Текст книги "«Як» – истребитель. Чужая судьба"

– Крути, крути, – закричал комполка, – крути. Сейчас я его срежу. – Евсеев, вы верхнюю пару берите.

Один из висевших сзади «мессеров» отвернул, второй, немного помедлив, потянул было следом, но тут в него впилась трасса, и самолет загорелся.

– Готов, готов, гад, – торжествующе закричал Дорохов. – Саблин, хватит, собирай пару.

Виктор остановил вращение и потянул вверх. Увидев сбоку приближающийся «Як» Пищалина, чуть довернул, уступая ему место в строю. Тройка «Мессершмиттов», набирая высоту, спешно уходила в сторону. Четвертый уже упал, и только сносимый к Дону парашют да тающий дымный след говорили о падении самолета.

Противника такой исход не устраивал. Один «Мессершмитт» ушел в северо-западном направлении, но на смену ему подошло шесть истребителей, а на горизонте замельтешила очередная девятка вражеских бомбардировщиков. «Мессера» старались занять положение выше, чтобы было удобней атаковать. «Яки» тоже полезли вверх, не желая с ходу отдавать инициативу.

Бой разгорелся внезапно. Четверка «мессеров» пыталась согнать с высоты забравшихся выше всех Евсеева с ведомым – сержантом Дегтяревым, но сами прозевали атаку пары Саблина. Впрочем, Виктор тут же оказался атакован двумя «мессерами». Завертелась карусель. Истребители на максимальных оборотах носились друг за другом в гигантском хороводе, стараясь загнать противника в прицел и не попасться самим. Небо наполнилось ревом моторов, треском пулеметов и грохотом авиапушек.

– Саблин, – услышал Виктор в наушниках, – немедленно атакуйте бомбардировщики. Не дайте им отбомбиться.

Он увидел, как ниже и чуть в стороне красивым ровным клином проплывала девятка пикирующих бомбардировщиков – «Ю-87». Они шли к переправе. Шли красиво, неторопливо и невозмутимо. Как на параде, четко выдерживая строй и интервалы. Прикрытые пулеметными стволами и истребителями, они, наверное, были уверены в своей безнаказанности и неуязвимости.

Виктор бросил свой «Як» вниз, и следом сразу пристроилась пара «мессеров». Одному из них в хвост вцепился Шишкин, и «мессер» бросил преследование, потянув вверх, но второй остался. Стрелка альтиметра быстро двигалась, отсчитывая потерю высоты, мотор выл, самолет уже начал подрагивать от скорости. «Мессершмитт» не отставал, напротив, он даже сократил дистанцию и теперь готовился открыть огонь. Строй «Юнкерсов» оказался уже вверху и немного впереди, он проскочил их на пикировании. Избегая атаки вражеского истребителя, Виктор резко потянул ручку на себя и одновременно крутнул штурвальчик триммера высоты, уходя вверх. Чудовищная сила перегрузки едва не размазала его по сиденью, глаза застила тьма.

Когда он пришел в себя, «мессера» за хвостом не оказалось – видимо, был где-то ниже. Его истребитель почти вертикально поднимался вверх, заходя на «Юнкерсы» снизу. Он быстренько довернул, загоняя в прицел самолет ведущего вражеской группы, и зажал гашетки. Красно-белые огоньки скользнули перед самым носом фашиста, несколько уткнулись в мотор и чуть наискосок побежали дальше, оборвавшись на крыле возле торчащего, покрытого обтекателем шасси. «Як» за счет остатков былого разгона выскочил немного вверх, оказавшись прямо над бомбардировщиками. Их красивый клин распался. Впечатленные внезапной атакой на своего ведущего немцы смешали строй и начали отворачивать, сбрасывая бомбы в пустую степь. Самолет их командира горел, выпал из строя и снижался в направлении на север. Часть немецких бомбардировщиков летела за ним, часть отходила в сторону. Однако если вражеские летчики и были впечатлены и обескуражены повреждением самолета своего командира, то на их стрелков это не распространялось. Они буквально неистовствовали, торопясь расстрелять зависший без скорости истребитель, и в небе вокруг «Яка» замелькали частые дымные трассеры. Саблин быстро свалил машину на крыло, почти физически чувствуя, как остроносые пули рвут перкаль обшивки, и «Як» начал разгоняться, изредка мелко вздрагивая от попаданий.

Виктор снова начал пикировать вниз и едва не столкнулся с заходящим от земли «мессером». Тот атаковал его в лоб, на горке, и Саблину стоило больших усилий увернуться. Разогнав истребитель, он хотел было повторить свою удачную атаку и сбить одного из удирающих бомбардировщиков, но на хвосте снова обнаружился упрямый «мессер». Пытаясь его сбросить, Виктор дал самолету крен и потянул ручку на себя. В вираже противник стал отставать, но уходить не собирался. С его крыльев уже срывались белые жгуты «усов», но немцу это не помогало, он все сильнее проигрывал «угол». Придавленный перегрузкой, Виктор увидел, как прямо над головой сцепившихся в поединке двух самолетов дрались наши «Яки» против «мессеров». Их бой напоминал безобразную свалку – натуральная собачья свара, самолеты сильно перемешались, пары рассыпались.

На четвертом витке виража Саблин начал уверенно побеждать, заходя врагу в хвост. Судя по всему, немецкому летчику это не понравилось – за его истребителем вдруг потянулся дымный след форсажа, и «Мессершмитт», выйдя из виража, полетел прямо. Виктор обрадовался – тот сам подставил ему хвост, и очередная победа была почти что в кармане. Он смахнул заливающий глаза пот и впился взглядом в чужой хвост, прикидывая расстояние и молясь, чтобы враг не удрал пикированием. Немец удирать не собирался, вместо этого он начал набирать высоту. Это был подарок судьбы, Виктор сразу потянул следом, мысленно представляя, как снаряды ударят в зависшего без скорости противника. Он склонился перед прицелом, стараясь довернуть еще чуть-чуть, совсем немного, но «мессер» как заколдованный уходил выше, выше, а «Як» почему-то не вытягивал. Неожиданно истребитель затрясся, словно в лихорадке, и резко сорвался в штопор, увлеченный преследованием Саблин не заметил, как потерял скорость. Пытаясь управиться со штопорящим истребителем, он не увидел, как немецкий летчик положил «мессера» на крыло и свалился на него сверху. Все произошло очень быстро. Виктор едва остановил вращение машины, как несколько жестких ударов сотрясли самолет. Законцовка левого крыла превратилась в лохмотья, и «Як» снова сорвался вниз, кружа, словно сорванный ветром лист.

Из штопора он вышел низко, едва не зацепив винтом при просадке степь и подняв с земли тучу пыли. Скорее всего, эта пыль его и спасла. Враг, видимо, принял ее за дым упавшего самолета и не стал добивать подраненного противника, уйдя куда-то в сторону. Это было весьма кстати, подбитый «Як» норовил свалиться на дырявое крыло, и у него появилась очень неприятная поперечная раскачка. Рация молчала, видимо, поврежденная, в простреленный фонарь кабины задувал ветер. Однако самолет летел, послушно набирал высоту, и Виктор, мысленно перекрестившись, повернул в сторону аэродрома. Воздушный бой вверху уже окончился, там осталась четверка наших истребителей и столько же «мессеров» в стороне. Было очень интересно, почему наших осталось только четверо, и куда делся пятый, но это интерес был скорее праздный. Узнать это сейчас было невозможно.

«Юнкерсов» он обнаружил, можно сказать, случайно. Набирая над переправой высоту, Виктор увидел, как из-под крыла вынырнули три серые тени с белыми крестами на крыльях – бомбардировщики «Ю-87». Они шли невысоко, на высоте около километра, и, видимо, остались невидимы для остальных наших летчиков. Возможно, это была часть разогнанной ими группы, возможно, новая. Но тем не менее три бомбардировщика летели прямо к переправе, и помешать им особо было некому. Разве что огонь нескольких уцелевших после бомбежек зениток, но смогут ли они сорвать атаку звена вражеских пикировщиков – еще неизвестно.

