Текст книги "Дурная привычка"

Росс Макдональд
Дурная привычка

Человек в строгом темно-синем костюме вошел в мою дверь боком. В руке у него была серая фетровая шляпа. Лицо его было длинным и бледным, глаза и брови – черными. На высоком лбу аккуратно зачесаны волосы, напоминавшие черные ленты. Только его галстук был цветным. Он висел на впалой груди, как задремавшая на время ярко-красная страсть.

Человек быстро осмотрел острыми черными глазами мой офис, потом выглянул в коридор. Его волосатые ноздри раздулись, принюхавшись, как бы почуяв утечку газа.

– За вами кто-то следит? – спросил я.

– У меня нет причин так думать.

Я сидел без пиджака, ворот рубашки расстегнут. Был полдень, и очень жарко. Начинался сезон, когда над городом постоянно висел смог. Посетитель посмотрел на меня с некоторым презрением, напомнив моего школьного учителя, и спросил:

– Вы, должно быть, Арчер?

– Вы сделали правильный вывод. Именно эта фамилия написана на двери.

– Я умею читать, спасибо за подсказку.

– Поздравляю вас. Но это не агентство по поиску талантов.

Он весь сжался, схватился рукой, на одном из пальцев которой было надето стальное кольцо, за свой синий подбородок и окинул меня проницательным, грустным и одновременно враждебным взглядом. Потом пожал плечами, как бы показывая, что делать нечего, придется действовать.

– Проходите, если желаете, – сказал ему я. – И закройте за собой дверь. Не обращайте на меня внимания. В жару я всегда бываю особенно остроумен.

Он с силой захлопнул дверь, чуть не разбив дорогое стекло, сквозь которое изнутри можно было видеть, что происходит снаружи.

– Простите. Я очень нервничаю.

– У вас неприятности?

– У меня – нет. Моя сестра… – Он опять посмотрел на меня своим проницательным взглядом. Я сделал вид, что мне скучно, что ничто меня не интересует и что я вообще нелюбознательный и равнодушный человек. Пауза затянулась.

– Ваша сестра, – напомнил я ему через некоторое время, – она что-то сделала или с ней кто-то что-то сделал?

– Боюсь, что и то, и другое, – он улыбнулся вымученной улыбкой. Уголки его рта опустились. – Мы с ней содержим школу для девочек в… в районе Чикаго. Должен предупредить: все, что я вам скажу, должно держаться в тайне.

– Прекрасно. Садитесь, мистер…

Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, бережно раскрыл его и вынул визитную карточку. Держа карточку в руках, он заколебался.

– Позвольте мне догадаться, – сказал я. – Ничего не говорите мне. Ваша фамилия начинается с согласной или с гласной буквы?

Он осторожно опустился на стул, проверив предварительно, не спрятаны ли в нем электроды, и протянул мне свою визитную карточку, как подарок. На ней было выгравировано: «Дж. Реджинальд Харлан. Магистр гуманитарных наук. Школа Харлана».

Я прочел все это вслух. Он поморщился.

– Хорошо, мистер Харлан. У вашей сестры какие-то неприятности. Вы руководите школой для девочек…

– Она руководит. Я счетовод и казначей.

– Поэтому вы и боитесь скандала. У нее сексуальные проблемы?

Он положил ногу на ногу и ударил ладонью по своему острому колену.

– Откуда вы знаете?

– У многих моих друзей есть сестры. Она, конечно, моложе вас?

– Да, на несколько лет моложе. Но Мод не молоденькая девочка. Она зрелая женщина. Во всяком случае, я всегда так думал. Именно ее возраст, возраст и положение, делают все это просто невероятным. Как может женщина, занимающая такой пост, такое место в обществе, отвечающая за воспитание сотни невинных девочек, так внезапно и так безрассудно влюбиться? Вы это можете понять? Можете объяснить?

– Да. Так часто бывает.

– Я не понимаю.

Слабое сомнение, возникшее у него, несколько смягчило его взгляд. Возможно, он думал, что и с ним такое может случиться, запоздалая страсть вспыхнет как молния и осветит его скучную жизнь.

– Я всегда считал самым опасным подростковый возраст. – Он прижал свою бледную руку к груди и стал поглаживать ею свой красный галстук.

