Текст книги "Рассказы дедов"

Комбинат

Женитьба – дело сложное и тонкое. Кто-то женится по любви, кто-то по расчёту, ну а кто-то по залёту, как говорил потом Семён. Изделие № 2[8]8
  «Резиновое изделие № 2» – так в Советском Союзе называли презервативы. – Прим. ред.


[Закрыть] кардинально изменило его жизнь. Вот так чей-то брак на работе приводит к другому браку. Как говорится в известной шутке, хорошее дело браком не назовут. А может, будущая супруга булавкой поработала, это тоже не исключено. На женщинах столько булавок и заколок! Женщин Семён подразделял на три категории: красивых в одежде, без одежды и «столько не выпьешь».

Все действия этого рассказа происходили во времена «царствования» Михаила «Меченого»[9]9
  «Меченый» – прозвище единственного в истории президента СССР (1990–1991) Михаила Сергеевича Горбачёва. – Прим. ред.


[Закрыть], когда одна из советских участниц ляпнула во время телемоста Ленинград – Бостон, что «в СССР секса нет». Ну а мы, мужики, доказывали противоположное: «нет женщин не дающих, есть мужики плохо просящие». Ладно, об этом позже.

Армия угробила первую специальность Семёна. Дал он подписку о невыезде и о неразглашении, а болтаться в каботаже[10]10
  Каботаж – судоходство между портами одного государства. – Прим. ред.


[Закрыть] не захотел. На первой специальности был поставлен большущий крест. Погулял дней десять после армии, съездил в пароходство. Перед ним встал выбор: сельхозтехника, то есть конвейер; сборка двигателей или консервный комбинат; транспортный цех.

Устроился на комбинат, в транспортный цех. Руководил транспортным цехом Чуприна Виктор Николаевич. Начинал он с самых низов, знал все тонкости работы. Было ему в то время около сорока лет. Мужик здоровый, рост два метра с копейками.

Кадры подбирал в свой коллектив своеобразно. Когда Семёна из отдела кадров послали на собеседование с будущим начальником, он не подозревал, что его ожидает. А собеседование заключалось в следующем: задавался первый вопрос «Есть ли спортивный разряд?». Разряд по шахматам не подходил. А потом следовало испытание. Около цеха лежал двухметровый кусок рельса, один метр которого весил шестьдесят килограммов. И Семёну было сказано:

– Видишь, парень, пилораму? Так вот, отнеси эту хреновину к этому зданию.

Семён взвалил эту «хреновину» на плечо, нашёл центр тяжести и понёс. Шёл, матюкался, но нёс. Донёс, сбросил и крикнул:

– Обратно нести или нет?

Обратно «хреновину» нести не пришлось. И будущий шеф отправил в кадры:

– Иди, проходи медкомиссию! – и добавил: – Хотя на кой чёрт она тебе нужна?! Если не будешь водку без меры жрать, то сработаемся.

Был Николаевич председателем общества трезвости – на лацкане пиджака красовался значок общества.

Стояли времена дурные, но весёлые. Молодость и дурь лезли во все щели. Ну да ладно. Оказывается, рельсу нужно было просто поднять. На весь этот цирк вышли посмотреть две бригады. Как раз шла пересменка.

Попал Семён в бригаду Кости Лавринтиади, подпольная кличка «Пендос», ростика небольшого, возраста предпенсионного, характера скверного. По утрам вечно орущего, не отходчивого, пронырливого и пробивавшего хорошие наряды. Зарплата по советским временам была отличная – двести семьдесят, триста руб лей.

Пришла пора объяснить, кто такие эти транспортники, с чем их едят и чем запивают. В порту уважаемые люди – докеры, а на комбинате – транспортники, то есть грузчики.

Один критик достал Бернарда Шоу угрозами, что из-за своих произведений он попадёт прямиком в ад. На что тот ответил:

– И рай, и ад имеют свои преимущества. В раю чудесный климат, а в аду – изысканное общество.

Семён прислушался к классику. Коллектив подобрался спаянный и споенный. Чтобы работать в нём, надо было обладать крепким здоровьем. Вот Николаевич и производил своеобразный отбор. Почти как по Дарвину: слабые, проработав неделю или дней десять, увольнялись, слабейшие отмирали. Дней пять у Семёна ломило спину, гудели мышцы, как после тренировки. Влился Семён в бригаду, поставил «вступительные», и потекла жизнь своим чередом. Народ в бригаде был интересный, интернациональный, и почти все, кроме стариков, имели высшее образование.

