Текст книги "Честный вор"

Глава 4

В шесть утра за мной пришли и, не говоря ни слова, отвели к дежурному. Молоденький полицейский выложил на стол содержимое моих карманов.

– Что теперь? – спросил я.

– Проверьте, все ли тут есть, и распишитесь, – он протянул мне стандартный бланк.

Я пересчитал деньги в бумажнике и расписался.

– Все в порядке? – спросил полицейский.

– Не хватает девяносто тысяч, – спокойно ответил я.

– Странно, – полицейский встал и вышел за дверь. Меня провели в другую комнату, всю обстановку которой составляли обшарпанный стол и два стула. Пятнадцать минут спустя открылась дверь и вошли детективы Дил и Оллер. Дил нес голубую сумку.

– У вас прекрасные связи, Сент-Айвес, – сказал он, положив сумку на стол. – Нам приказано отпустить вас.

– Когда?

– Как только вы пересчитаете деньги, – ответил Оллер, – Можете начинать.

Я дошел до двадцать первой тысячи, когда Дил сказал: «Бедный юноша не сомкнул глаз из-за этих денег».

– Какой юноша? – спросил я, чуть не сбившись со счета.

– Патрульный Франн. Вы помните Франна? Он надел на вас наручники.

Я кивнул.

– Он всю ночь переписывал номера банкнот, – продолжал Дил. – Пока нам не сказали, чем вы зарабатываете на жизнь. У вас в этом городе солидная репутация. Надеюсь, вам об этом известно?

– Нет, – я закончил двадцать третью тысячу и перешел к двадцать четвертой.

– Мы с Дилом работаем в отделе убийств и поэтому никогда не слышали о вас, – добавил Оллер. – Пока еще никто не требовал выкупа за труп.

– Это точно, – протянул Дил.

В молчании я пересчитал оставшиеся деньги и застегнул сумку на молнию.

– Ровно девяносто тысяч, – я подписал другой бланк, поданный мне Оллером.

– Если деньги все-таки будут переданы, вы скажете, что мы переписали номера банкнот? – спросил Дил. – В протоколе вашего ответа не будет. Я задаю этот вопрос из чистого любопытства.

– Нет, – ответил я, – Я ничего не скажу, но передам совсем другие банкноты.

– То есть станете сообщником воров?

– В некотором смысле, да.

Дил кивнул.

– Вы не будете возражать, если мы с Оллером как-нибудь заглянем к вам и зададим несколько вопросов? Естественно, как свидетелю, а не подозреваемому в убийстве.

– В любое время, – я попытался улыбнуться.

– Мы можем заехать не один раз, – заметил Оллер.

– А может, вы захотите повидаться с нами? Например, завтра в десять утра?

– Вам нужны мои письменные показания?

– Совершенно верно.

– Где вас найти?

– Вы знаете, где находится отдел убийств южного сектора?

– Да.

– Приезжайте туда и спросите кого-нибудь из нас.

– Оллера или Дила?

– Карла Оллера или Френка Дила, – поправил меня Дил.

– Теперь я могу идти?

– Несомненно.

Майрон Грин ждал меня у дверей Десятого участка.

– Кому тебе пришлось звонить? – спросил я, когда мы сели в машину и отъехали от тротуара.

– Помощнику окружного прокурора и одному парню из муниципалитета, с которым я учился в школе.

Иногда мне казалось, что Майрон Грин сидел за партой с половиной американских чиновников. С другой половиной он общался в Йельском университете.

– Кому-нибудь еще?

– Да, – кивнул Грин, – Прокейну.

– И что он сказал?

– Он озабочен случившимся.

– Я тоже.

– Он хочет тебя видеть.

– Когда?

– Немедленно, если это возможно.

– Вообще-то, я чертовски устал.

– Он считает, что это очень важно, и я с ним полностью согласен.

– Почему?

– Потому что сегодня утром ему звонил человек, который хочет продать его дневники.

