Текст книги "Черный клановец. Поразительная история чернокожего детектива, вступившего в Ку-клукс-клан"

– Как ты смотришь на то, чтобы поработать с нами под прикрытием, Рон?

Как вы можете догадаться, я недолго раздумывал.

– Да!

– Это Стоукли Кармайкл[4]4
  Квамей Тьюр, урожденный Стоукли Кармайкл (29 июня 1941 – 15 ноября 1998) – выдающийся организатор движения за гражданские права в США и глобального панафриканского движения, почетный премьер-министр партии «Черные пантеры». (Прим. пер.)


[Закрыть]. Лидер «Черных пантер» в городе и будет выступать с речью. Мы беспокоимся о возможных последствиях. Что он может сказать? Нам нужен там свой чернокожий, потому что наши белые ребята не очень туда вписываются.

Стоукли Кармайкл, позже получивший известность как Квамей Тьюр, был в свое время премьер-министром партии «Черные пантеры» и идолом движения за гражданские права, так же как Мартин Лютер Кинг[5]5
  Мартин Лютер Кинг (15 января 1929—4 апреля 1968) – самый известный афроамериканский баптистский проповедник, яркий оратор, лидер движения за гражданские права в США. Кинг стал национальной иконой в истории американского прогрессивизма.


[Закрыть] и Малкольм Икс[6]6
  Малкольм Икс, или эль-Хадж Малик эш-Шабазз (19 мая 1925—21 февраля 1965) – афроамериканский исламский духовный лидер и борец за права чернокожих.


[Закрыть]. Кармайкл входил в СНКК (Студенческий ненасильственный координационный комитет), а потом стал его лидером и устраивал сидячие акции протеста в заведениях на Юге, где белые хозяева отказывались обслуживать черных. Именно ему приписывают введение в 1966 году понятия «Черная сила» – задиристого боевого клича революции за равноправие черных. Протесты, связанные с движением «Дело жизни черных», – прямое следствие послания Кармайкла.

Артур объяснил мне, что Стоукли собирался произнести речь в клубе под названием «Беллс найтингейл». «Беллс» нередко посещали черные, там были танцы до поздней ночи и живая музыка. Он располагался в центральной части города – неподалеку от даунтауна.

У нас в Колорадо-Спрингс было два ночных клуба для черных – «Беллс» и «Коттон клаб», оба весьма популярные. «Коттон клаб» Дункана был известен как притон для сутенеров и проституток, поэтому нам, офицерам полиции, всегда приходилось присматривать за ним, особенно в день зарплаты военнослужащих. «Беллс» располагался на боковой улице, так что там собиралась не столь одиозная публика.

Послушать Стоукли мог любой желающий, надо было только приобрести билет за разумную цену.

Подразумевалось, что основную аудиторию составит лучшая часть чернокожего населения Колорадо-Спрингс вместе с юнцами, исполненными революционного пыла. Они надеялись погреться в горячей антибелой/прочерной ауре Стоукли и приобщиться к его былой славе, когда его слова навевали страх на сердца и умы правящей верхушки белой Америки.

Для департамента полиции возможный исход был непредсказуем, и мое начальство в замешательстве обратилось ко мне, после моих долгих просьб дать мне шанс стать агентом под прикрытием.

Теперь пришло время показать им свое профессиональное рвение, и я должен был направить его против одного из самых выдающихся лидеров движения за гражданские права, против человека, которого я видел бессчетное число раз еще подростком в вечерних новостях. Он будоражил систему и провоцировал силы, которые я теперь представлял.

Департамент относился достаточно серьезно к риторической силе убеждения Стоукли, поэтому им требовался «внутренний наблюдатель» и для этого выступления, и для реакции аудитории. Они опасались, что его послание может вызвать резонанс, который вновь разожжет эмоции местных черных и, возможно, приведет к насилию. И хотя вслух этого не говорилось, я знал, что Артур и другие старшие офицеры беспокоились, что Стоукли подожжет еще один город – наш город, – как это происходило во время мятежей 1967 года. Я должен был отслеживать его речь, оценивать реакцию аудитории и докладывать о возможных ответных мерах, которые следует предпринять департаменту для предотвращения неприятностей.

