Текст книги "Тихий голос. Стихи разных лет"

Ростислав Данилевский
Тихий голос. Стихи разных лет

© Данилевский Р. Ю., 2022

© Сурнин А. А., верстка, дизайн, 2022

Имя дара

 
Чем тебя одарила природа —
Подари это лучшему другу
И всему ойкуменскому кругу.
Имя дара – Любовь и Свобода.
 

«Не у могил в долгу я – у людей…»

 
Не у могил в долгу я – у людей,
У душ бессмертных, на меня глядящих,
Не будущих, не бывших – настоящих,
Лишь улетевших в светлый мир идей.
 
 
И не словами с нами говорящих,
Но мысленно внушающих нам свет
И ничего за это не просящих,
Одну лишь память, жизни легкий след.
 
 
И совесть оживает им в ответ,
И душу мне тревожат сны ночные.
Томящие меня дела дневные
 
 
Вдруг обретают смысл, какого нет,
Когда никто мне душу не тревожит,
Когда она отсутствует, быть может…
 

М

Мане С. ускат

 
Переживая каждое мгновенье,
Я пью мускат – прекрасное вино.
И что бы ни случилось, все равно
Гляжу на мир с улыбкой удивленья.
 

Женщине

 
То близка мне, а то далека,
То ясна мне, а то непонятна.
Так большая-большая река
Неохватна, нелицеприятна,
Не течет – что же делать! – обратно,
Может нежно волною омыть,
Может в ней же тебя утопить…
 

«Мы песчинки с тобой среди тысяч других…»

 
Мы песчинки с тобой среди тысяч других,
Мы столкнулись в воздушном потоке.
Нас того и гляди разнесет этот вихрь
Наобум, без пути, без дороги.
Но останется
наша короткая связь
Малой искрой в энергии света.
Да не втопчут ту искру в житейскую грязь,
Как вминают в тропу сигарету.
И в огромном хозяйстве планет и комет
Вездесущего доброго Бога
На одну нашу искру усилится свет.
Впрочем, это,
конечно, немного!..
 

Воспоминание

Память о счастье – это есть

счастье.

М. Жванецкий

 
Могу назвать тоской, могу – печалью,
Могу сказать «Фантазия моя!»
Но я о ней все думаю ночами
И среди дня задумываюсь я.
 
 
И только я глаза слегка прикрою,
Я вижу все один и тот же сон:
Иду с тобой тропинкою лесною,
Тропинкой без конца и без времен.
 
 
Навстречу нам сияют мухоморы,
Стремглав стремятся сосны в небеса.
Какое счастье – наши разговоры!
Как радостно смотреть глаза в глаза!
 
 
И все-таки закончилась тропинка.
Мы вышли на луга рука в руке.
Растаяла на тихом сердце льдинка,
Как тает на горячем языке.
 
 
Могу назвать тоской, могу – печалью,
Могу сказать: «Фантазия моя!»
Но я обязан ей лесною далью
И сладким ощущеньем бытия.
 

«Где ты, любовь моя?..»

 
Где ты, любовь моя?
Ускользнула из рук,
как солнечный зайчик,
Как поток Кедрон, убежала,
и нет тебя.
Кого ты ищешь,
кроме меня?
Кого обовьешь и кого покинешь,
кроме меня?
Где ты, любовь моя?
Жар твоих губ на лице моем
остужают осенние росы.
 

«Ты ко мне приходишь по ночам…»

 
Ты ко мне приходишь по ночам.
Тихо прикасаешься к плечам.
Слышу голос, слов не различая.
Ты в глаза заглядываешь мне,
И о чем-то просишь в тишине,
И уходишь на рассвете, тая.
Кто ты? Я тебя не узнаю.
Чем ты душу бередишь мою —
Тем, что было, или тем, что будет?
Может быть, тебя я встречу – там…
Но не разойтись, как видно, нам,
Кажется, с тобой мы оба – люди.
 

Неэвклидова геометрия

 
Для любой влюбленной пары
Начерчу любовный график.
Красной линией помчится
В небеса любовь и нежность —
И чем дальше, тем все выше,
Так что ватмана не хватит.
 
 
И змеею подколодной,
Черной линией печальной
Поползет, к земле прижавшись,
Предстрадание разлуки.
 
 
И хотя в небесной выси,
Где любовь парит бездумно,
И среди земного праха
Этим линиям враждебным
Невозможно пересечься,
Но они пересекутся,
Ибо нет для них Эвклида,
Ибо есть закон железный —
Ибо есть для них Судьба.
 

Непоэтические четверостишия

* * *

 
Нам с тобою нечего делить:
Ни квартиры общей, ни машины…
Разве что придется, может быть,
Резать сердце на две половины.
 

* * *

 
Ты, женщина, меня считаешь дурачком,
Поскольку мало смыслю я в науке.
Но к нежности твои взывают белы руки,
И грудь волнуется под строгим пиджачком.
 

* * *

 
Когда меня Господь к отчету призовет,
Тогда с катушек нить соскочит.
До той поры пускай станок себе стрекочет,
Пускай челнок себе снует…
 

* * *

 
Если я читаю с плачем
Или радостью охвачен —
Это значит – текст удачен
Тем, что Богом обозначен.
 

* * *

 
Поэт не может постареть,
Его гарантия – работа.
Когда, увы, стареет кто-то,
То можно ведь и помереть!
 

* * *

 
Что есть пример презренной страсти,
Бросающей умы во мглу?
Политикан, вкусивший власти
И севший на ее иглу.
 

«…»

 
Издревле – знаем мы не понаслышке —
Россией управляли коротышки.
Лишь изредка вторгался в этот клан
Какой-нибудь вальяжный великан.
 

* * *

 
Смотреть на вас с Луны, о жители Земли,
Не очень много радости!
Грызущие друг друга муравьи
По глупости, из гадости.
 

* * *

 
Меня томит вопрос, – наверное, ничей,
Не прозвучавший в Нюрнбергском зале:
Ведь были тысячи советских палачей!
Куда они все вдруг поисчезали?
 

* * *

 
Что есть человек? Муравей на шоссе.
Кто против него, беззащитного? Все!
Колеса, копыта, подошвы сапог.
А кто ж за него, беззащитного? Бог.
 

В конце концов

 
В конце концов останешься один —
Цветок осенний средь седых равнин —
Ни близких, ни двора и ни кола —
Один как перст и наг, и все дела.
 

Подражания

Суть человека издревле из двух половин состояла.

Верхняя часть управляла умом, а нижняя – чувством.

Если ж одну половину терял человек неразумный —

Весь он тогда подпадал под власть другой половины.

«Не любим прощаться, не любим…»

 
Не любим прощаться, не любим.
Уходим, махнувши рукой.
Все наше останется людям.
Все ваше найдем за рекой.
 
 
И не обернемся ни разу,
Ни строчки письма не пошлем.
Сегодня обрубим все сразу.
Все заново завтра начнем.
 
 
Жизнь – это подобие битвы,
Где жгут за собою мосты…
А завтра начнутся молитвы —
И снова – ты,
снова – ты,
снова – ты.
 

«Ну, что это за дружба…»

 
Ну, что это за дружба,
Да и есть ли она?
Разве я тебе нужен?
Разве ты мне нужна?
 
 
Ну, что это за встреча,
Поцелуй на ходу,
Разлучивший нас вечер
И звонок в темноту,
 
 
И прощальное слово
В телефонной дали…
Разве так мы готовы
Улететь от земли!
 
 
Разве это похоже
На любовный роман?
Разве это не то же,
Что и самообман?
 
 
На такие вопросы
Не ответишь, спеша.
Это ангелов слезы.
Чтоб дышала душа.
 

«Когда повсюду на земле темно…»

 
Крик разлук и встреч —
Ты, окно в ночи!
 

М. Цветаева

 
Когда повсюду на земле темно
И где-то лают злобные собаки,
Оно одно цветет огнем во мраке.
Твое окно, твое окно.
 
 
Я, словно нищий, побреду к нему
И руки подниму к его цветенью.
Ответит мне твоею острой тенью
Твое окно, швырнув ее во тьму.
 
 
Мне говорят, что это-де смешно
В чужие окна забираться взглядом.
А я скажу: чужого мне не надо.
Чужое ль мне твое окно?!
 
 
Оно одно цветет огнем во мгле,
Отталкивает и зовет, и тянет,
Оно одно, одно меня тиранит,
Одно окно на всей земле.
 

«Из моей ночи в твою ночь…»

 
Из моей ночи в твою ночь
Я посылаю свой тихий крик.
Услышь меня во сне твоем,
Отзовись мне, пробудись на миг!
 
 
Ничего не связывает нас —
Ни дом, ни постель, ни детский смех.
Только этот наш полуночный час,
Только он, неведомый для всех.
 
 
Нет, не проснешься ты, молчишь,
Приникая жарко к его плечу.
Мой крик, ты напрасно в окно стучишь!
Это не дождь, это я стучу!
 
 
Из моей ночи в твою ночь
Не проходит сигнал, и ничем не помочь…
 

Порог

 
Прощай, порог, прощай навек!
К тебе я больше не приду.
Я очень гордый человек, —
Пожалуйста, имей в виду!
 
 
Мне ревность, право, ни к чему.
Она сама себя язвит.
Но я живу в ее дыму,
В ее дому, а дом горит.
 
 
Я прочь спешу, не обернусь,
Не оступлюсь я на бегу.
Я в этом и себе клянусь,
И этой женщине не лгу.
 
 
Но только наступает ночь
И тьма ложится у дорог.
Душа летит из тела прочь,
Пылинкой на ее порог.
 

«Слышу твой негромкий голос…»

 
Слышу твой негромкий голос,
Вижу твой негорький взгляд…
Снова сердце раскололось,
Словно год тому назад.
 
 
Лишь на год ты стала старше.
Я – на много лет старей.
Не желаю знать – что дальше,
Сколько мне осталось дней!
 
 
Но, конечно же, москвичка,
Твоя доля – не моя.
Скоро, вольная ты птичка,
Улетишь в свои края.
 
 
Но пока еще я слышу
Твои тихие слова,
Я по крайней мере вижу —
Ты здорова и жива.
 

«Тебе достаются развалины слов…»

 
Тебе достаются развалины слов,
Известных тебе от и до,
А мне остается такая любовь,
О которой не знает никто.
 
 
Не знает она поцелуев и встреч,
И раннего утра вдвоем,
Зато ей известна небесная речь,
Звучащая в сердце моем.
 
 
Тебе я не нужен, с тобой по пути
Не мне, а другим. Ну и пусть!
И снова дорогу тебе перейти
Я больше уже не решусь.
 
 
Но если наполнились смыслом слова,
Как старые кубки – вином,
То, значит, душа их пребудет жива,
Уже не подвластная нам.
 

Женщине

 
Ты живешь или делаешь вид, что живешь,
Ты ночами всем телом любимого ждешь,
Но все тихо на улице, тихо в дому,
И похоже, что ты не нужна никому,
Потому что иначе бы звякнул звонок
У дверей, телефон бы запел и замолк,
Потому что, волнуясь, ты трубку сняла
Или, бросившись к двери, замок отперла.
 
 
И он входит и дышит, с тобой говорит,
Обнимает тебя, поцелуем дарит,
И весь дом наполняется жизнью всерьез.
И тебе хлопотать в нем отрадно до слез.
И не надо теперь притворяться живой:
Вот он, жизни источник, – в тебе же самой,
И в объятьях его, и в ребенке твоем,
И в том свете, что днесь озаряет твой дом!
 

Любовь-гроза
романс

 
Не говори мне о любви,
Ее запасы иссякают.
Еще зарницы полыхают,
Но гром уже затих вдали.
 
 
Она одна владела мной.
Она гремела и сверкала,
А мне ее всё было мало,
И я была тогда собой!
 
 
Теперь покой в моей душе,
И горизонт ее светлеет,
Хоть сердце тихо сожалеет,
Что буря минула уже.
 
 
Не говори мне о любви.
Она грозою прокатилась.
Люби меня. Но сделай милость —
Не говори мне о любви!
 

«Сначала то была влюбленность…»

 
Сначала то была влюбленность,
Очарованье и восторг,
Потом пришла определенность,
Решенье чувств, конец тревог.
Так истомленному лесами
Вдруг открывается, не ждан,
Землепроходцу Океан,
Сливающийся с небесами…
 

Трудна любовь
новогодний романс

 
Трудна любовь к тебе, моя прекрасная!
Трудна любовь, но с каждым днем она сильней.
Не будет свадьбы – это дело ясное,
А вот любовь, ну что мне делать с ней?
 
 
Несешь с достоинством ты плечи свои белые.
Улыбка царственная, но не свысока.
Свет от тебя такой, что где же теперь тело мое?
Его уносит теплая река.
 
 
В друзьях ты счастлива, в делах – искусница.
Приревновать тебя – себя же погубить.
Но у тебя душа такая умница,
Она весь мир научит – как любить.
 
 
Пусть не меня… Все это уже выстрадано.
Трудна любовь, ответа не найти.
Ты все равно во мне, моя ты лебедь быстрая.
Лети, лети, мой Ангел во плоти.
 

Примирение

 
Я не корю людей, и я их принимаю
Какими вижу их, какими понимаю.
И мне приятно думать в тишине,
Что и они меня восприняли вполне.
 

«Самое страшное в мире, что только может случиться…»

 
Самое страшное в мире, что только может случиться, —
Это когда одиночество в душу к тебе постучится.
Будешь ли ты собакой, брошенной на дороге,
Или старою бабкой, плачущей на пороге
Дома, забытого Богом, или несчастным мужем,
Что над могилой жены дремлет и людям не нужен, —
Я не желаю такого даже злодею и вору.
Господи, сбыться не дай этому приговору!
 

«У нас в пятом классе…»

 
В начале жизни школу помню я…
 

А. Пушкин

 
У нас в пятом классе
была учительница истории —
такого маленького роста,
что на переменах
принимали ее за девчонку.
В тесной деревянной школе,
в снегах и морозах колымской тайги,
с нами бродила она
теплою пылью дорог
призрачной Древней Эллады.
А школьник Ваtля Урусов,
мрачный и молчаливый,
перерисовывал образы
эллинских статуй
на больших листах
чертежного ватмана.
И слепые кудрявые головы
античных богов и героев
вечною стали сиять
белизною паросского мрамора
в солнечном свете Афин.
 

Утешение
(Тема Г. Гейне)

 
Я утешу свою крошку,
Разведу ее беду.
Исцарапанную ножку
На колени я кладу,
Я целую ее ранку.
Это горе – не беда!
Завтра утром, спозаранку,
Не найдешь ее следа.
Пустяки! Рыдать не надо.
Эта кровь – еще не кровь.
Для леченья или яда
Предназначена любовь.
Вот когда в крови начнется
Настоящая гроза, —
Не дай Бог, тогда придется,
Крошка, выплакать глаза.
 

Надоедливой даме

 
Я вас, конечно, видеть рад.
Кто в мире вас достойней!
Но видеть мне Ваш пышный зад
Приятней и спокойней.
 

Маленькой «Мишке»
русской актерской дочери в Цюрихе, которой в 1992 г. было пять лет

 
Тоненький комарик – девочка Мишель.
Тоненькие ручки, тоненькие ножки, тонкий голосок…
Где ты нынче с мамой в мире неуютном?
По каким театрам, пыльным закулисьям
носит вас судьба?
Ты теперь, наверное, в старшем классе школы
и уже не путаешь русские, немецкие, французские слова…
Маленький комарик! Мадемуазель!
 

«Не обижай бездомную собаку…»

 
Не обижай бездомную собаку,
Вкусить ей дай от хлеба твоего.
Прислушайся к другому человеку —
К речам его, к молчанию его.
Не огорчайся злобным отторженьем,
Считай его защитой от тебя.
И заплати хоть малым уваженьем
Ко всем, кого Бог дал тебе, любя.
И, может быть, они тебе помогут,
Как ты помог им, глядя им в глаза,
И за тебя замолвят слово Богу,
Когда придет последняя гроза.
 

«Собаке снится, что она – щенок…»

 
Собаке снится, что она – щенок,
Несется по лугам со всех щенячьих ног,
Свой пестрый мячик догоняет,
И летний день вокруг сияет.
 
 
Зовет ее к себе хозяин дорогой
И гладит холку теплою рукой.
А дома все семейство за столом,
И полон дом покоем и теплом.
 
 
Проснулся пес, глаза открыть не хочет.
Холодный дождь седую морду мочит…
 

«Моя собака спит в лесу…»

 
Моя собака спит в лесу,
И очень долго спит.
Над ней две сосенки растут,
И вечность шелестит.
Трава над ней, и снег над ней,
И много долгих дней,
И ночи темные над ней,
А ей не холодней.
 
 
Куда сбежал ты, где твой след,
В которой стороне?
А песик шепчет мне в ответ:
«Ко мне!
Ко мне, ко мне, хозяин мой!
Давно пора домой!»
 

«Слишком мало собаки живут…»

 
Слишком мало собаки живут.
Не успеешь к ним сердцем прижаться,
Как приходит пора расставаться.
Время коротко, боги не ждут.
 
 
Принимает бесхитростный рай
Их собачьи наивные души.
Там архангелы гладят им уши
Под неслышимый радостный лай.
Там их кормят невиданным кормом.
Там их славят невидимым хором.
 
 
Слишком мало собаки живут,
Потому что, наверное, любят
Слишком сильно. И если уж люди
Призовутся на праведный суд —
Их от ада собаки спасут.
 

Окно

 
Луна уползает за раму окна.
Небесная ночь холодна и темна.
В окне отражается комнаты свет,
Но это лишь кажется – комнаты нет.
И время сочится капелью во мгле…
Нам нечем кичиться на этой земле!
Здесь вера ветшает, надежда слаба.
Любовь? Не она ли рождает раба?
 
 
Но все-таки мир существует пока.
Поскольку и вера бывает крепка,
Надежда спасает, и даже любовь
Ей-Богу, рождает не только рабов.
А свет, если он отразился в стекле,
Пока еще светит на этой земле.
 

В Цюрихе

 
В Цюрихе,
средь маленькой горбатой площади,
играл Чайковского на саксофоне
какой-то негр,
высокий и худой.
И было Божье совершенство
во всем – в мелодии,
и в звонком эхе, и в светлом фоне
небес, и озера, и гор…
И был покой.
 

«Лепечет Ильм. Вчерашнего дождя…»

 
Лепечет Ильм. Вчерашнего дождя
Спадают капли с листьев распушённых.
Как много в мире Веймара лишенных
Людей! Лишь их одних жалею я.
Своей судьбой доволен я вполне.
Пусть капли жизни скоро источатся,
Однако не приходится лишаться
Того, что на земле досталось мне, —
Добра и зла – всего. Таков мой путь.
Не потому, что мир вообще прекрасен.
В нем каждый человек по-своему несчастен,
Но есть мгновенья счастья. В этом суть.
 

Квелленберг
(название улицы, в переводе – «Гора источников», в деревне Обервеймар, под Веймаром)

 
Я живу на Квелленберге,
На горе, где бьют ключи,
И, мне кажется, я слышу,
Как звенят они в ночи,
Да еще собака лает,
Да еще поет петух,
В церкви колокол играет…
Я – в раю. Одно их двух —
Или это – наважденье
И развеется во прах,
Или кто-то наслажденье
Мне добыл на небесах.
Жизнь свою перебирая,
Вижу – грешен я вполне,
Не заслуживал я рая.
Ты молилась обо мне.
 

