Текст книги "Щит Компорена"

Глава 3

С двумя из трех мужчин, стоявших у маленького бара в дальнем конце столовой, мне уже доводилось встречаться. В частности, с Огастусом Кихоулом, сенатором от штата Огайо, высоким, сухопарым, с прядью седых волос, постоянно падающей на меланхолические глаза. Политические карикатуристы его обожали. На их рисунках он напоминал убитого горем волкодава. В двадцать четыре года, сразу после второй мировой войны, во время которой он мужественно сражался с японцами, Кихоул женился на наследнице крупного состояния, нажитого на техническом воске. В последующие годы он затратил немалую толику этих денег, чтобы добиться своего избрания в законодательное собрание штата, палату представителей и, наконец, в сенат. Далее он пробиться не мог, хотя как-то намекнул мне, что не прочь оказаться на посту вице-президента, тем самым продемонстрировав, что человек он благоразумный и не позволяет разгуляться собственному честолюбию.

Рядом с ним, держа в холеной руке бокал с двойным мартини, стоял розовощекий и седовласый Лоуренс Игнейшус Тигью, президент профсоюза рабочих алюминиевой промышленности Америки, насчитывающего за миллион членов и входящего в АФТ/КПП[7]7
  Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов.


[Закрыть]. Интересно, подумал я, пользуется ли он и теперь синькой[8]8
  Отбеливатель для волос.


[Закрыть]? Пять или шесть лет назад, в ходе очередной профсоюзной свары, один из его оппонентов провел меня в номер Тигью в «Уолдорфе» и, мрачно улыбаясь, показал мне на полочке в ванной флакончик с синькой. Он клялся, что президент регулярно ею пользуется, но не нашел убедительных доводов, чтобы уговорить меня написать об этом в газете. Собственно, я не видел ничего плохого в том, что человек желает ходить с седыми волосами.

– Вы знакомы с сенатором Кихоулом… – улыбнулась миссис Уинго.

– Добрый день, сенатор.

– Рад тебя видеть, Фил. – И мы обменялись рукопожатием.

– …и с Лоуренсом Тигью.

– Привет, Ларри.

– Как хорошо, что ты приехал, Фил. – Он поставил бокал и сжал мою правую обеими руками.. – Просто прекрасно.

Я, конечно, выразил свою радость по поводу встречи с ним и повернулся к третьему мужчине, державшемуся чуть отстраненно как от сенатора, так и от профсоюзного босса. Только его зеленые глаза шевельнулись, когда я посмотрел на него. Сначала они остановились на моем лице, затем двинулись вниз, ощупывая галстук, пиджак, брюки и туфли, вновь поднялись и уставились в точку, на дюйм выше моей левой брови. Я едва подавил импульс коснуться этой точки рукой и проверить, сильно ли прогнулась кость.

– Председатель нашего исполнительного комитета, – услышал я голос Фрэнсис Уинго. – Уинфилд Спенсер. Мистер Спенсер, мистер Сент-Ив.

Двигался мистер Спенсер с явной неохотой, производя впечатление, что перемещение в пространстве как всего тела, так и его частей дается ему очень нелегко. Он вытянул перед собой правую руку, и я пожал ее. Ответного пожатия я не ощутил. Ладонь и пальцы остались застывшими, когда я то ли прожимал, то ли массировал, то ли гладил их. Во всяком случае, я постарался как можно скорее убрать руку.

– Добрый день, мистер Спенсер.

– Добрый день, мистер Сент-Ив, – пробормотал он, опустив глаза, отвернулся и, оперевшись локтями о стойку бара, начал изучать этикетки стоявших под зеркалом бутылок.

Одно лишь упоминание такого сочетания имени и фамилии, как Уинфилд Спенсер, заставляет взглянуть на него дважды, кто интересуется деньгами, и трижды, если объект интереса – власть. Даже в августе он носил серый костюм-тройку из толстой ткани, сшитый то ли недавно, то ли в 1939 году. Исходя из материала и фасона, дать точный ответ я бы не рискнул. Волосы его обильно тронула седина, постригал он их, похоже, сам, но результата добился весьма и весьма посредственного. Баков не было, а на затылке волосы заканчивались волнистой линией, не доходящей на дюйм или около того до белого воротничка. В промежутке тут и там виднелись отдельные островки волос, мимо которых проскользнула его бритва или ножницы.

Долгие годы Спенсер старался создать себе репутацию человека скромного, но в то же время отталкивающего. Последнему в немалой степени способствовала его некрасивая физиономия, причем некрасивая не от природы, а по желанию хозяина: вечно поджатые губы, нахмуренный лоб и выпяченный вперед подбородок.

И мне с трудом верилось, что во время войны этот летчик Королевских ВВС Канады сбил девять «мессершмиттов». И уж тем более не укладывалось у меня в голове, что он входит в пятерку или шестерку самых богатых людей нации.

Состояние Спенсера брало начало в середине XIX века. Попервоначалу это были угольные шахты Пенсильвании. Потом к ним добавились золото и серебро Колорадо, медь Монтаны, железные дороги, нефть Техаса, Оклахомы и Калифорнии, а потом уран Юты. Теперь же гордость финансовой империи Спенсера составляли нефтеперерабатывающие заводы, флотилия танкеров и банк в Вашингтоне, депозиты которого, в том числе многомиллионные пенсионные фонды профсоюза рабочих алюминиевой промышленности, позволяли покупать акции самых прибыльных предприятий страны. И банк Спенсера следил, чтобы они и далее оставались прибыльными, вводя в состав директоратов своих представителей.

Окончив Принстон в 1939 году, в сентябре Спенсер поступил на службу в канадские ВВС. К концу лета 1942 года, когда его подстрелили над Проливом, он, как уже упоминалось выше, сбил девять немецких самолетов. Его отправили в Штаты то ли из-за ран, полученных в последнем бою, то ли, как говорили некоторые, из-за психологического шока.

С той поры главной заботой Спенсера стали: собственная анонимность, семейное состояние и искусство. Именно искусство свело его с Амосом Култером. В начале пятидесятых годов на аукционе «Сотбис» выставили на продажу картину Матисса. Доверенные лица Спенсера получили указание приобрести ее. С тем же намерением прибыл в Лондон и Амос Култер. Но деньги Култера не могли идти ни в какое сравнение с состоянием Спенсера. Последний приобрел картину Матисса, но, узнав, до какой ставки дошел Амос Култер, приказал уложить картину в ящик и отослал Култеру без короткой записки или хотя бы визитной карточки.

В результате мужчины стали друзьями, во всяком случае, близкими приятелями, ибо Спенсер утверждал, что друзей у него нет и быть не может. Култер входил в число трех десятков человек, удостоившихся чести лицезреть коллекцию Спенсера, размещенную в специально выстроенной и бдительно охраняемой галерее в его поместье близ Кэрринтона, что в штате Виргиния. По слухам, у Спенсера была прекрасная подборка постимпрессионистов. Но, несмотря на достаточно теплые отношения с Амосом Култером, потребовалось три телефонных звонка, в том числе и от президента, чтобы Уинфилд Спенсер согласился возглавить исполнительный комитет музея Култера.

Все это я вспоминал, стоя между сенатором и профсоюзным деятелем и слушая вполуха их разговор о состоянии дел в профсоюзе. Фрэнсис Уинго тем временем тихим голосом что-то втолковывала Спенсеру, который все еще разглядывал этикетки. Когда же бармен поставил передо мной полный бокал, я повернулся к сенатору Кихоулу.

– Как прошла сессия?

– Ужасно. – Он печально покачал головой. – Но, с учетом того, кто сидит у нас в Белом доме, даже лучше, чем я ожидал.

– Надо дать ему время, – вставил Тигью.

– Ради чего?

Тигью осторожно провел рукой по серебристым волосам, обдумывая ответ.

– Он собрал вокруг себя хороших людей.

– То же сделал и Цезарь.

– Как ты думаешь, есть у меня время выпить еще мартини? – Тигью печально посмотрел на пустой бокал.

– Не знаю, – покачал головой сенатор. – Почему бы тебе не спросить у Бога?

И в ту же секунду Бог или Уинфилд Спенсер отвернулся от Фрэнсис Уинго.

– Думаю, мы можем начинать, – и медленно двинулся к прекрасно сервированному столу и занял место во главе, не дожидаясь, пока сядет Фрэнсис Уинго.

Я заметил, что ходит Спенсер чуть прихрамывая, Лоуренс Тигью оказался более джентльменом. Отодвинул стул для миссис Уинго, по левую руку от Спенсера, помог ей усесться. Я в итоге оказался рядом с ней, сенатор и Тигью – напротив.

Четверо из нас получили на ленч вполне съедобные блюда: жареную баранину, зеленый горошек, молодой вареный картофель и салат. Бармен, он же официант, обслуживал нас и, кажется, подмигнул мне, выкладывая на тарелку Спенсера два яйца, сваренных вкрутую, и шесть крекеров. Рядом с его тарелкой появился стакан топленого молока.

За ленчем мы главным образом молчали. Спенсер ел не торопясь, мерно двигая челюстями, а доев, указательным пальцем стряхнул на скатерть несколько крекерных крошек, упавших ему на жилетку. Как я понял, этот жест означал переход к деловой части нашей программы.

– Мы начнем, когда подадут кофе, – взгляд его не отрывался от пустой тарелки.

В мгновение ока тарелки исчезли со стола, нам подали кофе, а я закурил. Единственный из всей компании.

Спенсер поднял голову, и его зеленые глаза уставились в воображаемого гостя, сидящего на другом торце стола. По тону Спенсера чувствовалось, что гость этот не блещет умом.

– В ночь на пятницу музей обокрали, Это ограбление и послужило причиной нашей встречи. Миссис Уинго подробно проинформирует нас о случившемся. Пожалуйста, не задавайте вопросов, пока она не закончит, – и взгляд его упал в ту точку, где совсем недавно стояла тарелка со сваренными вкрутую яйцами и крекерами. Так он и просидел, пока Фрэнсис Уинго вводила нас в курс дела. Сообщила она немало, но лишних фраз я не заметил.

– Позвольте начать с самого начала. Как вы все знаете, за исключением, возможно, мистера Сент-Ива, нашему музею крупно повезло, ибо именно у нас выставлена панафриканская коллекция. Название, разумеется, не совсем точное, потому что все экспонаты созданы к югу от Сахары, но тем не менее эта коллекция – самое полное на сегодняшний день собрание произведений искусств черной Африки. Большинство экспонатов по праву считаются национальными реликвиями и никогда ранее не выставлялись за пределами своих стран. Я не буду называть их стоимости, многие просто бесценны, но укажу, что ни один из экспонатов не может сравниться со щитом Компорена по красоте, исторической значимости и, к сожалению, политической важности. Именно щит Компорена и украли из музея в прошлую пятницу.

Она прервалась, чтобы глотнуть воды.

– Щит Компорена впервые упомянут неизвестным португальским мореплавателем в отчете о путешествии к западному побережью Африки в 1639 году. Он указывал, что щит висел за троном Одо, правителя Компорена, и местное население поклонялось ему как святыне. Компорен – прежнее название республики Жандола, британской колонии, получившей независимость в 1958 году. Вторично о щите Компорена упомянули лишь в 1870 году. Сэр Уильям Крэнвилл дал его подробное описание в известном «Докладе Крэнвилла». Он ошибочно указал на португальское происхождение щита, отметив при этом удивительную по красоте работу древних мастеров. Упомянул он и о мнении местных вождей, утверждающих, что на щите отражена их история с древнейших времен, но счел, что оно далеко от истины.

Вновь Фрэнсис Уинго выпила воды.

– В 1910 году Джонатан Твилл, археолог, опубликовал в Лондоне первую монографию по щиту Компорена. Щит, писал он, отлит по выплавляемой восковой модели методом, применяемым на Ниле еще при фараонах. Твилл взвесил и измерил щит, указав, что его масса – 68 фунтов, а диаметр – 3 фута. Он также указал, что щит круглосуточно охраняется, и впервые отметил, какой смысл вкладывают в него местные жители.

Как писал Твилл, компоренцы уверены, что только обладатель щита имеет право руководить страной. Вследствие чего из-за щита шли непрерывные межплеменные войны.

В конце сороковых годов нашего столетия англичане создали специальную комиссию по изучению щита Компорена. Хотя комиссии не удалось дать толкование значения многочисленных барельефных фигур, размещенных на щите по концентрическим кругам, она установила приблизительно возраст щита. Его отлили в IX веке. То есть гораздо раньше бронзовых статуй Ифе и Бенина.

Щит Компорена – экспонат Национального жан-дольского музея в Брефу, втором по величине городе республики. Правительство Жандолы с большой неохотой разрешило включить щит в коллекцию панафриканского искусства. Устроители выставки смогли добиться желаемого, лишь сыграв на национальных чувствах руководства страны. У вас, мол, есть возможность показать всему миру, какого высокого уровня достигла ваша цивилизация в то время, когда Европа пребывала во тьме средневековья.

Еще раз отпив из бокала, Фрэнсис посмотрела на Спенсера.

– Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени?

– Продолжайте, – поощрил ее Спенсер.

– Панафриканская выставка путешествует по миру почти год. За это время, о чем вы, несомненно, знаете, в Жандоле произошла революция. Федеральное правительство Жандолы и отделившаяся провинция, взявшая себе древнее название страны Компорен, заявляют свои права на щит. К сожалению, щит стал символом гражданской войны, и обе стороны придают ему огромное значение. У Соединенных Штатов нет дипломатических отношений с отделившимся Компореном. Жандола на текущий момент не возражает против того, чтобы щит оставался в Америке. Я лично проинформировала посольство Жандолы о краже щита. Должна добавить, что и посольство, и государственный департамент выразили свое крайнее неудовольствие.

О краже стало известно в ту же ночь, с четверга на пятницу, в ноль часов двадцать пять минут. Незамедлительно охранники известили об этом городскую полицию и меня. Я позвонила мистеру Спенсеру и в посольство Жандолы. Учитывая исключительную политическую важность щита, мы приняли решение не сообщать о краже в газеты. Полиция сразу заявила, что к краже причастен кто-то из сотрудников музея. Вы, разумеется, понимаете, что музей оснащен очень надежной электронной системой сигнализации. Некоторые ее компоненты сконструировал сам Амос Култер. Проникнуть в музей, взломав окна, стены или двери, просто невозможно. Версия полиции подтверждается тем, что на следующее утро один из охранников панафриканской выставки не явился на работу. Зовут его Джон Сэкетт, и полиция до сих пор не может найти его. В музее он работает уже восемь месяцев.

Фрэнсис Уинго снова выпила воды.

– В пятницу утром, в четверть двенадцатого, мне позвонил мужчина. Чувствовалось, что говорит он измененным голосом. Он уведомил меня, что готов вернуть щит за двести пятьдесят тысяч долларов. Особо указал, что обмен должен осуществляться через мистера Сент-Ива. Других посредников ему, мол, не нужно. Назвал мне имя и фамилию нью-йоркского адвоката мистера Сент-Ива, пообещал позвонить еще и повесил трубку. Первым делом я все рассказала полиции, потом – мистеру Спенсеру. Мистер Спенсер разрешил мне позвонить мистеру Майрону Грину, адвокату мистера Сент-Ива, и попросил организовать встречу членов исполнительного комитета с мистером Сент-Ивом. Человек, потребовавший 250 тысяч, более мне не звонил.

Я подумал, что она продолжит после очередного глотка воды, но по прошествии тридцати секунд заговорил Спенсер.

– Я предлагаю заплатить двести пятьдесят тысяч долларов плюс вознаграждение мистера Сент-Ива, составляющее, насколько мне известно, десять процентов, – вновь он обращался к воображаемому гостю, сидящему в торце стола.

Сенатор Кихоул поспешил вмешаться.

– Не следует ли нам сначала выяснить, согласен ли мистер Сент-Ив взять на себя функции посредника?

– Согласен, – кивнул я.

– И помочь задержать воров, – добавил Спенсер.

– Боюсь, это не входит в мои функции.

– Двадцать пять тысяч долларов слишком большая сумма для оплаты услуг посыльного, – гнул свое Спенсер.

– Я – не просто посыльный. Я – та ниточка, которая выведет вас к щиту, а другой у вас нет. Вам лишь сказали несколько слов измененным голосом, и у вас нет полной уверенности, что звонивший действительно украл щит, а не мошенник, который решил слупить с вас кругленькую сумму, не имея никакого отношения к краже. Но вы уже приняли решение. Вам хочется, чтобы щит вернулся в музей, независимо от того, поймают воров или нет, и вы готовы заплатить четверть миллиона за исполнение вашего желания. Разумеется, в действительности вам хочется, чтобы щит оказался в музее, а воры – за решеткой. Это естественная реакция. Она возникает у каждого, кого обокрали, но в случаях, вроде нашего, так не получается. Во всяком случае, одновременно.

Спенсер теперь смотрел в точку, отстоящую на дюйм от моей левой брови.

– А как получается, мистер Сент-Ив?

– Вы платите мне двадцать пять тысяч долларов, чтобы получить какие-то гарантии того, что ваши четверть миллиона не пропадут бесследно. Такое далеко не редкость, особенно когда дело касается похищений. Выкуп забирают, а жертву находят мертвой. Работа посредника основана на доверии. Вы даете мне четверть миллиона долларов, ибо уверены, что я не расстанусь с ними, не убедившись, что смогу получить взамен щит. Воры доверяют мне, потому что знают, что я не привезу им чемодан, полный нарезанной бумаги. И меня, не будет сопровождать полицейский эскорт. Копы верят мне, зная, что я поделюсь с ними каждой крупицей информации, но лишь после возвращения щита. И, наконец, двадцать пять тысяч – плата за риск, которому я подвергаю себя. Всегда остается вероятность того, что я получу пулю в спину, вы останетесь с пустыми руками, а воры – с четвертью миллиона и африканским щитом, который они повесят на стену в гостиной рядом с календарем, вырванным из «Плейбоя».

– Это все, на что мы можем рассчитывать? – спросила Фрэнсис Уинго.

– Да. И так я готов на многое, с учетом риска вашего поручения. Если же вы думаете, что для его исполнения вам нужен герой-супермен, который встретится с ворами в полночь на старой мельнице, выхватит «смит-вессон» и отведет их с чемоданами весом в пятьдесят фунтов, набитыми долларами, и шестидесятивосьмифунтовым щитом в ближайший полицейский участок, то я вам не гожусь.

– Быть может, поэтому воры и настаивали на вашей кандидатуре, мистер Сент-Ив. – Спенсер все еще сверлил взглядом мой лоб. – У вас репутация осторожного человека.

– Некоторые называют разумную осторожность трусостью.

– Да, – кивнул Спенсер, – имеет место и такая точка зрения. – Он перевел глаза на воображаемого гостя. – Я рекомендую нанять мистера Сент-Ива для ведения переговоров о возвращении щита. Сенатор?

– Я – за.

– Мистер Тигью?

– Согласен.

– Решено, – подвел черту Спенсер. – Вы принимаете наше предложение, мистер Сент-Ив?

– Да. На условиях, о которых я только что упомянул.

– Разумеется. Вы берете задаток?

– Половину всей суммы.

– Вы позаботитесь об этом, миссис Уинго? – спросил Спенсер.

– Конечно, – последовал ответ.

– И что вы предпримете теперь, став официальным посредником музея? – обратился ко мне Спенсер.

– Вернусь в Нью-Йорк и буду ждать телефонного звонка, письма или телеграммы.

– Вы не намерены остаться в Вашингтоне?

– Воры, укравшие щит и предложившие меня в качестве посредника, знали, что живу я в Нью-Йорке. Поэтому логично предположить, что свяжутся они со мной именно там.

– И ты думаешь, там же обменяют щит на деньги, Фил? – поинтересовался Тигью.

– Возможно. Там, здесь, а то в Канзасе или в Майами. Может, они большие любители путешествий.

Спенсер медленно встал.

– Вы будете держать нас в курсе событий через миссис Уинго.

– Хорошо.

Начали подниматься и мы, когда бармен-официант поспешил к нам с телефонным аппаратом.

– Вас, миссис Уинго. Секретарь говорит, срочно.

Она кивнула, и бармен-официант воткнул штекер в розетку под столом.

– Слушаю… Да, лейтенант, – долгая пауза. – Очень жаль, но благодарю за звонок. – Она положила трубку на рычаг, бармен-официант отключил телефон и унес его к стойке. – Это лейтенант Деметер из отдела краж городской полиции. Двое детей, игравших в парке Рок-Крик, нашли тело мужчины, убитого выстрелом из пистолета. Его опознали. Джон Сэкетт, охранник, не вышедший на работу в пятницу утром.

Глава 4

Когда миловидная негритянка-секретарь принесла чек, Фрэнсис Уинго, не глядя, подписала его и пододвинула ко мне через полированную поверхность стола.

– Вы еще можете отказаться, не так ли? – спросила она, пока я укладывал чек в бумажник.

– Я как раз думаю об этом.

– Причина тому – случившееся с охранником?

– В этом деле возникают новые нюансы.

– Вы полагаете, охранника убили те, кто украл щит?

– Это первое.

– А второе?

– Убийство означает, что ограбление музея – тщательно спланированная операция, подготовленная и осуществленная профессионалами.

Фрэнсис Уинго постучала карандашом по столу.

– Они могли готовиться целых три месяца.

– Почему три?

– Потому что за три месяца до открытия выставки мы узнали, что вся коллекция попадет к нам. До того полной уверенности у нас не было.

– И вы объявили об этом?

– Естественно. Кто же побрезгует такой рекламой?

– И щиту уделялось особое внимание?

– Да. Посольство Жандолы позаботилось об этом.

– То есть воры получили в свое распоряжение три месяца, чтобы найти сообщника среди сотрудников. За такой срок можно подобрать ключик ко многим.

Фрэнсис Уинго перестала постукивать карандашом, и я чуть не поблагодарил ее.

– Как, по-вашему, почему они убили охранника, если таки его убили они?

Я пожал плечами.

– Возможно, чтобы сэкономить деньги и не дать ему сболтнуть лишнее. А может, он подготовил операцию сам, но кто-то позавидовал и решил воспользоваться плодами чужих трудов. В последний вариант я, правда, не верю.

– Но убийство не заставило вас передумать?

– Пока еще нет.

– То есть такое возможно?

– Конечно.

Фрэнсис Уинго не понравился ход моих мыслей, и постукивание возобновилось.

– Вы не говорили об этом раньше.

– Упустил из виду, – признал я.

– Я думала, вам платят такие деньги именно за риск.

– Нет. Вы платите мне, чтобы получить назад щит, а не за то, чтобы я лез на рожон. Моя основная задача – обеспечить обмен денег на щит при минимальном риске. Если я пойму, что мне это не по силам, я дам задний ход.

Она пристально посмотрела на меня.

– То есть вы не искатель приключений?

– Отнюдь. – Тема наскучила мне, и я перевел разговор на другое. – Что мне делать, если внезапно выяснится, что завтра днем, скажем, в три часа, я должен приехать в Питтсбург с четвертью миллиона долларов в чемодане, причем мелкими купюрами?

Она ответила незамедлительно, под мирное постукивание:

– Вы позвоните мне. Мистер Спенсер все устроит. Или вам выдаст деньги местный банк, или их доставят на его личном самолете из Вашингтона.

– Туда, где они мне потребуются?

– Туда, где они вам потребуются. Что-нибудь еще?

– Да, по мелочам. Если вам позвонит мужчина, изменивший голос, скажите ему, что до девяти вечера он может связаться со мной в «Мэдисоне». После этого часа – в моей квартире в Нью-Йорке, – я продиктовал ей телефонный номер, и постукивание прекратилось лишь на те секунды, что потребовались ей, чтобы записать номер в блокнот.

– Хорошо. Это все?

– Осталось последнее. Если у вас сегодня свободный вечер, вы могли бы заглянуть в «Мэдисон», и я угощу вас коктейлем.

Она откинулась на спинку стула и задумчиво оглядела меня. На этот раз я представлял для нее не акварель, но подделку, пытающуюся сойти за работу старого мастера, причем подделку невысокого качества.

– А вы не думаете, что у моего мужа могут возникнуть возражения, мистер Сент-Ив?

– Нет, – честно ответил я, – потому как полагаю, что вы не замужем, во всяком случае, уже развелись.

– С чего вы это взяли?

– Вы не похожи на замужнюю женщину.

Она поднялась, и мне не осталось ничего другого, как последовать ее примеру.

– Если вам потребуется дополнительная информация, касающаяся щита, мистер Сент-Ив, пожалуйста, звоните в любое время дня и ночи.

– Если вы передумаете, мое предложение насчет коктейля остается в силе.

Она глянула на стол, взяла желтый карандаш, возобновила постукивание.

– Благодарю вас, но едва ли смогу принять ваше приглашение.

У двери я обернулся. Не знаю, что дернуло меня за язык, потому что особого желания угощать ее коктейлем я не испытывал.

– Но вы не замужем, не так ли?

– Нет, мистер Сент-Ив. Уже не замужем. Мой муж погиб в автокатастрофе четыре недели назад.

* * *

На улице еще потеплело, отметил я, стоя у музея и тщетно надеясь поймать такси. Стоял я в тени телеграфного столба и размышлял, а какая сейчас температура в Лидвилле, Сан-Франциско, Номе и некоторых других Богом забытых местах. Такси появилось четверть часа спустя с поднятыми стеклами, означающими, что кабина снабжена системой кондиционирования. Действительно, внутри было на двадцать градусов прохладнее, и я попросил отвезти меня в полицейское управление.

Тут он повернулся ко мне, негр с темно-коричневой кожей, в непроницаемых черных солнцезащитных очках.

– У нас много полицейских управлений. Парковой полиции, столичной полиции, муниципальной полиции. Да четырнадцать полицейских участков, не считая портового на Мэн-авеню. И я еще не упомянул ФБР и ЦРУ, что в Виргинии. Делайте выбор, и я доставлю вас точно по назначению.

– Давайте начнем с управления муниципальной полиции, – ответил я. – Если там у нас не выгорит, заглянем во все остальные.

Такси рвануло с места, словно на автогонках.

– Управление муниципальной полиции находится в доме 300 по Индиана-авеню, – пояснил водитель. – Очень хороший район с невысокой квартирной платой и совсем недалеко от Капитолия. А проезд от музея обойдется вам в шестьдесят пять центов.

Не успел водитель добавить еще несколько фраз, как такси затормозило у внушительного, отделанного гранитом шестиэтажного здания.

– Сколько с меня?

– Я же сказал, шестьдесят пять центов, если только вы не заезжий гуляка, сорящий деньгами.

– Вы таки меня вычислили, – улыбнулся я и отдал ему доллар.

– Благодарю вас, добрый человек, и надеюсь, что фараоны встретят вас со всем радушием.

– А я желаю вам выиграть в тотализаторе.

Внутри толпились люди, у которых нашлись причины явиться в полицию в три часа дня пополудни. В ожидании одного из четырех лифтов все они отводили глаза, избегая взгляда соседей. Каждый надеялся, что человек в форме или с полицейской бляхой, которому они изложат свои беды, обязательно все исправит.

В коридорах и холлах здания, в котором также размещалось налоговое управление, стены до высоты человеческого роста покрывал коричневый мрамор, далее переходящий в зеленую штукатурку. Пол устилали черные и белые мраморные плиты. Чувствовалось, что строилось здание на века. По указателю я определил, что отдел ограблений на третьем этаже, куда и поднялся на лифте. И, едва выйдя из кабины, увидел справа от себя коричневый щит с выбитыми на нем золотыми буквами: «Отдел ограблений». За приоткрытой дверью находилась маленькая приемная с обшарпанной деревянной скамьей у одной из стен, предназначенная, как я понял, и для грабителей, и для ограбленных. Слева находилась еще одна дверь и окошечко, такое же, как в банке, но без решетки. Я подошел к окошечку, и сидевший за ним мужчина в белой рубашке, синем галстуке и с пистолетом в кобуре под левой рукой пожелал узнать, чем он может мне помочь.

– Я хотел бы поговорить с лейтенантом Деметером.

– Ваши имя и фамилия?

– Филип Сент-Ив.

– По буквам, пожалуйста.

Я продиктовал мои имя и фамилию по буквам, он все записал и удалился, чтобы появиться несколько мгновений спустя. Открыл дверь справа от себя и предложил мне пройти.

– Сюда, – и я последовал за ним в комнату побольше, заполненную столами, стульями и телефонами. Он указал на дверь в дальнем конце. – Вам туда.

Я прошел в небольшой кабинет с двумя серыми металлическими столами и такими же стульями. За столами сидели мужчины в рубашках с короткими рукавами. Единственное окно закрывали жалюзи, поэтому мне не удалось узнать, открывается ли из него вид на Капитолий.

– Лейтенант Деметер? – спросил я.

Мужчина постарше оторвался от чтения какого-то документа.

– Я – Деметер. Какие трудности?

– Я – Филип Сент-Ив, – представился я. – Музей Култера нанял меня, чтобы выкупить щит у тех, кто его украл.

Деметер аккуратно опустил бумагу, которую читал, на стол, откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и впился в меня маленькими, похожими на черные фасолинки глазами. Я же отметил массивность его фигуры, покатые мускулистые плечи, тяжелую челюсть, коротко остриженные черные волосы. Крючковатый нос с торчащими из ноздрей волосами нависал над ртом с красными губами. А над верхней губой топорщились усики. Лет сорок, может, сорок пять, определил я для себя возраст лейтенанта.

– Вам, похоже, жарко. Вы весь потный. Присядьте, пожалуйста.

Под его пристальным взглядом я пододвинул стул и сел.

– Позвони миссис Уинго из музея Култера. Спроси, наняли ли они Сент-как-вас-там.

– Сент-Ива, – подсказал я.

А обращался Деметер ко второму детективу, помоложе, лет тридцати с небольшим, светловолосому и голубоглазому. Без усов под курносым носиком.

Блондин набрал номер.

– Говорит сержант Фастнот, миссис Уинго. К нам пришел мужчина, заявивший, что музей нанял его в связи с кражей щита. – Он зажал микрофон рукой. – Как ваше имя, мистер?

– Филип.

– Совершенно верно, – он уже говорил в трубку, – Филип Сент-Ив… Понятно… Благодарю вас, миссис Уинго. – Он положил трубку, также откинулся назад, заложив руки за голову. – Она подтверждает, что они наняли его сегодня днем.

Деметер кивнул. Теперь его глаза изучали мой нос.

– У нас тут полным-полно странных личностей. У вас есть какой-нибудь документ?

Я достал бумажник и передал ему водительское удостоверение, выданное мне в Нью-Йорке. Он изучил его от корки до корки, прежде чем вернуть мне.

– Он тот, за кого себя выдает, – Деметер скосил взгляд на сержанта Фастнота, который пожал плечами. А Деметер тем временем уставился в узел моего галстука.

– Они хотят выкупить щит, так?

– Вы правы.

– А вы понесете деньги?

– Да.

– А кто вы такой?

Я встал и шагнул к двери.

– Счастливо оставаться.

– Подождите, Сент-Ив, – остановил меня Деметер. – Ну что вы такой чувствительный?

У двери я обернулся.

– Вы знали, кто я такой, когда я вошел в этот кабинет. Миссис Уинго ввела вас в курс дела вчера или днем раньше. Но вы все равно начали ломать комедию. Вот и ваш сержант прикинулся, будто звонит Фрэнсис Уинго. Только ее номер начинается с 23, а он набирал то ли 67, то ли 78. Куда он звонил, в бюро погоды или в службу точного времени?

Сержант Фастнот широко улыбнулся.

– В бюро погоды. На улице 102 градуса[9]9
  По Фаренгейту.


[Закрыть].

– Я знаю.

– Хорошо, Сент-Ив. Можете опустить ваш гордо поднятый подбородок. Хотите, чтобы мы извинились? Я сожалею о случившемся, и сержант Фастнот тоже сожалеет, не так ли, Фастнот?

– Еще как сожалею, – подтвердил он.

– Просто к нам не так уж часто заглядывают посредники из Нью-Йорка, и нам хочется проверить их на прочность. А если начистоту, мы никогда не видели нью-йоркского посредника, правда, Фастнот?