Самым ярким в этой бригаде был Саня Харлов. Роста был гренадёрского, немного полноват, но силы неимоверной: прокат в палец толщиной завязывал в узел, гвоздь-стопятидесятку голой рукой забивал в доску и пальцами его вытаскивал. Был Саня инженером-нефтяником, а стал транспортником. Семён был в восторге от такого напарника. Взял Саня шефство над новеньким. Через месяц Семён швырял двадцатикилограммовые коробки, что баскетбольные мячи, а подвыпивший Саня грохотал:

– Моя школа! Мне бы такого зятя!

Была у Сани семья да распалась. Был у него один небольшой недостаток, но не он в том виноват – природа. Наградила она Саню и ростом, и силой. Голосом он обладал протодиаконовским и гривой такой же. Ему бы в церкви певчим быть, так свечи бы дрожали и тухли. Бабы липли на Саню, что пчёлы на мёд. Нравом он был кротким, добряк. Орал только на начальство, но так, что те обмирали. Не дурак был и выпить. Чуприна только умолял его:

– Саня, я тебя знаю, весь комбинат тебя знает, но эти придурки, командированные со всей страны, не знают, куда лезут. Не зашиби кого-нибудь! Будешь бить, так бей в полсилы.

Саня хохотал:

– Николаевич, да упаси бог, я же никого не трогаю!

Тут уж ржала вся бригада. Уж они-то знали, что в прошлый сезон он двух придурков через забор выкинул. Николаевич продолжал инструктаж, уже для бригады:

– Будут к Сане лезть, так вы, хлопцы, бейте сами, но по уму! Это я для Семёна говорю, а он на девок уставился! Слышишь, Семён! Вот уж пара в бригаде!

Бригада опять издевательски ржала. Ну так вот, о небольшом недостатке: храпел Шурик. Так храпел, будто под окном пускач на тракторе запускают – стёкла вибрировали, ей-богу! Не выдержала жена Харлова, забрала шестилетнюю дочь и ушла к матери.

В смену с двенадцати ночи до восьми утра иногда случались простои часа по три-четыре. Бригада укладывалась спать. Кто успевал, занимал лавки, столы, а оставшиеся мостились на полу. Заносились камышовые маты, стелились в два-три слоя – благо склад был рядом с цехом. Саня мостил отдельно от всех. Вынимал из нагрудного кармана беруши и кидал на стол, мол, разбирайте. Вставал в дверном проёме, заполняя его почти полностью, и басил:

– Вам час! Я в комнату мастеров. Вернусь, кто не уснул – я не виноват!

Уходил, чтобы через час вернуться. И горе тому, кто ещё не уснул: приходилось подниматься, собирать свои манатки и перебираться в раздевалку, где по зимнему времени было холодновато.

Подросла у Сани дочка, а тут Семён нарисовался на горизонте. Приезжала дочка к отцу на лето, приглянулся ей Семён. И завёлся Шурик:

– Глянь, Семён, какая дивчина, каких славных внуков настрогаете! Хлопцы будут крепкие, ну а девки гарные, як дочка! Я вам и полдома выделю!

Он даже попёрся к отцу Семёна, Фёдору: давай, мол, обженим детей. Фёдор смеялся. Выпили они вина, но батя Семёна упёрся:

– Хай Сёмка нагуляется, а то ничего доброго из этой затеи не выйдет. Загуляет от твоей дочки, а ты его покалечишь! Хай гуляет! Я должен к тебе идти с таким разговором.

Семёна при этом разговоре не было, по девкам шлялся. И не подозревал, что его чуть не женили.

Бригада «пахала». Именно пахала – отдыха им не было, только вагоны отлетали. На обработку одного вагона отводилось четыре часа. Так звено из шести человек обрабатывало вагон за полтора. И доигрались. Пришла комиссия и сделала фотосъёмку рабочего дня. Захотели срезать расценки, но начальник отстоял – пашут, так платите!