* * *

Впервые с Абнером Прокейном я встретился днем раньше, в субботу, тринадцатого октября, в десять утра.

– Вы моложе, чем я ожидал, – сказал он, крепко пожав мне руку. Зеленоватые глаза, широко посаженные по обе стороны крупного носа и с интересом разглядывающие меня, хорошо гармонировали с рыжеватыми, чуть тронутыми сединой, начавшими редеть волосами, узкой полоской усов над подвижным ртом и круглым подбородком.

Он провел меня в просторный холл и открыл одну из дверей.

– Я думаю, нам тут будет удобно.

Мы прошли в небольшую комнату, то ли кабинет, то ли библиотеку. Два окна выходили на Семьдесят Четвертую улицу. Одну из стен занимали полки с книгами, на других висели картины, изображающие сельские пейзажи. У камина, в котором потрескивали горящие поленья, стояли два кожаных кресла. Обстановку дополняли письменный стол, заваленный книгами и бумагами, и большой глобус, стоящий на полу у окна. Прокейн подошел к электрической кофеварке и наполнил две чашечки.

– Сливки и сахар? – спросил он.

– Только сахар.

– Пожалуйста, присядьте.

Я выбрал одно из кресел у камина, он передал мне чашку и сел напротив.

– Я полагаю, мистер Грин ввел вас в курс дела.

– Он рассказал мне то, что знал, – ответил я, – Но не упомянул об одном важном обстоятельстве.

– Каком именно?

– Он не сказал о том, что вы, по всей видимости, лучший вор этого города.

Прокейн холодно улыбнулся.

– Шесть или семь лет назад, работая в газете, вы интересовались моей особой, не так ли?

– Да.

– Но, к удивлению, не написали обо мне ни строчки.

– Потому что я не нашел ничего, кроме слухов.

– А теперь вы хотели бы узнать некоторые конкретные факты?

– Да.

Прокейн повернулся к огню и задумался.

– Ну что ж, мистер Сент-Айвес, – он широко улыбнулся, – будем откровенны. Я – вор.

Глава 5

Первый раз Абнер Прокейн преступил закон в двадцать пять лет. Он служил в армии и украл грузовик с американскими сигаретами, чтобы продать их на черном рынке Марселя. Сигареты он продал некоему Кожемесу и, если бы не Кожемес, сейчас сидел бы в тюремной камере, а не в мягком кресле у камина. Так, во всяком случае, думал сам Прокейн. Кожемес научил Прокейна красть только деньги, причем у тех, кто не мог сообщить об этом в полицию. Каждой краже предшествовала тщательная подготовка. Информация о будущей жертве стоила недешево, но Прокейн никогда не скупился, так как выручка с лихвой окупала вложенный капитал.

– Воровство ассоциируется у меня с живописью, – говорил он, глядя на один из пейзажей: обветшалый амбар, окруженный раскидистыми деревьями. – Оно вызывает у меня ощущение… завершенности.

– Это ваши картины? – спросил я.

Он кивнул. Я более внимательно всмотрелся в пейзаж. Прокейн рисовал летом, и ему очень точно удалось передать игру света и тени.

– Должно быть, эти дневники вам очень дороги, – сказал я.

– Скорее, это журнал, а не дневник, – заметил Прокейн, – Дневники ведут лишь девочки-подростки, и то до тех пор, пока реальность жизни не разрушит их розовые мечты.

– И как выглядит ваш журнал?

– Это пять тетрадей по сто страниц каждая в черных коленкоровых переплетах. Такие можно купить в любом писчебумажном магазине.

– Как это произошло?

По лицу Прокейна пробежала легкая улыбка.

– Вероятно, я оказался в положении сапожника, дети которого бегают без сапог. У меня есть маленькая ферма в Коннектикуте, – он указал на картины. – Эти пейзажи я рисовал там. Прошлый уик-энд я провел на ферме, а вернувшись, обнаружил, что меня обокрали.

