Текст книги "Напрямик (сборник)"

Как всегда, припоздавшие телевизионщики щелкали штативами и камерами, подстраивали свет; радио– и газетные журналисты выставляли на столе президиума свои диктофоны… Последней подбежала к столу запыхавшаяся, розовощекая (и, кажется, переодевшаяся в свои лучшие голубые джинсы и кофту с оленями) Лариса Громова, поставила громоздкий диктофон ближе к сидевшим рядом Петрову и Бойко, отошла было, снова схватила диктофон, повалив два соседних, что-то стала проверять. Валентина Петровна поморщилась, мотнула головой…

Открывал заседание, как это и было заранее решено, сам Павел Дмитриевич. Ровно в два часа (Валентина Петровна специально глянула на свои часики) кашлянул, поправил стоявший перед ним микрофон и заговорил. Заговорил не торжественно, не пафосно, а мягко, по-свойски – как на полуделовой встрече с хорошо знакомыми, проверенными людьми:

– Так, начнем. Я подниматься на трибуну не буду. Хорошо?

И тут же из зала десятка два голосов отозвались – ответили без всякого оттенка иронии или шутливости, а тоже как хорошему знакомому:

– Конечно, Павел Дмитрич!.. Не на съезде ведь!.. Так ближе!..

Он кивнул, сомкнул лежащие на столешнице руки, начал:

– Очень рад возможности открыть Дни журнала «“Российский Север” в “Обьгазе”». Уверен – многие из вас журнал знают, читают, тем более что, по моим сведениям, более тысячи наших сотрудников его даже выписывают, по льготной подписке… – Павел Дмитриевич говорил без бумажки, проникновенно глядя в зал. – Мы с журналом сотрудничаем уже более восьми лет, мы, – он глянул в сторону Бойко и чуть улыбнулся, – добрые друзья с Юрием Вадимовичем и с коллективом журнала. Это действительно великое дело – рассказывать о том, как живет и трудится российский Север. Половина территории государства… Представляете, – повысил голос, – половина России лежит в зоне вечной и многолетней мерзлоты! Но – здесь мы живем, мы работаем, мы приносим государству не то что пользу, а основной процент дохода. И, кроме того, – Павел Дмитриевич выдержал короткую, сильную паузу, – кроме всего прочего, стараемся жить достойно. Так, я надеюсь? Достойно?

В ответ захлопали два-три человека, а через мгновение аплодировал уже весь зал. Полторы сотни человек. Валентина Петровна, тоже хлопая, удовлетворенно огляделась.

– Сегодня, – останавливая аплодисменты приподнятой рукой, продолжил Петров, – сегодня мы открываем цепь мероприятий, посвященных сорокапятилетнему юбилею компании «Обьгаз». Мероприятия в основном намечены культурного плана, и поэтому я хочу сказать о том, главным образом, что произошло за последнее время в культурной жизни нашего огромного коллектива – коллектива, что живет и трудится от Ямбурга до… до самого юга Западной Сибири… Итак, во-первых, – Павел Дмитриевич значительно кашлянул, – это освящение храма Сергия Радонежского в Пионерске. Конечно, не все жители города – люди верующие, но мы живем в православной стране, в России, и потому храм необходим, он делает город городом, село – селом, он объединяет людей, несет духовное обогащение. Кхм… И в наших планах строительство храмов по всей трассе. Каждый трассовый поселок в перспективе должен иметь свой храм. Мы пришли сюда не на год, не на десять лет, а навсегда!.. Второе. Очень удачно прошел конкурс рисунков среди учеников первого тире одиннадцатого классов школ, расположенных в регионе деятельности «Обьгаза». Конкурс имел целью воспитание у детей и подростков патриотического отношения к родному краю, формирование у них интереса к «Обьгазу» и уважения к его людям, к нелегкой профессии газовика… Напомню, было две номинации: «Край, в котором я живу» и «“Обьгаз” – гордость и надежность России!».

«Как он все помнит?! – в который раз изумилась Валентина Петровна. – Даже номинации детского конкурса!..»

– Честно говоря, мы не ожидали, что придет такое количество работ. А главное – рисунков такого качества. Безумно талантливые у нас ребята растут. И я бы хотел предложить журналу часть рисунков для публикации. Они достойны того.