Дело было летом. Чуприна завёл комиссию в вагон и закрыл их. Так те через пять минут взвыли – дышать нечем! Выпустили их растрёпанных, мокрых от пота, а Чуприна им:

– Вы просто стояли, а они работают! Коробки по двадцать килограммов летают под потолок вагона, как мячи.

Комиссии крыть было нечем, отстали. Да и профком на защиту встал – не трогайте транспортников! Много дыр на комбинате и все транспортниками затыкали. По всем цехам на погрузчиках «летали». В сезон с мая по ноябрь пригоняли до пяти тысяч командировочных со всего Союза. Жили они в школах, спортзалах – всем находилось место. А работы было выше крыши.

Послали Семёна в секцию на разгрузку машин, дали в помощь студентку. Прыгает, словно козочка, с машины на машину. Между делом договорились на дискотеку вместе пойти. Студентка зацепила сетки на машине и спрыгнула вниз, как раз под сетки. Семён в этот момент отъезжал назад и почувствовал, что задние колёса оторвались от земли. Ещё секунда и сетки раздавят девчонку. Он крикнул, чтобы она бежала, дёрнулся ещё раз и почувствовал, как погрузчик заваливается вперёд. Студентка успела отскочить. Прыгал Семён в левую сторону. Левая нога вышла, а правую зажал вылетевший из-под сиденья аккумулятор. И завис Семён вниз головой. Мышцы на правой ноге разрубило, да вдобавок и электролитом заливает. Как встал, как в горячке в триста пятьдесят килограммов аккумулятор оттолкнул, и как прыгал под пожарный гидрант, Семён почти не помнил. Пока лежал на больничной койке, девчонка ходила его проведывать. Ну и допроведывалась. Даже не состоявшиеся танцы иногда кончаются постелью. И пришлось Семёну, как порядочному мужчине, жениться. Не захотел в зятья к наставнику, а женился. Родилась дочка. Семён за дочку проставился. Добрый магарыч поставил.

Пришло время рассказать ещё об одном члене бригады, очень примечательном. Высокий, худощавый, усатый, довольно симпатичный, лет тридцати семи, два высших образования. Знал три иностранных языка, один из них – фарси. Холостой. Кроткий, как овечка. Не пивший, не куривший, никогда не матерившийся. Можно было бы ещё долго перечислять добродетели, которыми обладал сын татарского народа, доселе здравствующий Ришат. Ну, истинно правоверный. Пришёл он в бригаду после Семёна. Ранее не употреблявший алкоголь и всегда отказывавшийся от рюмки, Ришат был напоен и окосел от стакана вина. И тут его понесло!

Выяснилось, что ко всем этим добродетелям он обладал малюсеньким, но в то же время очень значительным «недостатком» – он был девственником. Проболтавшийся о том Ришат был обескуражен потоком предложений – познакомить его с доступным женским полом. Протрезвев, он зарёкся выпивать. Заявил, что по Корану можно капнуть каплю вина в чашу с водой и быть от этого пьяным.

Бригада озадачилась проблемой татарина: он был ужасно робким с женским полом. На это благое дело скинулась вся бригада. В одной из секций работала великая мастерица по части секса. Вникнув в суть проблемы, от денег она отказалась, проявила инициативу в решении, и поход в ресторан приняла благосклонно. И настал день! Встретившись с мастерицей, потребовали от неё отчёта. И она поведала, что Ришат – галантный кавалер с замашками из прошлого века. В ресторане ухаживал, вёл себя безупречно, не пил.

Но когда перебрались к ней домой, всё пошло не так, как она рассчитывала. Два часа он читал стихи. А когда она решила взять инициативу в свои руки и ускорить процесс, он вырвался и убежал в одних трусах. Она со смехом вернула «трофеи» – штаны несостоявшегося любовника.

Так и прожил Ришат девственником. Бригада успокоилась. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Проработал Ришат в цеху до самой пенсии.

Везли на комбинат всё, включая уголь и дрова. Лесной склад был рядом с транспортным. Как туда попала ёмкость – цистерна на четыре куба из нержавейки, никто не знал. Идея пришла Харлову: такая хорошая вещь, а пустая! Была осень. На комбинат возили виноградное сусло. Его уваривали до 70 % и закатывали в здоровенные банки. Виновозника долго уговаривать не пришлось – водителю всё равно, куда сливать, главное, в очереди стоять не надо. Залили цистерну, добавили сахар, и процесс пошёл. Через две недели продегустировали молодое вино. Получился весьма недурной напиток.