– Где вы держали тетради?

– В старом сейфе. Его установил еще прежний владелец дома. Я уже давно собирался заменить его, но… – он пожал плечами.

– Сейф взломали или открыли замок?

– Они открыли замок и через дверь вошли в дом без всяких трудностей.

– Разве у вас нет системы сигнализации?

– Есть, но вор сумел отключить ее. Или воры.

– Когда они позвонили вам? Почему-то мне кажется, что вор был не один.

– Мне тоже, – кивнул Прокейн. – В среду утром мужской голос известил меня о том, что я могу получить мой журнал в обмен на сто тысяч долларов. В качестве посредника он предложил вас и особо указал, что ваши услуги будут оплачены из этих ста тысяч и составят десять процентов от общей суммы. И добавил, что с вами я могу связаться через Майрона Грина. Меня это насторожило, так как я только что стал его клиентом. Дело в том, что я с большим недоверием отношусь к подобным совпадениям.

– Полностью с вами согласен. А что он обещал сделать с тетрадями в случае вашего отказа?

– Он сказал, что передаст их в полицию.

– Вы бы этого не хотели?

– Нет, мистер Сент-Айвес, я этого не хочу, – он встал, взял мою пустую чашку и вновь наполнил ее ароматным напитком, не забыв положить кусочек сахара. – Я первый раз вижу профессионального посредника, – сказал он, передавая мне полную чашку.

– Возможно, и в последний, – ответил я. – Мне еще не приходилось дважды встречаться с одним и тем же клиентом.

– Я хотел бы знать, существует ли в вашей профессии определенный моральный кодекс?

– Так же, как и в вашей. Правила я устанавливаю сам и не требую их неукоснительного выполнения. В противном случае никто не стал бы прибегать к моим услугам. Но, если бы эти правила не охраняли интересы человека, который нанял меня, я бы тоже остался без работы. Пока на меня никто не жаловался.

– Я плачу сто тысяч долларов, чтобы уберечь от посторонних глаз подробности моей личной жизни.

Я покачал головой.

– Вы платите эти сто тысяч, чтобы не попасть в тюрьму. О том, что вы – вор, знают многие, но не могут этого доказать. А вот тетради это докажут. Я не могу дать вам обещание не заглядывать в них после того, как они окажутся у меня. Для этого я слишком любопытен. Но уверяю вас, что никому не расскажу о том, что я их прочту. Не знаю, удастся ли мне убедить вас поверить мне на слово, но другого выхода нет.

– Я понимаю, – вздохнул Прокейн и взглянул на часы, – Уже десять сорок пять. Он сказал, что позвонит в одиннадцать, чтобы передать вам инструкции, – он помолчал. – Вы всегда работаете один?

– Теперь, да, – ответил я, – Дважды я пытался работать с напарниками, и оба раза неудачно.

– Кожемес, француз, о котором я вам рассказывал, учил меня действовать в одиночку. Но предупреждал, что возникнут некоторые заманчивые проекты, от которых придется отказываться потому, что они непосильны для одного. Я помню, как он говорил: «Найди кого-нибудь и подготовь его к делу, как я нашел и подготовил тебя». Два года назад я последовал его совету. Теперь у меня есть помощники, мужчина и женщина. Они прекрасно знают свое дело. При необходимости вы можете рассчитывать на них.

– Буду иметь это в виду.

В молчании мы дождались телефонного звонка. Прокейн снял трубку, сказал: «Слушаю», – и тут же передал ее мне. Неизвестный на другом конце провода первым делом поинтересовался, есть ли у меня требуемая сумма.

– Я ее достану, – ответил я.

– Тогда слушай внимательно, а еще лучше запиши, что я тебе скажу.

– Говорите.

– На Девятой авеню, между Двадцатой и Двадцать Первой улицами есть прачечная-автомат, работающая круглосуточно. Ясно?

– Да.

– Ты возьмешь одну из дорожных сумок с эмблемами авиакомпании и положишь в нее деньги.

– Девяносто тысяч.

– Да, девяносто тысяч. Я даю тебе десять процентов от всей суммы. Это значит, что ты работаешь и на меня. Так?

– Так.

– Ты положишь деньги в сумку.

– В каких банкнотах? По пятьдесят, двадцать или десять долларов?

– По сто и пятьдесят, – ответил незнакомец. – Главное, чтобы они не были новыми. Ровно в три часа ты войдешь в прачечную. В пять минут четвертого положишь сумку в барабан одной из сушилок. Все равно, в какую. Там их шесть. Понятно?

– Да.

– В шесть минут четвертого ты бросишь в нее десятицентовик. Она будет крутиться двенадцать минут. Еще через минуту остановится единственная работающая сушилка. В ней ты найдешь пять тетрадей, завернутых в одеяло. Ты успеваешь за мной?

– Конечно.

– Тебе даются четыре минуты, чтобы убедиться, что тетради подлинные. Еще через минуту ты должен уйти. Тебя это устраивает?

– Вполне.

– И не вздумай класть в сумку нарезанную бумагу или ждать, пока остановится сушилка с деньгами.

– Я не пользуюсь такими методами.

– Да, я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. Но хочу предупредить, что я снял ксерокопии, они читаются ничуть не хуже оригиналов.

– И что вы собираетесь делать с копиями?

– Если получу деньги, то сожгу, если же нет – перешлю в полицию.

– А где гарантия, что копии не окажутся в полиции, даже если вы и получите деньги.

– Тебе придется поверить мне на слово, Сент-Айвес, – ответил незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки. Я пересказал Прокейну полученные инструкции.

– А как насчет денег? Сегодня же суббота.

– Да, – кивнул Прокейн, – тут могут возникнуть некоторые сложности, но я все улажу.

Я не спросил, как он собирается это сделать. Вероятно люди имеющие на своем счету несколько миллионов, могут достать сто тысяч в любое удобное для них время. Лично мне в эти дни, субботу и воскресенье, с большим трудом удавалось превратить в наличные чек в двадцать долларов. Возможно, Прокейн собирался их украсть.

Глава 6

– Я передумал, – сказал я, когда мы пересекли Сорок Пятую улицу. – Я не могу ехать к Прокейну. От меня пахнет тюрьмой.

Грин недовольно хмыкнул.

– Но ты же не был в тюрьме.

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Но он ждет.

– Майрон, не будем спорить.

Грин надулся, но остановил машину у «Аделфи».

– Спасибо за помощь, – я открыл дверцу и вылез из кабины.

– Не забудь позвонить Прокейну, – напомнил Грин.

– Первым делом я должен принять душ.

В отеле я подошел к портье и попросил его положить сумку в сейф. Затем поднялся к себе, открыл воду, разделся и залез в ванну, вспоминая события вчерашнего вечера, когда мужчина и женщина (которых, будь они моложе на два-три года, я бы назвал юношей и девушкой) принесли мне сто тысяч долларов…

Я дремал в своем любимом кресле перед включенным телевизором, когда в половине десятого в дверь постучали. На левом плече мужчины висела голубая сумка с эмблемой «Пан-Ам». Правую руку он держал в кармане пальто. Женщина стояла чуть сзади, слева от него.

– Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто к вам пришел, мистер Сент-Айвес? – поинтересовался мужчина.

– Если только я не принимаю душ, – ответил я. – Тогда я вообще не открываю дверь.

– Я – Майлс Уайдстейн, – представился он. – Это Джанет Вистлер. Нас послал мистер Прокейн.

– Заходите, – я отступил в сторону.

Уайдстейн снял сумку и поставил ее на столик для покера.

– Мы бы хотели, чтобы вы пересчитали деньги.

