Текст книги "Нувориш"

Ростислав Феодосьевич Самбук
Нувориш

СГОВОР

Подполковник Луганский проснулся рано – еще не было и семи: лежал, еще превозмогая дремоту, вслушивался в ровное дыхание жены, подыматься было лень, ведь сегодня воскресенье и можно немного расслабиться, не морочить себе голову служебными хлопотами.

И вдруг зазвонил телефон: кто может звонить так рано, да еще в воскресенье? Работа, правда, такая, что иногда поднимают с постели и ночью, однако ведь воскресенье, законный отдых, и вряд ли кто-то осмелился бы побеспокоить его.

Телефон звякнул снова, как бы извиняясь, но Иван Павлович не поверил в это: небось, звонит дежурный по управлению, и сейчас он услышит нахальный бас Ивана Кононенко или приторно-сладкий тенор Лукова, которого терпеть не может. Этот Луков пролезет куда угодно, даже в собачью будку и, если начальство прикажет, льстиво заскулит оттуда.

Иван Павлович поморщился, но все же взял трубку. Голос оказался незнакомый, к тому же какие-то властные нотки звучали в нем: чувствовалось, этот человек не очень-то привык церемониться с людьми и не любит, чтобы перечили ему, вероятно, какой-то руководящий кадр. Но Луганский насмотрелся на таких и не позволял водить себя на поводке, да и тон позвонившего вызывал раздражение, Иван Павлович решил было уже бросить трубку, но на всякий случай помедлил, тем более, что услышал что-то, кажется, интересное…

– Я хотел бы встретиться с вами, – донеслось из трубки, – желательно сегодня, учтите, это в ваших интересах, считаю, вас ждет стоящее предложение. Между десятью и одиннадцатью вас устроит?

– В принципе я свободен, сегодня воскресенье, – как бы раздумывая, согласился Луганский, – однако, кто вы и что за предложение? Я не привык…

– Разговор не телефонный, – оборвал его собеседник. – Жду вас на Чоколовке, – назвал адрес, – около одиннадцати. Прошу не опаздывать. – И положил трубку.

«А он не очень-то вежлив, – подумал Иван Павлович, заслышав короткие гудки, доносившиеся из трубки. – В конце концов, я могу и не пойти. Тоже мне, принц нашелся. Будто я у него на службе… Да чихать я хотел на всех принцев в мире. Чихать и плевать с высокой колокольни».

И все же, подумав так, Иван Павлович тут же одернул себя:

«Не горячись, старик, – выпустил пар, – еще ведь неизвестно, как у тебя дела пойдут. Сказано: не плюй в колодец…»

А дела его действительно оставляли желать лучшего: в последнее время Иван Павлович все отчетливее ощущал какую-то неуверенность своего нынешнего положения. Даже он, подполковник госбезопасности, опытный оперативник, почетный чекист, не мог предвидеть, что произойдет завтра. А прослужил он в органах без малого два десятилетия. Но кто с этим нынче считается? Провозгласили Украину независимым государством, в комитет и в их областное управление пришло новое начальство, старые проверенные кадры ему до фени, начали копать, придираются буквально ко всему, просвечивают чуть ли не рентгеном. Мол, нарушали закон, превышали полномочия…

А кто не нарушал, кто не превышал? Раньше как было? Партия сказала: надо, КГБ отвечало: есть! Попробуй возразить!.. Даже их генерала, словно провинившегося мальчишку, вызывали на ковер в обком или ЦК. А там разговор короткий: диссидент – враг народа, и место его лишь в следственном изоляторе…

А теперь эти диссиденты, страшно подумать, упражняются в красноречии не где-нибудь – в самом Верховном Совете. Позанимали кабинеты даже в бывшем здании ЦК партии. Все – с ног на голову…

Иван Павлович невольно заскрежетал зубами… Проснулась жена, прижалась теплой щекой к его плечу, промурлыкала ему в ухо:

– Кто звонил, Ваня? И в воскресенье нет нам с тобой покоя.

– Нахал! – невольно вырвалось у Ивана Павловича, в нем с новой силой вспыхнуло возмущение, вызванное вчерашней телевизионной трансляцией заседания Верховного Совета, особенно тем, как сам Президент поддакивал заядлым крикунам. По его, Ивана Павловича, личному разумению – вывести бы их всех в укромный подвал и прострочить длинной-длинной автоматной очередью.

– Так кто звонил? – переспросила Мария.

Иван Павлович уклонился от ответа, ведь, честно говоря, и сам не знал, кто вызывает его на Чоколовку.

– Неизвестный тип и с какими-то предложениями.

– Может, что-то и наклюнется… – одобрила Мария. – Не продешеви только, Ваня.

Иван Павлович промолчал, да и что говорить, если все вилами на воде писано.

На Чоколовку Иван Павлович добрался троллейбусом. Постоял немного на улице и, убедившись, что никто за ним не следит, направился по указанному адресу. Оказался у стандартного пятиэтажного дома, замызганной «хрущобы» и, снова осмотревшись, подивился: неужели человек с такими властными нотками в голосе мог поселиться в «хрущобе»?

«Хотя, – решил, – первое впечатление может быть и обманчивым: как часто они сами выбирали для явочных квартир самые настоящие развалюхи».

На лестнице омерзительно смердело котами и квашеной капустой. Иван Павлович поднялся на четвертый этаж: двери нужной квартиры были обиты черным дерматином и недавно, так как медные шляпки гвоздей еще не успели позеленеть.

Луганский позвонил, услышал шаги в передней, видно, его рассматривали в глазок и довольно долго, чуть ли не полминуты, лишь затем открыли: Иван Павлович увидел на пороге полного человека в джинсах и трикотажной тенниске. Мужчина с большой круглой головой, лысый и упитанный внимательно приглядывался к нему, наверно, убедился, что перед ним именно та особа, которой назначил свидание, потому что приветливо улыбнулся и подал руку, отступив от дверей.

– Прошу, – только и молвил.

Квартира состояла из двух комнат. В узком коридоре, ведущем к одной из них, висело зеркало, под ним стояла тумбочка с телефоном, довольно дорогим – с автоответчиком. В комнате на журнальном столике красовалась бутылка армянского коньяка, подле нее – хрустальные рюмки, а также фарфоровый кофейник и две чашечки. Пахло свежесваренным кофе и тонким одеколоном, по всей вероятности, французским, определил Иван Павлович, поскольку запах был удивительно приятным.

– Петр Петрович, – представился хозяин и придвинул к журнальному столику кожаное кресло. – Прошу, располагайтесь, разговор будет не таким уж и коротким: должны обсудить с вами важный вопрос.

«Ты такой же Петр Петрович, как я Афанасий Афанасьевич», – подумал Луганский и еще раз смерил хозяина квартиры придирчивым взглядом. Ему показалось, что он где-то уже видел этого тучного человека, по крайней мере, его монгольские глаза и высокий морщинистый лоб были как будто знакомы. Однако ничем не выдал своего предположения, опустился в кресло, положив руки на подлокотники.

Хозяин, устроившись напротив, предложил:

– По рюмочке? Коньяк не так уж плох.

Ивану Павловичу этого не следовало объяснять: и сам разглядел. Он отрицательно покачал головой, и Петр Петрович сразу согласился…

– Давайте сначала о делах… Но ведь кофе не повредит. Луганский опустил глаза: кофе и в самом деле захотелось, его запах уже щекотал ноздри.

Петр Петрович налил полные чашечки, пригубив, одобрительно кивнул, при этом сообщив:

– Хороший кофе – моя слабость.

«А у вас губа не дура», – чуть не вырвалось у Ивана Павловича, хотя и сам не чуждался этой слабости. Однако ничего не сказал и уставился на хозяина выжидающе.

– Итак, к делу! – понял его Петр Петрович. – Скажите мне, пожалуйста, уважаемый, только откровенно, уютно ли вам нынче в вашей парафии?

Иван Павлович мысленно скрутил большую фигу.

«Так я тебе и скажу… Какому-то мифическому Петру Петровичу. А завтра ты позвонишь генералу и он меня коленом под зад…»

– Вопрос сложный, – ответил, избегая прямых определений. – Но я привык к погонам и к делу, которому служу.

– Да, вопрос сложный, – подтвердил Петр Петрович, – и я вас хорошо понимаю. Пришло новое начальство: другие указания, другие взгляды, не всегда совпадающие с вашими, приходится переориентироваться и даже наступать на горло собственной песне.

Иван Павлович отмолчался, ничего не подтверждая, однако и не возражая.

Петр Петрович подсунул ему пачку «Мальборо».

– Вам, думаю, уже не терпится закурить.

«Знает даже, что я курю, – отметил не без одобрения Иван Павлович. – Поработал основательно…»

– Давайте без экивоков, – вдруг сказал хозяин. – То есть без лишних слов. Я предлагаю вам распрощаться с погонами и не весьма удобной по нынешним временам должностью. Начинают работать деньги и только деньги, надеюсь, вы понимаете это?

Луганский пожал плечами.

– Пока что меня устраивают и погоны, и должность. Во всяком случае, получаю более или менее прилично.

Хозяин презрительно поморщился.

– И это вы называете приличной платой? Я предлагаю вам ежемесячно четыреста долларов, и это не предел: первые два-три месяца по четыреста, а потом увидим. Эта сумма может и удвоиться.

«Ну и ну… – сощурился Иван Павлович. – Неужто обычный рэкет? Пожалуй, для рядового рэкетира слишком жирно. Лапшу на уши вешает. К тому же, идти в рэкетиры мне, подполковнику, не к лицу, просто стыдно».

– Деньги действительно неплохие, – ответил после некоторого раздумья.

– Побольше президентской зарплаты, – хохотнул Петр Петрович. – Не говоря уже о министерских.

– И к чему же сведутся мои обязанности?

– Не стану темнить: я знаю о вас чуть ли не все. Изучил, как облупленного. То есть догадываюсь, что можете и на что способны.

– Если уж пригласили в свою квартиру, значит, уверены: я соглашусь. Не так ли?

– Во всяком случае, надеюсь.

– Но ведь такие деньги за красивые глаза не платят. Насколько понимаю, то, что собираетесь предложить, не совсем стыкуется с законом.

– Попали в яблочко.

– Открывайте карты. Должен взвесить, стоит ли овчинка выделки.

Петр Петрович хлебнул кофе, глубоко затянулся сигаретным дымом и хитро взглянул на Луганского.

– Вы, уважаемый, кагебист. И школа у вас – дай, Боже! Я вам все выложу, как на духу, а вы через какой-то часок встретитесь с начальством и все поднесете ему на блюдечке с золотой каемочкой. Но учтите, голыми руками меня не взять. Кто я для вас? Некто Петр Петрович, ну, сварганите фоторобот, а скольких преступников вы задержали с его помощью? Одного, двоих? Вам известен адрес… Но сразу предупреждаю: прописан тут пенсионер, ветеран труда, уважаемый человек, к нему не придеретесь. Это раньше могли спокойно схватить за хвост да на солнышко, а теперь – фига с маком. Тот пенсионер, к которому я, кстати, очень хорошо отношусь и помогаю чем могу, пошлет вас далеко-далеко, сами догадываетесь, куда именно. И не надейтесь, что я скоро появлюсь в этой квартире. Короче, всякие там засады и прочие гебистские штучки не пройдут. Гуляй, Вася, так, кажется острят в вашей конторе.

– Да, пожалуй, в трехмиллионном городе вас не найти, – согласился Иван Павлович. – Даже нам.

– Значит, выходит так: если мы не договоримся, не теряйте зря времени.

Вдруг Луганскому захотелось выпить, тем более, вот он – старый выдержанный коньяк.

– А почему вы считаете, что не договоримся? – спросил и откупорил бутылку. Наполнил рюмку и выпил с удовольствием, не отводя глаз от Петра Петровича.

– Я чувствовал, что вы – умница, – блеснул белозубой улыбкой хозяин. – И сумеете по достоинству оценить мое предложение.

– Выкладывайте, что надо делать?

– Сами понимаете, ни за что, ни про что такие деньги не платят. Ну, правда, можно пойти в бизнес, но ведь там ой как надо крутиться и кумекать. Честно говоря, сомневаюсь, чтобы у вас, бизнесмена, хоть что-то выгорело. А у нас с вами четыреста долларов, повторяю, – не предел, будете получать еще проценты, если подфартит. Пожалуй, считаю, еще столько же набежит.

«Чуть ли не десять тысяч долларов в год, – прикинул Иван Павлович. – За такие деньги можно и черту душу продать».

Если откровенно, он продался бы и за четыреста ежемесячно, он мысленно согласился сразу, как только Петр Петрович назвал сумму. Деньги в наше время не такие уж и большие, но в сравнении с его зарплатой…

А если и в самом деле восемьсот?!

Коньяк согрел Иван Павловича, успокоил и придал уверенности. Подумал: а этот мифический Петр Петрович не такой уж и пройдоха, как показалось с самого начала. Судя по всему, есть у него размах и умение контактировать с людьми.

«И все же, где я его видел? Такая знакомая физиономия: лысоватый, бросающийся в глаза здоровый цвет лица – видно, привык ни в чем не отказывать себе, вволю ест овощи и фрукты, лимонный и апельсиновый соки для него не проблема, икорка тоже… Скорее всего, пенсионер, которому принадлежит квартира, никогда в жизни не стянулся бы на кожаные кресла – должно быть, действительно человек с размахом, сам живет и дает жить другим.

Но откуда я знаю его?

Щеки розовые, лоб морщинистый, глаза темные и словно буравчики, уши хрящеватые, оттопыренные, говорят, такими ушами наделены, как правило, люди покладистые, которым можно сколько угодно вешать на них лапшу, однако этому Петру Петровичу пальца в рот не клади – гам и отхватит.

Черт с ним, – решил Иван Павлович, – все равно сейчас не припомню, где видел. Да и, в конце концов, зачем припоминать? Захочет, сам откроется. Главное – восемьсот долларов!»

– И за что конкретно вы станете платить мне восемьсот долларов? – спросил.

Петр Петрович налил себе коньяку, понюхал его, довольно сощурился, но пить не стал, покрутил рюмку в ладонях и поставил на столик.

– Я обрисовал вашу деятельность, так сказать, в общих чертах. Но ответьте мне прежде всего: сможете ли вы найти с десяток надежных парней? Без предрассудков. Согласных на все и владеющих оружием?

«Рэкет… – поморщился Иван Павлович. – Так оно и есть: вульгарный рэкет, а мне казалось, что он – человек с размахом».

Гримаса на лице Луганского не осталась незамеченной Петром Петровичем.

– Вас это не устраивает?

– Почему же? Ребята найдутся, но заниматься рэкетом…

– Плохого вы мнения обо мне. – Черты лица у Петра Петровича как бы стали тверже. – Я хочу предложить вам настоящее мужское дело.

«Вот и приехали», – сообразил наконец Иван Павлович и ему вдруг стало тошно и страшно. Ведь парней, умеющих стрелять, используют однозначно. Он это знал хорошо, да и кому, если не ему, это знать? Выходит – банда. И он, подполковник государственной безопасности, во главе ее. Невероятно: он, всю свою жизнь посвятивший борьбе с бандитизмом…

«Нет, – решил Иван Павлович, – этому не бывать. Никогда! Не бывать – и все. Не могу же я стать оборотнем».

«А если ты просто испугался, подполковник? – мелькнула иная мысль. – Ведь теперь, если клюнешь на предложение Петра Петровича, попрешь против всей государственной машины, а она все еще могущественна».

Конечно, могущественна, хоть и не такая, как лет пять-шесть назад. Тогда, куда не ткнешь пальцем, всюду были их люди, из организаций, учреждений, заводов поступала информация, прослушивалось черт его знает сколько телефонов – существовала целая телефонная служба, не говоря уже об информаторах. Штатных и внештатных. Тысячи и тысячи: рабочие, механизаторы, бригадиры, писатели, врачи, художники, музыканты, колхозники… Куда ни глянь – свой человек, ну, кое-кому платили, но преимущественно люди «стучали» добровольно, некоторые с удовольствием, стараясь опередить друг друга, лишь бы хоть как-то засвидетельствовать свою преданность партии, хоть немного прислужиться ей, чтобы органы знали: кто-кто, а я никогда не предам… И куда это все делось? Где те райские времена?

Правда, Луганский знал: развалилось еще не все, и сейчас остались информаторы, не порвавшие с их службой, «стучат», как и раньше, с удовольствием, рассчитывая на благодарность, и большей частью не напрасно, поскольку их парафия еще не утратила авторитет и по возможности поддерживает и защищает своих людей.

Иван Павлович с сомнением покачал головой.

– Такое неожиданное предложение… – начал уклончиво.

– Неожиданное, – согласился Петр Петрович. – Но, насколько мне известно, вы не трус, а моральные аспекты вас не очень обременяют. Давайте ставить точки над i. Если вы, конечно, не против продолжения нашего разговора.

«Пошел бы ты ко всем чертям, – сердито подумал Луганский. – И послал бы я тебя сразу далеко-далеко, если бы не те ежегодные десять тысяч. Кто еще мне заплатит такие деньги? Не наша же жалкая нынче служба! Была-не была, – решил вдруг, – следует соглашаться, но прежде уточнить все детали. Этот жох может и облапошить…»

– Не против, – заявил Иван Павлович.

Петр Петрович сплел пальцы, хрустнул суставами и сказал на удивление спокойно:

– Итак, в бирюльки играть вас не приглашаю. Парни с автоматами станут играть совсем в другие игры.

– Это само собой разумеется, однако хотелось бы детально…

– Вы знаете, сколько грузов перевозят наши родные железные дороги?

«Ну вот, теперь все понятно». – Иван Павлович хлебнул уже остывшего кофе и спросил:

– Помогать железнодорожникам разгружать вагоны?

– Шефская солидарность… – хохотнул Петр Петрович. – Однако железнодорожники могут почему-то сопротивляться.

– Именно потому вы хотите вооружить моих парней?

– Автоматами Калашникова, – уточнил хозяин. Луганский округлил глаза.

– Солидно, даже очень.

– Десяток «Калашниковых» уже имеем.

– Откуда, если не секрет?

– Секрет, – отрубил Петр Петрович. – Да и зачем вам все знать?

Иван Павлович задумался.

– Хорошо, – согласился, – мы поможем железнодорожникам в их многотрудной деятельности по части разгрузки вагонов и контейнеров. Но учитываете ли вы фактор времени? Каждая минута будет на счету. Необходимы грузовые машины – раз. Дальше: где вы собираетесь перепрятывать… – хотел сказать «награбленное», но язык не повернулся, произнес: – товар? Не в этой же квартире?

– У вас будет четко определен район действий, – сухо объяснил Петр Петрович. – От станции Лижин до Ребровицы и немного дальше. Неподалеку живут надежные люди. Получите адреса и фамилии. Ваша задача – работать быстро и без шума.

Иван Павлович, хоть и редко курил, взял еще сигарету, несколько раз затянулся и молвил раздумчиво:

– Ну, хорошо… Представим однако такую ситуацию: мы блокируем, например, Ребровицу. Открываем вагоны или контейнеры, а там – ничего стоящего, ерунда всякая. Вагон, скажем, шифера или стекловаты. В гробу я видел ту стекловату…

– Чтобы избежать такого, мы должны иметь на товарной станции своего человека. Информирующего нас о характере грузов и сообщающего номера вагонов и контейнеров. С особо ценными вещами.

– А у вас на станции такого кадра нет?

– Хотите, чтобы мед да еще и ложкой?

– Выходит, нет?

– Ищите сами, уважаемый. Как правило, на станциях работают весьма симпатичные девушки, и вашим парням следует раззнакомиться с ними. Девушки эти зарабатывают не так уж много и какой-то самой смышленой несколько сотен тысяч не помешают.

– Не помешают, – согласился Иван Павлович. – Нынче деньги всему голова.

– Рад, что вы сумели оценить мое предложение. Проблем с увольнением из органов не будет?

– Демократы, мать их… – в сердцах пробурчал Луганский. Вот чего никак не мог представить, так это демократии среди чекистов. – Новое начальство спит и видит, как бы избавиться от меня. Но придется подыскать мне какую-то должность: бывший подполковник должен где-то служить.

– В свою контору не возьму, но в какое-то малое предприятие устрою.

Иван Павлович налил себе еще коньяку, хитро взглянул на Петра Петровича, плеснул и ему.

– Вряд ли Господь Бог благословил бы наш сговор, – сказал невесело, – ведь одна из первых заповедей – не укради.

– Бог-Богом, а люди-людьми. На то и даны заповеди, чтоб их нарушать. Кто из простых смертных не грешен? Нет таких. В конце концов, беру ваши грехи на себя.

– Чем значительно облегчите мою долю, – захохотал Иван Павлович. – Кстати, вы были в партии?

– Как все.

– А партия проповедовала атеизм. Сам Ленин утверждал: религия – опиум народа.

– Сейчас с Лениным не считаются, – покрутил головой Петр Петрович. – Не говоря уже о соратниках. В Москве вашего Джержинского с пьедестала скинули.

– Нам свое делать! – не огорчился по этому поводу Иван Павлович. – Скажу честно: мне ни того, ни другого не жаль, да и вам, кажется, все это до фени. Социализма не вернуть, так позаботимся о себе: своя рубаха всегда ближе к телу.

– О чем – о чем, а о своей рубахе и правда следует позаботиться, – поддержал Петр Петрович. – Потому и прошу вас: подберите в компанию по-настоящему надежных парней. Разумеется, здоровых и сильных, желательно бывших спортсменов, но из таких, что умеют язык за зубами держать. В нашем деле самое главное, чтоб не заложили. Попадется паршивая овца – и капут! Каждый из членов, ну, назовем так, организации будет получать долларов по двести-триста, еще по пять процентов от добычи. Вам – десять-пятнадцать процентов, остальное – конторе. Будем именовать наш штаб конторой, слово непрезентабельное, но точное. Все мы вышли из той или иной конторы.

Иван Павлович недовольно поджал губы и спросил:

– Хотелось бы все же уточнить: десять или пятнадцать?

– Процентов?

– Хочу заранее обсудить все нюансы соглашения.

– Ваше право. Договоримся так: ваш месячный предел – тысяча долларов. Если переберете – десять процентов.

– Согласен.

– И вот что… – черты лица у Петра Петровича словно окаменели. – У нас джентльменский договор. Вы и ваши парни должны знать: заработал – получил. За мошенничество и воровство – спрошу строго.

– Справедливо. За парнями сам присмотрю.

– Вы, не сомневаюсь, будете заинтересованы в этом.

– Когда начнем?

– Не спешите. Установите контакты с Лижинской товарной станцией: информация должна быть достоверной.

– Машины на ходу?

– В вашем распоряжении два грузовика: «ЗИЛ» и «газон». С горючим проблем не будет. Номера замените.

– А оружие?

– Не гоните картину. Подберите сначала мальчиков. Когда с этим управитесь?

– За неделю, дней десять.

– Еще раз прошу: люди должны быть абсолютно надежны.

– По-моему, я в этом заинтересован больше, чем вы.

– И то правда.

Петр Петрович похлопал Луганского по плечу, достал из ящика письменного стола пачку денег.

– Тут на четыреста долларов. Аванс. Кстати, вашей жене не обязательно говорить о нашем соглашении. Чем меньше людей будут знать о нем, тем лучше.

– Лишь я и десяток парней.

– Никто из них не должен и догадываться о моем существовании. Вы для них единственное начальство – царь, Бог и отец родной.

– Как с вами связываться?

– Ровно через десять дней я вам позвоню. Как и сегодня, в семь утра.

Луганский немного подумал и спросил:

– Еще не до конца доверяете?

– Вот пуд соли съедим вместе…

– Что ж, вы правы. По краю обрыва ходить будем и оступиться не дай Бог.

– Выпейте еще рюмочку, – по глазам вижу – охота.

– Давно марочным коньяком не баловался.

– Теперь и на генеральскую зарплату таким не очень-то потешишься. Подождите, заварю свежий кофе. – Петр Петрович наполнил рюмки и отправился на кухню.

Луганский не выдержал: не дожидаясь горячего кофе, пригубил из рюмки – коньяк был великолепный, крепкий и ароматный, как все истинно прекрасное на этом свете, вышедшее из рук настоящего мастера, да и дело не только в руках, такие мастера оставляют в своем твореньи частицу души.

Пока Петр Петрович готовил кофе, Луганский, согревая в ладонях рюмку с золотистым напитком, вдыхал его аромат и размышлял над содеянным, все больше склоняясь к мысли, что поступил правильно. Теперь не надо считать купоны, они с Марией немного пошикуют и вообще ни в чем не станут ограничивать себя: каждый устраивается, как может, и зарабатывает, сколько может. Петр Петрович оформит его клерком в какое-то малое предприятие или куда-то обычным работягой, он станет исправно платить государству налоги и рассчитывать, что оно защитит его интересы. Вот только как объяснить Марии, откуда у него эти тысячи? Обо всех можно и не говорить: не удержится, побежит по комиссионкам и коммерческим лавкам, а вот, пожалуй, десять бумажек надо бросить – мол, устроился еще на одну работу, денежную, и скоро вообще, прощай, безопасность.

Мария вряд ли одобрит это, она мечтает стать полковничихой, видеть мужа в папахе, однако тьфу на все папахи в мире: к тому же попробуй еще удержаться в нынешней должности, это при Брежневе или Андропове мог дослужиться и до генерала, а нынче генеральские погоны по плечу лишь демократам. Вот даже послом назначили кого? Стыдно сказать – бывшего заключенного! Вражину, которого собирались расстрелять! И правильно поступили бы…

Вдруг Луганский представил себя с автоматом – как нажимает на гашетку, а перед ним этот самый посол: короткая, такая благозвучная очередь, видно, как пули рвут грудь ненавистного посла…

Воспоминание об автомате навеяло грустные раздумья. Деньги, конечно, большие, ежемесячные четыреста долларов на дороге не валяются, однако следует поберечься. Теперь все будет зависеть от его умения оценить обстоятельства, от его выдержки, храбрости и даже – от нахальства. Разумеется, нельзя прятаться за чужими спинами. Их будет десять плюс один, одиннадцать в общем-то равноправных людей, повязанных опасностью. И собственный авторитет придется завоевывать, как говорится, личным примером. Но вряд ли следует высовываться. Разве что в границах разумного. Как пел когда-то Роллан Быков? «Нормальные герои всегда идут в обход».

Эта мысль немного успокоила. Пусть не совсем, но все же придала душевного равновесия, он – наш простой, советский, нормальный герой, правда, уже не советский, ну, скажем, национальный, хотя и это определение не совсем клеится, ведь национальные герои брали Царьград, шли приступом на Судакскую крепость, умирали от турецких ятаганов…

А ему не хочется умирать. Ни от ятагана, ни от штыка, ни от пули. Даже за ежегодный миллион.

Как-то обойдется – все еще успокаивал себя. Тем более, что хорошо знал: ни гебистам, ни милиционерам также не хочется лезть под пули. Это только в Говорухинском фильме Жеглов и Шарапов не жалеют жизни ради светлого будущего, а спросить хотя бы у своего нынешнего коллеги майора Потапова, есть ли у него желание лезть под бандитские пули? Скорее всего, полезет в бутылку, начнет выпендриваться, разные высокие слова произносить, а у самого глаза забегают…

Это еще за эти деньги можно хоть немного рисковать, а за жалкую сержантскую или лейтенантскую зарплату?

А не пошли бы вы все вместе, сплоченными рядами во главе с генералами и министрами куда-нибудь подальше?..

Иван Павлович даже точно определил место, куда должны маршировать ряды, на душе стало легче то ли от старого коньяку, то ли от перспективы, открывающейся перед ним.

«Обойдется, – успокоился окончательно, – как-то обойдется».

«Однако, – вдруг осенила новая мысль, – сколько же будет иметь сам Петр Петрович, если готов платить мне ежегодно такие деньги? Ведь еще и парням… Конечно, им меньше, но ненамного».

Впрочем, большой рыбе в большой воде плавать. К тому же, «Калашниковы» – Петра Петровича. Грузовики – Петра Петровича. Явки вокруг Ребровицы или Лижина – Петра Петровича. Сбыт товара – тоже его дело, а реализовывать такой товар надо ой как осторожно, чтобы милиция за хвост не ухватилась. В Министерстве внутренних дел группа борьбы с. организованной преступностью создана, даже не группа, целое подразделение, а милицейским капитанам и полковникам очень хочется доказать, что не даром хлеб едят.

– Кофе готов! – появился Петр Петрович. – Я сообразил по-турецки.

«Мне хоть по-абхазски», – подумал Иван Павлович, вспомнив, как когда-то в Пицунде пил на морском берегу под соснами неимоверно вкусный густой кофе.

Петр Петрович расположился в своем кресле, приветливо взглянул на Луганского, они чокнулись рюмками, зазвеневшими как-то особенно мажорно, и страх, притаившийся в глубине души Ивана Павловича, испарился, будто его и вовсе не было. Да и зачем думать о плохом, если аванс, считай, уже в кармане, на столе перед тобой выдержанный коньяк, а в квартире царит аромат настоящего бразильского кофе!