– Это зависит от человека, – сказал ему я, – и от обстоятельств.

– Возможно, вы и правы. – Он повернул шляпу, лежавшую у него на коленях, тульей вниз, и стал рассматривать ее подкладку. – По правде говоря, теперь я вспоминаю, что наша мать сорвалась именно в этом возрасте, тридцатилетней женщиной. Возможно, Мод унаследовала это от нее, и в генах у нее есть что-то неустойчивое.

– А у вашей матери гены были голубыми?

Харлан улыбнулся своей вымученной улыбкой:

– Вы правы, она была голубых кровей. Вы очень проницательны. Но не будем говорить о нашей матери. Меня беспокоит моя сестра.

– Что же с ней случилось? Она убежала?

– Да. Самым скандальным и неподобающим образом, с человеком, которого она почти не знает, с человеком ужасной репутации.

– Расскажите мне о нем.

Он опять посмотрел внутрь своей шляпы, как будто ее невидимое содержимое одновременно очаровывало его и страшило.

– Я мало что могу о нем рассказать, поскольку даже не знаю его имени. Видел его всего один раз в прошлую пятницу, почти неделю назад. Он подъехал к школе на старой разбитой машине как раз во время родительского собрания. Мод даже не представила его мне. Она его никому не представила. Если бы вы его увидели, то поняли бы, почему. В юности он явно был хулиганом. Здоровенный волосатый грубиян с рыжей бородой, в грязных старых брюках, в берете и свитере. Она подошла к нему на виду у всех родителей, взяла за руку и пошла с ним по аллее вязов как загипнотизированная.

– Вы хотите сказать, что она так и не вернулась?

– Нет. Вечером она вернулась на какое-то время домой, чтобы собрать вещи. Меня дома не было. У меня есть кое-какие светские обязанности. Это было начало учебного года. Когда я вернулся, ее уже не было. Она оставила мне короткую записку. И это все.

– Записка с вами?

Он полез в нагрудный карман и достал сложенный листок писчей бумаги. Я прочел записку. Каллиграфическим почерком в ней было написано:

"Дорогой Реджинальд!

Я выхожу замуж. Уезжаю так внезапно, потому что не надеюсь, что ты сможешь понять меня. Не беспокойся обо мне и, главное, не пытайся вмешиваться в мою жизнь. Если мое поведение покажется тебе жестоким, помни, что я борюсь за саму жизнь. Мой будущий муж прекрасный и добрый человек, который много страдал в свое время, как и я. Сейчас он ждет меня на улице.

Будь уверен, дорогой Реджинальд, что я по-прежнему буду любить тебя и школу. Но никогда не вернусь обратно.

Твоя сестра".

Я вернул записку Харлану:

– У вас с сестрой были хорошие отношения?

– Всегда считал, что хорошие. У нас были с ней некоторые разногласия в отношении того, продолжать ли работу, начатую нашим отцом, и в отношении школы. Но мы глубоко уважали друг друга. Вы можете судить об этом по ее записке.

– Да. – Но по записке я мог судить и о многом другом. – А что это за страдания, о которых она пишет?

– Понятия не имею. – Он сильно дернул свой красный галстук. – Мы прекрасно жили с ней вместе. Мод и я, мы служили делу воспитания девочек, это была безбедная и счастливая жизнь. Так отвернуться от меня, предать ни с того, ни с сего. После восемнадцати лет преданного служения школе она вдруг о ней забыла. Школа для нее ничего не значит. Память отца тоже ничего не значит. Этот грубиян околдовал ее, вот что! Вся система жизненных ценностей пересмотрена.

– Может быть, она просто влюбилась. Чем старше женщина, к которой приходит любовь, тем сильнее она любит. Черт возьми, может быть, он хороший парень, достоин ее любви.

Харлан хмыкнул:

– Он просто подлый соблазнитель. Уж я-то сразу таких вижу. Он бабник и пьяница, а возможно, и еще хуже.

Я посмотрел на свой бар. Он был закрыт и выглядел вполне невинно.

– По-моему, вы несколько предубеждены против него.

– Я знаю, что говорю. Этот человек – головорез. Мод очень тонкая женщина, она должна жить в соответствующих условиях. Он развратит ее ум и тело, истратит все ее деньги. Повторяется история нашей матери, только в худшем варианте, в значительно худшем варианте. Мод гораздо более ранима, чем наша мать.

– А что произошло с вашей матерью?

– Она развелась с отцом и убежала с учителем рисования, который преподавал в нашей школе. Они жили очень весело, в кавычках, конечно, пока он не умер от пьянства. – Тот факт, что он умер, казалось, доставлял Харлану некоторое удовлетворение. – Сейчас наша мать живет в Лос-Анджелесе. Я не виделся с ней больше тридцати лет. Но Мод побывала у нее во время пасхальных каникул. Хотя я решительно был против этого.

– Мод поехала со своим мужем в Лос-Анджелес?

– Да, вчера она прислала мне оттуда телеграмму. Я сел на первый же самолет и прилетел.

– Покажите телеграмму.

– У меня ее нет. Мне прочли текст по телефону. – И он добавил с раздражением: – Она могла бы выбрать менее открытое для всех и каждого средство связи, чтобы сообщить мне о своих позорных делах.

– А что было в телеграмме?

– Она сообщала, что счастлива. Чтобы сделать мне больно, конечно. – Лицо его потемнело, но по глазам было видно, что внутри у него все полыхает красным пламенем. – Она предупреждала меня, чтобы я не пытался преследовать ее, и извинялась за то, что взяла деньги.

– Какие деньги?

– В прошлую пятницу перед отъездом она выписала чек на сумму, практически равную той сумме денег, что лежала в банке на нашем совместном счету. Чек на тысячу долларов.

– Но деньги принадлежат ей?

– По закону – да. Но в моральном смысле – нет. Мы всегда считали, что деньгами должен распоряжаться я. – В голосе его появились подвывающие нотки. – Этот человек явно охотится за ее деньгами. И самое печальное, что ничего нельзя сделать, чтобы заставить Мод не трогать наш капитал. Она даже может продать школу.

– Школа принадлежит ей?

– Боюсь, что да. По закону. Отец передал школу в наследство ей. Я не сразу стал хорошим администратором. Мои способности развивались постепенно… Бедный отец не дожил, чтобы увидеть, как я наконец стал зрелым человеком. – Он кашлянул и чуть не подавился. – Одни только здания стоят двести тысяч долларов. А наш престиж просто бесценен.

Он замолчал и прислушался, будто мог слышать, как его деньги спускались в трубу, позванивая и урча.

Я надел пиджак.

– Вы хотите, чтобы я их нашел? Чтобы удостовериться, что они законно женаты и что он не мошенник?

– Я хочу видеть свою сестру. Если бы я только смог поговорить с ней… Что-то можно было бы спасти. Она потеряла голову, это факт. Я не могу допустить, чтобы она сломала свою жизнь, да и мою тоже, как мать сломала жизнь нашего отца и свою собственную.

– А где в Лос-Анджелесе живет ваша мать?

– У нее дом в местечке под названием Вествуд, кажется. Я там никогда не был.

– Считаю, что нам следует ее навестить. Вы с ней не связывались?

– Конечно, нет. И не собираюсь этого делать сейчас.

– По-моему, вы должны с ней повидаться. Если Мод встречалась с ней на Пасху, ваша мать может знать этого мужчину. Мне не кажется, судя по всему, что ваша сестра внезапно убежала с незнакомым человеком.

– Возможно, вы и правы, – произнес он медленно. – Мне почему-то не пришло в голову, что она могла с ним познакомиться именно там. А потом он приехал за ней в Чикаго. Это вполне логично.

Мы немного поговорили о плате за мои услуги. Харлан выписал чек на пятьдесят долларов, и мы спустились к моей машине.

* * *

Вествуд по масштабам Лос-Анджелеса, находился неподалеку. Мы присоединились к раннему вечернему движению машин, направлявшихся за город и к морю. Прикрывая свои глаза рукой от косых, почти горизонтальных лучей вечернего солнца, Харлан рассказал мне немного о своей матери. Достаточно для того, чтобы знать, с кем мне придется иметь дело.

Она жила в деревянном коттедже на холме, с которого открывался вид на студенческий городок. Маленький садик перед домом буквально задыхался от разнообразного вида кактусов, иные из которых достигали высоты дома. Краска на доме облезла, и он довольно непрочно стоял на склоне холма, как, впрочем, и его хозяйка.

Она открыла дверь, щурясь на солнце. Лицо ее было опухшим и помятым годами и неприятностями. Черные с сединой волосы висели прямыми прядями на лбу. Крупные потемневшие металлические кольца воткнуты в уши. Несколько золотых цепочек висели на ее увядшей шее, позванивая при каждом движении. На ней были сандалии и халат из коричневого материала, напоминавшего мешковину, подвязанный на талии веревкой. Глаза были пыльно-черного цвета и смотрели куда-то вдаль. Она не узнала Харлана. Он сказал каким-то новым голосом, низким и переходящим на шепот:

– Мама?

Она внимательно посмотрела на него. Вокруг заблестевших глаз появились морщинки. Она улыбнулась. Зубы были желтыми от курения, но улыбка была широкой. Потом она стала громко смеяться. При свете солнца она выглядела как цыганка, которых рисуют на кувшинах для вина.

– Боже мой! Ты – Реджинальд?

– Да. – Он снял шляпу. – Но я не могу понять, почему ты смеешься?

– Просто, – сказала она сквозь смех, – ты так похож на своего отца.

– Что же в этом смешного? Я рад, что похож на него. Стараюсь жить так, как жил он. И мне очень хотелось бы, чтобы и Мод поступала так же.

Она перестала смеяться:

– Я не имею права критиковать Мод. Она стоит вас обоих, и ты это знаешь. Она прекрасная женщина.

– Она просто дура, – сказал он взволнованно. – Убежала, украла деньги…

– Следи за своими словами. Мод – моя дочь, – сказала с достоинством старая женщина.

– Она точно твоя дочь. Она здесь, у тебя?

– Нет, ее здесь нет. Я знаю, зачем ты пришел. Я предупреждала Мод, что ты постараешься найти ее и затянуть обратно в эти соляные копи.

– Значит, ты ее видела? Где она?

– Не собираюсь ничего тебе рассказывать. Мод прекрасно себя чувствует и счастлива. Счастлива впервые в жизни.

– Ты скажешь мне, где она, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, схватив ее за тоненькое запястье. Она испуганно заморгала и крепко сжала свои длинные зубы, готовясь к отпору. Я взял его за плечо и за руку, дернул назад, и он отпустил мать.

– Возьмите себя в руки, Харлан. Вы не можете силой заставить людей говорить.

Он с ненавистью посмотрел на меня, а затем на свою мать. Она ответила ему таким же взглядом.

– Ты не изменился, Реджинальд, – сказала она. – Помнишь, как ты прикалывал к доске булавками жуков? Кстати, кто этот джентльмен?

– Мистер Арчер, – ответил он ей резко. – Частный детектив.

Она всплеснула руками и скорчила физиономию.

– Реджи, ты превзошел себя. И ни капельки не изменился.

– Ты тоже, мама. Но дело не в нас. Пожалуйста, не старайся увести меня в сторону. Я хочу знать, где сейчас Мод и ее… супруг.

– Этого я тебе не скажу. Тебе мало, что Мод отдала тебе тридцать лет своей жизни? Ты хочешь, чтобы она посвятила тебе всю свою жизнь?

– Я лучше знаю, что нужно Мод. А ты не можешь этого знать. Ведь ты сама превратила свою жизнь неизвестно во что. – Он презрительно посмотрел на облезлые стены, перекошенную дверь, одинокую старую женщину, стоявшую в дверях. – Если это ты виновата в том, что она так поступила… – Он умолк, не зная, что сказать. Гнев душил его, как железная проволока вокруг шеи. Я слышал, как в горле у него что-то булькает.

– С Мод все в порядке. Она наконец нашла человека, который ей подходит. И у нее хватило ума посвятить ему себя полностью. Я тоже так поступила в свое время. – Воспоминания разгладили морщины на ее лице. В голосе зазвучали романтические нотки. – Я горда тем, что в этом есть и моя заслуга.

– Значит, ты признаешь, что участвовала в этом?

– А почему нет? Это я познакомила ее прошлой весной с Ленардом Листером. Когда она приезжала ко мне. Ленард великолепный человек. Они сразу понравились друг другу. Мод долго жила одна. И ей нужен был сильный мужчина, чтобы разбудить ее.