– С радостью! – улыбаясь, закивал Бойко. – Будем очень рады…

Павел Дмитриевич тоже улыбнулся и тоже кивнул. Налил себе минералки в пластиковый стаканчик, но пить не стал.

– Нельзя не вспомнить, конечно же, и о нашей телекомпании «Норд». Всего за семь лет из кабельного корпоративного канала с аудиторией в несколько сотен человек «Норд» превратился в крупнейшую телекомпанию региона, его потенциальная аудитория – более пятисот тысяч зрителей. Это много. Это очень много по меркам заселенности наших территорий! И вполне закономерно, что в прошлом году «Норд» получил главный приз фестиваля «ТЭФИ-Регион»…

– Простите, пожалуйста!.. – оглушил Валентину Петровну шепот у самого уха; она даже вздрогнула, резко повернулась. Над ней согнулась администраторша. – Простите, можно вас на минуту?

– Что случилось? – спросила Валентина Петровна, когда вышли из зала.

– Мы не совсем поняли, на столы сейчас накрывать или как… когда?..

– О господи! – Валентина Петровна всплеснула руками. – Как так можно?! У вас ведь план на руках! В семнадцать часов – окончание открытия, и будет кофе-пауза перед ознакомительными мастер-классами. К этому времени – к семнадцати ноль-ноль кипятите воду, режьте бутерброды. Зачем меня по любому поводу-то дергать?!

Администраторша, поджав губы, мелко покачивала головой, лицо было, как у провинившейся школьницы-недотепы… С трудом Валентина Петровна смогла пригасить вспышку бешенства, уже мягче и чтоб отвлечь себя от идиотского вопроса про накрывание столов, спросила:

– Кабинеты для мастер-классов готовы? Все с этим, надеюсь, нормально?

– Да, кабинеты готовы… готовы.

– Поставьте там тоже минеральной воды, стаканы. И все следующие дни следите за этим, пожалуйста. Там будут обсуждения, споры, людям пить нужно будет. Или мне самой каждый кабинет проверять?

– Да, да, не беспокойтесь, – администраторша вынула из кармана пиджака блокнотик и стала записывать, – все будет в порядке.

– Я вижу… А с кофе-паузой не затягивайте. Бутерброды заранее выставьте, вскипятите воду. У людей пятнадцать минут в распоряжении…

– Да, да, хорошо…

«Как детский сад, действительно, – негодовала Валентина Петровна, возвращаясь в зал. – Женщина ведь тоже, семья есть, а не знает, как закуску устроить… И ведь не первый же раз, господи!..»

Вместо Павла Дмитриевича выступал уже Бойко. Он тоже сидел за столом, обложившись журналами, книгами, которые привез из Москвы.

– Не скрываю: мы очень верим, что семинары откроют нам, так скать, новые яркие имена. Уже радует то, какое количество рукописей передала нам уважаемая Валентина Петровна Рындина… Несомненно, среди них найдутся, так скать, жемчужины. Все указывает на это… – Говорил Юрий Вадимович по своему обыкновению быстро, почти взахлеб, и если бы не выраженьице-паразит «так скать», то наверняка все слова смешивались бы в один запутанный клубок. – Я в этом уверен. Тем более, уже столько дал нам «Обьгаз» известных, талантливых писателей во всех жанрах, так скать, литературы. Зажгутся звезды и в этот раз!

И снова два-три человека захлопали, и их тут же поддержали остальные. Бойко, уже начавший говорить новую фразу, остановился, терпеливо пережидая аплодисменты. Поправил за дужку очки.

– Так. А теперь, так скать, отчет о том, что сделано журналом за тот год, пока я не был у вас… Мы в рамках библиотеки «Российского Севера» выпустили за этот год восемь книг. Имена двух авторов вам хорошо известны. Это – ваши, так скать, земляки и коллеги…

Валентина Петровна взглянула на часы. Почти три. Если каждый из сидящих в президиуме будет говорить хотя бы по пятнадцать минут, все равно всем сказать не получится…

После Бойко слово перешло к профессору-литературоведу.

