Текст книги "И пришел многоликий..."

6

Посадка на Порту оказалась, мягко говоря, довольно увлекательным зрелищем. Объектов постоянной орбиты вокруг столицы султаната было, как и ожидал брат Томил, гораздо меньше, чем вокруг, скажем, Нью-Вашингтона, но зато околопланетное пространство оказалось прямо-таки запружено мелкими каботажными судами. И все это создавало в эшелоне низких орбит такую толчею, что на ум невольно приходила аналогия с муравейником. Тем более что большинство капитанов (которые по большей части являлись и владельцами судов) весьма творчески подходили к правилам низкоорбитальной навигации. Во всяком случае, по прикидкам монаха, уже двадцать лет как имевшего лицензию пилота-любителя, пока они выходили на посадочную глиссаду, не менее десятка судов умудрилось проскочить мимо них на дистанции, как минимум вдвое меньшей, чем требуемая правилами дистанция безопасного удаления. А капитаны трех из них в глазах любого мало-мальски грамотного диспетчера являлись бы прямыми кандидатами на лишение лицензии. Но, как видно, у местных диспетчеров были свои представления о допустимом. Во всяком случае, никаких предупреждений со стороны диспетчера, ведущего корабль по посадочной глиссаде, не последовало. Да и их капитан отнесся ко всему произошедшему довольно спокойно.

Когда брат Томил узнал, что аббат нанял для путешествия в султанат немусульманский экипаж, он испытывал большие сомнения в том, что это разумный поступок. Всем было известно, что в султанате Регул не очень-то жаловали чужаков. И редко какой капитан из христиан рисковал углубляться во владения светоча правоверных дальше, чем был расположен пояс внешних торговых портов. Перевозки грузов внутри султаната осуществлялись только купцами-мусульманами. А уж в столицу христианин мог попасть только в качестве лица, обладающего дипломатической неприкосновенностью, либо в качестве раба, хотя диван султаната гневно отвергал любые намеки на то, что в султанате существует рабство, во всем остальном мире это утверждение давно уже стало непреложным фактом. Однако этот экипаж, как видно, имел опыт полетов во внутренние районы султаната. Поэтому монах вновь вернулся к обдумыванию вопросов, которые занимали его все одиннадцать дней полета от Ноорма до Порты. А именно: что аббат намерен предложить тем, с кем он собирается вести переговоры, и какой ущерб это может нанести Новому Ватикану?

Насколько велики связи аббата, выяснилось, когда они сели на военной базе «Кул-ан-алар», где базировалась личная эскадра самого султана. И хотя им отвели для посадки самую дальнюю карту посадочного поля, а единственными встречающими оказались двое чахванжи, из которых один являлся представителем таможенной службы, а другой представился сопровождающим из состава комендантской роты, сам факт того, что их посадили на этой базе, говорил за себя. Похоже, аббат Ноэль решил окончательно сбросить маску скромного провинциального священнослужителя.

Сразу после проверки судовой роли и документов экипажа, которая заняла едва ли полчаса, к их карте подкатило некое средство наземного передвижения – длинный, лакированный, давяще обтекаемый корпус из черного материала с вытянутым носом и легким горбом сзади, опирающийся на четыре колеса, от которого в полуденной жаре исходил что-то смутно напоминающий запах. Брат Томил, выбравшийся из шлюзовой камеры сразу после разрешения выходить из корабля якобы подышать свежим воздухом, а на деле для того, чтобы не дать возможности аббату отправиться в город в одиночку, удивленно уставился на это чудо. Странный экипаж с какой-то щемящей неуклюжей грациозностью, присущей детям, только освоившим пеший способ передвижения, развернулся и остановился в пяти шагах от трапа. Задняя дверь экипажа распахнулась, дохнув на монаха прохладой, насыщенной благородными запахами натуральной кожи, древесного лака и еще чего-то, что как бы не имело названия, но брат Томил осторожно определил это как запах старины, а затем из сумрачных недр на раскаленный бетон посадочного поля выкарабкался дородный монах, который сопровождал аббата Ноэля на начальном этапе их путешествия.