Он с надеждой огляделся, но охотников подраться с тройкой бомбардировщиков не находилось. Однополчане снова ввязались в карусель боя с «мессерами», а других самолетов в небе видно не было. Лишь далеко на северо-западе мелькали какие-то далекие точки – пылинки, но очень уж далеко, да и скорее всего это были уходящие немецкие самолеты.

«Юнкерсы» летели очень удобно для атаки – почти под ним, метров на пятьсот ниже, и Виктор решился. Плавно опустив нос, он принялся пикировать на вражеские самолеты, ловя в прицел ведущего. Стрелки на бомбардировщиках не дремали, и стволы пулеметов засверкали злыми длинными вспышками огней, и в сторону Виктора потянулись разноцветные пунктиры пулеметных пуль. Он не оставался в долгу, несмотря на тряску и частые попадания, его трассы тоже несколько раз утыкались в головной бомбардировщик, вырывая куски обшивки при пушечных попаданиях.

Пушка перестала стрелять, когда до бомбардировщика оставалось метров пятьдесят. Виктор потянул было ручку от себя, стараясь уклониться и пройти за хвостом атакуемого самолета, но в эту секунду взорвался прицел. Что-то острое впилось ему в лицо, обжигая глаза, и он закричал от резкой боли и задергался в кабине. Самолет вдруг весь содрогнулся, двигатель заскрежетал предсмертным хрипом умирающего железа, и истребитель начал трястись. Тряска была такая, что казалось, потрескаются зубы. Виктор заполошно тыкался в кабине, не видя ничего, глаза горели адским огнем. Он попробовал было открыть фонарь, но тот не поддавался, заклиненный. Понимая, что жить осталось всего несколько секунд, он машинально нащупал ручку управления и потянул ее на себя, чувствуя, как перегрузка придавливает к сиденью. Самолет стал выравниваться. Он так тянул, пока не понял, что истребитель перестал падать и теперь летит прямо. Он понял это буквально задницей, по поведению машины, по отсутствию перегрузок и по всему, что может понять слепой летчик. Мотор все еще скрипел, надсадно и противно, и было обидно умирать вот так, слепым, в трясущемся самолете под душераздирающий скрежет умирающего двигателя.

Сорвав зубами левую перчатку, Виктор попробовал протереть глаза. Прикосновение к левому вызвало сильную боль, и бровь и лицо были липкими от крови, зато правый глаз все-таки начал видеть. Пусть это было больно, мучительно больно, но он все-таки видел. Самолет летел параллельно реке, на высоте метров триста. Это все, что он успел разглядеть, за жалкую секунду, и снова зажмурился от боли. В этот момент двигатель взвыл особенно противно и замолчал. Сразу перестало трясти, и наступила необычайная тишина. Виктор услышал, как завывает ветер в пробоинах кабины и поскрипывает самолет в воздухе. Внизу мелькнула узкая песчаная полоса берега, она была низко, очень низко, он снова потянул ручку на себя, стараясь уменьшить угол планирования.

Земля приближалась. Она размытым серо-желтым ковром степи беззвучно проносилась под крылом, но было невозможно понять, насколько же она близко. Боль в глазу немного поутихла, он уже почти нормально мог им видеть, но никак не мог определить, сколько же осталось высоты. Чего-то не хватало.

– Сейчас, – хрипло сказал он сам себе, – сейчас. Еще, наверное, метр… или два.

Эти слова совпали с ударом о землю. Виктор почувствовал, что «Як» начинает поднимать хвост, переворачиваясь, и резко взял ручку на себя. Самолет неожиданно оторвался от земли и взмыл вверх. Боясь упасть с высоты без скорости, он толкнул ручку обратно. Истребитель снова ударился, задрал было хвост, но он уже не взлетал, а принялся вспахивать землю носом. Плексиглас фонаря моментально забросало мусором, а кабину заволокло пылью. Виктора мотало по ней так, что если бы не привязные ремни, то его выкинуло бы еще при первом ударе. Наконец самолет замер, опустил хвост, и наступила тишина. В ушах у Виктора стоял звон. Запоздало спохватившись, он перекрыл пожарный кран, хотя особого смысла это уже не имело. Фонарь почему-то легко открылся, и в кабину сразу приятно пахнуло легким ветерком. В небе, прямо над головой, звонко заливался жаворонок, и казалось, будто нигде нет никакой войны…

Он с трудом вылез из кабины и осмотрел самолет. «Як» лежал на брюхе, оставив позади себя длинную, метров пятьдесят, борозду. Лопасти винта загнулись рогами, машина была забросана землей и изорванной травой, а сквозь эту маскировку проступали пробоины. Их было много. Вверху, сразу за кабиной, в фюзеляже зияла черная дыра, верхняя треть руля высоты превратилась в лохмотья, и весь истребитель словно оспины покрывали отметины пулевых попаданий. Сильно пахло бензином – из-под левого крыла потихоньку натекала лужа.

Только сейчас Виктор почувствовал, что очень устал. Внезапно задрожали ноги, и он, отойдя немного в сторону, уселся на траву. В голове была совершенная пустота и гул. Кровь из левого глаза все еще сочилась, капая на реглан, но это уже не имело никакого значения. Не было ни сил, ни мыслей, ни желаний. Ничего. Он улегся прямо на землю, рядом со своим самолетом и моментально провалился в беспамятство. Ему казалось, что он оказался на море, как когда-то давно в прошлой-будущей жизни. Снова на море, на теплом, ласковом Черном море. Где пляж, загорелые девчонки в купальниках и ощущение безграничной свободы…

Глава 4

– Да вот он, смотри! Вроде живой, дышит.

Эти слова, сказанные отчетливо над самым ухом, словно обухом ударили по голове и вернули Виктора к действительности. Он захлопал здоровым глазом и увидел склонившегося над ним капитана с саперными топориками в петлицах и двоих запыленных солдат с карабинами, услышал шум автомобильного мотора, грохот артиллерийской канонады. Капитан позвал кого-то невидимого, а сам принялся ощупывать тело Виктора: ноги, туловище. Дойдя до головы, поцокал языком и крикнул уже громче:

– Ляхов, ну где ты шляешься?

Подошел еще один солдат с жидкими усами и санитарной сумкой, видимо, фельдшер. Прищурившись, он принялся разглядывать рану Виктора, осторожно касаясь головы холодными пальцами.

– Вот это бой был, пятерых гадов сбили! Всегда бы так! – снова заговорил капитан. – Хорошо дрались! А ты прямо герой, старшина. Молодец! Ловко его затаранил.

«Затаранил?» – в голове у Виктора словно что-то щелкнуло. «Так вот почему так сильно трясло, я винт погнул», – догадался он. Давешняя отупляющая апатия начала потихоньку рассасываться. Он пошевелился, пытаясь улечься поудобнее, попробовал приподняться.

– Не шевелись, – неожиданно громко крикнул фельдшер и очень крепко вцепился Виктору в волосы. Что-то щелкнуло, левый глаз обожгло болью, и на лице медика появилась улыбка.

– Достал осколок, – весело сказал он, и Виктор только сейчас увидел в его руках пинцет. – Ты, старшина, в рубашке родился. На пару миллиметров ниже и без глаза бы остался. А то и вовсе того, – фельдшер поднял глаза вверх. Говоря все это, он не забывал ловко бинтовать Саблину голову.

– А что с глазом? – спросил Виктор. Спросил и сам поразился слабости своего голоса.

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Я ведь не врач, я так. Вроде не пострадал твой глаз. Бровь рассечена, веко тоже порезано. Чего же ты очки не надел? Вон, на голове болтаются. Глядишь, целый бы был.

– Что, старшина, трясет еще? – ухмыльнулся капитан. – На вот, глотни.

Водка полилась по пищеводу водой, даже не обжигая, но стало легче. Опираясь на фельдшера, Виктор кое-как поднялся. Ноги противно подрагивали.

– Вон твой немец лежит, – капитан показал рукой на вздымающийся вдалеке клуб черного дыма. – Он сразу упал. Летчик прыгнул, мои орлы ловят.

– Там двое в экипаже, – высказал Виктор, ощупывая плотную повязку, – летчик и стрелок.

– Ну, не знаю, – равнодушно пожал плечами капитан, – вроде один прыгал. Один еще раньше прыгнул, не знаю чей. А твой самолет летать еще может? Это «Як», если не ошибаюсь?

– «Як». – Виктор приковылял к своему самолету и нежно погладил его по капоту, выпачкав руку маслом. Чертыхнувшись, оттер об траву. – Эвакуировать надо, в мастерские. Крепко досталось.

– Это потом, давай забирай чего там у тебя можно забрать, и поехали отсюда.

Когда Виктор полез в кабину за парашютом, он сильно удивился. Коллиматорного прицела не было, пол был усыпан битым стеклом, всюду зияли пробоины. Только в козырьке фонаря было четыре дырки, приборная панель тоже белела рваным металлом, часть приборов оказалась разбита. Он хотел снять часы, но они оказались продырявлены пулей, пришлось забрать только парашют. Только сейчас, глядя на исковерканную пулями кабину, он понял, что остался жить только благодаря чуду. Смерть прошла буквально в волоске.

Потом новенькая трехтонка отвезла их к переправе, где у большого блиндажа, напоминающего силосный бурт, Виктор нос к носу столкнулся с Дороховым.

– О, Саблин, так это ты был, – удивился командир, – а я почему-то думал, что Шишкин таранил. Что с головой? – правая рука у комполка тоже была перебинтована.

– Пуля прямо в коллиматор попала. Хорошо, что я уже не стрелял.

– Черт, – командир поежился. – Глаз видит? Отлично! Хороший бой провели, хороший. Неплохо немцев потрепали, и пехота довольна. – Он улыбнулся и заговорщицки зашептал Виктору: – Я ведь буквально на голову армейскому командарму приземлился. Он как раз на переправе был, наш бой наблюдал. Очень доволен был, что «Хейнкелей» разогнали. Только меня к командарму привели – с неба «Мессершмитт» падает. Через пару минут ты бомбера протаранил. Тут такое ликование началось, ты не представляешь, – и, вспомнив, что общается с подчиненным, Дорохов посуровел и спросил: – «Як» твой как? Целый?

– В решето самолет. Весь в дырах, живого места нет.

– Черт. Совсем мало в полку машин осталось, – комполка о чем-то задумался и замолчал.

Виктор хотел расспросить командира про то, как его сбили, но было почему-то неудобно. Сам же Дорохов рассказывать это по понятным причинам тоже не хотел. Так они и стояли молча у обочины степной дороги. Мимо проносились пыльные грузовики, телеги, фургоны и шли люди. Жиденьким потоком шла отступающая армия, в изношенных, выгоревших на солнце и просоленных потом гимнастерках. За армией тянулись уходящие вслед гражданские. Пыльные, испуганные, навьюченные нехитрым домашним скарбом. Пылили эвакуируемые колхозные стада. Над дорогой поднималось облако пыли, рев непоеной скотины заглушал скрип телег и гул автомобильных моторов.

Потом они обедали в этом самом блиндаже, в компании капитана и его командира – низенького подполковника с застарелыми ожогами на лице. Ели вкуснейший борщ из говядины и свежей капусты, пили спирт. Потом Саблин впервые в жизни закурил. Папиросы прыгали в трясущихся с сорванными, окровавленными ногтями пальцах, а Виктор взахлеб рассказывал капитану, что он не хотел таранить, а во всем виноват проклятый коллиматор. Что одноглазому летать нельзя – убьешься, а Танька – сучка. Капитан понимающе кивал и соглашался, добродушно улыбаясь. Он много повидал, этот капитан, воюя от самой границы, и потому понимал переживания трясущегося от пережитого стресса летчика-старшины.

После за Дороховым прилетел полковой «У-2», управляемый Жуковым, и командир улетел, велев Виктору дожидаться второго рейса или ждать машину с техниками. У Виктора мелькнула запоздалая мысль, что командир мог бы и потесниться в кабине и они улетели бы вдвоем. Но мысль была сильно запоздалая – самолет уже бежал по земле, разгоняясь. Видимо, ни Дорохову, ни Жукову такая мысль в голову не пришла, и поэтому Виктор остался на правом, оставляемом нашими войсками берегу Дона.

Оставшись в одиночестве, Виктор завалился спать. Проснулся он под вечер от грохота бомбежки. Самочувствие было неважным. Все тело, куда ни ткни, представляло собой источник боли – сказывались последствия вынужденной посадки. Боль была еще слабенькая, только начинала зарождаться, намекая, но почему-то Саблин был уверен, что завтра будет гораздо хуже. Вдобавок в голове шумело, и рана воспалилась, пульсируя болью в такт движениям. Напившись воды и чувствуя, как по телу снова растекается отупляющая волна опьянения, Виктор вышел из блиндажа.

Вокруг грохотало так, что вздрагивала земля, над переправой клубилось черное облако дыма, и вверху, над этим дымом, разворачивалась пятерка уже знакомых за сегодня «Ю-87».

– Все-таки разбили мост, сволочи, – откуда-то сбоку подошел давешний капитан-сапер и мрачно посмотрел на реку, – теперь только паромами возить. А вы чего? Куда делись? Один раз прилетели, постреляли, и все, дорогу забыли? – зло спросил он.

Виктору на этот справедливый упрек ответить было нечего. Он бы мог рассказать, что лететь или не лететь, это не от него, Виктора, зависит. Будь его воля, он бы прилетел и прикрыл. Вот только у командования зачастую есть свои резоны, и свои приказы, и что самолетов в полку мало, как и бензина. Но говорить он этого не стал, только стыдливо отвел взгляд в сторону и неожиданно увидел мертвых. Они лежали ближе к дороге, десятка два тел, вперемешку, и военные, и в гражданской одежде, все лежали рядом.

Капитан увидел его взгляд и пояснил:

– Это при бомбежках побило народ. Сперва хоронили, а теперь и некогда. – Он снова уставился на реку, прикидывая размеры ущерба, а потом неожиданно спросил: – Кстати, а почему ты до сих пор на этом берегу? Жить надоело?

– Так за мной прилететь должны, – угрюмо ответил Виктор, – или техники приедут «Як» эвакуировать, с ними переправлюсь.

– Эх, молодость да наивность, – хмыкнул капитан. – Ладно, старшина, сам разбирайся, некогда мне. У меня тут своя жопа, – с этими словами он быстро зашагал к переправе. Туда же, нагруженные инструментом и бревнами, уже спешили саперы – восстанавливать мост.

Он ждал до самой темноты. Налетов больше не было, но с севера слышался треск пулеметных очередей, мелькали далекие огоньки трассеров. Виктор до последнего надеялся, что с того берега все же приедет трехтонка с Жоркой и оперативной бригадой техников полка, однако время шло, а никто так и не приехал. На левый берег уходили войска, беженцы, а на правый не спешил никто.

– Старшина, а ты чего еще здесь? – услышал Саблин знакомый голос капитана. – Вот дурак. – Наверно, тот узнал его по реглану и по белеющей повязке. – Сейчас паром будет, давай, переправляйся. Немцы уже близко. Говорили, до них километров пять или шесть.

– Так близко! – удивился Виктор. – Черт!

Капитан уселся рядом, сунул Виктору папиросу и зачиркал зажигалкой. Вспышки пламени освещали его худое, скуластое лицо.

– Блин. – Саблин покрутил полученную папиросу, не зная, что с ней делать. – Мне тогда действительно надо уходить, раз наши не приехали. Только что с самолетом делать? – неожиданно вспомнил он. – Он, конечно, побит крепко, но все равно, думаю, можно починить.

– О, проспался-таки! – В голосе сапера послышались ехидные и одновременно сочувственные нотки. – Вспомнил про самолет? Я всегда говорил вашему брату: не умеете пить спирт – пейте воду. И закусывайте ее картошкой. Откуда я знаю, что тебе делать с твоим самолетом?

Они немного помолчали. Мимо в темноте проходили невидимые люди, позвякивало оружие. Вдалеке слышался шум автомобильных моторов и мелькал синий свет фар.

– Где ты его будешь искать ночью? – сказал наконец капитан, понявший, почему Виктор не уходит на паром. – До него отсюда километра четыре. – Он немного подумал и спросил: – Как ты его найдешь? Темно же. У тебя приказ какой был? Ждать, когда за тобой прилетят? Вот и жди себе. Только лучше на том берегу жди. Ведь ночью за тобой не прилетят, так?

– Не прилетят, – грустно ответил Виктор. – Жалко самолет-то. Если до немцев километров пять, то они его захватить могут. – Он немного помолчал, потом, осененный идеей, спросил: – У вас машина есть? Его можно погрузить и попытаться вывезти…

– Ну, ты насмешил, – коротко хохотнул сапер, – нет у меня машины, все на том берегу. Да и была бы – не дал. Глупая это затея. И самолет свой не найдешь, и машину мою заодно угробишь. Попал ты, братец. А что, за истребитель твой сильно спросят? Хотя, чего это я спрашиваю. – Он хмыкнул. – Может спалишь его? Ну, чтобы немцам не достался.

– Спалить можно, – в голосе у Виктора энтузиазма не было ни на грош. Меньше всего ему сейчас хотелось идти и искать истребитель. Слепому на один глаз, с побитым организмом, ночью, под носом у немцев лазить в поисках своего самолета. Великолепнейшая перспектива! Формально его можно было и не искать – никто не давал приказа охранять истребитель, было велено ждать. Но и оставить все как есть было чревато. Мало ли как отнесутся к тому факту, что «Як», пусть и неисправный, попадет в руки к врагам? Повернуть ведь могут и так и этак. Да и приказ номер 227, как он помнил, должен был появиться со дня на день. А это тоже может добавить кое-кому аргументов, и объясняться с особистами не хотелось.

Несколько секунд он боролся сам с собой, потом в никуда буркнул:

– Водку? Теплую? Из мыльницы? Конечно, буду! Надо бы поискать…

Капитан весело хмыкнул.

– Может, бойца мне дадите? – попросил Виктор. – Из тех, кто на месте моей посадки был. Чтобы долго не искать…

– Бойца? – Судя по тяжкому вздоху, никакого энтузиазма со стороны сапера это предложение не встретило. – Не-е, бойца я тебе тоже не дам – сейчас на переправу пик нагрузки. Но помогу, чем смогу. У тебя же компас есть? Вот смотри, твой самолет был примерно вон там…

Через десять минут Виктор уже ковылял по степи, вся помощь выразилась в том, что ему дали винтовку с одной запасной обоймой. Помощь эта была весьма сомнительная – одной винтовкой много не навоюешь, да и Саблин больше предпочитал пистолет, но эта тяжелая длинная дура вселяла уверенность, вдобавок ее можно было использовать вместо посоха. Чем дальше он отходил от станицы в степь, тем меньше ему нравилась вся эта затея. Какой смысл блукать в темноте, рискуя поймать свою пулю? Ради избитого и искалеченного самолета? Да какой с него прок? Будь даже он целым, то все равно представлял бы собой сомнительную ценность для немцев, наверняка они уже захватывали исправные самолеты этого типа. А уж в нынешнем состоянии он мог послужить им только фоном для фотографий. Как пляжная обезьянка.

Он шел уже почти час, однако никакого самолета не попадалось. Позади над переправой слышался грохот бомбежки и висели люстры САБов, ярко освещая ночь. Впереди было тихо и темно, только изредка щелкал одиночный винтовочный выстрел или стучала короткая пулеметная очередь. Ходить с одним видящим глазом оказалось весьма сомнительным удовольствием – мир резко сузился и стал каким-то плоским.

Искал самолет он долго, часа два, совершенно выбился из сил, пока наконец не разглядел в лунном свете темнеющее вдалеке пятно истребителя. Обрадованный, он поспешил туда и вскоре уже стоял рядом, всматриваясь в знакомый силуэт. Самолет было жалко. За то время, что Виктор провел в его кабине, он уже успел сродниться с этой некогда грозной, а теперь беспомощной машиной. Но ее нужно было добить, хотя бы из милосердия.

Бензиновая лужа под крылом уже успела испариться, но трава там вспыхнула лихо, сразу осветив окрестности. Пламя начало лизать крыло, сжигая перкаль обшивки, расползалось все сильнее. Он отошел подальше, опасаясь взрыва баков.

Над головой засвистело резко и зло. Виктор даже не успел испугаться, рефлекторно упал на живот и лишь потом услышал резкий треск пулемета. Пулемет бил короткими очередями, пули свистели совсем рядом, с легким треском выкашивая бурьян, стучали по земле. Самолет разгорелся вовсю, широко освещая степь, и Виктор пополз по траве, стараясь оказаться как можно дальше от освещенного круга.

К первому пулемету присоединился второй, но это уже был знакомый голос нашего «максима». Пару минут они бодались, посылая в темноту свинец и заставляя Виктора врастать в сухую жесткую землю, но вскоре затихли. Он сразу стал на четвереньки и в такой позе заковылял в ту сторону, откуда стрелял наш пулемет. На четвереньках оказалось быстрее, чем ползком, но все равно ничего не видно – высокая трава не позволяла ничего разглядеть. Но это было все же лучше, чем вставать во весь рост.

Позади бабахнуло, осветив степь яркой вспышкой – взорвались топливные баки. Пулеметы сразу же ожили и принялись истерично долбить в темноту, снова вынудив Виктора вжиматься в землю. На «Яке» тоже начали рваться остатки боезапаса к ШКАСам, добавляя шума. Пару минут он выжидал, распластавшись, прежде чем все затихло.

Он еще долго полз на четвереньках, прежде чем решился встать во весь рост. Встал и сразу же увидел буквально в нескольких метрах от себя невысокий холмик со стоящим на нем пулеметом «максим». Около пулемета неподвижно лежало два человека, судя по ровному дыханию, спали. Он пригляделся внимательно, но спящие, скорее всего, были нашими.

«Однако номер, – подумал он. – Ну и порядочек в войсках. Пулемет, что ли, украсть? Интересно, где его можно продать, а главное – почем?» Виктор представил себя стоящим за рыночным лотком с пулеметом и хрипло рассмеялся.

Один из спящих зашевелился и, приподнявшись, замер, смотря на направленную ему в грудь винтовку.

– Ты хто? – наконец хрипло прошептал он, и этот шепот в тишине прозвучал криком.

– Это ты кто? – не удержавшись, переспросил Виктор. Винтовка в руках была аргументом в пользу того, что вопросы здесь должен задавать он.

– Красноармеец… Гнедых-х, – проснувшийся запнулся и принялся кашлять, с клекотом всасывая воздух. Откашлявшись, он несколько секунд хрипел и снова сказал: – Гнедых Иван Власович. Красноармеец.

– А чего это вы, товарищ, спите?

– А чего мне, песни петь? – зло просипел красноармеец. Второй тоже проснулся и, приподнявшись на локте, рассматривал Виктора.

– Я свой, летчик. – Виктор отвел винтовку и, используя ее как палку, уселся на землю рядом с ними. – Самолет поджигал, чтобы немцам не достался. Обратно к переправе шел и на вас наткнулся.

– Это тебе к комбату надо, – второй красноармеец неопределенно махнул рукой в темноту, в сторону станицы, – так это самолет горел, а мы еще гадали, чего оно…

Виктору искать комбата было лень. Ему вообще было лень куда бы то ни было идти, больше всего на свете ему хотелось спать. Но идея спать на переднем крае наших войск была, в общем-то, идиотской, однако мысль о том, что сейчас нужно встать и идти к переправе, вызывала еще меньше восторга. Организм, обрадованный нежданной передышке, тут же напомнил обо всех болячках и дал понять, что в ближайшие часов десять он никуда идти не желает. Однако все его терзания вскоре разрешились. В ночи послышались голоса, и к пулеметчикам подошел их командир роты. Коротко переговорив с Виктором, он отправил его в сопровождении бойца в тыл, к командиру батальона.

КП стрелкового батальона располагался на самой окраине станицы Раздорской. Красноармеец буквально втолкнул Виктора в небольшую хату и зашел следом. В комнате, куда они попали, было довольно светло от керосинки, но очень уж душно и накурено. Обитатели ее в большей части уже спали, в отсутствие кроватей развалившись на полу, но двое сидели за столом и что-то писали. Одни из пишущих, в грязной нательной рубахе, мельком глянул на вошедших и возвратился к работе, зато второй, старший политрук, отложил химический карандаш и уставился на Саблина. Стекла его пенсне зловеще отблескивали.