«Лучше бы поэт сначала, – в душе поморщилась Валентина Петровна. – Он бы заворожил». Тем более что зал заметно подустал – стали возиться, перешептываться, кто-то даже за дверь выскользнул.

* * *

Маленький профессор Михаил Аркадьевич поднялся, но не очень-то возвысился над столом. Огляделся, словно грубо разбуженный, по сторонам, проморгался, пожевал губы… Все эти его движения вызывали у Валентины Петровны раздражение даже большее, чем идиотские вопросы администраторши. Даже какое-то оскорбление она чувствовала, что должна (да не одна, а еще сто пятьдесят человек!) наблюдать, как он просыпается, как смаргивает дрему, жует свои губы…

– Я… я сам родом тоже, можно сказать, с Севера. Есть такой городок – Весьегонск. С трудной, трагической судьбой он. Впрочем, как и многие города и городочки по всей нашей стране родной, по всей нашей России… – Профессор говорил без микрофона и вроде бы тихо, задумчиво-грустно, но слова долетали, кажется, до самых последних рядов.

«Поставленный голос», – отметила Валентина Петровна.

– Н-да, давненько я не бывал на Севере, больше по Сибири меня носило, а с недавних пор – по заграницам. И… И когда вот Юрий Вадимович предложил поехать сюда, в город газовиков Пионерск, я, признаюсь… Признаюсь, согласился не сразу. Думал. Много ведь негатива о газовых, нефтяных компаниях нынче по телевизору, радио, в газетах пишут. Впечатление: только там и делают, что качают и качают из земли-матушки, кочуют вахтовые бригады от скважины к скважине. Думал увидеть я такое и здесь. Боялся увидеть, а потом, в силу разных необходимостей лицемерить, стоять вот так перед вами. Но… – Профессор сделал паузу, развел руки. – Но не придется, чувствую, лицемерить. Даже то, что увидел я по пути от аэродрома до гостиницы, что услышал вот от Павла… – опустил глаза к столу, глянул, наверно, в заметки, – от Павла Дмитрича, такого молодого, энергичного такого директора, все это, признаюсь, вселило в меня не то чтобы оптимизм… Оптимизм – плохое слово, слышу я за ним слово «отчаянность»… А вселилась в меня уверенность, что не хищники наши газовики, а – хозяева. Здесь их дом, здесь – смысл их жизни! И… и очень правильно Павел Дмитрич сказал: от церкви – да! – тем более от такой красавицы, как ваша, от нее запросто не уедешь, не прыгнешь запросто в самолет и – вжи-ить…

Дружно, словно по команде, грохнули аплодисменты. Валентина Петровна тоже хлопала, радуясь и поражаясь тому, как преобразился этот тщедушный, похожий на бича человек. То ли из-за голоса, сильного, но и проникновенного, то ли из-за того, что стоял, выпятив грудь и приподняв подбородок, он казался теперь почти великаном, богатырем…

– Я… я работаю в Институте мировой литературы, – продолжил профессор, снова перейдя на грустноватую интонацию. – Мое пристрастие – советская поэзия двадцатых – тридцатых годов. Смеляков, Безыменский, Исаковский, Багрицкий… И, конечно, Владимир Владимирович Маяковский. М-м… Был период, совсем недавно был, когда на меня смотрели, как на прокаженного, а то и как на вражину какого-то. Ведь практически на всех поэтах той эпохи, поэтах, которых публиковали активно, кто, даже в лагерях посидев, был все же в фаворе, на слуху – на всех них был ярлык пишущих исключительно по соцзаказу… И на протяжении девяностых годов, миновавших, слава богу, их не публиковали, не переиздавали, на изучение творчества их не выделяли финансов. И, не стану скрывать, огромного гражданского мужества мне и моим товарищам стоило не сдаться. На сегодняшний день удалось нам несколько изменить столь плачевную ситуацию, да и идеология государства нашего обозначилась…

При слове «идеология» в зале послышался легкий тревожный шелест, кто-то даже хмыкнул; Валентина Петровна обернулась, негодующе отыскивая источники шелеста. Профессор замахал рукой:

– Нет, нет, не пугайтесь! Без идеологии невозможно, друзья мои! Нельзя!.. Если живем мы в государстве, то, значит, мы – граждане. А если мы граждане того государства, где живем, значит, нас должно что-то объединять. Эта объединительная сила – именно идеология… Да, согласен, было всякое, идеологию превратили в дубину, и это-то и явилось первопричиной распада огромной нашей страны, не закончившейся и доныне смуты. Но, понимаете, двадцатые – тридцатые годы тем и уникальны в истории литературы, что при очень сильном давлении сверху была и свобода. Свобода, присущая лишь молодости. Молодое государство, молодой строй, молодые люди. Точнее – молодой народ! И отсюда, естественно, молодая культура. Недаром все-таки большинство поэтов, писателей, художников, скульпторов, архитекторов, встретивших революцию двадцатилетними, да и старше немного, ее приняли, приняли с радостью. Это была их революция, и до конца жизни многие из них были заряжены запалом первых лет нового строя. Они создали величайшие созидательные произведения. Я подчеркиваю, друзья, созидательные! Да! – Профессор тряхнул головой, снова пожевал губы. – Видите ли, есть времена так называемого критического реализма, а есть – созидательного. И сегодня тоже – на смену критике приходит созидание. Раскритиковали, развенчали все, что возможно, посмеялись и поплакали над всем, что произошло в нашей истории. Достаточно! Хватит! Теперь пора созидать. Одним – строить новое, а другим – вдохновлять их достойной песнью!

Не выдержав, Валентина Петровна ударила в ладони. Ее поддержали. Хлопали минуты три.

– Спасибо, спасибо, – поблагодарил зал профессор. – М-да… Так вот… Я буду вместе с уважаемым Сергеем Львовичем Свербиным, – он указал на поэта-красавца, – первокласснейшим, кстати сказать, русским поэтом из поколения шестидесятников, поколения, перенявшего эстафету от тех, кто пришел в литературу вместе с революцией… Мы будем вместе вести семинар поэзии, и там я еще скажу о созидании, там мы еще с вами наговоримся… Но хочу, чтоб меня услышали и те, кто работает в прозе, в публицистике… Созидайте, друзья! Критики было уже сверх меры. С покрышкой! Теперь расскажите нам, читателям, как вы трудитесь, как отдыхаете, чем живете здесь, на северах… Мхм… Я вот совершенно не знаю, как добывают газ, каким образом идет он по трубам, и девяносто пять процентов россиян, зажигая газовую плиту, об этом не знают. Так расскажите. Напишите. Мы ждем, друзья!..

«Молодец! Молодчина!» – чуть не вслух повторяла про себя Валентина Петровна, еле сдерживаясь, чтоб не слишком выделять свои аплодисменты из аплодисментов сидевших рядом; ей хотелось вскочить и хлопать стоя, и было стыдно, что там, в аэропорту, и потом, вплоть до самой этой речи, относилась к профессору с неприязнью – не верила, что он, с такой-то внешностью, может принести пользу. А вот как получилось. Настоящая программа действий в области литературного творчества. И так ярко поданная, и, что немаловажно, полностью совпадающая с мыслями и чаяниями ее самой.

– Молодец!.. – тихо, счастливо приговаривала она, в то же время морщась от боли в отбитых ладонях.

* * *

– Господа! Участники мастер-классов! – воскликнула Валентина Петровна настолько призывно-требовательно, что даже Петров, спускавшийся со сцены, приостановился. – Минуту внимания! Мину-ту!.. Запомните, а лучше запишите: те, кто занимается в прозе, идут после кофе-паузы в розовую гостиную. Это на втором этаже. Очеркисты и публицисты занимаются в холле второго этажа. Детские писатели – в комнате ИЗО. Она отсюда прямо по коридору, там картины на стенах… Мастер-класс артистов – в балетном зале. Он налево от гардероба, первая дверь… А поэты остаются здесь. Сейчас пятнадцать минут кофе-пауза, и – без опозданий!.. Спасибо!

Шумно переговариваясь друг с другом, люди повалили из зала. Валентина Петровна, взбодренная, желающая действовать, поспешила за гендиректором, который, как всегда стремительно, шагал к выходу…

– Павел Дмитриевич! Подождите, пожалуйста!

Он резко остановился, развернулся. Заместители и телохранители, не успев сориентироваться, чуть не врезались в него.

– Полчаса назад… – слегка запыхавшись, начала Валентина Петровна, – звонили из «Коммерсанта». Просили о срочном телефонном интервью.

– Повод?

– По поводу внесения на рассмотрение… – Валентина Петровна раскрыла маленький органайзер, – внесения на рассмотрение Госдумой правительственного проекта закона об увеличении ставки налога на добычу полезных ископаемых.

– Угу… – Петров взглянул на своего первого зама, потом на зама по информационной политике. Оба утвердительно кивнули: нужно высказаться.

– Хорошо. Спасибо… Созвонитесь, скажите, что в половине шестого буду ждать их звонка по основному служебному телефону.

– Ясно, Павел Дмитриевич…

– Миш, – обратился Петров к заму по информационной политике, – поедем сейчас ко мне, обговорим этот вопрос. Позиция «Газпрома» у тебя есть?

– Сейчас свяжусь…

– Поехали.

И трое высоких, плотных мужчин в строгих костюмах, в сопровождении таких же статных охранников, направились к ждущим у входа машинам… Валентина Петровна стала набирать номер газеты «Коммерсант»…

– Справочная служба «Коммерсанта» слушает, – раздался нежный, не по-живому спокойный голосок молодой женщины.

– С Жанной Григорьевой… не знаю отчества, можно поговорить?

– Не отключайтесь, соединяю. – И в ухо полилась простенькая, но приятная мелодия.

– Извините, – подошел профессор-литературовед; он снова был маленький, щупленький, лицо какое-то униженно-просительное, – я вот узнать хотел…

– Сейчас, сейчас… Михаил Аркадьевич.

– Нигде места для курения найти не могу, – будто не услышав, продолжал профессор. – И наши курильщики делись куда-то… В туалете знак запрета висит…

Мелодия в трубке смолкла, мужской голос рубанул:

– Вас слушают!

– Здравствуйте. С Жанной Григорьевой можно поговорить? – уже раздражаясь, сказала Валентина Петровна, чуть отворачиваясь от профессора.

– Минуту. – И снова та же мелодия.

«Да что ж это?! Лабиринт какой-то!» – вознегодовала Валентина Петровна, жалея свое именно сейчас драгоценное время, да и деньги, которые, хоть и казенные, летели с мобильного молнией…

– Валентина Д-дмитревна! – тоже чуть не вскричал профессор. – Где у вас тут курят, скажите!

– Что? А… К сожалению, у нас во Дворце культуры не курят. На улице, налево от выхода. Там стрелка указана на стене…

– Да-а? – голос в трубке, знакомый своей томной тягучестью. – Жанна Григорьева слушает.

Валентина Петровна уже несколько раз беседовала с ней по телефону и всегда находила с трудом; слыша ее голос, этой Жанны без отчества, ей представлялась румяная, добродушная пышка, гуляющая с чашкой жидкого чая по кабинетам редакции, болтающая с сослуживицами и лишь минут двадцать из восьми часов уделяющая работе…

– Здравствуйте, Жанна! – как можно приветливей сказала Валентина Петровна, невидяще глядя в спину уходящему профессору. – Это Рындина, из Пионерска. Я по поводу интервью с Павлом Дмит…

– А-а! Да-да! Ну так что?

– Павел Дмитриевич просил передать, что готов с вами беседовать и в половине шестого вечера будет ждать звонка. По местному времени!

– О-очень хорошо!

– Запишите, пожалуйста, номер его служебного телефона.

– Секундочку… – Голос Жанны утерял тягучесть. – Черт, где ручка?.. Тош, дай ручку скорей! Аха. – И снова нараспев: – Да-а, я записываю…

Только Валентина Петровна приготовила себе кофе и собралась пробраться к столу с бутербродами, который плотно обступили участники мастер-классов, перед ней возник Бойко.

– Рассортировал рукописи, и поразительно много очерков! – заговорил он почти восторженно, хотя по тону угадывалось, что не ради этого подошел. – И, кажется, совсем, совсем неплохие есть.

– Да, я тоже так думаю, – отреагировала Валентина Петровна и сделала глоток крепкого, из двух пакетиков, кофе… Еще бы бутерброд к нему с сыром или круассан…

– А… гм… – Бойко понизил голос. – Павел Дмитрич быстро очень ушел, я и словом с ним не успел тет-а-тет… Вы-то как, забросили насчет встречи нашей?..

– Конечно. Ориентировочно послезавтра утром. Но точнее – завтра выяснится.

– Уху, уху, ладненько. Спасибо!.. – Юрий Вадимович отошел от нее, и тут же его кто-то увлек, заговорил… И слава богу.

– Разрешите! – Валентина Петровна сумела дотянуться до крошечного канапе, ухватила за шпажку, сунула в рот; съеденный часа четыре назад обед сейчас уже совершенно не чувствовался, голод был какой-то острый, стягивающий колющей болью верх живота. Все-таки нанервничалась за день. И еще два дела до того момента, когда Геннадий повезет домой. Необходимо проконтролировать, как пройдут ознакомительные мастер-классы, а потом – организовать банкет…

Вокруг галдели десятки людей. Многие знакомы долгие годы, вместе учились в институтах, но теперь живут в полутысяче километров друг от друга и встречаются в основном на таких вот мероприятиях… Валентина Петровна достала бутерброд с двумя кружочками салями, отошла к колонне, тихо радуясь, что никто к ней не пристает сейчас и можно спокойно постоять, с удовольствием пожевать, понаблюдать…

На диване развалился богатырского облика седовласый, но еще не старый совсем, в самой зрелой мужской силе, строитель-поэт Смолянков и, приобняв электросварщика и барда из поселка Игрим Котова, эмоционально, чуть не рыдающе, рассказывал:

– Такое, Борь, позавчера в ночи стихотворенье родил! За одну ночь! Вот послушай… щ-щас… – Полез во внутренний карман пиджака – наверное, за бумажкой…

В паре шагов от Валентины Петровны молодой Олег Романович обхаживал Ларису Громову:

– Ваша книжка – это событие. Честно. Мне Юрий Вадимович дал, я прочитал… Можно на «ты»?.. Только, понимаешь, Лариса, сегодня такое времечко, что любое произведение, если его не рекламировать, становится известно такому узкому кругу… Все мы жертвы этого процесса…

– А я, кстати, о вас… о тебе по телевизору слышала, – перебила Лариса мягоньким, совсем не похожим на тот железный, непреклонный, каким рубила на крыльце «Обьгаза», голоском. – Целая дискуссия о тебе разгорелась.

– Да? Где ж это? – не очень искренне изумился Олег Романович.

– В «Апокрифе» у Ерофеева. Месяца два назад. Но я, – Лариса многообещающе улыбнулась, – я запомнила.

Валентина Петровна глянула на часы. Кофе-пауза затягивалась – минут пять, как должны были начаться ознакомительные мастер-классы.

– Та-ак… – Она бросила пустой стаканчик в контейнер у столика с нагревателем воды, вытерла салфеткой руки, промокнула губы, обвела взглядом стоящих и сидящих группками людей, готовых разговаривать, кажется, до утра, и, собравшись с духом, громко объявила: – Господа! Пора работать! Поговорим через три часа в неформальной обстановке, в ресторане! Прошу расходиться на мастер-классы!

Люди на несколько секунд как-то тревожно-испуганно, выжидающе притихли, а потом загалдели активней, чем раньше.

– Ведущие семинаров! Прошу собирать свои группы! – уже жестче заговорила Валентина Петровна.

По одному, по два начали расходиться. Кто-то направился на второй этаж, кто-то – обратно в малый зал; некоторые, в том числе Олег Романович с Ларисой, профессор, красавец-поэт поспешили на улицу. Курить.

* * *

Под конец рабочего дня усталость давила все сильнее, все чаще накатывало раздражение. И еле сдерживаясь, чтобы уже ором не разогнать людей по аудиториям, Валентина Петровна дождалась, пока фойе опустеет. Тут же за дело взялись уборщицы. Никто не пристал с вопросом, что делать с недоеденным и недопитым, – «удивительно!»…

– Так… так… – рассеянно, собираясь с мыслями, пробормотала Валентина Петровна и большим и средним пальцами левой руки потерла виски. – Теперь в ресторан…

Геннадий, как и было велено, уже ждал у самого входа. «Тойота» мягко, размеренно урчала, выпуская из выхлопной трубы синеватый столбик дыма, а в салоне грохотал на полную громкость какой-то шансон: «Управдом: тук-тук. Управдо-ом. Управдом. Управдом»… Как только Валентина Петровна взялась за ручку дверцы, музыка смолкла, Геннадий приветливо заулыбался.

– Ну как, – дождавшись, когда начальница устроилась на сиденье, спросил, – все нормально прошло?

– Пока нормально… Пока все хорошо… Давай сейчас в «Зори»…

Поехали.

– Я тут слышал, – снова заговорил водитель, – этому, замглавного, собрались…

– Геннадий! – почти взвизгнула от внезапного возмущения Валентина Петровна. – Я!.. Я уже говорила: он давно – главный редактор! И… и такие вещи нужно запоминать…

Геннадий что-то буркнул, с нехорошей, кривоватой ухмылкой глядя на дорогу. Валентина Петровна, поймав эту ухмылку, отвернулась. Несколько секунд смотрела, как мельтешат на обочине оплавленные, потемневшие сугробы, потом увидела церковь, особенно светлую и большую сейчас, когда начавшее заходить солнце освещало ее сбоку. За церковью возвышалась сторожевой башней двенадцатиэтажная гостиница… И так же внезапно, как вскипела, успокоилась, почувствовала умиротворение, которое невозможно сбить никакими мелкими неприятностями; даже перед водителем извинилась. Тот снова хмыкнул, но теперь уже почти добродушно. Сказал:

– Да я понимаю, Валентина Петровна… Я бы, честно, не смог бы так…

– В смысле?

– Ну, как вы… В таком, этом, темпе каждый день, со столькими людьми общаться. И всех по имени-отчеству запоминать, и все… туда-сюда…

Как-то приятно-щекотно стало у нее в груди от этих простеньких, сбивчивых фразочек, и глаза защипало.

– Кхм, – кашлянула Валентина Петровна нарочито строго, чтоб прийти в себя, успокоиться. – Понимаете, Геннадий Валерьевич, мы живем в обществе, работаем с людьми, для людей. Зря вот вы не присутствовали на открытии – очень там правильные слова говорили, верные.

– Да ну, – водитель поморщился правой половиной лица, – не люблю я заседания. У меня свое вот место…

– Это-то и плохо, что вы так считаете! Приучили нас винтиками быть, которые и не знают, куда и для чего их завинчивают. Теперь, Геннадий Валерьевич, другое время приходит. – Она специально называла сейчас водителя по имени и отчеству, хотя обычно была с ним на «ты». – Другая психология должна вырабатываться у людей. Дисциплина, но и сознание… – Валентина Петровна почувствовала, что сбилась с того тона, когда нравоучительство не вызывает в слушающем сопротивления; вспомнила, с чего разговор начался, спросила: – А что ты насчет Юрия Вадимовича сказать хотел?

– А? – Геннадий чуть недоуменно скривил губы, задумался. – Щас… А! Да слышал, что вроде как ему заслуженного газовика хотят дать. Вот думал спросить, правда, нет…

– Что?! Кто тебе чушь такую сказал?

– Да так… Ладно, проехали…

– Нет, говори уж… Хотя… – Валентина Петровна задумалась. – Хотя для газовой промышленности, для людей Севера он не так уж и мало сделал. Тем более на фоне того, что сегодня в журналистике нашей творится.

– Наверно. Я и не спорю ведь…

Подкатили к ресторану «Зори Югры». Неловко, через силу, и чувствуя, что это видит водитель, Валентина Петровна выбралась из кабины. Досадливо хлопнула дверцей. Пошла к двери. В машине снова зазвучало: «Управдом: тук-тук. Управдо-ом…»

Зал ресторана просторный, светлый, построенный по современным европейским стандартам: огромные окна, много зеркал, в потолке крошечные, но очень мощные и, как говорят, не вредные для глаз лампочки; столы и стулья тонкие, на вид легкие, хрупкие. И, к чему Валентина Петровна никак не могла привыкнуть, – воздух одновременно и свежий и теплый. Одним объяснением «кондиционер» здесь, кажется, не обойтись. В старых зданиях с толстыми стенами и двойными оконными рамами тоже висят такие же точно кондиционеры, дуют, стараются, а воздух все равно затхлый, кисловатый какой-то, навсегда пыльный… Нет, не только в кондиционерах дело.

– Почти готовы к приему, приступили к горячему, – встретила ее директор ресторана, полная высокая женщина со сдобным, хлебосольным лицом, но слишком умными и потому тревожащими глазами.

– Мест хватит? – оглядывая овальные столы на шесть персон, спросила Валентина Петровна.

– Подготовили двадцать семь столов. Это – сто шестьдесят человек.

– Так… – Валентина Петровна хотела было раскрыть папку, где лежала накладная на оплату ресторана, но не раскрыла, вспомнила: да, так и было намечено – сто шестьдесят человек. Одиннадцать человек москвичей, восемь – администрация «Обьгаза» и устроители мероприятия, сто тридцать пять слушателей мастер-классов и шесть – местные журналисты, деятели культуры, директор библиотеки. Да, сто шестьдесят человек.

«Молодец!» – похвалила себя Валентина Петровна, а директоршу тихо, неофициальным голосом попросила:

– Людмила Сергеевна, вы еще пару столов так подготовьте, без напитков, салатов… Так, на всякий пожарный. Мало ли, чтоб без накладок. Если что – потом определимся. Хорошо?

– Хорошо, – пожала плечами директорша. – А с горячим как?

– А что там? Отбивные, кажется?

– Бифштекс со сложным гарниром.

– Уху… Ну вот как-нибудь… – Валентине Петровне неловко было объяснять, что нужно иметь резервные порции, тем более что директор ресторана знала это лучше ее, но, судя по глазам, не одобряла. – Можно, в крайнем случае, другое что-нибудь придумать… грудки куриные. Да?

– Хорошо, придумаем.

– Вдруг кто затешется. Не гнать же… И еще вопрос. – Валентина Петровна нашла небольшую сцену в углу зала. – Нужны два-три рабочих микрофона. Звуковик и осветитель будут?

– Они здесь. Дежурят.

– Вот, отлично! Наверняка выступления будут, барды захотят спеть. Стихи, может быть, почитают… Контингент творческий, и… и москвичи – очень речистые, – как по секрету добавила Валентина Петровна. – На вид не очень, зато – соловьи. И, главное, очень правильно говорят!..

Директорша без эмоций, но вежливо покивала.

С полминуты постояли молча друг напротив друга, Валентина Петровна все сильней чувствовала неловкость, тревожность в обществе директорши; она словно бы становилась все меньше и меньше ростом, все ничтожней, а директорша росла, крепла, тучнела…

– Т-та-ак, – встряхнулась Валентина Петровна, еще раз обежала взглядом белый, чистый, совершенно безлюдный сейчас зал. – Значит, в двадцать ноль пять – семь мы здесь. Может быть, – попыталась перейти на очень серьезный тон, – и Павел Дмитриевич подъедет. Если получится.

Возвращались с Геннадием во Дворец культуры молча. Непрошибаемость и явно отрицательная, наверняка вампирская энергетика директорши подпортили настроение Валентине Петровне в очередной раз за сегодня. Да и Геннадий тоже был какой-то насупленный. Правда, когда часы на панели микроавтобуса показали семь, предложил:

– Включить радио? Как раз новости должны…

– Не надо. Опять передадут какой-нибудь ужас… Не надо пока.

Отвалилась на спинку сиденья, прикрыла глаза.

«Вот, рабочий день, – подумалось, – с половины восьмого, и… хорошо, если в двенадцать дома буду. И завтра… Ой, черт возьми!» – распахнула глаза, подскочила, как уколотая, полезла за телефоном. Набрала нужный номер.

– Алло!.. Алло, Абрам Юваныч!

– Он сам, – отозвался бодрым, как всегда, голосом директор музея-заповедника культуры и быта манси. – Валентин Петровн, если не ошибась?

– Я, я! Что же вы сегодня не приехали? Мы вас ждали так, и Юрий Вадимович спрашивал…