– Приветствую, брат мой, – прогудел он густым басом, заодно изобразив своей мощной дланью нечто вроде братского благословения. Но времени на ответный жест у брата Томила не осталось. За спиной раздался голос аббата:

– Вы уже здесь, фра Так? Означает ли это, что аятолла Бахар готов принять нас?

Лицо дородного монаха слегка исказилось, и брат Томил понял, что тот как бы испрашивает разрешения сообщить аббату некую конфиденциальную информацию, намекая на то, что присутствие посторонних лиц при ее оглашении не особо желательно. Аббат еле заметно кивнул и, повернувшись к брату Томилу, указал подбородком в сторону необычного экипажа и произнес нежно-нейтральным тоном:

– Любуетесь?

Монах напрягся, ожидая подвоха и лихорадочно подбирая слова, чтобы предотвратить грядущее неминуемое выключение из разговора. Но аббат не дал ему времени:

– Это автомобиль. Древнее земное средство передвижения. Если не ошибаюсь, марки «Роллс-Ройс». Модель «Сильвер сераф», вариант «Парк Уорд»… – Аббат восхищенно цокнул языком. – Как мне представляется, сегодня его стоимость вполне сравнима с годовым бюджетом какой-нибудь «устойчивой» колонии.

Брат Томил невольно ахнул. «Устойчивой» считалась колония численностью не менее четверти миллиона человек, имеющая как минимум три экспортно привлекательные отрасли. Аббат шагнул вперед и, любовно проведя рукой по изгибу задней стойки, произнес:

– Эта вещь хранит тепло рук тех, чьи кости давно уже рассыпались в прах. – Он повернулся к брату Томилу: – Кстати, вы раньше уже ездили на автомобилях?

Монах отрицательно мотнул головой.

– В таком случае вам следует обязательно совершить пробную поездку. Я читал, что некоторых при движении автомобиля сильно укачивало. Ведь здесь нет гироскопов и стабилизирующего поля. А нам ехать… – Аббат бросил вопросительный взгляд в сторону того, кого назвал фра Так, и тот быстро закончил:

– Не меньше часа.

– Ну вот, – кивнул аббат, – покатайтесь несколько минут. Если вам станет не по себе, я вызову для вас глидер. – И он уставился на монаха своим ласково-невинным взглядом, за которым, однако, брат Томил уже научился различать непреклонность. А потому, слегка подосадовав на собственную нерасторопность, он покорно влез в тесноватые, но утонченно-уютные недра автомобиля, и спустя мгновение массивная дверь, с легким шлепком влипнувшая в изящно вырисованный древним художником-дизайнером дверной проем, наглухо отгородила его от аббата и от всего внешнего мира. Монаха обволокло волной необычного запаха. Экипаж мягко качнулся и скользнул вперед. И брат Томил вдруг почувствовал, что его досада тут же куда-то улетучилась…

Спустя два часа они подкатили к высоким чугунным кованым воротам, навешенным на столбы из красного кирпича, увитые плетями дикого винограда. Аббат, развлекавший спутников занимательными историями об автомобилях, имевших, как оказалось, в древние времена на Земле не меньшее распространение, чем нынче глидеры, при подъезде к воротам замолчал и быстро обменялся взглядами со своим духовником. Отчего брат Томил сделал вывод, что они не очень-то уверены, что их предприятие, каким бы подготовленным оно ни казалось на первый взгляд, стопроцентно обречено на успех. На несколько мгновений, пока массивные створки ворот, едва заметно вздрогнув, не начали медленно расходиться в стороны, в салоне повисла напряженная тишина, но наконец фра Так откинулся на спинку сиденья и облегченно выдохнул, выпустив воздух через свои крупные мясистые ноздри. На брата Томила повеяло таким ощущением опасности, что он почувствовал, как подрясник между лопатками мгновенно пропитался потом. Однако проем между створками уже стал таким большим, что автомобиль вновь тронулся вперед, мягко прижав пассажиров к роскошной кожаной спинке дивана.