– Как, ты сказала, его зовут?

– Ленард Листер, – ответил ему я.

Женщина закрыла рот рукой.

– Я не хотела называть его имени, – сказала она сквозь желтые пальцы. – Но теперь, когда вы знаете его имя, вы должны знать, кто он. Он великолепный театральный актер.

– Вы слышали о нем, Арчер?

– Нет.

– Ленард Листер? – удивилась женщина. – Конечно, вы должны были слышать это имя, если живете в Лос-Анджелесе. Он известный режиссер экспериментального театра. Он даже преподавал в университете. У него великолепные планы. Он хочет создать поэтический фильм, как Кокто во Франции.

– И, конечно, на деньги Мод, – сказал Харлан.

– Ты сразу же подумал о деньгах. Это на тебя похоже. Но он любит ее не из-за денег, а из-за нее самой.

– Понимаю. Понимаю. А ты играешь роль частного брокера, предложившего человеку, который охотится за деньгами, свою собственную дочь. Сколько же этот блестящий парень обещал заплатить тебе за услуги?

Солнце зашло. В сумерках лицо женщины сделалось усталым и бледным.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. И никогда не говори так. Мод была всегда добра к тебе. И ты тоже должен пойти ей навстречу. Почему бы тебе не смириться и не уехать домой?

– Потому что мою сестру обманули. Она в руках глупцов и жуликов. Кто из этих двух ты, мама?

– Я ни то, ни другое. Мод сейчас живет так хорошо, как никогда раньше не жила, – сказала она, теряя уверенность под его натиском.

– Вот я и хочу убедиться в этом сам. Где они?

– Я тебе этого не скажу. – Она посмотрела на меня, ища поддержки.

– Тогда я сам их найду.

Это было нетрудно сделать. Адрес Ленарда Листера был в телефонной книге. Он жил в квартире на улице Санта-Моника, расположенной рядом с бульваром Линкольна. Я пытался уговорить Харлана, явного скандалиста, поручить это дело мне. Но он вел себя как спаниель, напавший на след утки. Я вынужден был или взять его с собой, или бросить это дело совсем. К тому же, если бы он пошел один, он наделал бы гораздо больше глупостей.

* * *

Было почти совсем темно, когда мы добрались до их жилища, старого двухэтажного оштукатуренного дома, стоявшего несколько вглубь от тротуара. Трава на лужайке перед домом почти совсем высохла и казалась коричневой. Квартира Листера была студией, построенной над гаражом, примыкавшим к дому. В квартиру вела цементная лестница, пристроенная у наружной стены гаража. В самом доме и в квартире Листера горел свет. Окна квартиры закрыты шторами. Было очень тихо, и трава шуршала под нашими шагами.

– Ужасно. И Мод вынуждена здесь жить, – сказал Харлан. – Замечательная, умная женщина живет в трущобах с этим сутенером.

– Угу. Знаете что, давайте я буду вести разговор. Вы используете такие выражения, что можете схлопотать за это.

– Ни один подонок не сможет меня запугать. – Но он пропустил меня вперед, когда мы поднимались по лестнице, которая освещалась желтой лампочкой, висевшей над дверью. Я постучал. Никто не ответил. Я постучал снова. Харлан отодвинул меня и взялся за ручку. Дверь была заперта.

– Ломайте замок, – сказал он мне шепотом, но очень настойчиво. – Они там сидят и молчат. Я в этом уверен. У вас должна быть отмычка.

– Это верно. Но я могу потерять лицензию.

Он бил в дверь кулаком так сильно, что она стала ходить туда-сюда. Стальное кольцо на его пальце царапало краску. За дверью послышались легкие шаги. Я оттолкнул Харлана в сторону. Он чуть не потерял равновесия на узкой площадке.

Дверь открылась.

– Что происходит?

На мужчине, стоявшем в дверях, был полосатый ситцевый халат и больше ничего. Плечи и грудь его были как у Геркулеса, но он несколько обмяк и сгорбился из-за возраста. Ему было около пятидесяти лет. Рыжие с проседью волосы нечесаны. Пухлый рот, как двустворчатый моллюск, выглядывал из рыжего гнезда его бороды. Глаза глубоко посажены и мечтательны. Такие глаза смотрят в прошлое и в будущее, но никогда не видят настоящего.

Его плечи почти загородили дверь. Но я все же смог увидеть освещенную комнату. Она была вся чем-то завалена. Стояла большая кровать, несколько стульев.

Книги валялись повсюду, хотя в комнате были самодельные книжные полки, сделанные из красных кирпичей и неструганых досок. В маленькой кухоньке что-то готовила на плите женщина. Я мог видеть ее темную голову и худенькую спину с завязанными на талии тесемками фартука и слышать звон посуды.

Я объяснил Листеру, кто я, но он смотрел мимо меня на Харлана.

– Мистер Харлан, не так ли? Это сюрприз. Но не могу сказать, что приятный. – Голос у него был вальяжный, обычно таким голосом говорят крупные мужчины. – Что вам нужно, мистер Харлан?

– Вы прекрасно знаете. Моя сестра.

Листер вышел на площадку, прикрыв за собой дверь. Нам троим стало очень уютно на лестничной площадке размером в один квадратный ярд. Мы чувствовали себя компонентами одной клетки, размножившейся в результате деления. Листер прочно стоял своими босыми ногами на цементном полу. Он ответил довольно мягко:

– Мод сейчас занята. Я, кстати, тоже. Собирался принять душ. Поэтому советую вам уйти. И больше не приходить. Мы очень заняты.

– Заняты тратой денег, принадлежащих Мод? – спросил Харлан.

Зубы Листера блеснули в его рыжей бороде. Голос стал несколько раздраженным:

– Вполне понятно, почему Мод не хочет вас видеть. А теперь забирайте своего друга-детектива и убирайтесь отсюда.

– Значит, старая ведьма вас предупредила? Какой процент вы ей за это платите?

Листер быстро обошел меня и схватил Харлана за борта его пальто. Он поднял его, потряс и снова поставил на пол.

– Когда говоришь о своей матери, используй более уважительные выражения, ты, шибздик.

Харлан оперся на перила, крепко держась за них руками. Он напоминал ребенка, которого взрослые пытаются куда-то увести, а он сопротивляется. При желтом свете лампы его лицо выглядело больным и обиженным. Он упрямо и злобно процедил:

– Я хочу видеть свою сестру, хочу знать, что вы с ней сделали, грубиян.

Я сказал ему:

– Пошли.

– Вы что, тоже на его стороне? – Он чуть не плакал.

– Дом человека – его крепость. Вы же знаете. Вы не нравитесь ему, Реджинальд, и ей, видимо, тоже.

– Вы совершенно правы, – подтвердил Листер. – Эта маленькая пиявка слишком долго сосала ее кровь. А теперь убирайтесь отсюда, пока я окончательно не разозлился.

– Пошли, Реджинальд. Так мы ничего не добьемся.

Я оторвал его от перил. Внизу под нами мужской голос спросил:

– Что случилось, Листер? – Голос звучал так, как если бы его хозяин хотел, чтобы что-то произошло.

Это был седоволосый человек в ярко разрисованной рубахе. Он стоял у лестницы, освещенный светом лампы. Его лицо, похожее на губку, было розового цвета, а глаза – бесцветными.

– Все в порядке, Долф. Эти джентльмены уже уходят.

Листер стоял спиной к двери – потрепанный рыцарь в грязном халате, защищающий свой обшарпанный замок, и смотрел, как мы спускаемся с лестницы. Потом он захлопнул дверь, и свет погас. Харлан что-то бормотал себе под нос.

Седовласый мужчина ждал нас у лестницы. Он спросил шепотом, дыша на нас алкогольными парами:

– Полицейские?

Я ничего не ответил. Он дернул меня за рукав:

– А что сейчас затевает этот бабник?

– Вас это не должно интересовать.

– Это вы так думаете. Но вы передумаете. У него ведь там женщина?

– Это не ваше дело.

Я освободил рукав своего пальто. Это было нелегко сделать. Он приблизил свое пухлое лицо ко мне.

– То, чем занимается Листер, это мое дело. Я должен знать, как ведут себя мои жильцы, грешат они или нет.

Я стал уходить от него и от его запаха, но он продолжал идти за мной, покачиваясь и придерживаясь рукой за дверь гаража. Его низкий голос все еще преследовал меня:

– В чем дело? Я должен все знать. Я уважаемый гражданин. Здесь у меня не публичный дом. И я не позволю разорившемуся бродяге делать из квартиры бардак.

– Подождите, – спросил Харлан, – вы хозяин этого дома?

– Совершенно верно. Мне этот сукин сын никогда не нравился. Квартиру для него сняла женщина. Она думала, что он парень первый сорт. Но я-то сразу его раскусил. Кинорежиссер вонючий. Он не снял ни одного фильма и никогда не снимет.

Он прислонился к стене и стал медленно опускаться на землю. Харлан нагнулся над ним, как прокурор. Его лицо казалось серым, как олово, при слабом свете освещенного, но зашторенного окна.

– А что еще вы знаете о Листере?

– Я выброшу его отсюда вместе с его машиной, если он не будет себя прилично вести.

– Вы говорили, что у него бывают женщины. Что вы можете об этом рассказать?

– Я не знаю, что там происходит. Но я узнаю, это уж точно.

– А почему бы вам не подняться туда сейчас? У вас есть на это право. Ведь вы здесь хозяин.

– Честно слово, сейчас поднимусь.

Я подошел к Харлану и взял его за руку:

– Пошли отсюда, Реджинальд. Мы и так наделали достаточно шуму.

– Я наделал шуму? Глупости. Моя сестра вышла замуж за преступника, за сутенера.

Человек у стены торжественно покачал головой.

– Вы совершенно правы. Эта женщина с ним – ваша сестра?

– Да.

– И она за ним замужем?

– Я так предполагаю. Но не позволю ей с ним оставаться. Я заберу ее домой…

– не сегодня, Реджинальд, – я крепче сжал его руку.

– Но я должен что-то сделать! Я должен действовать!

Он попытался вырваться от меня. Шляпа свалилась, и его редкие волосы опустились на уши. Он почти что завизжал:

– Какое вы имеете право? Уберите свои руки!

Силуэт полногрудой женщины показался за занавеской в окне.

– Джек? Ты все еще здесь?

Человек у стены выпрямился, как будто ее строгий голос вдохнул в него жизнь.

– Да, я здесь.

– Иди сейчас же домой! Ты пьян. Поэтому болтаешь чепуху.

– Никуда я не пойду, – пробормотал он себе под нос.

Но она услышала его.

– Сейчас же иди домой. Ты делаешь из себя посмешище. И скажи своим друзьям, чтобы они тоже отправлялись домой.

Он повернулся к нам спиной и неуверенно пошел к двери. Харлан попытался пойти за ним, но я крепко его держал. Дверь захлопнулась.

– Вы видите, что натворили, – сказал мне возмущенно Харлан. – Вы неправильно себя вели, вмешивались! Я уже начал кое-что узнавать.

– Вы никогда ничего не узнаете.

Я отпустил его и пошел к машине, мне было все равно, идет он за мной или нет. Он нагнал меня у тротуара, вытирая платком свою шляпу и тяжело дыша.

– За те деньги, которые я заплатил вам, вы обязаны по крайней мере подвезти меня к отелю. Такси здесь стоит безумно дорого.

– Прекрасно. Где находится ваш отель?

– Отель «Осеано» в Санта-Монике.

– Это и есть Санта-Моника.

– Действительно? – Через минуту он добавил: – Это меня не удивляет. Что-то вело меня в Санту-Монику. Между мной и Мод существует телепатическая связь. Это я понял еще в детстве. Особенно когда ей плохо.

– Я не уверен, что ей плохо.

– С этим хамом? – Он резко засмеялся. – Вы видели, как он себя вел со мной?

– При данных обстоятельствах его поведение показалось мне вполне нормальным.

– Нормальным для этого Богом забытого места, возможно. Но я не потерплю этого. Да, кстати, если вы намерены продолжать ничего не делать, я хочу, чтобы вы мне вернули хотя бы половину того, что я заплатил вам.

Я хотел спросить у него, кто украл его погремушку, когда он был грудным ребенком, но вместо этого сказал:

– Ваши деньги я отработаю. Завтра займусь Листером. Если он действительно подонок, я это узнаю. Если нет…

– Нет никакого сомнения, что он подонок. Вы ведь слышали, что говорил о нем хозяин дома.

– Он был пьян. И потом нельзя бездоказательно обвинять людей в чем бы то ни было. Вы чуть не получили за это по шее.

– Мне неважно, что со мной будет. Меня беспокоит только Мод. У меня всего одна сестра.

– Но и шея у вас всего одна.

Всю остальную дорогу он угрюмо молчал. Я высадил его из машины, не сказав ни слова. Освещенный калейдоскопом неоновых вывесок, на розовом фоне отеля он выглядел как печальная тень, забредшая сюда из страшного сна. Не из моего, поздравил я себя.

Но это было преждевременно.

* * *

Утром я позвонил другу, который работал в местной прокуратуре. У Листера были приводы: два раза его задерживали за вождение машины в пьяном виде, один раз за драку. Последнее обвинение было смягчено и охарактеризовано как нарушение общественного порядка. И ничего больше. До того, как было изобретено телевидение, он и в самом деле снял несколько небольших фильмов. Его последнее место работы – университет.

Я позвонил еще в одно место и посетил университет. Весенний семестр уже закончился, а летняя школа работать еще не начала, так что студентов в университете не было. Но большинство факультетов работали. Исполняющий обязанности руководителя кафедры ораторского искусства, некто Шиллинг, был на месте.

Шиллинг не был типичным профессором. Под толстым слоем жира, покрывавшим его лицо, скрывался профиль молодежного лидера. Одет он был как актер – в очень модный габардиновый костюм и рубашку с расстегнутым воротом. Волнистые каштановые волосы аккуратно зачесаны назад с лысеющего лба. Мне показалось, что он их красит. Я сказал:

– Вы были очень любезны, доктор, согласившись меня принять. Спасибо.

– Не стоит благодарности. Садитесь, мистер Арчер. – Он сел за свой стол у окна, где свет с улицы наиболее эффектно освещал его черты. – Когда мы беседовали с вами по телефону, вы сказали, что интересуетесь одним из преподавателей, бывшим преподавателем нашего факультета. – Он произносил слова очень ясно, прислушиваясь к богатым модуляциям своего голоса. Ему, казалось, нравилось говорить.

– Я имел в виду Ленарда Листера, – я уселся на стул, стоявший в конце заваленного бумагами стола.

– А какую информацию вы хотели бы получить? И зачем это вам нужно? У нас есть свои маленькие профессиональные тайны, как вы понимаете.

– Я хотел бы знать, честный ли он человек. Это главное. Он женился на женщине из богатой семьи, а семья о нем ничего не знает, – объяснил я довольно мягко.

– И они наняли вас, чтобы разузнать о нем?

– Именно так. Некоторые члены семьи полагают, что он может быть мошенником.

– О нет. Этого я не сказал бы.

– А почему вы его уволили?

– Строго говоря, мы не увольняли его. Он не работал у нас постоянно, а читал лекции на специальную тему. И мы просто не возобновили с ним контракт в конце осеннего семестра.

– У вас, видимо, были на то причины? И конечно, это не была его некомпетентность?

– Вы правы. Ленард знает театр. Он занимается театром вот уже двадцать лет. В Нью-Йорке, на континенте и у нас здесь. Одно время он был очень известен в кино. Тогда хорошо зарабатывал. У него был загородный дом, яхта и даже жена-актриса. Кажется, так. Но потом он все потерял. Это было несколько лет назад. Я не знаю, как Ленард жил после этого. Но он с удовольствием согласился на мое предложение поработать у нас.

– И чему он учил?

– Мы использовали его в основном для практических занятий. Он ставил пьесы в различных группах и читал лекции о драме. Студенты его очень любили.

– Так что же с ним произошло?

Он заколебался:

– Должен сказать, что это дело носит этический характер. Он очень интересный человек, но своеобразный. Мне лично он всегда нравился. Но он просто не подходил к профессии преподавателя. Ленард провел некоторое время во Франции. Много времени проводил на Левом Берегу, в пристанище богемы. Много пил, увлекался женщинами. И не мог приспособиться к своей должности. Он громадный мужчина. Не знаю, видели ли вы его…