В вечер выступления я спустился в подвальный офис бригады по наркотикам в обычной одежде, подходящей для вечернего «клубного досуга». На мне был костюм с брюками-клеш. Мне пришлось надеть еще блейзер, чтобы скрыть пистолет. В клешах, с открытым воротом – очень в духе «Лихорадки субботнего вечера»[7]7
  Культовый музыкальный фильм 1977 года (реж. Джон Бэдем), воплотивший в себе дух эпохи диско. Главную роль сыграл Джон Траволта, ставший кумиром молодежи. (Прим. пер.)


[Закрыть].

Пока меня обвязывали липкой лентой, закрепляя беспроводной передатчик, чтобы группа поддержки могла слышать все мои разговоры, следователи забрасывали меня вопросами из серии «что, если», давая мне экспресс-курс по работе под прикрытием.

Пришло время показать им свое профессиональное рвение, и я должен был направить его против одного из самых выдающихся лидеров движения за гражданские права.

Что, если подозреваемый предложит тебе нюхнуть кокаина, как ты будешь/не будешь/должен себя вести?

Ответ: Не принимать. Сказать, что я сейчас не в настроении, но спасибо. Не тушеваться, спросить, кто продает. Если мы сможем потом взять наркошей, тем лучше.

Что, если тебе предложат затянуться косяком, как ты будешь/не будешь/должен себя вести?

Ответ: Так же, как и с кокаином.

Что, если кто-нибудь наставит на тебя пистолет, как ты будешь/не будешь/должен себя вести?

Ответ: Вот с этим посложнее. Главное – всегда помнить, что тебя прослушивают. Офицеры слышат тебя, и ты не один. Начинай докладывать полиции. Скажи злоумышленнику, если можешь: «О, знатный ствол ты мне тычешь в грудь. Что это за марка? «Магнум» вороненой стали с шестью пулями?» Таким образом ты сообщишь офицерам, что возникла ситуация с пистолетом и неприятности начались.

Только в самом крайнем случае следует брать дело в свои руки. Сохраняй спокойствие, помощь уже в пути.

Другие офицеры гоняли меня по ценам на различные дозы наркотиков и давали уроки подпольного наркоманского жаргона. Нарки волновались за своего неискушенного собрата, собравшегося на неизвестную территорию.

Артур тем временем отсчитывал сотню долларов из официального городского бюджета и записывал серийные номера в предвкушении возможной сделки по наркотикам, которая могла бы привести к аресту. В довершение ритуала я подписал официальную квитанцию, удостоверяющую передачу денег мне на хранение и налагающую на меня ответственность за их расход и/или возврат.

Я находился на пике эмоций, что меня очень будоражило. Я был как человек-губка, впитывающий любую информации, которую мой юный – и по возрасту, и по опыту работы в полиции – разум мог усвоить, пытаясь запомнить как можно больше, пусть и с переменным успехом.

Я снова получил указание сосредоточиться на Стоукли Кармайкле и его речи, обращая внимание на реакцию аудитории. Мне сказали, что при благоприятных обстоятельствах я могу спокойно приобрести наркотики, если сумею каким-то образом идентифицировать продавца. Будучи новичком, привыкшим к строгим правилам, я задал вопрос, имевший для меня, пожалуй, первостепенное значение: «Могу ли я заказать алкогольный напиток в баре?»

Все покатились со смеху над моим простодушным вопросом – вполне типичным, как я потом узнал, для новых членов бригады по наркотикам. Артур развеял мои опасения, сказав, что один коктейль или пиво вполне допустимы при условии, что это пойдет на пользу расследованию. Я всегда должен помнить, что все сделанное и сказанное мной может использоваться в суде и любая принятая в организм субстанция будет учитываться на судебном процессе.

Мне дали машину без спецзнаков с рацией, и я отбыл в клуб «Беллс найтингейл». Хотя вечер только начинался, вся парковка была уже занята. Выступление Стоукли обещало быть успешным. Заплатив три доллара за билет на программу «Говорит Стоукли Кармайкл», я углубился в толпу. Я чувствовал «бабочек в животе» при мысли о том, что я действую под прикрытием. Я узнал нескольких человек, которым успел за свою недолгую карьеру выписать штрафы за дорожные правонарушения. Здесь также были наши местные «звезды гетто»: сутенеры, их проститутки и драгдилеры. Я распознал парочку более юных «бандитских» элементов. Сам себе я казался Даниилом, входящим в ров со львами; пищей, ждущей, чтобы ее распробовали и поглотили.