Три месяца цех ходил подшофе, а начальство голову ломало: с территории никто не уходит, с собой не приносит (проверяли сумки), а работают слегка пьяные – где берут? Искали долго… и нашли. Говорили, что слили, но мужики сомневались, что тонна такого добра ушла в землю.

Ладно, транспортники винище хлестали, было и другое средство массового поражения – «флокс». Не те цветочки, что на клумбах, а вещь более жестокая и страшная. Было это производное лака, воды, соли и уксуса, и вонял «флокс» на километр. Ни один сезон не обходился, чтобы этим «флоксом» не травились три-четыре человека. Половина умирала, выжившая половина слепла. Как не боролась администрация с «флоксом», он всё равно процветал и брал свои жертвы. Гибли от этой заразы в основном командировочные.

Территория комбината была огромной. Там, где сейчас находится микрорайон «Платан», располагался стеклотарный склад. Ненавидели эту работу транспортники: в лабиринтах стеклотарного можно было заблудиться. От пирамид банок отражались лучи солнца, слепили водителей «ГАЗонов» и погрузчиков. Бывали случаи – врезались в пирамиды. Бою, звону, мату… и оставался водитель на смену, а то и полторы разгребать то, что осталось от пирамиды. Если транспортник, то бригада придёт на помощь, гуртом разгребут. А шофёру из гаража приходилось действовать в одиночку.

Рядом находился материальный склад. Вот туда и попали Семён с Харловым. Кидали мешки с сахаром на поддоны. На погрузчике работал дядя Петя Харченко, мужик предпенсионного возраста. Работали быстро, слажено – три машины не успевали отвозить. Кладовщик доволен, дело движется. Раздобрился кладовщик, спиртика принёс. Хлопнули спирта, и понеслась работа дальше, даже на обед не пошли. В конце смены кладовщик подсчитал и говорит:

– Мужики, вы здесь наворотили по семьдесят тонн на человека, это рекорд! Такого ещё не бывало.

Позвонил Чуприне, рассказал о рекорде. За начальством не заржавело – выписал премию:

– Смотрите, мужики, не всю премию в ресторане оставьте. Завтра ваша бригада в колхоз едет.

По советским временам все предприятия ездили и на сапанку[11]11
  Сапанка от слова сапать – убирать траву сапкой в поле. – Прим. авт.


[Закрыть], и на уборку. Когда ехали транспортники, к ним прибивались люди и с других цехов. Знали, что после работы те поедут купаться на водохранилище, и купание будет с продолжением. Раз в месяц выпадала цеху поездка в колхоз. Перед проходной стоял автобус «ЛИАЗ», собирался народ, грузили две молочные фляги: одну полную, другую пустую. Заезжали на родник, заполняли пустую флягу водой, и ехали на поле. Перед началом ряда подходили к первой фляге и старший отпускал всем по кружке вина. Флягу переносили на середину рядов. Доходили до середины, причащались, и флягу уносили в конец рядов. Процедура повторялась.

Потом ехали на водохранилище, дербанили раков. Пока часть народа занималась раками, другие начинали кипятить воду во фляге. Возвращался автобус с гонцами, и начинался пикник. Купались, ели раков. Женский пол, поехавший с транспортниками, знал, что не будет обойдён вниманием. Парочки расходились по кустам собирать «ползуниху». Секс на комбинате процветал, смешанный коллектив способствовал этому. В вечерние и ночные смены все укромные места были заняты. Залазили даже на крыши цехов. Да что там крыши! Около цеха стояли два паровоза ещё дореволюционной постройки, и туда лезли.

Но были два «кайфоломщика»: участковый Железный и охранник Адольфыч. Охраннику постоянно «прилетало»: совал свой нос в самый неподходящий момент. Семён сам дважды подносил ему, но Адольфыч был неугомонным и, наверное, извращенцем – били его за это неоднократно. Участковый рыскал по территории, что волк, ну и нарывался на парочки. Искал он несунов, но чаще мешал парам. Железный переодевался в спецовку и под видом рабочего шарахался по территории. Местные узнавали его фигуру за версту, а командированные попадались. Над участковым подсмеивались, транспортники открыто издевались. Не дурак он был и выпить, а если перебирал, то закрывался на опорном пункте. Когда приходила очередь транспортников идти на ДНД[12]12
  ДНД – добровольная народная дружина – Прим. авт.


[Закрыть], для участкового наступал чёрный день. Весь инструктаж сводился к просьбе дружинникам:

– Ради бога, не бейте командированных, я же знаю, вы сейчас разбредётесь по женским общагам. Сдадите повязки после дежурства.

Дружинники доходили до женского общежития и исчезали. Заранее договорившись с девчатами, несли с собой спиртное, хотя девки сами готовились к встрече. Но бывало, что шло не по плану.

Однажды с ними увязался парторг цеха Николай. Пока шла пьянка, Коля поддерживал все тосты. Дело продвигалось к кульминации, и тут произошла заковыка. Пьяный парторг заявил:

– Я своей жене никогда не изменял и изменять не буду, – и удалился из комнаты.

Одна дивчина осталась без пары. А тут и началось. Свет выключили, дело продвигается, а она свет включает. Так продолжалось раз пять. У всех настроение пропало. Хлопцы вышли на улицу. Николай с невозмутимым видом сидел, курил. Ему популярно объяснили, что он чудак на букву «м». Наутро Коля объяснял Чуприне, что он отбился от группы и ему «прилетело» от неизвестных. Над фразой Чуприны: «Не отрывайся от коллектива, Николай» бригада ржала, как табун жеребцов. Над Колей прикалывался весь цех. Довели мужика – уволился из цеха, а потом и с комбината.

Вскоре приехал дядька жены Семёна из Норильска. Было застолье, и, поглядев на скитания молодых по квартирам, он предложил:

– Бросайте Кубань и поехали в Норильск! Вызов я вам сделаю. Через год квартиру получите. И заработок у Семёна будет больше.

Соблазнил молодых, старый чёрт, и понесло Семёна по Красноярскому краю.

Норильск

Для нечистой силы у Господа Бога выделена преисподняя, а у каждого дьявола свой ад со своими сковородками. Даже Вельзевулу нет туда входа. Вот так, как чёрт из табакерки, впрыгнул в жизнь Семёна дядька жены Михаил. Соблазнил жильём, заработками, охотой, рыбалкой, как змей-искуситель. В целом нормальный мужик, но ему бы не водителем работать, а вербовщиком в царской России, во времена Столыпина. Пообещав сделать вызов, накупавшись в море, дядька напоследок снова посетил племянницу. Семён проявил инициативу – затащил дядьку в гости к своим родителям. Тут уж отличился его батя Фёдор.

Угощали дядьку два дня. И хоть был он мужик крепкий насчёт выпивки, но на второй день начал отнекиваться. Но Фёдор не угомонился, стал уговаривать попробовать вина, оставшегося после свадьбы Семёна. Вино ставил ещё дед Емельян. Простояло двадцать один год. Половину столитровой бочки осилили на свадьбе, а остальное было убрано до лучших времён. Тут и соблазнил отец «змея-искусителя», мол, ты такого вина в своей жизни не пробовал, но предупредил, что вино коварное. «Змей» недолго кочевряжился и, выпив пару стаканов, заявил:

– Так, квасок… – и попробовал встать, но его повело в сторону, да так, что он ухватился за беседку.

Следующая фраза прозвучала как извинение:

– Да, квасок, который бьёт в висок.

Налили в дорогу четверть – вези на севера, а молодые приедут, привезут ещё немного. Отправили дядьку и стали ждать вызова. Он пришёл недели через три, и начались сборы в дорогу. Бедному жениться ночи мало: то рубашка коротка, то х… длинен. Продал Семён мотоцикл, благо покупатели были. Батька грошей подкинул. И выпало ехать как раз тогда, когда отдыхающие северяне возвращались из отпусков, чтобы детвора пошла в школу. Решили ехать поездом до Красноярска, а там уже пробовать сесть на самолёт. Немудрёные пожитки погрузили в контейнер. Батя привёз маленько домашнего вина (это в его понятии «маленько» – столитровую бочку засунули в контейнер). Батя дал наказ Семёну вином не увлекаться – это для дела, на магарыч. Как в воду глядел.