Нельзя сказать, что они стояли у меня над душой, но не спускали глаз с моих рук. Среди сотенных банкнот оказалось несколько новых, но я решил не обращать на это внимания.

– Вам нужна расписка? – спросил я, убедившись, что они принесли ровно сто тысяч.

– Если вас это не затруднит, – ответила Джанет. Мне всегда нравились высокие стройные женщины, особенно с большими карими глазами и длинными, ниже плеч, распущенными волосами. Я вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и напечатал: «Получено от Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер сто тысяч долларов». Затем фамилию и дату, вытащил лист, расписался и отдал его Уайдстейну.

Тот внимательно прочел написанное, кивнул и передал лист Джанет. Я решил, что ему двадцать четыре года, а ей – двадцать три.

– Мистер Прокейн просил узнать, не потребуется ли вам наша помощь, – сказал Уайдстейн.

– Как я понимаю, вы – те самые ученики, о которых он упоминал в разговоре со мной.

Уайдстейн улыбнулся.

– Он настаивал на том, чтобы мы спросили вас об этом, – добавила Джанет, передавая расписку Уайдстейну. Тот сложил ее вчетверо и сунул в левый карман пальто.

– Передайте ему мою благодарность за столь любезное предложение, но справлюсь один.

Уайдстейн оглядел груду денег, лежащих на покерном столике.

– Ваша доля – десять процентов, не так ли?

– Да.

– Если у вас откроется вакансия, имейте меня в виду.

– Вы недовольны своим местом?

Он покачал головой.

– Конечно, доволен. Но ваше занятие выглядит весьма привлекательным. Никакого риска и высокий заработок.

– Если вы будете прилежно учиться у Прокейна, возможно, мы еще вернемся к этому разговору.

– Возможно, – повторил Уайдстейн и повернулся к Джанет. – Пошли.

Она улыбнулась мне, и они направились к двери. На пороге Уайдстейн обернулся.

– На вашем месте, мистер Сент-Айвес, я бы вел себя более осторожно, открывая дверь. С другой стороны может оказаться кто угодно.

– Вы имеете в виду воров?

На этот раз они улыбнулись вместе.

– Совершенно верно. Именно воров.

Глава 7

В три часа дня мы собрались в кабинете Прокейна. Сам он сидел за столом, Джанет Вистлер, в темно-зеленом брючном костюме, в кресле перед ним, мы с Майлсом Уайдстейном расположились у камина.

Телефон зазвонил в половине пятого. Прокейн снял трубку, послушал и передал мне.

– Сент-Айвес? – произнес приглушенный мужской голос.

– Да.

– Как я сказал Прокейну сегодня утром, условия остаются прежними, меняются только время и место.

– Где и когда?

– Завтра, в десять утра…

– Десять утра мне не подходит.

– Почему?

– Как раз в это время два детектива из отдела убийств собираются поговорить со мной о Бобби Бойкинсе и его смерти. Вы знали Бобби, не так ли?

– Хорошо, если понедельник тебя не устраивает, – ответил голос после короткого молчания, – встретимся во вторник, тоже в десять.

– Где?

– Ты знаешь, где находится Вестсайдский аэровокзал?

– На углу Десятой авеню и Сорок Второй улицы.

– Точно. В десять часов ты поднимешься на второй этаж, в мужской туалет. Войдешь в крайнюю левую кабинку. Если она будет занята, подождешь, пока не освободится. Зайди в нее, сядь на стульчак и жди. Деньги принеси в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам». Из соседней кабинки тебе под перегородкой просунут другую сумку. Одновременно и точно таким же способом ты передашь свою.

– Не одновременно, – возразил я, – Сначала я должен посмотреть, что в вашей сумке.

– Ладно, можешь посмотреть. А затем отдавай деньги и быстро выметайся из туалета и из аэровокзала. И не вздумай ошиваться поблизости и ждать человека, который выйдет с твоей сумкой. Ты это понял?

– Да.

– Деньги принесешь банкнотами по пятьдесят и двадцать долларов.

– Хорошо.

– И не говори детективам, что ты собираешься делать во вторник утром.

– Вы знали Бобби Бойкинса, не так ли? – вновь спросил я.

Мне ответило молчание, секунд через десять сменившееся короткими гудками. Я положил трубку и передал присутствующим содержание нашего разговора.

– Что он сказал насчет Бойкинса? – спросил Прокейн.

– Ничего.

– Вы думаете, что он убил старика?

– Возможно.

– Но вы не собираетесь говорить об этом полиции?

– Пока мне нечего им сказать. Я даже не знаю, замешан ли Бойкинс в этом деле. Но его тело оказалось в прачечной-автомате, когда я зашел туда в три часа утра.

– Тут должна быть какая-то связь, – заметил Уайдстейн.

– Возможно. Но Бобби Бойкинс – мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.

– Вы предполагаете, что он мог быть посредником вора? – спросил Прокейн.

Я покачал головой.

– Я ничего не предполагаю. Но до встречи в аэровокзале я собираюсь кое-что выяснить. Я знаком с людьми, которые знали Бойкинса. Возможно, им что-то известно. Перед смертью Бобби долго били. Он – старик. А в старости отказываются говорить, так как уже знают, что это ни к чему не приведет. Есть только одна причина, по которой Бойкинс мог молчать: он понял, что его убьют, как только он удовлетворит любопытство тех, кто задавал вопросы.

Прокейн перевел взгляд на один из пейзажей, изображавший оленя, стоящего в нерешительности на залитой солнцем опушке. Судя по всему, Прокейн любил рисовать солнечный свет.

– Я вижу, что этот довольно простой обмен становится все более сложным, мистер Сент-Айвес, – сказал он.

– Сложным до предела, – ответил я, – Но убийство никогда ничего не упрощало, хотя большинство из них совершается именно с этой целью.

Прокейн задумался.

– Но вы по-прежнему настаиваете на том, что будете работать в одиночку?

– А что?

– Вы сказали, что собираетесь выяснить, участвовал ли Бойкинс в краже моих журналов. Надеюсь, вы не станете возражать, если мисс Вистлер и мистер Уайдстейн займутся тем же самым, разумеется, используя свои каналы.

– Конечно, нет. Я бы даже хотел, чтобы во вторник утром они оказались неподалеку от мужского туалета Вестсайдского аэровокзала. И, если через двадцать – двадцать пять минут я не выйду оттуда, мистер Уайдстейн мог бы заглянуть в туалет, чтобы убедиться, не лежит ли мой труп на полу крайней кабинки слева.

– Да, я как раз собирался предложить вам этот вариант.

– Может быть, вам следовало упомянуть и о временном факторе, мистер Прокейн, – заметила Джанет Вистлер.

Он взглянул на Уайдстейна, который согласно кивнул.

– Мистер Сент-Айвес, журналы должны быть возвращены мне не позднее среды.

– Я не могу этого гарантировать.

– Да, я знаю. Но если человек, только что говоривший с вами, позвонит еще раз, чтобы перенести встречу на более поздний срок, вы должны настоять на уже достигнутой договоренности.

– А если он будет тянуть время и я не смогу получить их до среды?

Они обменялись многозначительными взглядами, которые мне ровным счетом ничего не говорили.

– Тогда, мистер Сент-Айвес, нам придется принять определенные меры и, возможно, обойтись без вашей помощи.

– Что-то я вас не понимаю, – ответил я.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

* * *

На Сорок Второй улице, сразу после пересечения с Девятой авеню, есть бар под названием «Нитти Гритти». Несколько лет назад он назывался «Козырной Туз», еще раньше – «Гинг Хо». Кто-то говорил мне, что во время второй мировой войны на вывеске было написано «Хабба-Хабба», но я в это не верю. Хотя название бара постоянно менялось, хозяин и клиентура оставались прежними. Бар принадлежал Френку Свеллу, а в основном контингент посетителей составляли сутенеры и проститутки, воры и фальшивомонетчики.

Френк Свелл не любил своих клиентов и менял название бара в надежде, что они перестанут приходить к нему. Иногда, когда на душе скребли кошки, я появлялся у Свелла, чтобы уйти от него в значительно лучшем настроении. Потому что я видел, что мне еще очень далеко до самого дна.

В воскресенье, в шесть часов вечера, я сидел у стойки и слушал Френка, который зачитывал мне список новых предполагаемых названий, которые могли бы отпугнуть завсегдатаев.

– Послушай вот эти, Фил.

– Сначала налей мне шотландского с содовой.

– Конечно, – он пододвинул мне полный бокал и продолжил чтение.

– "Третий Джордж", «Водолей» – мне кажется, вполне уместные названия.

– Это точно.

– "Голубое Яблоко", «Зеленая Борода», «Третий Орел», а вот это мне очень нравится: «Синий Блейзер».

– Высший класс.

– Да, то, что мне нужно. Чтобы выгнать отсюда этих подонков. Ты только посмотри на них.

Я посмотрел. За дальним столиком сидели две проститутки. За другими – три пары, и только одна из них не ссорилась. У стойки примостились двое. Один, бледный и худой, казалось, только что вышел из тюрьмы и не увидел в свободе ничего хорошего. Другой, лет тридцати восьми, с круглым добродушным лицом, в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и почти белой фетровой шляпе, напомнил мне бостонских политиканов моей молодости. Его звали Финли Камминс. На жизнь он зарабатывал воровством и встретил мое появление в баре дружеским кивком и улыбкой.

Я повернулся к Свеллу.

– Все те же лица.

– Ты знаешь, кто они? – фыркнул Свелл. – Отбросы общества, вот кто, – ему нравилась эта фраза, и я слышал ее уже раз десять.

– Мне казалось, что Бобби Бойкинс заходит к тебе в это время. Он все еще при деле?

Свелл покачал головой.

– Он слишком стар и может выронить бумажник, который только что достал из чужого кармана, на мостовую, прямо у ног хозяина.

– Когда ты видел его в последний раз?

– В пятницу. Он о чем-то долго говорил с Камминсом. Если ты хочешь что-то узнать о Бобби, спроси у Камминса. Еще один подонок.

– Я так и сделаю, – я взял бокал и пересел к круглолицему подонку.

– Как дела, Финли?

– Нормально. Что занесло тебя в эту дыру, Сент-Айвес?

– Я думал, что смогу встретить тут Бобби Бойкинса.

– Ты так не думал, – возразил Камминс.

– Не думал?

– Рано утром Бобби нашли мертвым где-то на Девятой авеню. Ты должен знать об этом. Ты там был.

– Новости распространяются быстро.

– Об этом тебе тоже хорошо известно.

– О'кей, – я кивнул, – я там был. А как попал туда Бойкинс?

– Откуда мне знать.

– Свелл сказал, что ты говорил с ним в пятницу.

– Эй, Свелл, – позвал Камминс.

Я взглянул на Френка. Тот с интересом разглядывал книжку комиксов.

– Что?

– У тебя слишком длинный язык, – проревел Камминс. Никто не прореагировал, даже Свелл.

– Если тебе тут не нравится, – процедил тот, переворачивая страницу, – можешь катиться на все четыре стороны.

Камминс подозрительно взглянул на меня.

– А что ты там делал?

– Работал.

– Что-то выкупал?

Я кивнул.

– И сколько это стоило?

– Девяносто тысяч.

– Черт побери! Значит, старик не врал.

– О чем?

Камминс нахмурился и покачал головой.

– Я не хочу впутываться в это дело.

– Не волнуйся, – ответил я. – Во всяком случае, я тебя никуда не впутаю.

Камминс задумчиво смотрел на пустую кружку. Если я хотел что-то услышать, сначала следовало заплатить, хотя бы за кружку пива. Я заказал виски для себя и пиво для Камминса.

– В пятницу вечером он намекнул, что обтяпал выгодное дельце, – сказал Камминс, когда Свелл обслужил нас и вернулся к комиксам. – Он предлагал вступить с ним в долю.

– А что он от тебя хотел?

– Отнести что-то в прачечную-автомат. В районе Двадцать Первой улицы и Девятой авеню.

– Он не сказал, что именно?

– Нет. Но я понял, что краденое, – Камминс щелкнул пальцами. – Бойкинс сказал, что отдал шесть тысяч, но рассчитывает получить тридцать. Он не говорил о девяноста. У тебя правда было столько денег?

Я кивнул.

– А где Бойкинс взял шесть тысяч?

– Он получил наследство. В августе у него умер дядя. В Калифорнии.

– Бойкинс не говорил, что он купил?

Камминс покачал головой.

– После того, как я отказался ему помочь, он не стал вдаваться в подробности. Но назвал продавца.

– Кого же?

Камминс вновь взглянул на пустую кружку. Я раскрыл рот, чтобы позвать Свелла, но он остановил меня.

– Я не хочу пить.

Я вздохнул.

– Ну ладно. Сколько?

– О боже, раз ты нес девяносто тысяч, значит, твои дела идут неплохо.

– Ты же знаешь, Финли, это не мои деньги.

– Сто долларов.

Я покачал головой.

– Семьдесят пять.

– Пятьдесят.

– Дай мне взглянуть на них.

Я достал из бумажника две двадцати– и одну десятидолларовую купюры и положил их перед Камминсом – тот сунул их во внутренний карман пальто.

– Ты слышал о Джимми Пескоу?

– Кажется, да. Он медвежатник?

Камминс кивнул.

– Один из лучших. Иначе не получил бы десять лет. Он только что вышел из тюрьмы. Каким-то образом он прослышал об одном сейфе и вскрыл его. Денег там не оказалось, и он схватил то, что было. А когда понял, что взял, то занервничал. Я слышал, ему очень не понравилось в тюрьме и не хотелось попадать туда снова. И он продал добычу Бойкинсу за шесть тысяч. По крайней мере, так сказал Бойкинс. Но он любил приврать.

– Где мне найти Пескоу?

– Я не справочное бюро.

– Вот еще десять долларов за адрес Пескоу.

С видимой неохотой Камминс назвал отель на Тридцать Четвертой улице.

– Краденое действительно стоило девяносто тысяч? – спросил он, когда я записал адрес.

– Так думали по меньшей мере три человека.

Камминс на мгновение задумался.

– Пока я знаю только двоих, Бойкинса и того парня, что дал тебе девяносто тысяч. А кто третий?

– Тот, кто убил Бойкинса.

* * *

Когда я вышел из такси, перед дешевым отелем на Тридцать Четвертой улице уже собралась небольшая толпа. Они смотрели на распростертое на асфальте тело. Один из стоящих мужчин, лет пятидесяти, даже без пиджака, как я понял, портье, непрерывно повторял: «Это мистер Пескоу из восемьсот девятнадцатого».

Я повернулся к высокому старику, пристально разглядывающему мертвеца сквозь толстые линзы очков.

– Что случилось?

Тот презрительно скривил губы.

– Самоубийство, вот что. Какой-нибудь пьяница. Их теперь полно. И в правительстве тоже. В Вашингтоне. В Олбани. Везде, – он подозрительно взглянул на меня, будто проверяя, не отношусь ли я к указанному множеству.

Если бы я не отвернулся от него, то не заметил бы мужчину и женщину, спешащих по Тридцать Четвертой улице. Я без труда узнал в них Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер.