Текст книги "Гадюкинский мост"

Даже при потере всей пехоты взвода огневая мощь подразделения не падала бы и вполовину так сильно, как при потере всего лишь одной из его БМД; вопрос обеспечения максимальной безопасности моих легкобронированных боевых машин поневоле вставал во весь рост. На все про все у меня во взводе имелось двадцать два человека, то есть по семь человек на машину, не считая меня, из которых должны были спешиваться пятеро[18]18
  Штатный состав парашютно-десантного отделения именно семь человек. Командир первого отделения также исполняет обязанности заместителя командира взвода.


[Закрыть]. Хотя неучастие механиков-водителей и наводчиков-операторов машин в инженерных работах никто бы не понял, включая меня самого. Пулеметно-гранатометное отделение добавляло мне ещё шесть пар рабочих рук и заметно увеличивало объем земляных работ, как минимум, на два соединенных ходом сообщения окопа под автоматический гранатомет (основной и запасной). И если я рискну снять с бронетранспортера крупнокалиберный пулемет, то на столько же окопчиков и для его расчета.

Конечно, тут бы пришлось в самый раз оборудование для самоокапывания, однако оно не было предусмотрено ни конструкцией БМД-4М, ни БТР-Д, как, впрочем, и любой другой «сухопутной» боевой техники за исключением БМП-3, танков и некоторых самоходных орудий. Хотя если разобраться, именно на легкобронированной боевой технике мотострелковых и десантных подразделений оно нужно больше, чем где бы то ни было. Когда, ругаясь нехорошими словами, копаешь окопчик малой пехотной лопаткой, поневоле вспоминаются уставные требования по размерам взводных опорных пунктов, легко оцениваются объемы земляных работ при этом и даже легко делятся на количество личного состава. При этих цифрах, сорок два куба земли, которые требуется вручную перекидать танковому экипажу из трех человек в ходе рытья окопа для своей весьма хорошо бронированной машины, честно сказать, выглядят не очень. Однако о мажорах танкистах начальство побеспокоилось уже лет сорок как, а вот о десантуре – не смогло до сих пор. Тем не менее копать было надо, даже для полумеханизированного рытья окопов опять же нужны люди, вытаскивать разрыхленный гусеницами грунт.

Выход нашелся достаточно просто. Выгнав БМД на склон и замаскировав их масксетями, экипажи получили задачу срезать дерн и начать рыть окоп для машины рядом с ней; по мере высвобождения личного состава после рытья индивидуальных ячеек часть стрелков должны были к ним присоединиться. Занятие своих мест в боевой машине при обнаружении противника, как я оценил, было секундным делом, главное, чтобы не оплошали наблюдатели.

Дежурным огневым средством и наблюдателями подразделения мной были назначены пулеметчики из экипажа БТР-Д. Бронетранспортер для этой цели выгнали на вершину высоты и замаскировали в кустарнике, откуда он грозно ворочал из-под масксети стволом «Корда» с оптическим прицелом. Рядом изредка поблескивал рубиновыми линзами японского бинокля командир пулеметно-гранатометного отделения. Позицию на заднем скате экипаж бронетранспортера мог оборудовать и позднее.

* * *

Грунт оказался не самым худшим, инженерные работы шли вполне бодро, и я уже углубился почти по пояс, когда со стороны лесочка на северо-западе чиркнула трасса, ткнувшаяся в БМД первого отделения. Парой секунд позже пришел звук орудийного выстрела, смазанный безудержной пулеметной трескотней и обрушившимися на позицию потоками трассирующих пуль. Все вжались в землю.

От ступора меня освободил второй орудийный выстрел, после попадания снаряда которого в подбитой БМД что-то глухо бухнуло и из открытых люков машины повалил быстро густеющий дым.

Тем не менее, воспользовавшись тем, что внимание противника отвлекла подбитая боевая машина и образовалась пауза в пулеметном огне, в соседнюю машину, отбросив полог сети ловко нырнули сержант Никишин и мехвод младший сержант Гибадуллин.

Машина рыкнула двигателем, выпустив клок дыма из-под сети, башня дернулась, включив стабилизатор и нащупывая цель. Словно в ответ из Огурца чиркнул трассер, ушедший чуть выше БМД, и, отрикошетив от земли, с визгом улетел в небо. Никишин повёл стволом и дал короткую очередь из тридцатимиллиметровой пушки по роще. В ответ немец выстрелил еще раз, щёлкнув шариком трассера куда-то в башню.

Из открытых башенных люков как-то резко шибануло дымом, в одном из них тут же появилась фигура Никишина… и тут снизу полыхнуло пламенем, разорвав БМД как консервную банку и подбросив башню взрывом высоко вверх.

Последняя БМД взвода стояла на месте под градом трассирующих пуль немецких пулеметов и как-то неуверенно ворочала облепленной масксетью башней с лежащим на сети телом одного из бойцов.

Открыть огонь её наводчик-оператор, к несчастью, так и не сумел. Метрах в пятидесяти от местонахождения первого орудия в кустарнике у дороги мелькнула вспышка выстрела второго, и немецкий артиллерийский взвод изрешетил БМД как на полигоне, наперегонки всадив в машину с десяток снарядов и всего лишь пару раз промахнувшись.

Экипаж получил команду покинуть машину уже после третьего попадания, что наводчик проделал вполне успешно, причем даже сумев утащить с собой тело товарища.

БТР-Д стоял на вершине и молчал, на броне рядом с пулеметом неподвижно лежали трупы.

Отчаявшись, я выскочил из окопа и побежал к нему, не обращая внимания на непрекращающийся пулеметный огонь.

Забрызганный кровью «Корд» был исправен и даже снят с предохранителя. Злобно выругавшись по мешающей масксети, я развернул пулемет на пушку у дороги, успев удивиться, подводя угольник к торчащему из кустарника щиту, – не с трофейных ли сорокапяток нас постреляли и… тоже не успел выстрелить. Что-то ударило меня в челюсть, руку, живот, ногу, и я завалился на торчащее в люке тело пулеметчика, теряя сознание.

Пришел в себя я от резкой боли уже на земле рядом с бронетранспортером, очнувшись и застонав, когда меня с него сбросили. Вокруг меня и на машине находились немцы.

Ближайший из них, крепкий молодой парень в мышином мундире с закатанными рукавами и с набитой пучками травы сеткой на каске лениво наступил мне на руку, которой я попытался вытащить пистолет, пригляделся к оказавшемуся живым врагу, что-то спросил в сторону, выслушал ответ, пожал плечами и поднял свой маузер.

Последним моим чувством, уже при взгляде в ствол немецкой винтовки, была глубочайшая обида – все должно было случиться совсем не так!..

Вспышка…

…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и смотрю в закрытые очками «Revision Sawfly» глаза ухмыляющегося сержанта Никишина.

– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!

Грохот грома, вспышка, и моя БМД летит куда-то в тартарары, ломая непонятно откуда взявшийся вокруг подлесок…

Жизнь вторая

…Правила ведения войны гласят:

– если у тебя сил в десять раз больше, чем у врага, окружи его со всех сторон;

– если у тебя сил в пять раз больше, нападай на него;

– если у тебя сил вдвое больше, раздели его на части;

– если силы равны, сумей с ним сразиться;

– если сил меньше, сумей оборониться от него;

– если у тебя все обстоит хуже, чем у противника, сумей уклониться от него.

Поэтому упорствующие с малыми силами делаются добычей сильного неприятеля…

Сунь-цзы, «Искусство войны», V век до н. э.

Пока личный состав, повторяя себя в моей предыдущей жизни, изрыгал перлы обесцененной лексики, я неподвижно сидел в люке и размышлял над ситуацией.

Ситуация не радовала, собственно вывода можно было сделать два: или я решительно свихнулся и меня сейчас в палате с белыми стенами мучают галлюцинации, или все гораздо хуже и мое подразделение находится в самом центре некоего эксперимента, причем не факт, что Господа Бога или нашей цивилизации. Верить в первую версию не хотелось, и в качестве рабочего был выбран вариант научного эксперимента неких инопланетных негодяев. Третьей версией являлась мистика, но за неопознанностью отношений Господа нашего и Врага рода человеческого она отошла в разряд запасных. Ни суровым праведником, ни сильным грешником я себя не ощущал, соответственно веры в превращение в центральную фигуру известного противостояния как-то было немного, не в голливудский же фильм меня занесло, в конце концов.

Желание взять за глотку и медленно, медленно, медленно удавить яйцеголового инопланетянина, ставящего надо мной и моими людьми такие эксперименты, все больше и больше одолевало меня. После выстрела в лицо все возможные изучения граней прошлого виделись мне глубоко в гробу, тем более что ни о каких приятных бонусах участия в данных событиях и речи не шло. Во всяком случае, звероподобный, весь заросший жестким черным волосом чемпион батальона по гирям и мой замкомвзвода старший сержант Бугаев точно не смотрелся адекватной заменой прелестной Эмили Блант[19]19
  Очаровательная актриса, исполнявшая роль главной героини фильма «Edge of Tomorrow».


[Закрыть].

Все время приведения подразделения в порядок и обсуждения происшествия меня одолевало тихое бешенство, которое надо было куда-то выплеснуть, и гитлеровцы были для этого идеальным вариантом, тем более что проблема нашей легализации опять-таки вставала в полный рост. И я уже точно знал, что надо было делать, хотя народу мое знание показывать совсем не стоило во избежание совершенно лишних вопросов. Уж хоть на это у меня мозгов хватило.

Попытка ради эксперимента внести изменения в предыдущий вариант обсуждения нашего положения тоже прошла просто прекрасно:

– А не кажется ли вам, бойцы, что местность вокруг нас какая-то знакомая, только кустов и дерева всякого наросло побольше?

– Так и есть! – радостно включился в обсуждение, как я уже знал, обдумывавший ту же мысль старшина из ВМО. – Я тут не раз ездил, линия холмов вокруг одной и той же будет, чуть дальше речушка с мостиком. Его все вспомнят. Да тут не так местность изменилась, сколько смена времени года с толку сбивает. Там грязь, а тут цветёт всё.

– Сергеич, ты не ошибаешься? – Петренко, как и в прошлой жизни, заинтересовало мнение подчинённого.

– На память не жалуюсь, я здесь и летом ездил. А вообще, Дмитрич, доедем до речушки – сам во всём убедишься, что сейчас воду в ступе толочь. Тут только дорога чуток в сторону ушла.

Эксперимент прошёл удачно. Как можно сделать выводы, ситуация, в которую я попал, обещала быть весьма пластичной. Одна фраза, которую я в прошлый раз не говорил, и вот оно, совершенно другое по содержанию обсуждение. А это значит, что любое изменение моих действий касательно предыдущего варианта событий равно изменению реакции окружающих, включая противника, на них.

С одной стороны, этот эксперимент показал, что у меня дела обстоят очень хорошо, с другой – крайне плохо. То есть, если я повторю удачную закладку на легализацию на хуцпе в госпитале, это определенно прокатит. Однако, если проявлю какую-то неуверенность, позволю себя в чем-то заподозрить, а потом и начну шляться один вдали от своих «танков», меня могут попытаться повязать, а то и атаковать эти самые «танки». Потом же – разоружение, разборки, немцы, захват госпиталя и техники, спецлагерь и обработка специалистами абвера и гестапо, у которых – можно на иное не надеяться – заговорят даже камни. Это в случае, если понявшие, как ошиблись, особисты перед захватом госпиталя нас прямо в темном чулане не постреляют, чтобы фашистам не передать.

Меня во времена оны разубеждали в подлинности расстрелов НКВД заключенных при невозможности их эвакуировать в этом же 1941-м, но как-то вяло и неубедительно на фоне сканов с советскими и немецкими архивными реквизитами. Стать нечаянной жертвой чужого профессионализма – да ну его на хрен. Я сам кого угодно в таком случае перестреляю, до «самого эффективного менеджера столетия» включительно. Рокоссовский после лагеря чуть ли не до конца жизни нигде не расставался с пистолетом – «если за мной опять придут, без боя не сдамся»[20]20
  Реальный факт. Суровов довольно близко к тексту цитирует дочь маршала.


[Закрыть], а кто я такой, чтобы не расти на примерах великих?

Так что как бы не виляла ситуация от моих действий, сдавать оружие можно только в глубоком советском тылу, где немцы нас точно не достанут. А кто считает иначе – нечаянный пособник врага, который должен молиться, что с ним не поступят, как он заслуживает. И тут нельзя думать по-другому, слишком многое на кону стоит.

Теперь по схемам общения с личным составом. Выдавать знания из предыдущей жизни, как я уже сообразил, точно не стоит. У всех оружие, люди решительные, заподозрят, что эксперимент проводится надо мной одним, а не над всеми, так и пристрелят, чтобы посмотреть реакцию. И что мне потом – сидеть на тучке и жаловаться на идиотов, если рекурсивка откажет? Так что сидим и не отсвечиваем, выдаем осведомленность в будущих событиях, только когда очень припрет.

Ну, а пока посмотрим, как изменится обстановка в Коровино и госпитале, например от разного времени контакта с аборигенами.

А свободное время мне лучше посвятить размышлениям, что в прошлый раз пошло не так и что я неправильно делал, коли бой закончился для моего взвода такой катастрофой.

ОШИБКА. При отсутствии впереди разведки и боевого охранения боевым машинам на переднем скате рядом с окапывающимися бойцами было делать нечего. Несмотря на то, что БМД были прикрыты масксетями, образовавшиеся рядом с копающими людьми пупки на голом склоне высоты, видимо, были неплохо различимы немецкими наблюдателями и наводчиками скрытно подтянутых противотанковых орудий, в результате чего машины оказались уничтожены безнаказанно.

ОШИБКА. Разведка – это глаза и уши командира. Она должна вестись непрерывно и всеми возможными способами. Если бы впереди работали мои разведчики, небольшая группа противника в принципе могла остаться необнаруженной, однако подход танков, колонны пехоты и тягачей с артиллерийскими орудиями они бы точно не пропустили, в результате чего скрытно подтянуть пушки и расстрелять мои машины на склоне враг бы не смог.

ОШИБКА. Выделение в качестве наблюдательного пункта и дежурного огневого средства машины с самыми слабыми возможностями экипажа по наблюдению и огневому поражению обнаруженных целей не позволило обнаружить наличие противника в зоне ее наблюдения, пока не стало слишком поздно, а после открытия им огня подавить его. Открытое размещение членов экипажа рядом с «Кордом» на броне привело к тому, что бойцы были расстреляны пулеметами в первые же секунды боя и погибли, даже не выстрелив. Выключение из наблюдения за местностью тепловизоров БМД ради нескольких лишних лопат прямо кричало о моем идиотизме.

ОШИБКА. На рытье полноценного окопа для БМД по нормам требуется двадцать пять человеко-часов, и даже использование колхозных хитрушек, которые по замыслам оставшихся в прошлом-будущем специалистов воздушно-десантных войск, с утверждением их руководством, начиная с самого Василия Филипповича Маргелова, должны были заменить ножи самоокапывателей на боевых машинах, доставляло определенные проблемы уложиться хотя бы в двадцать часов. Такого запаса времени у меня не нашлось. Что я собственно и предполагал, однако решил рискнуть. Результатом необоснованного риска стал погибший практически безнаказанно взвод и выстрел мне в лицо.

ОШИБКА. Системная. Поставленные задачи должны соответствовать имеющимся возможностям, подвиги воли и комсомольские чудеса надо оставлять сказкам и анекдотам про Анку-пулеметчицу. Если нарезка задач по инженерным работам, не соответствующим имеющемуся времени, – однозначно моя ошибка, то гибель взвода в результате расстрела не обнаруженными до самого открытия огня противотанковыми орудиями, – совсем не факт, что ошибка выставленных наблюдателей. Наша сорокопятка в музее обрезом щита была мне не намного выше пояса, немка вряд ли была выше, такие размеры весьма благоприятствуют скрытному выдвижению и маскировке на позиции, особенно коли у наблюдателей противника не соответствующие возможностям имеющейся оптики либо просто слишком большие сектора наблюдения. А тепловизорами они не пользуются.

Повторять данные ошибки я не собирался, одолевавшее меня тихое бешенство никуда не делось, и утолить его могла только месть. Тем не менее, искушение посадить личный состав в БМД и, устремившись вперед и действуя с машин, огнем и мечом покарать всех встреченных фашистов все же удалось перебороть. Хотя и с некоторым трудом.

Как выяснилось в предыдущей жизни, для моих БМД противотанковое вооружение семидесятипятилетней давности все же представляло опасность, и имелся риск выскочить на большее количество противника, что пушки моих боевых машин смогли бы вовремя переработать. Впрочем, даже в этом случае в исходе боя на узкой лесной дороге сомневаться, конечно, не приходилось, однако оставлять врагу не то что подбитые, но и даже выгоревшие корпуса своих БМД, не говоря о трупах бойцов, было бы просто преступными поступком. Если я собирался побеждать, побеждать надо было всухую. И первое, что мне нужно было для этого сделать – вести разведку, чтобы не враг, а я видел, кого нужно разнести в брызги пушками боевых машин.

Тем не менее, разведка как таковая вовсе не простое занятие. Самый простой вариант из имеющихся – отправить вперед пару пеших дозоров – однозначно лишал меня четверти личного состава и вызывал серьезные опасения в его эффективности. Нет, обнаружить противника мои разведчики, вероятно, обнаружили бы, а дальше что? Для них рисовались три варианта: уходить назад с серьезными шансами быть расстрелянными в спину примерно на рубеже реки, прятаться в лесу, выключившись тем самым из боя и заставляя меня думать о вариантах их эвакуации во избежание захвата противником в последующем, замаскироваться и продолжать вести наблюдение, рискуя случайным обнаружением и вариантом номер один, попытавшись уйти на нашу сторону или в лес после демаскировки.

И иначе никак, появление на дороге немецкого отделения в головном дозоре – это не информация, мне нужны данные о силах противника, а не том, что он в данном районе находится. Последнее я и так знаю, как, впрочем, и то, что у него даже противотанковые пушки есть. За имеющимися передо мной масками местности в большинстве слишком маленькие дистанции наблюдения, а перед рекой – обширные открытые пространства, одновременно делающие непростым делом скрытный отход и превосходно просматривающиеся с господствующей в данном районе высоты 44,8, что и вынудило меня в прошлый раз пренебречь разведкой. Повторять данную ошибку я не собирался. Терять драгоценное время – тоже, фашисты, как я знал, были на подходе.

В данном случае все слабые места моей ситуации снимала бы высылка вперед дозора на бронированной машине. БМД/БТР-Д давал дозору безусловное превосходство в маневре не только перед пешим противником, но и кавалерией и, возможно, даже танками, а броня машины и ее вооружение позволяли отбиться в случае внезапной стычки накоротке. Решение оказалось принято, значит, так и поступим. Лучшего варианта пока не просматривается.

* * *

В Коровино встреча с председателем колхоза прошла без больших изменений, хотя пацан в этот раз мне навстречу не попался, и я, поколебавшись, пошел в колхозную контору сам, встретившись с председателем и счетоводом колхоза на крыльце.

Дату я уже знал, обстановку тоже, так что были возможности уделить всё внимание окружающему миру, включая лица моих бойцов, в которых опять стреляли глазками появившиеся непонятно откуда девки и молодухи. И надо сказать, реакция впечатляла, безучастным не остался никто.

Некоторым с более развитым воображением, например Егорову, даже явно было не по себе. Окружавшие сержанта бабенки принимали смурность сержанта за смущение и, как волки при запахе крови, активно вводили его в искушение, перегружая слуховой аппарат милым щебетом, принимая всё более выгодные позы и выпячивая грудь. То, что Егоров был поклонником девушек спортивных и последнее время мутил с миниатюрной блондинкой – тренером по пол-дэнсу, а каноны красоты во время, в которое мы попали, цепляли девушек более монументального типажа, что отражалось в моде даже колхозной провинции, ситуацию осложняло еще больше. Сержант откровенно пугался, дамы, как и положено хищникам, чуяли страх и пытались загнать и зарезать испуганную жертву.

Команда «По машинам!» явно стала для него, и не только для него, настоящим избавлением.

* * *

В госпитале я тоже не стал искать неприятностей и придерживался сценария, успешно сработавшего в предыдущий раз. С учетом появившейся уверенности всё прошло ещё быстрее и чище, особист в этот раз даже документов у меня не спросил.

На радостях от успеха я обнаглел и позволил толкнуть себя бесу на закрепление полученных личным составом в Коровино впечатлений. Простых людей бойцы видели, пусть теперь лежащих в госпитале солдат посмотрят. Военнослужащий должен знать тех, кого защищает, жертвуя жизнью в том числе. Как-то, наверное, так.

Усилий для этого не потребовалось, аборигенам я даже врать не стал:

– У меня к вам одна просьба есть, товарищи. Сами понимаете, с моими силами на непонятно какое количество немцев лезть политморсос у бойцов не улучшает. Разрешите моим сержантам по госпиталю экскурсию провести, чтобы люди видели, ради кого мы в заслон встаём? Ну и карта района тоже не помешает, чтобы я хоть по местности мог ориентироваться.

Заруцкий заулыбался, политрук приосанился и оглядел мои машины и торчащих из люков людей полным превосходства взглядом настоящего властителя дум, одобрение на секунду мелькнуло даже на лице госпитального особиста. Не то что бы я переоценивал данного специалиста, которому наглая перегрузка слухового аппарата отбила мысль спросить документы у непонятных типов в обмундировании с торчащими из-под броников погонами, приехавших на неизвестной технике, но проскочившая человеческая эмоция на этой кислой морде поневоле вызвала к нему немного таких же человеческих симпатий. По комсомольскому набору, поди, пришел, после бериевских чисток ежовских кадров. До настоящего контрразведчика ему пока очень далеко, но человек, вполне возможно, неплохой. Насколько можно этим неплохим человеком быть на данной работе в это суровое время.

– Командиры отделений, ко мне!

То, что замысел оправдался, по лицам сержантов стало видно ещё в фойе, где столпились ходячие раненые, молча встретившие нас полными любопытства взглядами. Обход палат на первом этаже, где нас не побрезговал сопроводить сам начальник госпиталя, только закрепил впечатления. Он же подогнал мне и карту.

* * *

В ходе последующего обсуждения личным составом наших дальнейших действий поддержка моего решения сержантами была абсолютной. Единственную каплю дегтя преподнес Петренко. Впрочем, отозвав меня в сторону и высказав претензии нам обоим как командирам один на один:

– Саша, мы, вообще, о чем думаем? А если бы я сам не догадался и Чибисова не удержал в машине остаться? Представляешь реакцию, если бы мы выпрыгнули такие красивые с погонами на плечах? Ладно, у тебя они брониками и разгрузками частично скрываются, а Сергеич в подменке без знаков различия… знаешь, а я уж было решил, что тоже хочу госпиталь посмотреть. А на погонах у меня – звезды. Понимаешь, что было бы, заметь они перед собой настоящего золотопогонника? Знаешь, как и тебе повезло, что и у тебя на плечах подменка?

Да, вот так вот и прокалываются глупые шпионы. Проинструктировать Петренко я забыл, да и разъяснить собеседникам про погоны тоже, только экспериментального полевого обмундирования коснулся парой слов. Впрочем, погоны, торчащие из-под снаряжения, и политрук, и особист, и даже Заруцкий определённо сразу заметили, ишь, как косились, но, учитывая наличие броников и разгрузок, вполне могли их принять за дополнительный демпфирующий элемент спецобмундирования даже без отдельных пояснений. Благо, по сложившейся традиции, мы отправились в поле в подменных комплектах, наличие нарукавных и нагрудных знаков, а также знаков различия на погонах которых, при нахождении в поле, в полку не требовали. Лично я сейчас был одет в свой добиваемый уже последний курсантский комплект полевухи, а замкомвзвода вообще таскал на плечах «американку» в новомодном зелёном A-TACS, однако, будь на моих погонах знаки различия… ситуацию предсказать было несложно.

Действительно, идиоты. Особенно я. Впрочем, дуракам везет, и мое спокойствие при чужих взглядах на мои погоны вполне могло быть истолковано как уверенность в праве его таким носить. В принципе, почему бы и нет, что именно поэтому особист документов не спросил.

Ну, это ладно, учтём на будущее. Пока всё прошло удачно, и значит, сейчас нам нужно думать о немцах.

* * *

Выйдя к мосту по дороге через Гадюкино, отправить вперед драгоценную БМД я не рискнул. В дозор ушла наименее ценная бронемашина из имеющихся – все тот же многострадальный БТР-Д с пулеметчиками на борту. Помимо всего прочего, вариант, что пулеметчики пропустили выдвижение противотанковых орудий, поскольку мечтали о сексе с любимой женщиной, сопя на сапоге храпящего товарища, отбрасывать не стоило. Я же набрался достаточно опыта, чтобы стать мстительным командиром.

В этот раз оборону моста я решил строить, развернув опорный пункт по гребням обеих имеющихся в данном районе высот. Второе и третье отделения, усиленные расчетом АГС-17, под моим присмотром приступили к рытью окопов на вершине высоты 44,8. Высоту 41,2 оседлало первое отделение во главе с Бугаевым, как самым надежным сержантом из имеющихся. После возвращения дозора пулеметчики должны были поступить в его распоряжение, в качестве дополнительной боевой задачи взяв на себя ПВО[21]21
  ПВО – противовоздушная оборона.


[Закрыть] опорного пункта, насколько это для их «Корда» было возможным. Приземлить «лаптежник», знакомый по кинохронике и знаменитой, можно сказать, бессмертной сцене с гнусно гадящим сверху на головы советских людей в морском круизе стрелком-радистом, было бы очень неплохо[22]22
  Без преувеличения, гениальная сцена из фильма Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2. Предстояние». Лейтенант, можно сказать, уверен, что у придумавшего её сценариста «Оскар» отобрали завистники.


[Закрыть]. Все боевые машины, за исключением БМД замкомвзвода, находились на обратных скатах, в готовности выскочить наверх на подготовленные позиции и расстрелять появившегося противника. Третья боевая машина временно встала у окраины Гадюкино, с задачей прикрыть движение дозора по проселку между рощами.

Командир пулеметного отделения гвардии младший сержант Якунин в ходе инструктажа, пользуясь моим послезнанием, получил задание в первую очередь осмотреть рощу Огурец рядом с железной дорогой, определив наличие там противника. Далее выставить НП в удобном для наблюдения месте, не зарываться, из секторов наблюдения БМД согласно соответствующим пунктам действующих боевых уставов стараться не выходить, при появлении противника соблюдать крайнюю осторожность, в бой без большой необходимости не вступать. После выяснения сил противника и имеющихся у него средств, в первую очередь противотанковых, немедленно возвращаться назад. Осмотр местности тепловизорами перед выдвижением ничего не дал, мелькавшие мелкие тепловые пятна явно принадлежали одному местному зверью, ничего похожего на человеческие фигуры обнаружено не было.

В очередной раз не побрезговав помахать лопаткой, роя себе КНП, я проводил взглядом бронетранспортер, который быстро перемахнул Чернянку по броду и на скорости километров шестьдесят лихо понесся вперед, неся на спине фигурки пулеметчиков, и обратил свое внимание на подчиненных. Бойцы без всяких напоминаний уже расчистили себе сектора обстрела на склоне и сноровисто копали индивидуальные ячейки, причем хитрожопые гранатометчики даже двумя большими саперными лопатами, снятыми со своего БТР-Д.

* * *

Инженерные работы шли вполне бодро, и я уже начал углублять сформированный окопчик для стрельбы лежа, когда по радиостанции раздался голос Якунина, бронетранспортер которого находился где-то за Огурцом:

– Граб Один – Топору Десять. Фрицы на дороге, тысяча пятьсот от Огурца. Три мотоцикла с колясками, приближаются. Приём.

– Принято, Граб. Еще какое-то движение видишь?

– Нет пока, дорогу кусты и лес скрывают. Подпущу поближе, если на дороге дозор, должны появиться. Приём.

– Осторожно, Граб. Мотоциклистов слишком близко не подпускай, три пулемета не шутка[23]23
  Лейтенант находится под впечатлением советской киноиндустрии и мемуаров советского генералитета, по факту наличие пулеметов в немецких подразделениях стрелков-мотоциклистов (Kraftradschtzen) было вполне обычным – один на отделение (9 человек в отделении). Вообще бешеная насыщенность ручными пулеметами особенность не немецких, а советских мотоциклетных подразделений.


[Закрыть]. Прием.

– Принято, Топор. На прицеле держу, расстреляем моментально.

– Граб, роща за спиной осмотрена?

– Так точно, Топор. Противника по нашему краю не обнаружено. На всякий случай выставил охранение. Приём.

– Хорошо, Граб. Осторожнее там. На связи.

– Внимание, Топор! Мотоциклисты остановились, восемьсот метров. Какая-то падла в бинокль смотрит. Приём.

Через несколько секунд на фоне голоса уже слышалась автоматно-пулеметно-винтовочная стрельба:

– Сука, Топор! Немцы сзади, веду бой…

– Граб, снимай людей и уходи немедленно! Быстро, быстро!

Якунин мне не ответил. Ветер со стороны рощи доносил интенсивную пулеметную трескотню, несколько пулеметов, включая наш «Корд», вели огонь частыми короткими очередями, перемежаемыми винтовочными выстрелами.

Со стороны Гадюкино в бой включилась БМД-шка первого отделения, начавшая постреливать вдоль проселка короткими очередями из тридцатки и ПКТ:

– Топор Десять – Двенадцатому. Вижу бронетранспортер на дороге, ведет огонь в лес. На опушке Огурца обнаружено движение среди деревьев, противник уничтожен. Больше противника не наблюдаю. Приём.

– Двенадцатый, так держать.

– Топор Десять – Двенадцатому. БТР подбит, пулемет молчит, на броне трупы… Все… съехал с дороги, остановился. Твою …! Парням конец, машина вся в трассерах…

– Топор Двенадцать! К бронетранспортеру никого не подпускать!

– Принято, Топор Десять!

Со стороны Гадюкино за рощу снова потянулись трассы коротких очередей из пулемета, перемежаемые шариками тридцатимиллиметровых снарядов.

– Бронегруппа, к бою! Забираем меня, выдвигаемся к бронетранспортеру! Топор Двенадцать, прикрываешь огнем с места!

Может быть, выход двух БМД на помощь погибающему или уже погибшему дозору был и не лучшим решением, но поступить иначе мне не дала совесть. И здравый смысл. Оставлять врагу такие трофеи, какие он мог захватить в БТР-Д, было преступлением. Начиная, например с АК, даже не раций. Немцы и так во Второй мировой оказались пионерами штурмовых винтовок и промежуточного патрона.

Машины шустро преодолели брод и срезали угол, прямо по лугу устремившись к Огурцу, удерживая в прицелах приближающуюся рощу. Их появление для противника произошло достаточно неожиданно, во всяком случае, упомянутый Якуниным мотоциклетный дозор точно не ожидал нас тут встретить, выскочив на своих бензиновых конях прямо под стволы БМД. Спешиться немцы успели, а вот укрыться – уже нет.

Мотоциклистов БМД растерзали, даже не сбросив скорости, разрывая на куски малокалиберными осколочно-трассирующими снарядами вместе со вспыхивающей, взрывающейся со столбами огня и рассыпающейся как детские игрушки техникой среди беспощадно вырубаемого огнем подлеска, а вот промежуток меж рощами совершенно неожиданно встретил нас мертвым покоем. Ни звуков стрельбы, ни вспышки выстрела, ни даже движения, только изрешеченный пулями бронетранспортер с работающим до сих пор двигателем, «Кордом» с расстрелянной лентой и тремя телами на броне. Пулеметчикам опять не подфартило, и в этот раз они погибли первыми.