«C детства помню строки…»

 
C детства помню строки
маминой руки:
«Станция Потоки,
хутор Кияшки».
Сердце улетало
в теплые края,
словно под Полтавой
родина моя.
Там, в тени акаций
У тропы на Псел,
Невдали от станции,
Дед наш кров нашел —
Белая хатынка,
запах кизяка.
вечерами кринка
парного молока.
И почти у берега,
Не высок, не густ.
Рос с начала века
Барбариса куст.
 

Кременчуг

 
Замер мост в предполетном
Последнем порыве.
Тополя-часовые стоят над рекой.
На крутом, на кремнистом
днепровском обрыве —
Город предков моих.
Кременчуг дорогой.
 
 
Дорогой мой, забытый,
Историей битый,
Осушил сию чашу
До самого дна.
Разве только плотиною
и знаменитый,
Ты – мой город,
И слава тебе не нужна.
 
 
Мягкий говор – то суржик,
А то ридна мова.
Теплый камень домов,
Пыльный воздух дворов.
Жизнь с тобой обошлась
Непомерно сурово.
Только Днепр не суров,
Только Псёл не суров.
 
 
Нас просили курганы
Забыть наши раны.
Всё простили нам рощи,
Что в пойме реки.
Те, кого не приветили
Дальние страны,
Возвращайтесь домой —
В Омельник, в Кияшки.
 
 
Травы стелются там.
Там и ласточки вьются,
Горизонт убегает, куда ни ступи.
Пусть паны себе между собою дерутся,
Нам так вольно дышать
В кременчугской степи!
 

Песенка о дамском портном

 
У деда моего
была машина «Зингер»,
и он, когда работал, пел.
На той машине золотом
был нарисован Сфинкс,
и он задумчиво смотрел.
 
 
Иголка стучала,
и шпуля жужжала,
педаль под ногою
как будто дышала,
а старый Сфинкс задумчиво смотрел.
 
 
Давно на свете нет
Ни Зингера, ни деда,
от дома не осталось и следа.
И даже если Сфинкс
бездомный бродит где-то,
ко мне он не вернется никогда.
 
 
Но шпуля жужжит,
и машина вздыхает,
и строчка под песенку
вдаль убегает,
туда, где, наверно, никто не страдает,
Один лишь старый Сфинкс туда смотрел.
 

Полынь

 
Сорву я веточку полыни,
Потру ладонь ее цветком —
Степная горечь Украины
Повеет в душу ветерком.
 
 
Увижу Днепр, и Псёл сонливый,
И блеск ужа в траве густой,
И молчаливый-молчаливый
Над тетей Дашей крест простой.
 
 
Увижу круг степей огромный,
За ним вдали морскую синь.
И запылает ночью темной
Звезда Полынь…
 
 
Услышу скрип возов воловьих,
Чумацкий окрик «цоб-цобэ!»
И тихий зов любви и крови,
Полынь, к тебе.
 

Моя душа

 
Пришел тот, кто всё знает,
и сбил меня с толку,
сказав, что то, что я пишу, никого не задевает,
и что сам я не интересен ни современнику, ни потомку,
что все так пишут, – и это даже не стихи, а стишки,
что в моих книгах самое ценное – корешки
и что лучше бы прятать подальше свои грешки.
Но стоило только ему удалиться,
как снова стала музыка литься,
и зазвучали в душе слова,
и я выяснил, что душа жива,
что, недотепа и недотрога,
она поет не для него и даже, – дорогая моя, прости
меня, – не для тебя,
а для Господа Бога.
 

«Как страстно хочется покоя…»

 
Как страстно хочется покоя
…в соседство Бога скрыться мне!
 

А. Пушкин

 
Иду, иду. Со мной никто.
 

В. Брюсов

 
Как страстно хочется покоя,
Освобожденья от всего!
Брести дорогою степною —
И никого! И никого…
Где нет мольбы – там нет страданья,
Где нет страданья – нет любви,
Ни жалость, ни воспоминанья, —
Ничто, ничто… Иди, живи,
Бреди дорогою степною,
Гляди на кудри облаков.
Труды, долги – да Бог с тобою!
Оставь их без обиняков.
Ты обретешь покой и ясность
Незамутненного чела.
Но только бытия напрасность
Тебе в чело бы не пришла!
 

Мертвые буквы

 
Живые слова поменял я
на мертвые буквы,
живые мечты поменял я
на мерные будни,
что тащутся, не поспешая
и неотвратимо,
и тихо летейские струи
уносят что было.
На месте свиданий, на месте
горящих страданий, на месте
всезрящих прозрений —
лишь мертвые буквы остались,
как мертвые губы,
читай, не читай их, целуй, не целуй —
не воскреснут.
 

Путь

 
Очень хотел бы с тобой
на Ярославском вокзале
сесть в электричку и ехать
в Пушкино, мимо Мытищ.
В Пушкине выйти и там
сразу налево податься —
к старенькой школе моей,
в зелени возле путей.
Далее прямо пойти,
к мостику чрез Серебрянку,
в гору, вдоль бывших плантаций
эфирных и масличных роз[1]1
  На окраине подмосковного Пушкина, за речкой Серебрянкой, недалеко от Акуловой горы, воспетой В. Маяковским, находился Всесоюзный научно-исследовательский институт эфирно-масличных культур (ВНИИЭМК) с плантациями роз и всяких других пахучих растений и домиками сотрудников. В одном из домиков жила много лет тетя моя по отцу Матрена Андреевна Тригубенко (урожд. Данилевская), покойный муж которой когда-то работал в этом институте. С нею жила ее мама, моя бабушка, Ольга Марковна Данилевская (урожд. Петренко), которая там и скончалась и похоронена на кладбище Новой деревни.


[Закрыть].
Бабушкин домик стоял
когда-то, в цветах и деревьях,
там средь полей, но теперь
нет от него и следа.
В Новой деревне шоссе
мы перейдем возле церкви,
ныне прославленной: в ней
был настоятелем Мень.
А для меня этот храм
тем еще близок и дорог,
что на погосте при нем
бабушки Оли моей
прах упокоился. Мы же
дальше пойдем, помолясь.
Словно колонны собора,
сосны столетнего бора,
встретятся нам, и войдем
мы под смолистую сень…
 

«Кладбище! Нет печальней темы!..»

 
Кладбище! Нет печальней темы!
Повсюду видятся кресты —
Предупреждения персты
О том, чего боимся все мы.
 
 
Не нахожу я
здесь отрады,
Хотя хожу сюда весь год.
Так и ходить сюда не надо.
Пока тебе не подопрет!
 
 
Тогда придешь и обретешь,
Как минимум, покой душевный,
И даже день у Бога гневный
Без страха ты переживешь.
 
 
И станешь мудро говорить:
«Все в мире целесообразно!
И на кладбище не напрасно
Молитвы надобно творить».
 

Могилы
(маленький цикл)

1. Пушкин

 
К нему не заросла народная тропа,
Но сильно топчется народная толпа,
Так что и Святогорский холм убавил роста.
Быть Пушкиным и по смерти непросто!
 

2. Гёте и Шиллер

 
Спят Гёте и Шиллер в торжественной тьме
Холодного полуподвала.
Они оказались в подземной тюрьме,
Но миру и этого мало!
Он их на цитаты в клочки разорвал.
Но что им, крылатым,
Какой-то подвал!
 

3. Марина Цветаева

 
Марина умерла – и ожила.
Она живет теперь живее, чем жила.
 

4. Вальтер фон дер Фогельвейде

 
Ich sas uf eime steine
Und dachte bein mit beine.
 

Walter v.d. Vogelweide

 
Сижу на камне,
На ногу нога.
Казалось мне —
Как жизнь-то коротка!
Останется лишь камешек горючий.
Однако жив!
Какой же я везучий!
 

5. Лукас Кранах Старший

 
Он снял берет и Страшного Суда
Спокойно ждет – душа его чиста.