Все эти люди, собравшиеся на выступление Кармайкла, испытывали инстинктивную неприязнь к полиции, а к черному полисмену эта неприязнь была еще сильнее. Для них я был не черным человеком, а офицером полиции, при этом черным; «предателем» дела, которому брат черной революции Стоукли посвятил свою жизнь и собирался сейчас говорить об этом. Там, где черные братья вроде Стоукли вещали о низвержении белого «дьявола» и его расистского общества, братья вроде меня, служившие в полиции, оказывались в некоем «параллельном мире», вакууме. Мы были слишком черными для белого сообщества, которому служили вместе с другими полисменами, и слишком «синими», по цвету нашей формы, для своих «братьев по крови», преданных делу борьбы за гражданские права черного сообщества. Впрочем, многие цветные граждане не смотрели на черных полисменов через кривые очки подозрительности и не считали нас паршивыми овцами, отбившимися от стада. Скорее они понимали, что разделяют с черными полисменами общий жизненный опыт, основанный на предубеждениях о цвете кожи и прочих социальных факторах.

Будучи новичком, привыкшим к строгим правилам, я задал вопрос, имевший для меня, пожалуй, первостепенное значение: «Могу ли я заказать алкогольный напиток в баре?»

Но для черных революционеров вроде Стоукли такие, как я, решившие носить значок, пистолет и синюю форму, представляли силы «деспотичного» (с их точки зрения) правительства. Мы укрепляли то, что они считали изначально несправедливыми законами, специально придуманными, чтобы держать в узде жертв этого деспотизма. Мы казались им современным вариантом «домашних рабов» – домашних ниггеров, и каждый из нас был черным Иудой, избравшим сотрудничество с белым «массой» (хозяином) ради укрепления «правосудия белых». Мы стали рабами «системы», «мальчиками» на побегушках у белого человека, как не раз называли меня мои самозваные черные «братья».

Я же гордился и тем, что был черным, и тем, что был копом. Я был горд за свою расу, но это была беззлобная гордость. Я благоговел перед Стоукли, потому что он был выдающейся фигурой движения за гражданские права. Такие, как он (МЛК, Малкольм Икс, Роза Паркс, Рэйси Тэйлор, Джон Льюис и им подобные), делали нашу жизнь лучше. Но здесь и сейчас, оказавшись в этой непростой ситуации, я не испытывал угрызений совести, поскольку знал разницу между черным копом и черным человеком в белой Америке.

Он, как виртуозный кукловод, тянул за ниточки наших эмоций и вел нас по пути, которым мы, по правде говоря, вряд ли хотели идти.

Черная публика в клубе была изрядно разбавлена белыми, теми «я-типа-черный», которых современное хип-хоп-сообщество окрестило «биггерами»[8]8
  Англ. «wigger», от «white nigger».


[Закрыть] – «белыми ниггерами».

Я нашел столик в задней части бара, где сидела в одиночестве весьма привлекательная немецкая леди. С ее разрешения я устроился спиной к стене, заняв типичное стратегическое положение агента под прикрытием (да и вообще всех полисменов), чтобы иметь обзор помещения при возможных беспорядках. Кроме того, я отметил расположение ближайшего выхода на случай, если мне придется оперативно делать ноги.

Она была рада моей компании и сразу завязала разговор, сдобренный тяжелым немецким акцентом. В ее манерах сквозило природное кокетство, что ставило меня в несколько неловкое положение, поскольку я тогда как раз начал встречаться с женщиной, которая через пять лет стала моей женой. Мы еще не вступили в серьезные отношения, но я знал сердцем (хотя не говорил ей об этом), что хочу развивать их – с ее согласия – так далеко, как только возможно. При всем при этом «кобель» во мне – в каждом мужчине сидит такой «кобелек», особенно если он совершеннолетний, холост и свободен от каких-либо личных обязательств – был польщен проявленным к моей особе интересом. Тем не менее я был слишком верен дисциплине и своей работе, чтобы позволить ее флирту перерасти в открытые шуры-муры, угрожающие моему заданию. Эту линию я не собирался пересекать.

Я заказал ром с колой – мой первый алкогольный напиток при исполнении – и любезно включил в свой счет ее напиток. Я перевел разговор с моей персоны на тему наркотиков. Она предложила «замутить» (купить или свести меня с кем-то продающим наркотики) по марихуане или кокаину нам обоим, но развить эту тему нам помешали бурные овации, приветствовавшие Стоукли Кармайкла, символически воздетые кулаки и выкрики «Так держать, брат!» и «Черная сила!». Толпа была без ума от него. Я же, аплодируя, не мог сдержать смеха, наблюдая, как моя немочка со своим акцентом вопила «Черная сила!», воздевая белый кулак.

Речь Стоукли была типична для его репертуара. Он пересыпал ее ссылками на свои панафриканские философские воззрения – идеологию, требовавшую международного укрепления экономической, социальной и политической солидарности среди представителей африканской диаспоры. Это воззрение опиралось на общее историческое наследие, скрепленное общим врагом: белой расой. Вместе с его верой в марксистский революционный переворот в американской политической системе, послание Стоукли представляло большой интерес как для черных масс, так и для моего начальства.

Стоукли был полон энергии и завораживал публику. Чередуя напор и проникновенность, он то вводил людей в горячечное исступление, то успокаивал, словно они слушали ублажающую воскресную проповедь. Он, как виртуозный кукловод, тянул за ниточки наших эмоций и вел нас по пути, которым мы, по правде говоря, вряд ли хотели идти.

Я ловил себя – и не раз – на том, что тоже заражаюсь его экстатически излагаемыми доводами против того правительственного учреждения, которое я представлял, и всех белых людей, на которых я обычно смотрел с симпатией и дружелюбием. Когда я замечал, как радостно хлопаю и кричу «Так держать, брат!», то быстро напоминал себе, что мы с ним по разные стороны баррикады. Я искренне надеялся, что был достаточно хорошим «актером под прикрытием», чтобы мои коллеги из департамента, слушавшие меня по радиопередатчику, не распознали в моем голосе искреннего одобрения.

Моя карьера под прикрытием началась с расследования «Черных пантер», но теперь пришло время перевернуть монету другой стороной – меня позвал Клан.

Стоукли, держа всю публику – и меня в том числе – в плену своей риторики, разносил в пух и прах белого человека и белую расу, утверждая, что за всю свою историю они понимали исключительно хорошо только одно – силу огнестрельного оружия. После чего он стал призывать черные массы Америки вооружиться в преддверии «БОЛЬШОЙ» революции, которая была не за горами. На это утверждение толпа откликнулась, пожалуй, мощнейшим взрывом аплодисментов и лозунгов «Так держать, брат!» и «Черная сила!».

Закончив свое почти 45-минутное выступление, Стокули принимал овации и новые выкрики «черного одобрения» из толпы. Хозяева заведения организовали для него пространство, чтобы он мог пообщаться со своими почитателями и поприветствовать тех, кто хотел прикоснуться к живой, ходячей легенде современной черной истории. Я стоял в очереди и медленно приближался к нему. Когда я наконец оказался перед ним, меня поразило царственное величие его фигуры.

Он был ростом под два метра, с кожей безупречного цвета какао. Я протянул ему руку, и он одарил меня своей знаменитой теплой, заразительной улыбкой, показав самые ослепительные зубы из всех, какие я видел. Я подумал: «Вот это настоящий красавец».

Пока мы жали руки, я спросил, действительно ли он верит в неизбежность вооруженного конфликта между черной и белой расой. Он сжал мою руку крепче и, притянув меня ближе к себе, быстро огляделся и прошептал:

– Вооружись, брат, и будь готов, потому что революция грядет и нам придется убивать белочек. Верь мне, она грядет.

Затем он отстранился и поблагодарил меня за то, что я пришел послушать его речь. Он пожелал мне всего хорошего, как и я ему. Мое первое задание под прикрытием, увенчавшееся прикосновением к истории, подошло к концу.

Я покинул клуб и отправился в участок к своим – доложить о выполненном задании и рассказать, что творилось внутри. Им и так было все слышно, и они знали, что сказал Стоукли, но я говорил об атмосфере: насколько она была наэлектризованной, возбужденной, но не агрессивной, несмотря на содержание речи. Стоукли не призывал к немедленному насилию. Я написал необходимые отчеты и отправился домой в приподнятом настроении.

В тот момент мне казалось, что моя профессиональная жизнь удалась на все сто. Я выбился из патрульных в группу особого назначения и работал с бригадой по наркотикам. Через три месяца я официально стану детективом по наркотикам под прикрытием, первым черным в истории Департамента полиции Колорадо-Спрингс, и, как выяснилось позже, самым молодым.

Моя карьера под прикрытием началась с расследования «Черных пантер», но теперь пришло время перевернуть монету другой стороной – меня позвал Клан.

III. Я – голос, ты – лицо

В работе под прикрытием есть определенные вещи, которые следует соблюдать. Я же, во‑первых, нарушил базовое правило: не соваться в дело, не имея плана действий. Во-вторых, я использовал свое настоящее имя вместо служебной личности – а это смертный грех. В-третьих, я указал служебный адрес и телефон, не думая, что из этого хоть что-то выйдет.

Когда началось это дело, я служил в полиции уже четыре года, три из которых прошли за работой под прикрытием в бригаде по наркотикам и преступлениям против нравственности. Я был хорошо подкован в азах подобных расследований, но в этом конкретном случае изначально повел себя опрометчиво. Мое ложное предположение заставило меня совершить серьезную ошибку. К счастью, люди, с которыми я связался, были, как говорится, «не семи пядей во лбу» и мои ошибки не поставили расследование под угрозу. Коли на то пошло, именно эти изначальные промахи парадоксальным образом привели к успеху.

Положив трубку, я тут же связался со своим сержантом Кеном Траппом. Я сказал, что хочу подключить к делу Чака из бригады по наркотикам. Кен был занят приемом нового сотрудника, поэтому я позвонил Артуру, которого уже повысили до лейтенанта, и попросил у него разрешения привлечь Чака для задания под прикрытием на 9 ноября. Я сообщил ему детали и объяснил, чего жду от этого расследования.

Оно должно было стать информационным делом, цель которого – узнать как можно больше о растущей угрозе Клана в Колорадо-Спрингс и во всем штате Колорадо и предотвратить возможные террористические действия. В принципе, мы могли завершить его в любой момент, арестовав нескольких клановцев за мелкие правонарушения; однако моя задача состояла не в этом. Если бы оказалось, что эти люди замешаны в тяжких преступлениях, мы бы, конечно, прищучили их. Пока же до этого не дошло, я намеревался следовать стратегии сбора информации, чтобы узнать как можно больше об отделении Ку-Клукс-Клан в Колорадо-Спрингс.

Но Артур был детективом по наркотикам. Его расследования ставили целью арест подозреваемых и поиск доказательств для судебного разбирательства. Сбор информации был для него чем-то непонятным и ненужным.

Он ответил отказом:

– У меня нет для этого ресурсов. И вообще, как только этот Кен услышит речь одного из наших белых полисменов, он поймет, что по телефону разговаривал с черным.

– А как разговаривает черный? – спросил я.

– Ну, сам знаешь, – попробовал отмахнуться Артур.

– Нет, я не знаю. Объясни мне.

Ответом была мертвая тишина. Я уже слышал нечто подобное от нескольких полисменов, с которыми работал. Они оставались во власти предрассудков и стереотипов – как в той сцене в фильме «Аэроплан!»[9]9
  Знаменитая комедия 1980 г. (реж. Джим Абрахамс и братья Цукеры) с Лесли Нильсеном в главной роли. Пародия на экранизацию повести Артура Хейли «Взлетно-посадочная полоса 08». Считается одной из лучших комедий всех времен. (Прим. пер.)


[Закрыть], в которой Джун Кливер начинает говорить как обдолбанный, что для многих означало «говорить как черный». Один коллега ответил мне на такой вопрос: «Ну, знаешь, втирать всякую лажу и говорить все время «блин» и «мать твою». Это была полная ахинея – и вообще, и применительно ко мне в этом расследовании.

Артур и все разделявшие это мнение считали, что я не смогу установить с клановцами успешное общение по телефону. Я непременно буду «втирать всякую лажу» и сразу спалюсь, что я черный; я не смогу удержаться, чтобы не вставлять все время «блин» и «мать твою», и любой клановец сразу поймет, с кем имеет дело.

Полная чушь, просто уморительная в своей абсурдности.

Главное же – Артур не принимал всерьез саму мысль о том, что Ку-Клукс-Клан мог обосноваться в Колорадо-Спрингс. Он не собирался рисковать разоблачением одного из своих детективов под прикрытием ради такой ерунды. Для него газетное объявление было в лучшем случае розыгрышем, а этот Кен – просто озлобленным типом, не стоящим внимания.

После отказа лейтенанта я вновь позвонил сержанту Траппу, решив обратиться через голову Артура напрямую к начальнику полиции. Сержант Трапп полностью поддержал меня. С точки зрения моей карьеры это решение было не особенно разумным. У меня сложились довольно натянутые отношения с лейтенантом Артуром, и это обращение – в обход капитана и помощника начальника отдела расследований – обещало еще больше раздуть пламя нашей взаимной неприязни.

– Как только этот Кен услышит речь одного из наших белых полисменов, он поймет, что по телефону разговаривал с черным.

– А как разговаривает черный? – спросил я.

Напряженность между мной и Артуром возникла примерно год назад, когда я работал у него в бригаде по наркотикам. До этого случая он был моим наставником. Нам требовалось принять решение по делу, которое мы вели вместе с управлением шерифа, и мы все выбирали между предложениями, выдвинутыми Артуром и шерифом. Я отдал голос за предложение шерифа, к досаде и злобе Артура. Он считал, что я, как офицер ДПКС, должен был поддержать в этом споре его и сержанта. Ему не понравилось, что я выразил свое мнение. С тех пор наши профессиональные отношения уже не были прежними.

Другим моментом, добавлявшим масла в огонь наших противоречий, было отношение лейтенанта к начальнику полиции, которого он откровенно недолюбливал и, по большому счету, не уважал из-за способа его восхождения по служебной лестнице.

Начальника повысили совсем недавно, а до тех пор он носил чин лейтенанта и уступал по трудовому стажу Артуру, своему конкуренту из бригады по наркотикам. В должности лейтенанта наш начальник отвечал за отдел по связям с гражданскими организациями, что в полицейской иерархии ценилось невысоко, однако он знал толк в своем деле. Поскольку он не служил на «передовой», как его старшие коллеги в следовательском или патрульном подразделении, говорили, что он несправедливо обошел их в процессе отбора. В их глазах он был недостоин служить начальником Департамента полиции Колорадо-Спрингс.

Артур, лейтенант бригады по наркотикам, не смирился с тем, что он отстал от времени. В те годы ДПКС, как и многие департаменты полиции в стране, начал продвигать более образованных сотрудников. Освященные традицией качества – у кого больше закрытых дел и выше стаж – уже не были основанием для служебного продвижения. Они ушли на второй план по сравнению с успехами в области высшего образования. При поиске кандидата на должность начальника полиции кадровая комиссия требовала как минимум диплома бакалавра. У лейтенанта из бригады по наркотикам был диплом младшего специалиста, а у лейтенанта из отдела связей, единственного из старших офицеров ДПКС, – диплом магистра.

У меня оставалась неделя, чтобы подготовить встречу с местным организатором Клана, и мне было некогда раздумывать о разжигании нашей с Артуром неприязни, о соблюдении иерархии и возможном вреде для моей карьеры. В конце концов, все равно лейтенант имел на меня зуб и будет иметь его, как бы я ни поступил. Терять мне было нечего.

Сержант Трапп и я коротко доложили начальнику об активности, которую я успел развить: письменный отклик на газетное объявление, телефонный разговор с местным организатором Клана и получение информации о планах по поджогу крестов. Клан готовил акт внутреннего терроризма, чтобы повысить «белую гордость» и, как следствие, численность своего контингента.

Начальник проявил большой интерес к нашему рассказу, задал несколько вопросов и спросил, понадобятся ли мне дополнительные людские ресурсы. Я запросил двух следователей на 9 ноября. Тогда он позвонил лейтенанту и велел ему обеспечить мне необходимое содействие.

Как можно было ожидать, Артура мои действия не обрадовали. Меня же мало волновали его личные чувства и его эго. Я считал, что такой обходной маневр был единственной возможностью внедриться в группировку, за которой стояла долгая история терроризма и которая теперь пыталась обосноваться в моем городе.

На встрече с Чаком я ввел его в курс намечавшегося расследования и рассказал, что успел сделать.

– Они планируют поджоги, благотворительные мероприятия исключительно для белых и вербовку новых членов – и мы должны выяснить, что еще.

Он засмеялся.

– Черный коп, проникающий в Клан? Обалдеть. А они не заметят, что ты черный?

– Вот поэтому мы и работаем вместе. Я буду слышать по передатчику все, о чем ты говоришь с ними, а ты будешь знать все о наших телефонных разговорах. Я – голос, ты – лицо.

– Это, наверно, самая безумная вещь, которую я когда-либо слышал. Короче, я в деле, – сказал Чак, широко улыбаясь.

К сожалению, привлекать Чака можно было только в крайнем случае – из-за его загруженности в бригаде по наркотикам и из-за политики департамента. Так что по большей части мне приходилось морочить противнику голову по телефону и держать Чака в курсе своих разговоров с членами этой организации.

Встреча 9 ноября была очень важна, поскольку на основании телефонного общения у Кена уже сформировался положительный образ «Рона Сатллворта». Я сказал Чаку, что его главная задача – закрепить это впечатление во время личной встречи.

Кен не должен усомниться, что имеет дело с одним человеком, – будет ли он говорить со мной по телефону или с Чаком вживую. Нам следует координировать каждое свое движение, чтобы мы смогли плыть от одной встречи к другой, не натыкаясь на рифы несовпадений.

Если у меня происходил телефонный разговор, за которым должна была последовать встреча, Чаку следовало знать каждую деталь этого разговора и быть готовым к обсуждению любых вопросов. Точно так же я должен был знать все о его живом общении с клановцами. Иными словами, разговоры, которые вели Чак и я с этими типами, должны были сходиться во всем и дурачить их.

7 ноября я позвонил Кену, чтобы подтвердить встречу через два дня в Секьюрити. Мы договорились, что белый парень, похожий на хиппи, будет ждать меня в 7:00 вечера на парковке паба «Квик».

Кен совсем расслабился и признался, что из-за огласки с этим объявлением по вербовке армия отправила его в отпуск, хотя до окончания его военной службы оставалось тридцать семь дней. Я сказал ему, что это невозможно – чтобы армия вычислила Кена по газетному объявлению без имени и личной информации. Если он действительно попал в переделку за свою связь с Кланом, армия, должно быть, прознала о нем что-то посерьезней.

– Черный коп, проникающий в Клан? Обалдеть. А они не заметят, что ты черный?

Тем временем Клан, похоже, захватывал СМИ. «Телеграф», одна из двух главных газет Колорадо-Спрингс, напечатала статью о прибытии в наш городок Дэвида Дюка, Великого Магистра ККК для проведения светских мероприятий.

– На этой неделе была заметка о приезде Дэвида Дюка в Колорадо-Спрингс. Это правда? – спросил я Кена.

– Да, Дюк сам позвонил в газету и сказал им, что будет в городе в январе, – сказал Кен. – Мы собираемся провести большой митинг. У нас сейчас шесть членов в рясах, и мы ищем других. Мы пока согласуем план с Дэвидом, но ты об этом сразу узнаешь, Рон.

Мы еще немного поболтали, перешучиваясь и обмениваясь любезностями, а потом Кен сказал:

– Ну, мне надо идти. Увидимся через два дня.

Вечером 8-го я встретился с Чаком и еще одним детективом по наркотикам, Джимми. Мы прошлись по плану действий: как Чак подъедет к пабу «Квик», а мы с Джимми будем сидеть в фургоне через улицу, в пределах досягаемости.

Мы закрепили на Чаке беспроводной передатчик, позволявший мне слышать и записывать его разговоры. Кроме того, я на всякий случай дал ему свои документы для подтверждения того, что он Рон Сталлворт: библиотечную карточку, кредитки и карточку соцстраховки – все, на чем стояло мое имя, но без фотографии или еще каких-либо деталей, говорящих о моем цвете кожи.

У Чака был при себе спрятанный пистолет, как и положено в работе под прикрытием. Если Кен со товарищи станут его обыскивать, он скажет, что не выходит из дома без оружия.

И вот мы подъехали к пабу. Чак припарковался под яркими флуоресцентными фонарями, а мы с Джимми сидели на другой стороне улице и делали то, что делают все следователи перед операцией. Мы ждали.