Когда они подкатили к дому, брат Томил уже настолько оправился, что, не опасаясь выдать своего страха, повернулся к аббату и, придав голосу толику вежливого удивления, спросил:

– Не думал, что аятолла Бахар такой поклонник классического английского стиля.

Аббат растянул губы в привычной кроткой улыбке и отрицательно качнул головой:

– Аятолла Бахар примет нас несколько позже. Он чрезвычайно щепетильный человек, и ничто в мире, кроме разве что нового пришествия Мохаммеда, не может принудить его прервать послеобеденный отдых. А хозяин этого дома действительно большой поклонник классического английского стиля… – Он сделал паузу, по расширившимся глазам монаха уловив, что тот понял, о ком именно идет речь, а затем закончил: – Не волнуйтесь, брат Томил. Наша встреча с принцем Абделем одобрена султаном.

Но вместо того чтобы успокоить, эта фраза только подлила масла в огонь. Теперь стало понятно то напряжение, которое охватило его спутников при подъезде к воротам. Еще бы, если и существовал в султанате Регул более удачный способ навлечь на себя неудовольствие султана, чем встреча с его племянником, сыном покойного султана и единственным прямым наследником правящей династии по мужской линии, то брат Томил его не знал. И сильно сомневался, что какой-то иной ответ на этот вопрос вообще существует в природе. А это означало, что они только что с энтузиазмом засунули свои глупые головы в пасть льву. Но делать что-то было уже поздно. Двери дома распахнулись, и на пороге появились рослые, затянутые в черные с золотым шитьем мундиры иничари. А следом за ними – стройный молодой человек, одетый в легкие брюки и роскошный шелковый халат. Он на мгновение остановился, дожидаясь, пока слуга распахнет двери автомобиля, а затем широко улыбнулся и, разведя руки в стороны, шагнул вперед:

– Рад видеть, что вы благополучно добрались.

Подобное приветствие означало, что хозяин дома и сам был не очень-то уверен в благополучном прибытии гостей. Но, судя по немалому облегчению, отразившемуся на его лице, либо он был слишком хорошим актером, либо им теперь действительно ничто не угрожало. Хозяин дома по восточному обычаю прижал каждого из гостей к левому плечу, а потом сделал приглашающий жест:

– Прошу, мой повар сегодня превзошел самого себя.

Пока они шли через просторный холл, брат Томил украдкой огляделся. Внутри дома любовь к английскому стилю была выражена в гораздо меньшей степени. Во внутреннем убранстве скорее присутствовало довольно сложное смешение восточного и западного стилей, с некоторым уклоном в восточную сторону. Впрочем, этого следовало ожидать. Аналитикам Канцелярии Священной конгрегации давно уже стало ясно, что весь этот подчеркнуто демонстративный западный уклон был всего лишь следствием обыкновенного фрондерства и желания показать опасному дядюшке, что столь одиозная личность, открыто бравирующая пренебрежением традиционными ценностями, не может являться ему достойным конкурентом. По-видимому, пока эта игра стоила свеч. Впрочем, всем, в том числе и гостеприимному хозяину, было понятно, что все эти причуды имеют смысл только до того момента, пока у султана не появится собственный наследник мужского пола. Либо (если слухи о радиактивном поражении генов, вроде бы произошедшем во время аварии на флагмане как раз во время путча, стоившего жизни его августейшему брату, имели под собой основание) того, кого велено будет считать таковым.

Они вошли в небольшой зал, в центре которого на роскошном ковре стоял низкий стол, уставленный блюдами, источающими такой аромат, от которого слюна вскипала во рту. Монах невольно сглотнул, но в следующее мгновение навострил уши.

– …друг мой, поэтому я еще не готов отправиться в изгнание.

Тут его аккуратно подхватил под локоть иничари и, растянув свою зверскую физиономию в старательно демонстрируемом подобии радушной улыбки, указал на одну из подушек, расположенную у конца стола, противоположного тому, где расположились принц и аббат. Брат Томил попытался с невинным видом проскользнуть мимо указанной подушки, дабы устроиться где-нибудь поближе, справедливо полагая, что, если ему это удастся, вряд ли иничари рискнут помешать беседе повелителя, шумно водворяя гостя на отведенное ему место. Но эта попытка оказалась быстро и не менее нагло пресечена дюжим монахом, спутником аббата. Он с неожиданной для столь дородного тела прытью шмякнулся на подушку, расположенную как раз на пути брата Томила, и, непринужденно уцепившись за его рясу, другой ладонью хлопнул по подушке рядом:

– Садитесь, брат мой, и, пока хозяин дома развлекает аббата вежливой беседой, отдадим должное искусству его повара.

Следующие полтора часа показались брату Томилу настоящей пыткой. Фра Так оказался редким чревоугодником. Того количества пищи, которое сумел вместить его объемистый живот, пожалуй, хватило бы всем остальным, находящимся в этой комнате, на пару-тройку дней дикого обжорства. При этом он умудрялся еще и рассказывать монаху о том, в каких трапезах успел поучаствовать в то время, когда, как он выразился, «нес слово божье язычникам из числа людей и Разумных». Из-за этого несмолкаемого рева брат Томил потерял последнюю надежду уловить хоть что-то из негромкой беседы, которую вели принц и аббат Ноэль. Они развалились на подушках и практически не дотрагивались до блюд. И только иногда открывали рот, когда две полуобнаженные прислужницы в чадрах подносили к их губам какие-нибудь особо лакомые кусочки. Причем аббат делал это с той же непринужденностью, что и принц. И это показывало, что подобные трапезы для него привычны.

В иных условиях брат Томил попытался бы побыстрее ограничить общение со столь громогласным собратом по целибату, но на этот раз альтернатива выглядела еще менее привлекательно. Слева от него устроился какой-то вельможа из свиты принца, с первой же минуты усиленно налегший на национальное блюдо, основными составляющими которого, судя по запаху, были лук, чеснок и… что-то типа экстракта ароматических желез земного скунса. Сейчас он, правда, переключился на бешбармак, но это только усугубило дело. Поскольку запах, исходящий теперь уже от самого господина, никуда не исчез, а к нему прибавились еще яркие картинки местных застольных нравов в виде потеков бараньего жира, стекающего вдоль руки, а также аккомпанемент в виде причмокивания и отрыжки. Так что приходилось довольствоваться жизнерадостно жующим фра Таком.

Когда подали сладости, фра Так уже настолько набил брюхо, что сил на разговоры у него практически не осталось. Брат Томил слегка воспрял духом и вновь навострил ушки, но все оказалось напрасно. Принц на мгновение отвлекся от занимавшей его беседы и хлопнул в ладоши. Тут же распахнулись двери, и в зал вбежали юные создания, лица которых были тщательно укутаны легкими, но непроницаемыми для постороннего взгляда шарфами, шаровары девушек, наоборот, абсолютно ничего не скрывали. В руках у трех из них были какие-то устройства, похожие на примитивные музыкальные инструменты. Так оно и оказалось. Эти три опустились на колени, и зал заполнила ритмичная тягучая музыка. Остальные закружились перед гостями в странно-волнующем танце.

Брата Томила танец увлек. До сих пор ему не приходилось видеть ничего подобного вот так, на расстоянии вытянутой руки, когда он как бы сам становился участником танца. Да и девочки были хороши. И то, что лиц не было видно, действовало скорее возбуждающе. Эту магию гибкого и жаркого женского тела чувствовал даже объевшийся фра Так, он приподнялся на подушке и восхищенно причмокнул.

Брат Томил не уловил момента, когда все началось. Зурна вдруг взвизгнула, взорвав мелодию, и в следующее мгновение зал превратился в ад. Один из иничари, стоящий за спиной брата Томила, внезапно захрипел и, вздернув руки к рукоятке метательного ножа, торчащего из шеи, рухнул прямо на монаха. Слева кто-то тонко и визгливо закричал. Гулко хлопнул выстрел, и тут же зашипели клапаны игольников. Брат Томил, который уже почти выбрался из-под трупа и успел обнажить узкий стилет, до того укрытый в полости вертикальной перекладины нагрудного креста, замер. Пневматические игольники – это серьезно. Это оружие профессионалов. В таком случае его единственный шанс остаться в живых – притвориться мертвым и молить Бога, чтобы у нападавших не было времени произвести по контрольному выстрелу во всех присутствующих. Ведь вряд ли причиной нападения была его скромная персона. Но в следующее мгновение перед его носом возникла изящная женская ножка, и он, повинуясь скорее инстинкту, бросающему мужчину в атаку даже при полном отсутствии шансов на победу, чем разуму, резко выбросил руку вперед. Ножка молниеносно отдернулась, и придавленный трупом монах осознал, что уже не успеет увернуться от контратаки… как вдруг все стихло.

Когда брат Томил наконец выбрался из-под трупа, двери зала уже были распахнуты и иничари толкались вокруг стола, грозно блестя обнаженными саблями и удивленно оглядываясь по сторонам. Бледный то ли от страха, то ли от ярости, то ли от того и другого, принц сидел у стены, а одна из тех прислужниц, что во время трапезы кормила его лакомыми кусочками, осторожно обрабатывала ему внушительную ссадину. Труп второй лежал на столе перед подушкой принца с полудюжиной метательных ножей в груди. Аббат, оказавшийся почему-то рядом с телами музыкантш, сосредоточенно разматывал шарф, закрывавший лицо одной из них. Монах огляделся. Зал был завален трупами. За несколько секунд схватки эти бестии успели уложить всю охрану и практически всех гостей. То, что он сам и фра Так остались в живых, следовало отнести на тот счет, что нападавшие не рассчитывали на их присутствие, и на первом плане у них были совершенно другие цели. Только странно, что сам принц каким-то чудом остался жив.

– Друг мой…

Брат Томил обернулся. Принц с трудом поднялся на ноги и двинулся к аббату.

– Друг мой, если бы не вы… – Голос принца дрогнул, но аббат прервал его. Он вскинул руку и резким движением сдернул с головы музыкантши укрывавшую ее материю. Все замерли. Убитая явно имела некоторое отношение к гуманоидной расе, но… она не была человеком.

Кто-то тихо ахнул. Принц побледнел еще больше и с натугой прошептал:

– Значит, это правда.

– Что это?

Вопрос аббата прозвучал резко, как выстрел. Принц вздрогнул и, с трудом оторвав взгляд от лежащего тела, пояснил:

– Мне сообщили, что на Эль-Хадре появились странные существа, очень сильные, с лицами, похожими на морды ящериц, но я… – Он осекся. Аббат несколькими точными движениями ощупал лицо и шею трупа, а затем повернулся к принцу и своим обычным кротким голосом, в котором, однако, на этот раз брат Томил уловил нотку нетерпения, произнес:

– Мне нужно срочно попасть на Эль-Хадр.

Принц внимательно посмотрел на гостя, а затем повернулся к прислужнице:

– Зобейда.

Та молча скользнула к повелителю.

– Поедешь с ними, и… возьми вот это. – Он снял с шеи тонкую циркониевую цепочку, на которой болталась прямоугольная пластинка. Кто-то изумленно охнул. А принц пояснил: – Это тамга. С ней для вас будут открыты любые двери… Кроме тех, что закрыты по личному распоряжению султана.

Аббат с сомнением посмотрел на коленопреклоненную женщину. Принц понимающе кивнул:

– Не беспокойтесь. Зобейда верна мне. К тому же, если она попадет в руки моих… наших врагов, чтобы узнать что-то от нее, им придется сначала вырастить ей язык или хотя бы научить ее писать…

Спустя два часа их корабль вышел на разгонную глиссаду.

7

Все попытки раздобыть хоть какие-нибудь документы окончились полным провалом. Несколько знакомых Карима, которые раньше оказывали ему услуги такого плана – куда-то подевались. Другие, с кем свел его приятель, в каморке которого они провели первую ночь, заломили такую цену, что все оставшиеся деньги (в том числе и те, о которых бывший чахванжи старался не вспоминать) едва составляли половину требуемой суммы. В конце концов, окончательно отчаявшись, Карим решил прикупить «паленую» дешевку, поскольку все это время они со стариком ходили под дамокловым мечом внезапной проверки документов (здесь полиция блюла паспортный режим не в пример более ревностно, чем в трущобах), но и этого сделать не удалось.

Пытаясь получить документы, чтобы затеряться в огромном муравейнике припортового города, Карим сильно засветился. И когда он в очередной раз вошел в тот бар, где за эти сутки успел повстречаться с доброй дюжиной людей, чуть ли не половина присутствующих повернула голову в его сторону. Не успел он занять столик, как на него набросилась толпа ушлых типов, завалившая его предложениями «самых надежных документов за умеренную цену»… «А может, эфенди желает нелегально покинуть планету?..» – «А не ищет ли эфенди надежную комнату? Очень недорого…» Сначала духанщика даже оторопь взяла от того, что все его попытки решить проблему будто натолкнулись на бетонную стену, а сейчас… Но все быстро прояснилось. Все предложения оказались липой. «Надежные» документы ограничивались плохонькой ксерокопией вида на жительство категории «М», обладание которым могло скорее привести в каталажку, чем вообще отсутствие документа. Остальные были из того же разряда. Однако то, что информация о его проблемах опустилась на столь низкий уровень, означало, что им пора линять. И как можно быстрее. Сказать по правде, когда бывший чахванжи разобрался, в чем дело, у него душа ушла в пятки. Но, видно, ТЕ оказались несколько тупее, чем Карим предполагал, а может, у них действительно не было на поверхности того самого геноанализатора, что, впрочем, не отменяло и первого предположения. Во всяком случае, они получили изрядную фору, которая, однако, сейчас катастрофически таяла.

Вернувшись в ночлежку, где они провели прошлую ночь, Карим пнул дрыхнущего христианина и, вытащив из-под его матраса куль с одеждой и парой брикетов одноразового пищевого рациона с просроченной датой годности, которого в любом порту всегда завались, двинулся в сторону черного хода.

Еще вчера вечером, когда они искали, где бы поселиться, духанщик обратил внимание, что ночлежка имеет черный ход (как потом выяснилось, даже не один). Поэтому он и решил остановиться именно здесь, несмотря на существенно более высокую цену. Конечно, это явно указывало на то, что обитатели ночлежки не в ладах с законом и потому вероятность полицейской облавы здесь гораздо выше, чем в других ночлежках. Но и возможность ускользнуть также резко возрастала. Тем более что наметанный глаз бывшего чахванжи заприметил и тщательно смазанные петли на вроде бы заколоченном окне, выходящем на полотняную крышу притулившейся к глухой стене торговой палатки зеленщика, слишком тонкую кладку простенка на лестнице, выполненную к тому же совершенно дерьмовым раствором, и еще пару мест, за которыми вполне могли находиться скрытые выходы.

Именно эта предусмотрительность спасла их и на этот раз. Духанщик успел спуститься только на один лестничный пролет, как вдруг внизу послышался знакомый хлопок и вслед за ним шипение клапана сброса давления. Бывший чахванжи замер на месте. Следовавший за ним еще не до конца проснувшийся христианин не успел затормозить и налетел на него, угодив своим длинным носом как раз под левую лопатку. Но благодаря разнице в массе подобное нападение с тыла никак не отразилось на самочувствии духанщика (кроме разве что неприятных ассоциаций, уж больно острым и длинным был нос у старикашки). Карим затравленно огляделся. Прямо у поворота обшарпанной чугунной лестницы, по которой они спускались, находился тот самый простенок с дрянной кладкой, которую он мог развалить одним плечом. Но бывший чахванжи не рискнул ринуться наобум и, заведя руку за спину, просто ухватил христианина за шкирку, чтобы не терять времени на объяснения, и поволок за собой наверх к тому самому заколоченному окну.

Пока он несся по лестнице, больше волоча, чем ведя за собой своего соратника по бегам, где-то в глубине подсознания мелькнула удивленно-удовлетворенная мысль, что на этот раз христианин не стал ничего выяснять, а молча переставлял ноги, стараясь не особо обременять его руку. А когда они наконец добрались до окна, так же молча принялся его открывать.

Карим оказался прав. Фанера была хитро прибита к створкам, а крупные шляпки гвоздей, торчащие из рамы, были не больше чем бутафорией. Когда бывший чахванжи вытолкал христианина на карниз, тот побледнел, но вновь ничего не сказал, а, деревянно выпрямившись, шагнул вперед. Карим в свою очередь перекинул ногу через подоконник, но тут на лестничной клетке показался первый преследователь. Он слишком торопился, поэтому клетчатый платок, закрывавший его лицо почти до бровей, сбился на шею. И от того, что духанщик успел разглядеть, у него свело руки. Христианин не врал. Это были не люди. Больше всего лицо или, скорее, морда преследователя напоминала морду ящерицы. Или крокодила. Уж кому как нравится. К тому же он был явно тяжелее человека, потому что при каждом его шаге чугунные ступеньки гулко гудели.

По-видимому, все это было так выразительно написано на физиономии Карима, что преследователь, вместо того чтобы броситься на опешившего духанщика, резко затормозил и принялся поправлять платок. И только этим можно объяснить то, что бывшему чахванжи удалось совершить дальше. Карим выхватил из-за пояса метательный нож и резким движением кисти послал его вперед. Реакция у ящероподобного оказалась отменной, он качнулся и почти успел убрать голову с траектории полета ножа, но только почти. Остро отточенное лезвие вошло ему прямо в левый глаз. Ящероподобный завизжал необычно тонким голосом и, задрав морду, повалился назад, опрокинув собрата, поднимавшегося следом за ним. Оба с грохотом покатились по ступеням. Но духанщик этого уже не видел. Швырнув нож, он торопливо перекинул через подоконник вторую ногу и ухнул вниз, моля Аллаха, чтобы полог палатки выдержал и не прорвался под его немалым весом.

Духанщик свалился на землю как куль с рисом, сильно ударившись левой ногой, уже поврежденной во время его прыжка в том заброшенном пакгаузе, который служил штабом «Бесеерманов». Этот удар отозвался болезненным уколом в позвоночнике и ребрах, породив опасение, что теперь ему уже не сделать ни одного шага. В голове мелькнуло: «Ну вот и все…» Но тут сверху в него вцепилась сухонькая рука и с неожиданной силой дернула его за шкирку. Бывший чахванжи захрипел и, с трудом извернувшись, чтобы дать глотке, пережатой воротником халата, втянуть хоть глоток воздуха, вскочил на ноги:

– Ах ты, чертов гяур!..

Но закончить ему не дали. Впереди с пластиковым треском распахнулась желтая дверца электрорикши, и все та же рука зло пихнула его в спину. В этот момент за углом, там, где находился вход в только что покинутую ими ночлежку, раздался яростный выкрик, тут же оборванный тихим шипением клапана сброса давления, и духанщик, посчитав, что для выражения своего недовольства стоит все-таки поискать более спокойное местечко, поспешно нырнул в узкий, дребезжащий салон. Писклявый голос старика взвыл:

– Гони!

Водитель надавил на гашетку, и хлипкий экипаж, дребезжа и завывая, двинулся вперед.

Преследователи выскочили из-за угла, когда экипаж успел набрать разрешенные правилами пятнадцать миль в час. Но вид шустро бегущего экипажа, удалившегося уже почти на треть мили, отнюдь не охладил их пыла.

Первый преследователь догнал их у перекрестка, когда электрорикша замедлил ход, вписываясь в узкий поворот. Он прыгнул на подножку и выбросил вперед обе руки, собираясь уцепиться за вжавшегося в заднюю стенку христианина. Но Карим перегнулся через скукожившуюся фигурку и со всего маху засветил нападающему в грудь своим увесистым кулаком. Пальцы нападавшего щелкнули в полудюйме от груди старика, а в следующее мгновение он налетел боком на столбик паркомата, и его снесло на мостовую. От удара экипаж повело, да так, что он едва не опрокинулся. Водитель испуганно оглянулся. Упавший уже поднимался на ноги, но его изрядно пошатывало. Однако из-за поворота вылетели еще несколько фигур в таких же накидках и, не снижая скорости, устремились за ними. Водитель ахнул, а затем, зверски перекосив лицо, сунул руку куда-то под панель. Оттуда раздался треск, и в то же мгновение экипаж прыгнул вперед, увеличив скорость в два раза. Этот скачок застал следующего преследователя уже в полете. Так что его скрюченные пальцы, увенчанные гипертрофированными ногтями, больше похожими на когти, только царапнули по задней стенке пассажирской кабины.

Между тем аппарат, натужно завывая двигателем, продолжал разгоняться. По самым скромным прикидкам его скорость уже перевалила за тридцать пять миль и все еще продолжала расти. И к следующему повороту они подъехали, имея практически ту же фору, что и при старте. По-видимому, преследователи поняли, что добыча ускользает, и, резко затормозив, выхватили игольники. Пока неустойчивый экипаж, повизгивая шинами, закладывал вираж, стараясь как можно быстрее вписаться в поворот, по задней стенке пассажирской кабины забарабанили иглы. На счастье беглецов, водитель электрорикши приспособил щель между пассажирским сиденьем и задней стенкой под микрокладовку для разного хлама типа запасных дисков, листов пластика для латания кузова и еще черт-те чего. Поэтому гулкие хлопки игл, разрывающих пластик на уровне поясницы, только напугали опасных пассажиров. Но для водителя это оказалось последней каплей. Повернув, он резко затормозил и, обратив к пассажирам испуганное, но от этого не менее злобное лицо, заорал:

– А ну выметайтесь!

Христианин вздрогнул, облизал пересохшие от страха губы и попытался что-то сказать, но Карим не дал ему произнести ни слова. Он тычком выкинул своего товарища по несчастьям на мостовую и, вывалившись сам, рванул к двери ближайшего духана, напоследок крикнув водителю:

– Гони!

Тот испуганно дернулся и, не сообразив, что для него самого гораздо безопаснее было бы остаться на месте и, дождавшись преследователей, указать им, в какую сторону побежали те двое, снова надавил на гашетку. Электрорикша взвыл и, приподняв переднее колесо, прянул по улице. А спустя мгновение из-за поворота на хорошей скорости выскочили преследователи. Но Карим с христианином этого уже не видели. Проскочив через наполненный душными испарениями зал, они, не останавливаясь, залетели на кухню, пробежали между плитами и, повинуясь интуиции Карима, который сразу определил, где расположена задняя дверь, вылетели на соседнюю улицу. На их счастье, в двух десятках шагов, у желтого знака остановки, дремал очередной электрорикша. Бывший чахванжи на мгновение замер, придержав рукой опять чуть не влетевшего ему в спину христианина, бросил взгляд вдоль улицы, а затем быстрым шагом, чтобы создать у окружающих впечатление человека, просто несколько торопящегося по своим делам, подошел к экипажу и, помогая себе руками (ушибленная нога разболелась просто ужас), забрался в салон: