетривиальной задачи сообразительный боец потратит недели две, потому как цветная маркировка ему до фонаря, а инструкцию, если она вообще есть, он уже давно использовал по назначению, как водится, не читая. Реальная война это непрерывная череда чрезвычайных происшествий, где если что сможет сломаться, то обязательно сломается, и в самый неподходящий момент. Где если может накосячить, накосячит обязательно. Это аксиома, подтвержденная многовековой практикой. Толковый командир-полководец – это прежде всего организатор, который умеет правильно подобрать и расставить правильных людей, их мотивировать, собрать технику и БК, а дальше запастись коньяком, сидеть и ждать неизбежного. Потому как угадать, как что пойдет, и где чего лопнет и порвется, нельзя. Нужно уметь ориентироваться по обстановке и находить выход из самой глубокой… траншеи. При этом главный и единственный критерий оценки таланта – умение выполнить боевую задачу. В любом случае. Несмотря ни на что. Ибо только так и можно победить. Война – это работа. С неизбежным бардаком и несогласованностью. С гибелью, увечьями. И не только от врага, но и от своих. Частенько именно от своих. Подвиги придумываются потом. Постфактум. Если все сделано, как положено, то подвигов обычно не требуется. Героизм как раз чаще всего следствие чьей-то некомпетентности или провала. Это никак не умаляет подвига конкретного бойца, но это так. Война это не нечто единое, целостное и непрерывное, а последовательность отдельных боестолкновений, в которых основное значение играет умение каждого конкретного бойца, а также личность и подготовка младших командиров, а не убеленные сединами генералы, поскольку потеря связи – неизбежность, а не случайность. В которых никто и никогда не будет ставить подразделение в известность о тактических замыслах штаба. В которых «иди и умри» – есть постановка боевой задачи, а не преступная халатность командования. В которых молодые бойцы набирают опыт только ценой выживания, и никак иначе. Никакие инструкторы и умения не помогут. В которых командиры набираются того же опыта, рыдая над погибшими в одиночку, забившись в дальний угол блиндажа, поскольку для бойцов они должны излучать силу и уверенность, а что внутри все давно уже сгорело, – это его проблемы. Война, она переплавляет людей. Результат бывает разным, но прошедший эту суровую школу уже никогда не будет прежним. Таких людей ветеран определял по глазам. Было у них у всех во взгляде что-то общее. Какая-то глубина. У кого-то больше, у кого-то меньше, у кого-то светлее, у кого-то темнее, у кого-то на дне затаилась злость, у кого-то жестокость, жажда крови, у кого-то азарт, у кого-то скука и разочарование, а у кого-то любовь и понимание, но у всех тоска боль, надрыв. Именно таких людей выискивал 107-й среди вновь прибывших добровольцев. Именно эти, успевшие нюхнуть боевого пороха бойцы, должны стать основой, опорой для спешно создаваемого им щита, о который должен был обломать зубы раскрученный маховик державной военщины. Этих двоих он заметил сразу. Они выделялись в толпе новобранцев как коршуны в голубятне. Если большинство хорохорились друг перед другом на разные лады, как голубь перед горлицей, стараясь казаться смелее, умелее, опытней, то этим не надо было казаться. За свою насыщенную жизнь Игорь Викторович повидал многое, очень многое. Не дай Бог кому пережить столько. Ему самому казалось, что его уже невозможно удивить, не то что испугать. Но стоило заглянуть в глаза, как волосы непроизвольно встали дыбом, а по спине побежали предательские холодные мурашки. Из черных провалов глаз на него смотрела сама смерть. Спокойно, холодно и неотвратимо. Взгляд второго был намного теплее и как то человечнее. На лице была ласковая, немного наивная усмешка. Но эта усмешка не могла обмануть старого вояку. Он видел, что этот человек уже давно и бесповоротно перешагнул черту, за которой человеческая жизнь теряет свою ценность. Рядом жался молодой рыжий паренек с восторженно-испуганным взглядом. Со стороны он казался чуждым элементом, щенком, случайно прибившимся к двум матерым волкам войны, но в глубине зеленых глаз уже плескалась бездна, что говорило о том, что сей невзрачный паренек уже ступил на опасную и извилистую волчью тропу воина.

Игорь неспешным шагом, чтобы сгладить свою хромоту, обошел строй, произнес привычную, давно отрепетированную приветственно-зажигательную речь. Получилось не очень. Как-то блекло. Без традиционного внутреннего огня. Игорь злился сам на себя, но поделать ничего не мог. Не было настроя, хоть плачь! А как без настроя людей на подвиги мотивировать? А откуда настрой взять? С утра разболелась нога. Обстановка хуже не придумаешь. Враг уверенно наступает, а сил для организации должного отпора нет. Да и отступать дальше некуда. Позади Камброд – главенствующая высота. С нее город виден как на ладони.

Лимит косяков исчерпан туже давно. Благодаря «гениальному» руководству новоиспеченных командиров батальона «Заря», который с легкой руки местных острословов уже прозвали «батальоном «Зазря», был сдан стратегически важный город Счастье, в котором находится ТЭС, снабжающая электричеством весь город, и, благодаря чему Луганск погрузился во тьму, обрушилась сотовая связь, прекратили работу насосы, подающие воду населению…

Уже проигран первый бой, в котором счастинцы, так и не получив тяжелого вооружения, пытались с автоматами остановить танки. В этом бою геройски погиб командир счастинцев Батя, труп которого с отрезанными ушами и со следами посмертного насилия «героические» украинские «освободители» вернули совсем недавно…

Уже оставлен мост через Донец, который был заминирован по всем правилам и должен был быть взорван, но, опять же вследствие мудрого руководства «Зари», так и остался девственно чистым…

Уже поступил выдающийся по уровню идиотизма приказ оставить позиции на южном берегу Донца, который, казалось бы, был самой природой создан для обороны. Высокие обрывистые берега, глубокое русло реки, отсутствие бродов позволяло, при наличии соответствующего вооружения сдержать целую армию. Именно за таким оружием и уехал в «Зарю» командир счастинцев. Оружия он не получил. Вместо этого ему представили 107-го, сказав, что он опытный командир и все организует, как надо, и отправили обратно. Когда же они приехали на позиции, то оказалось, что до них приезжали люди из «Зари» и дали приказ отходить к Металлисту. Там 107-й и застал растерявшихся счастинских ополченцев, которым непонятные субъекты, заявляющие, что они были направлены командованием «Зари», отдавали приказ отступать дальше. Дальше отступать было нельзя. Это 107-й понимал очень хорошо. Пришлось разоружить бравых бойцов «Зазри» (оружие очень нужно) и отдать приказ готовить позиции здесь. Хотя, конечно, стратегически позиция была не самая удачная, да и прибывшего пополнения явно недостаточно, а качество новобранцев – одни слезы. Опытных военных нет. Так, молодежь не обстрелянная. Как они себя поведут в бою – никто не знает. Вернее знает, но боится признаться даже себе. Ну, может, кроме этой троицы. Атаман, который их привез, понарассказал всякого. Он тогда еще атаману не поверил, мол, быть такого не может. А теперь, когда в глаза им глянул, понял, не врет казак. Мало того, еще и не договаривает. По своему опыту он знал, что такие люди крайне опасны. Они могут либо подняться до запредельных высот, либо рухнуть в пропасть, утащив за собой всех, кто окажется рядом. Середины у них нет. Для таких весь мир лишь арена для деятельности. Их деятельности. Они вершители судеб. Соль земли. Они становятся великими полководцами, совершают перевороты, завоёвывают государства. Они не могут быть за кого-то, только за себя. Это остальные могут выбирать они с ними или нет. Эти же идут всегда своей дорогой. И только своей. Именно они двигают историю: вперед ли, назад, в сторону или под откос, но никогда не останавливаются понаблюдать из укрытия, с безопасного расстояния, как стремиться большинство. Они не могут жить, как живет большинство, в полсилы, в полурадостях. Они горят сами и зажигают остальных, и либо сгорят в этом пламени, освобождая место для нового, либо перестроят мир под себя. Такими людьми он восхищался и боялся их одновременно, и это чувство занозой засело в его душе, не давая сосредоточиться. Командир скомкал свою речь. Наскоро распределил прибывших по подразделениям и подозвал к себе старшего из странной троицы. Подошли все трое.

– Здорово дневали, казачки, – оскалив зубы в широкой улыбке, произнес командир.

– Да неплохо, вроде. Спасибо, – из-за спины ответил молодой.

– И тебе здоровья.

– Спасибо, и ты здравствуй, – почти одновременно ответили ветераны.

– Понятно, – протянул командир, поняв, что к казакам они имеют весьма отдаленное отношение. – Давно в казаках ходим?

– Недели две будет, – усмехнулся Бригадир.

– А до того, где носило, и каким ветром к нам занесло?

– Попутным. Некоторые его Северным называют.

– Ясно. А что дома не сиделось? Семьи-то есть?

– Были, да кончились все, – Бригадир взял инициативу разговора в свои руки. – Там нас не ждет никто, а тут пользу принести можем. Так что принимай, командир, не подведем. А что? Опыт есть. Желание есть. Сил навалом. От чего бы на старости лет и не послужить Родине? Все равно больше делать ничего не умеем.

– А воевали где?

– Чечня. Сто четвертый полк ВДВ. Он, – Бригадир махнул в сторону Рахмана, – сто тридцать первый майкопский, а он, – кивок в сторону Паука, – нигде не воевал, но нам как брат. Младшенький. Несмышленый.

– А в последнее время чем занимались?

– Послушай, командир, – Бригадир посмотрел прямо в глаза. – Зачем тебе это? Я скажу, но ты все равно не поверишь. Ведь сейчас не это главное. Главное, что мы тут, что мы на одной стороне и что мы готовы биться на смерть в одном с тобой окопе. А что у каждого своя история за плечами, так это очевидно. Но и ты нас отозвал не затем, чтобы байки слушать. Ты увидел, что мы в войне кой-чего соображаем, и хочешь нам предложить что-то. Так?

– Так. Все так. Но я не могу доверять людям, которых я не знаю и которых не понимаю.

– Да ладно! Тут все такие, – вступил в разговор Рахман. – Из тех, кого ты знаешь лично, наберется человек десять, а кому реально что-то доверить можешь, и того меньше. Я прав? По глазам вижу, что прав. Давай на чистоту? – Рахман говорил с напором, не давая опомниться. – Положение у тебя незавидное. Враг силен. Людей мало. Большинство из них – сопляки зеленые. Как себя на рати поведут, не известно. Вернее известно, но тебе это не понравится. Тут надо костяк из своих формировать, чтобы было на кого положиться, а своих нет. А к тем, кто есть, вопросов больше, чем ответов. Кто за что воюет, не разберешь. Гражданская война – дело темное. У каждого своя правда, своя история. Да это ты по себе должен знать. Ты уже давно Перуновой тропой ходишь, многое видел. Я тоже повидал. Довелось. Хлебнул полной ложкой. Так вот, по своему опыту и разумению могу сказать, что мы и есть твоя опора. Нравиться тебе это или нет. Мы здесь чужие. Пришли оттуда. Сами. И пришли сюда, а не на ту сторону, хотя шансов умереть тут намного больше. У нас тут нет родителей, сестер и братьев. Имущества тоже нет. Мы не участвовали в местных разборках, не входим ни в какие кланы. Мы пришли воевать за идею. Готовы за нее умереть. У нас нет других интересов. Нет двойного дна, а, значит, служить мы будем честно и по совести.

– С каких это пор варяги стали опорой?

– С древних, с исконных, – Бригадир поддержал товарища. – Варяги были основой войска, которое объединило Русь. Рюрик, Олег, Игорь, Святослав доверяли варягам управление войсками. Владимир с помощью нурманов захватил Киев. Византия охотно брала на службу варваров, которые потом становились крупными военачальниками, а некоторые и императорами. И это вполне объяснимо. Варяги не предадут, а вот свои запросто. Слишком много личных интересов.

– Красиво поешь. Складно. Ты сам-то откуда, казачок? Где твоя Родина?

– Я родился на Полоцкой земле. А Родина моя – Русь…

– А я в СССР родился, – вклинился Бригадир, уводя товарища от щекотливой темы. – Я и живу в СССР. И присягу я тоже СССР давал. И это моя земля. На Днепре мой двоюродный дед погиб. Еще несколько пропало без вести именно на этой земле. Так что это и есть моя Родина. А то, что несколько ублюдков в девяносто первом мою Родину по частям порвали, чтобы грабить удобней было, так я под то не подписывался. Мы их всех еще судить будем за предательство. Так что я воевать за свою Родину пришел. Было время, камни разбрасывали, настала пора камни собирать. И я глотку порву тем, кто будет мне мешать.

– Впечатляющая речь. Браво. Сделаем вид, что я проникся, и перейдем сразу к делу. Ваш атаман говорил, что вы лучшие разведчики, которых он видел. Это так?

– Откуда я знаю, что он там видел! – Рахман отстраненно пожал плечами. – Я в лесу хорош. А тут леса нет. Так, деревца хилые…

– Если надо, то мы и тут сможем, – уверенно заявил Бригадир, – ты душу то не мытарь, командир, расскажи, что надо.

107-й пристально посмотрел на стоящих напротив ветеранов. На его усталом, небритом лице отразилась нешуточная внутренняя борьба. Он застыл на несколько долгих секунд, затем в запавших, испещренных сетью красных воспаленных сосудов глазах, мелькнула решимость, скулы заострились, под натянувшейся кожей задвигались желваки.

– Ладно, пошли, – выдохнул он и, резко развернувшись, захромал к командирской палатке. Зайдя внутрь, он разложил на большом, удобном столе, явно позаимствованном где-то, карту.

– Извините, другой карты нет. Но это лучшее, что смогли добыть, – с сожалением произнес 107-й и жестом пригласил подойти поближе. – Ты был прав, боец, положение хреновое. Все как ты сказал: нас мало, одни салаги, оружия мало, БК тоже. Из плюсов только позиция, ну и морально – волевые. Но о них понятно станет, только когда бой начнется. Враг сильнее, оружия не в пример больше, есть техника, тяжелое вооружение. Но настоящих бойцов мало. Воевать не умеют. А те, кто умеет, не хотят. Моральный дух вообще ниже плинтуса. Только у нациков настрой есть. Но они трусливые, да и оружия у них маловато. Нацики, в нашем случае батальон «Айдар», с военными не дружат, поэтому действуют порознь. Айдаровцы уже здесь. Вот тут их основная база, – командир ткнул карандашом в обведенный красным круг на карте. – Оружия у них много, но тяжелого нет, поэтому самостоятельно наступать они не решаются. Жить хотят. Сунулись раз, получили по самые гланды. Теперь окопались, ждут похода военных, чтобы под их прикрытием пограбить, как они любят. Военные не торопятся. Идут медленно. Нациков сами не любят. Но у них в нескольких подразделениях командный состав на западенцев поменяли, чтобы, значит, дисциплину усилить и патриотическое воспитание на должный уровень поднять. К тому же сюда перебросили восьмидесятый аэромобильный полк со Львова. Там командиры идеологически выдержанные. Разведка докладывает, что они стоят вот тут, – командир указал на несколько красных кружков. – Вот тут у них резерв. Это кажется, что далеко. На самом деле тут дорога прямая, на технике подскочить очень даже быстро можно. Они расположились в доме отдыха. Там же и склад ГСМ и боеприпасы. Выглядит как хороший объект для диверсии, но это только выглядит. Охраняется хорошо. Не подступишься. Еще один отряд десантников вот тут, совсем рядом, но он небольшой. Тяжелой техники нет. Только БМП и БТР. Окопались, ждут подкрепления. Окопались хорошо. Не подобраться. Но сами могут оперативно выехать на помощь «Айдару», если что. Они там хорошо спелись, все ждут подхода основных сил. У них большое наступление запланировано. Сюда стянули всю самоходную и простую артиллерию. Из-под Славянска перебросили. Это опора их ударной мощи. И все это на нашем направлении. Но военные драться не хотят, хотят испугать, потому идут медленно. Но нам уходить нельзя. Надо продержаться хотя бы две недели. Вот такая вот диспозиция. Что скажете?

Сто седьмой вопросительно посмотрел на Бригадира с Рахманом.

– А скоро военные подойдут? – спросил Бригадир.

– Максимум неделю. Больше наши задержать не смогут, – «Сто седьмой» с интересом наблюдал за Рахманом, который взял карандаш и с увлечением его рассматривал, как будто видел карандаши впервые. Бригадир заметил это и толкнул товарища. Тот поднял глаза и произнес:

– Ситуация понятна. Сложная, но не безнадежная. Выход простой и проверенный временем. Слон должен стоять на месте, а муха жалить. Короче, надо создать несколько небольших групп, которые будут постоянно нападать на колонну. Бой не дольше пяти минут. Выстрелили, отошли. Отсиделись, и снова. Главное скорость и незаметность.

– Рад, что мы мыслим сообразно, – саркастично оскалился 107-й. – Есть такие группы. И не одна. Я вам и предлагаю как раз такую и сформировать. Атаман говорил, что вы диверсанты от Бога. Справитесь?

Рахман посмотрел на Бригадира, потом на карту, словно ожидая какого-то подвоха.

– А что тут не справиться. Только нам нужно пару проводников, желательно из местных…

– А еще пулеметчик, сапер и снайпер, – быстро добавил Бригадир, – по три БК и пару «Мух» и «Шмеля».

– И карандаш, чтобы губу закатывать, – подытожил 107-й. – «Мух» и «Шмелей» и так на пересчет. Не дам. Сапера дам. Проводников тоже. А вот снайперов нету. От слова совсем.

– Прям, совсем нету? – не унимался Бригадир.

– Совсем. Хотя погоди. Вчера с пополнением один пришел. У него СВД с собой. Я спрашиваю, ты снайпер, он говорит, да. Позже выяснилось, что он до войны телефонные линии обслуживал и платы для игровых автоматов мастерил. А винтарь взял, когда СБУ брали. Сам себя он разведчиком и снайпером считает. Мол, если взял ружье с оптикой, значит снайпер. Вот его и берите. Он почти местный, кстати. Со Славянска.

– А сапер тоже из радиолюбителей?

– Нет. Этот настоящий. Энтузиаст. С фантазией. Он по правому флангу так подходы заминировал, что теперь разминировать не может никто. Я к тому району даже приближаться запретил. Пришлось дополнительный пост оборудовать, чтобы свои туда не забрели по ошибке.

– Это как это?

– А так! Выполнил задачу и при этом проявил поразительную смекалку и высший профессионализм. Я его чуть было не расстрелял вчера. Сейчас в холодной сидит. Забирайте.

– А за что ты его так?

– Я же сказал, за фантазию. Заминировал так, что теперь разминировать никто не может. Почти весь запас мин израсходовал. Теперь никто найти их не может. Два моих лучших сапера подорвались. Чудом живыми остались. Разминировать не разминировали, но почву удобрили добре…

– А он сам не может?

– Нет, не может. Не помнит он куда, чего и как ставил. Пьяный был в дрова. Забирайте его, а то я сам его расстреляю! Прямо из холодной и уводите, от греха подальше.

– Хорошо, – охладил, начавшего было распаляться командира, Рахман. – Мы пойдем. Только нас одних маловато будет. Ну, вырежу я вот эти блок-посты, – Рахман стукнул карандашом по карте, – но это их не остановит, только разозлит, и мотивации подкинет. Надо по-другому.

Рахман задумался. Бригадир, обойдя карту, поинтересовался:

– Где у них ближайший склад боеприпасов?

– Вот тут, – 107-й показал на красный круг, – тут Айдар стоит. Тут у них штаб, школа. Своих тренируют. Сюда, как местные говорили, ящики сгружали. Похоже на боеприпасы. Но сюда не подобраться. Пробовали. Только людей потеряли.

– А поконкретнее. Схема размещения, расположение постов, штаба, складов, техники, численность и так далее.

– Не знаем. Я ж говорю, не смогли пробраться.

– А языки что говорят?

– Какие языки?! Забудь! Это все со слов местных.

– Да… как все запущенно. А вот здесь что? – Бригадир указал на несколько крючков на карте.

– До туда сами не доходили. Со слов местных, там госпиталь разворачивать собираются. В бывшем детском лагере. Врачи, оборудование. Кто охраняет, не известно. Но охраняют хорошо. Для нас интереса не представляет.

– Диспозиция ясна, – неожиданно вступил в разговор Рахман. – Я не знаю, кто у них командир, но он делает элементарные ошибки. Мы так под Кукейносом Велимира под орех разделали вместе с его нурманами, хотя сил у нас не в пример меньше было. Значит так. От нас требуется притормозить основные силы, лишить возможности направления подкрепления вот отсюда, а затем выманить Айдар к вот этим постройкам. Тут очень удобное место для засады.

– Согласен, коллега, – подхватил с азартом Бригадир, – рекогносцировку на месте мы конечно проведем, но, судя по карте, место идеальное. Выманиваем «Айдар» и запираем их в здании клуба. Десантники пойдут на помощь. Мы их вот тут развернем, заставим идти в объезд, где их БТРы пожжем как в тире. Если повезет, то еще парочку и захватим. С «Айдаром» еще проще. Когда они до клуба дойдут, мышеловка захлопнется. Ну не вся. Вот эту дырочку ставим. Должны же они подкрепление подкидывать. Техники у них нет. Значит, подкрепление только на легковых автомобилях смогут подвозить по четыре человека максимум. Тут дорога одна. Пусть везут. Тем более мы ее всегда перерезать сможем. Кстати, автомобилей у них много?

– Много. Местные говорят, они там целую стоянку из угнанных, или, как они говорят, реквизированных, автомобилей устроили.

– Отлично! Вот ее мы и сожжем! Это для них больнее, чем склад боеприпасов взорвать или блок-пост вырезать. Они погонятся, обязательно погонятся. Ну как план?

– Толково, только слишком много «если». Если погонятся, если десантура на помощь пойдет, если мы ее в объезд заставить пойти сможем. Ну а главное, если вот эти подкрепление не подбросят, и если военных притормозить сможем.

– Ну, за это не волнуйся. Это мы организуем. Правильно, Рахман. Ты только свою часть работы выполни как надо. Мы сейчас на месте оглядимся и детали согласуем, кого куда выводить, как связь держать будем. Да мало ли.

– Я-то выполню, не сумлевайся. Только откуда в тебе такая уверенность, что вы хотя бы в тыл проскочите? Там секрет на секрете. Говорят, что айдаровцам тепловизоры американские привезли. Подтвердить не могу, но у нас только одна группа без проблем проскочила. А ведь все парни местные, каждый кустик знают.

– Они знают, а мы ведаем – вмешался Рахман. – Мы сегодня ночью пойдем. Две группы поведу. Наша уйдет вперед, а вторая засветится и отойдет, чтобы все видели. Три дня нам достаточно, чтобы на складе шуму наделать. Ты услышишь. После этого сутки на Айдар. Мы выводим его прямо к клубу. Дальше твое дело. Как засаду сделать и где людей расставить, сообразишь. Это общий план. Надо на место взглянуть. После детали обсудим. Согласен?

Сто седьмой внимательно смотрел на новобранцев. Он был буквально ошарашен их наглостью, напором и непоколебимой уверенностью в своих силах. Предлагаемая ими схема была проста и изящна, как в голливудском боевике в стиле Рэмбо, где сверхсекретная группа элитных головорезов проникает в суперохраняемый объект, похищает самую страшную тайну, убивает не меньше полка вражеского спецназа, все взрывает и, чтобы два раза не ходить, спасает красавицу. В жизни так не бывает. Проверено на практике. Караваны верблюдов, воздушные замки, сокровища, прекрасные принцессы в реальности оказываются миражом. Из этого богатого перечня настоящим оказывается лишь верблюдица, обычно старая и больная, абсолютна негодная ни к строевой, ни к какой другой службе. Но стоящие перед ним бойцы почему-то внушали доверие. От них ощутимо веяло надежной, спокойной, уверенной силой. В их глазах не было ни тени сомнения или страха. Только твердость, решительность и боевой азарт.

– А что, собственно, я теряю? – спросил командир сам себя. – Парни, вроде, бывалые. Говорят дело. Своими головами рискуют. Если у них ничего не получится, ничего не изменится. Позиции для засад без них выберем. Минные заграждения тоже без них организуем. Даже если их припрут, все равно ничего не расскажут. А вот если затея выгорит, то нациков можно будет нашинковать мелко, да еще техникой трофейной разжиться. Так что стоит попробовать. Не сегодня, конечно. Сегодня с ними на рекогносцировку сходим. Посмотрим, чего они в деле стоят. Пусть ребята их на вшивость проверят. А там видно будет.

Командир решительно надел кубанку, как бы прерывая разговор, произнес:

– Добро, хлопцы. Ступайте в расположение, подготовьтесь. Через час за вами разведчики наши придут. Вместе с ними по окрестностям пробежитесь, рекогносцировочку проведете. По ее результатам и решим, как дальше быть. Добро?

Не ожидаясь ответа, командир позвал помощника и, дав ему указания относительно размещения и вооружения новобранцев, отправил их в расположение.