До Красноярска плелись трое с половиной суток: поезд петлял по всей стране, будто это не поезд, а пригородная электричка. Добрались до Красноярска и в аэропорту столкнулись с толпой норильчан – отпускников. Казалось, весь Норильск сюда переселился. Жена в шоке: застряли между небом и землёй. Сутки провели в аэропорту и взяли билет на рейс, который будет через неделю. Жена с дочкой в комнате матери и ребёнка, а Семён по аэропорту шарахается. Водился за Семёном грешок: летать боялся. Да и сейчас боится. Летал он не раз, а откуда этот страх – чёрт его знает. Хоть матерись, хоть богу молись, а лететь надо. Ходит Семён, сон не идёт. Жене о своих страхах не говорил, «понты колотил» – такой бесстрашный хлопец ей достался! Одолеваемый неприятными мыслями, пошёл Семён пивка хлебнуть. Присоединился к компании мужиков. Пиво по сравнению с крымским или новороссийским – пойло, моча мустанга. Оказалось, компания грузит самолёт Ан-2 грузопассажирский. Семён мужиков пивом угостил, объяснил ситуацию. Мужики поняли, спрашивают:

– А жена согласится в грузовом лететь?

– Она сейчас согласится лететь хоть в ступе с Бабой-ягой!

Дал мужикам задаток, чтобы те с лётчиками переговорили, а сам пошёл сдавать билеты и будить жену. Так они и попали на борт самолёта. Шабашки и авиация сбивала – заработать все хотели.

Приземлились в Алыкели. Семён, привыкший к лесам Кавказа, был поражён выжженной тундрой: газ от заводов выжег. Ветер большей частью дует со стороны плато Путорана. Поэтому вся тундра от Норильска до Дудинки загублена. Печальное зрелище. Жена была в шоке: куда ж мы заехали?!

Был конец августа. И, слава богу, было где остановиться. Приютились на первое время у дяди Миши с тётей Валей. Прибыли под вечер, как говорится, с корабля на бал. Посидели, обсудили планы. Да какие там планы: работать, работать и ещё раз работать. Дядька поинтересовался:

– А квасок привезли?

Семён ответил, что «квасок» в дороге, но о количестве умолчал.

Разница во времени – четыре часа. Поэтому Семён встал рано, ещё все спали, и отправился бродить по городу. Центр города занимали трёхэтажные здания а-ля сталинский ампир. Дворы скомпонованы так, чтобы меньше гуляла пурга. Семён обошёл город за час.

У Норильска три города спутника: Талнах, Оганер, Кайеркан. Всё вместе – Норильский промрайон. Полуостров Таймыр занимает площадь, как две Франции. Народ разношёрстный, со всего Союза. Город был закрытым, въехать можно было только по пропускам. Для людей было сделано буквально всё. Существовал институт Севера, изучавший влияние полярной ночи на человека. В каждом городе были бассейн, каток, солярии, спортзалы. На предприятиях в каждом цеху была сауна. На руднике «Таймырский» участки даже соревновались: у кого сауна и бильярдная круче. Жена до сих пор с ностальгией вспоминает Север. Продумано было всё по планировке улиц и дворов, снабжение «ленинградское», талоны были только на сигареты. Сейчас можно сказать, что жили при коммунизме, только резко его проскочили, и остаётся лишь сожалеть. Долго прожившие в Норильском промрайоне уже боялись выезжать на постоянное жительство на материк: резкая смена климата кончалась весьма плачевно.

Судьба свела Семёна с интересным человеком – Новиковым Михаилом Михайловичем. Сам он был из Курской области. Посадили его за анекдот, впаяли десятку по 58-й статье. Посадили в 1950 году, амнистировали в 1954-м. Посадили молодым парнем, и провёл он всю жизнь в Норильске. Уезжать никуда не собирался, говоря:

– Похоронят в вечной мерзлоте и пролежу тысячелетие, как мамонт.

Он действительно был как, мамонт или динозавр. Мерзлота – наилучший холодильник. По лету земля отмерзает на полметра, так что Михалыч сохранится на века.

Благодаря анекдоту и стукачам, говорил Михалыч, судьба свела его с актёром Георгием Жжёновым. После освобождения Михалыч на родину возвращаться не стал. Пока сидел, мать умерла, а комнату в коммуналке стукачи отжали. Устроился Новиков на рудник «Медвежий ручей». Начинал слесарем, дошёл до механика в гараже. Потерял четыре пальца на левой руке – отморозил в тундре. Сохранившимся большим показывал, что дела у него отлично – и этим же пальцем приглашал выпить. Несмотря на отсутствие пальцев, мастерски играл на бильярде. Равных ему не было. Играл всегда на интерес. Однако к бильярду мы ещё вернёмся.

А познакомился Семён с Михалычем при таких обстоятельствах. Устроиться сразу на подземку Семёну не удалось, и ему предложили в кадрах НГМК (Норильский горно-металлургический комбинат) поработать водителем на руднике «Медвежий ручей». С одного комбината на другой. Приехал на рудник – всё ново, незнакомо, интересно. Завгар глянул на права, на трудовую книжку. И надо же было кинуть в общую кипу документов корочки на автопогрузчик! Увидел завгар корочки, обрадовался Семёну, как родному:

– Тебя нам сам бог послал! Нам как раз нужен водитель на погрузчик, на базу «ВВ» (взрывчатых веществ). А в нагрузку ЗИЛа 131-го будешь кладовщиц и стропальщиков возить.

Ну что ж, будем возить, где наша не пропадала! Семён согласился, не подозревая, какую свинью ему подкладывают. Восемнадцатого сентября он первый раз выехал на линию. Эту дату никогда не забудет: во-первых, у бати день рождения; во-вторых, была пурга страшенная, в десяти метрах ни хрена не видно; в-третьих – серпантин. ЗИЛок, слава богу, не сильно убитый. По тем временам Семён не дюже верующий был, но после этого рейса в Бога уверовал. Сам-то хрен с ним, но позади, в кунге[13]13
  Кунг (разг.) – кузов, который обеспечивает перевозимому грузу дополнительную защиту от грязи, пыли, осадков, а также других атмосферных явлений.


[Закрыть] шесть человек плюс будущий начальник. Куда ехать, чёрт его знает. Сказали, с правой стороны указатель на базу будет. Хоть бы кто из мужиков в кабину сел в качестве штурмана.

Эта дорога показалась вечностью: ничего не видно. Хорошо ещё, что пристроился за БЕЛАЗом – эту дур-машину из виду не потеряешь. Пока ехал, два раза чуть в отвал не ушёл. Проклял всё и вся, пока доехал до указателя, весь в поту. От указателя только стрелка из снега торчит, слава богу, не проехал. Прибыли.

Хорошо, в этот день погрузки машин не было. Познакомился со стропалями, с начальником – весьма своеобразным человеком. Пошёл смотреть технику и ахнул: техника убитая насмерть, постройки со времён царя Гороха. Глянул Семён на технику и ошалел: всё на соплях, на проволочках, хомутах. Пошёл к начальнику, попросил лист бумаги, а тот смеётся:

– За последние три месяца ты – пятый. Двое сразу заявления написали, а двое других проволоками подвязывали. Что, тоже заявление писать будешь?

Семён тоже засмеялся:

– Да нет, я вас расстрою: буду писать список запчастей, озадачу завгара.

Появился в обед с исписанным листком, показал начальнику базы взрывчатых веществ Андреевичу. Тот почесал в затылке и указал на телефон: мол, пробуй, злодействуй. Созвонился с завгаром и начал читать, что требуется для ремонта. На второй минуте завгар его прервал:

– Знаешь, гони этот чермет в гараж. А если по дороге он у тебя в отвал свалится, никто жалеть не будет. Ты меня понял?

На следующий день, доставив людей на базу, Семён завёл технику и погнал вниз. Слово «погнал» тут не подходит – пополз: тормозов нет, коробку передач выбивает каждые двести-триста метров. До начала серпантина всё ещё шло более-менее терпимо. Семён уже привык к скрежету коробки, хотя и морщился, как от зубной боли. С горем пополам коробка включалась. Хорошо, пурга утихла, и видимость была отличная.

Всё началось на серпантине. Перед последним спуском он решил перейти на первую передачу. Остался затяжной спуск непосредственно перед гаражом. И началось! Передачу выбило, и включить уже не получалось. Понесло по спуску – техника скользила, что чугунный утюг. Поднимавшиеся вверх машины тормозили и ждали, чем закончится это скольжение. Сколько раз повернуло погрузчик вокруг своей оси, Семён не знал. Потянул ручник до последнего щелчка, открыл дверцу и приготовился прыгать, если поднесёт близко к отвалу. Лететь вниз порядка сорока метров. Оттуда не одну машину достали. Спустился. Трясущимися руками воткнул передачу и доехал до гаража. В гараже нос к носу столкнулся с завгаром и механиком. Механик мотнул головой в сторону своего кабинета: заходи. Зашли. Механик достал из шкафа бутылку, разлил по стаканам и произнёс:

– Меня Михалыч зовут. Пей!

Семён залпом опрокинул стакан: дыхание перехватило, запил из графина – там тоже спирт! Михалыч засмеялся, сунул яблоко – закусывай. Сели. Закурили.

– Что же ты не прыгал? Он трижды списанный! Тебе было сказано, если что, то погрузчик в отвал. Дам запчасти, ремонтируй. – Налил ещё: – Пей и домой!

За неделю Семён привёл технику в порядок, перезнакомился с водилами, слесарями. В скором времени получили комнату в семейном общежитии. Пришёл контейнер, и жизнь начала налаживаться. Семён притащил вина на работу, угостил коллектив (предусмотрел ведь отец!).

На погрузчике Семёну работать не впервой, но вот груз – взрывчатка. Поначалу боялся лишний раз качнуть контейнер. Стропаля психуют, мёрзнут, матерят почём зря Семёна с его осторожностью. Говорили: прислали «сыкло»! Был у них водитель, за полтора часа шесть машин обслуживал. Объяснили, что от удара взрывчатка не рванёт. Значит, не рванёт? Ну, держитесь! Показал им класс: шесть машин за час! Не успевали лестницы переставлять от машин к площадкам с контейнерами. У Семёна стало появляться свободное время, и стропальщики успокоились.

Рудник «Медвежий ручей» – один из старейших, разработка велась открытым способом. Глубина около километра, а сейчас, видимо, и до полутора доходит. Рвали скальный грунт селитрой. Бурили скважины в шахматном порядке, потом заходила специализированная машина, плавила селитру и заливала эту массу в скважины. Подрывники кидали в скважины детонаторы с проводами, всё соединялось, и происходил подрыв. Техника перегонялась под другой борт карьера, звучала сирена и рвали.

Семёна съедало любопытство, хотелось глянуть на это зрелище. Как говорится, любопытство кошку сгубило, а удовлетворённое любопытство её воскресило. Подрыв происходил один раз в неделю. О нём заранее знал весь рудник. Нормальные люди держались подальше, а Семёна понесло посмотреть. Оставив ЗИЛок в ста метрах от края карьера, Семён подошёл поближе. Прозвучала сирена, и через пару минут земля вздрогнула, как при землетрясении: клубы дыма, град камней и страшный грохот. Семён метнулся к машине уносить ноги и дурную голову – напугало здорово.

Сейчас вручают премию Дарвина за нелепую смерть, у него был шанс стать номинантом этой премии. Потом он по пьяни рассказал об этом Михалычу, тот бросил фразу:

– У дураков, как ни странно, желания совпадают. Я тоже смотрел. Ты уехал, а я бежал. Не одни мы с тобой такие любопытные. И завгар наш тоже совался, ему булыжником крышу на «Жигулях» пробило. А шефу твоему, Андреевичу, ключицу поломало. Так что мы с тобой лёгким испугом отделались. У нас на руднике можно целый Клуб Любопытных открывать.

Сводила жизнь Михалыча с разными людьми. О зоне он не особенно распространялся. Говорил:

– Кто сидел по-крупному и за дело, даже по синьке об этом болтать не будет. Это только шелупонь, которая год-полтора отсидела, в компаниях понты колотит. Таких не бойся. Если что, бей самого наглого, остальные утихомирятся и зауважают.

Следовал Семён советам старика. В карты играть не совался, а бильярдом увлёкся, благо учитель был великолепный. Главный урок заключался в принципе: никогда не лезь в игру пьяным. Можно выпить граммов сто для куража. Без куража хорошей игры не будет. Объяснил, как выстроить игру, что главное – глазомер и знание геометрии. Многим тонкостям он научил Семёна. В один из вечеров Михалыч выдал: